Книга: Бронепароходы
Назад: 14
Дальше: 16

15

Стекло в окошке лопнуло, и пуля, цокнув, прошила самовар навылет — две струйки кипятка выплеснулись из дырок на стол. Бубнов и Турберн как раз пили чай. Опрокинув лавку, Бубнов ринулся из камералки на улицу.
С опушки леса трещали два или три пулемёта. Пули молотили по домикам и сараям, лязгали по трубам в штабеле и по локомобилям под навесами. Возле казармы друг на друге лежали убитые моряки, на них сыпалась щепа от стен. Бубнов сразу оценил воинский навык нападавших: конечно, они сначала наблюдали за промыслом, а потом атаковали, огнём разделив промысел на две половины. Это были не бандиты и не мятежные крестьяне, это были опытные солдаты — «рябинники». Они пришли, чтобы вышибить балтийцев с буровых.
Рабочие заполошно метались, не зная, что делать и куда деться. Дощатая вышка гулко бренчала. Моряки, пригибаясь, пробирались на боевые позиции, намеченные Бубновым пару часов назад; два балтийца катили «максим» на колёсном станке. Однако «рябинники» так расположили свои пулемёты, что с опушки очередями подметали всю площадку промысла. Везде уже чернели бушлаты моряков, упавших в пожухлую траву или в растоптанную грязь.
Но это было ещё полбеды. Бубнов заметил солдат, бегущих к вышке со стороны Николо-Берёзовской дороги, — они угрожали с фланга, и моряки на промысле, разворачивая оборону против пулемётов в лесу, не видели новых врагов. Бегущие от дороги «рябинники» намеревались стремительным броском домчаться до балаганов с локомобилями и засесть под их защитой.
— Братва, справа!.. — заорал Бубнов и пальнул в воздух из револьвера.
Его не услышали.
Солдаты скрылись за паровыми агрегатами. Под пузатыми и клёпаными тушами машин сквозь спицы железных колёс полезли стволы трёхлинеек, захлопали выстрелы. А сбоку от навесов чертополох вдруг затряс верхушками — это «рябинники» по-пластунски поползли ещё и к штабелю обсадных труб.
— Справа!.. — надрывался Бубнов и лупил из нагана по шевелящейся траве.
Кинжальный огонь с фланга смял оборону промысла, моряки попятились прочь со смертельных рубежей. Пулемётчики одинаково уткнулись в землю ничком, их «максим» замолк. И тогда на опушке появилась разрозненная цепь «рябинников». Бубнов понял, что солдат не отбить, и промысел потерян.
— Отходи ко мне! Ко мне! — надрывался он возле домика Турберна.
В камералке инженер торопливо запихивал в кожаную папку документы по скважинам — буровые журналы, бланки отчётов и схемы разрезов. Через заднюю дверь Турберн выскользнул во двор и кинулся к локомобилю возле поленницы — ржавому и давно бездействующему. Открыв чугунную топочную дверцу, Турберн сунул папку в зев закопчённого бункера, положил туда же пистолет в промасленной тряпке и нагрёб сверху кучу холодных углей. Бункер и был его тайником. Вряд ли кого-то заинтересует громоздкий поломанный агрегат. Турберн распрямился, вытирая руки о бока, и огляделся — никто его не видел.
Внезапно из-за поленницы прямо на него вывернул рыжебородый солдат в грязной гимнастёрке. В его искажённом лице не было ничего человеческого, длинная винтовка мгновенно нацелилась Турберну в грудь.
— Я сдаюсь! — тотчас выкрикнул Турберн и вздёрнул руки над головой. — Я не военный, я инженер!..
Солдат без слов перехватил винтовку и окованным прикладом ударил Турберна в зубы. Охнув, инженер осел в крапиву и репейник. Солдат сразу же пнул его, опрокидывая навзничь, и снова ударил, потом снова и снова. Под ударами солдата Фегреус Турберн хрипел и корчился, но, теряя сознание, всё же понимал, что ему ещё повезло: приклад — не пуля и не штык.
А до пристани грохот пальбы не долетал. «Лёвшино» стоял под парами, готовый к отвалу; Нерехтин ждал, когда вернутся князь Михаил и Катя.
Михаил и Катя возникли как-то внезапно, словно из ниоткуда. Под их ногами тревожно застучали доски пирса, брякнула сходня. Михаил, тяжело дыша, поднялся на мостик, где толпилась половина команды.
— Иван Диодорович, на промысле — бой! — измученно сказал он и сел на патронный ящик возле пулемёта. — Судя по всему, нападение нешуточное.
Речники встревоженно загомонили.
— Может, морячкам и туго, но это уже не наша забота! — сразу заявил боцман Панфёров. — У них там своё, у нас — своё, надо швартовы снимать!
— А вдруг белые сюда прикатятся? — испугался Митька Ошмарин.
— За этих чертей нам под пули соваться? — возмутился Павлуха Челубеев.
— Дак погано своих-то бросать… — засомневался штурвальный Дудкин.
— А мы ничего не слышим! Тихо вокруг!
Вокруг парохода и вправду висела осенняя тишина, даже вода не плескала в борт. Застывшая протока, безмолвный лес, высокое синее небо.
— Заткнитесь! — осадил команду старпом Серёга. — Капитан тут главный!
Иван Диодорович думал, разглядывая своих людей.
— Не мешайте Ване, ребята! — успокаивала всех Дарья. — Чего как дети?
В этом рейсе никакого братства с моряками не было и в помине.
Сколько раз балтийцы угрожали речникам винтовками!
— Сдохнет Бубнов — я свечку в храме зажгу, — дерзко сказала Стешка.
Команда, в общем, была согласна: балтийцев к псам!
— Шуруйте все на хрен с мостика! — наконец рассерженно объявил Иван Диодорович. — Стоим у пирса, и всё!
Расталкивая людей, он упрямо прошагал в рубку и дёрнул за стремя гудка. Над пристанью и над лесом раздался протяжный и вязкий вой.
Этот вой доплыл до промысла, и Бубнов даже удивился, уловив далёкий призыв парохода. На промысле дрались уже врукопашную, всё перепуталось, озверевшие люди бросались друг на друга, рычали, били насмерть, вцеплялись в горло, падали, поднимались и опять падали. Линялые гимнастёрки солдат почернели от крови и грязи, как матросские бушлаты. Побоище крутилось между сараев и балаганов, скатывалось в комья и рассыпалось, оставляя тела.
— Уходи на пристань!.. — сорванным голосом орал морякам Бубнов.
Он помнил объяснения инженера Турберна, что документы о скважине важнее, чем сам промысел, и бросился к домику инженера.
В камералке стоял и озирался рослый рыжебородый солдат с винтовкой. Бубнов опешил, будто увидел волка. Этого краткого мгновения солдату было достаточно: он вскинул винтовку и выстрелил. Бубнову показалось, что его насквозь пронзили раскалённой палкой. Отшатнувшись, он тоже вскинул руку с наганом и тоже выстрелил.
Солдат уронил винтовку и повалился на полки с химической посудой, а Бубнов, слабея, попятился к двери и выпал наружу.
В его сознании всё разъехалось, сливаясь воедино: взлетающее над ним небо, лица, руки, кубрик на барже, стрельба, гудок парохода, ветви деревьев, крейсер на морской зыби, лужи, боль, топот, тряска, стрекочущий аэроплан, матерная ругань… И наконец он сообразил, что матросы тащат его на руках по просёлку. Их было то ли трое, то ли четверо — сколько уцелело в бойне на промысле, — и они убегали с промысла на пристань, унося с собой раненого командира. Хлестала листва, чавкала грязь под ногами, и откуда-то издалека, не давая потерять надежду, всё кричал и кричал пароход.
«Лёвшино» гудел так, что на борту всем поневоле стало страшно — будто архангел нёсся над мёртвой пустыней, трубил и искал живых. Осиновый лес молчал, безответно заглотив всё, что в нём случилось. Но потом в его недрах бабахнул отчаянный выстрел — просьба не уходить от берега, не бросать.
Речники, стоявшие у фальшборта, увидели выбегающих из леса моряков. Истрёпанные балтийцы проволокли безвольного Бубнова по сходне.
— Отвал! — сразу скомандовал Иван Диодорович.
В кожухах заскрипели, проворачиваясь, гребные колёса. Вытянутый крамбол дрогнул. Пароход медленно и неохотно отодвинулся от пирса.
Окровавленного Бубнова бережно положили на палубу; над ним склонилась Дарья и принялась резать кухонным ножом набухшую тельняшку.
— Не заслужил, чтобы дождались… — серыми губами прошептал Бубнов.
Назад: 14
Дальше: 16