С Поляком и его телохранителем Мамедов дошёл от затона до Базарной площади. Улицы Чистополя словно вымерли: ни загулявших приказчиков, ни ночных извозчиков, ожидающих припозднившихся господ, ни сторожей с колотушками. Опасаясь большевиков, обыватели прятались по домам, плотно занавесив окна, и только собаки лаяли за воротами.

— Прощайте, Хамзат Хадиевич, — сказал Поляк. — Благодарю за услугу.

Иосиф, а за ним и Поляк растворились в тени базарных балаганов.

Мамедов направился к торговым баням; он уже знал, что бани находились возле дома Общественного управления, а его пожарная каланча виднелась за кронами сквера на Дворянской улице. Мамедову был нужен Раскольников.

В Чистополе командование флотилии разрешило экипажам устроить помывку. Всё нужное имелось в исправности: электростанция давала свет, водопровод работал, дрова для печей были заготовлены. В бане и вокруг неё царило весёлое оживление, везде мелькали тельняшки моряков. Сам Фёдор Фёдорович с Лялей посетил развратный купеческий нумер и теперь пил чай в буфете: в кладовой торговых бань отыскались и баранки, и сахарные пряники.

Мамедов подсел рядом за стол. Ляля посмотрела на него с недоумением.

— Товарищ командыр, — негромко начал Мамедов, — мнэ нужна помощь.

— Ну, говорите, хоть не время, — с неудовольствием ответил Раскольников.

— С флотильей Старка на своём судне йидёт агэнт компаньи «Шелль». Эго задача — унычтожить промысел, который Лэв Давыдович поручил вам взять под охрану. Что можно сдэлать для прэдотвращенья дыверсьи?

Раскольников размышлял, негромко позвякивая ложечкой в стакане.

— Нам давно уже пора атаковать Старка! — дерзко заявила ему Ляля.

Мамедов одобрительно кивнул:

— С вами мощные мыноносцы.

— У меня есть обязанности и помимо сбережения нобелевского промысла, — невозмутимо сообщил Раскольников. — Моя флотилия должна очистить Каму от белых и вывезти хлеб, а не блеснуть отвагой, утопив половину судов.

Ляля зарумянилась словно от пощёчины. Сейчас Фёдор её раздражал. В нумере, где ничто не сдерживало, Фёдор остался таким же осторожным, как в каюте «Межени»: надо всё делать быстро и аккуратно, в боевом походе нет места для страсти. Ляля подумала, что у Фёдора вообще нет страсти — к ней, к войне и даже к жизни. Она, Ляля, обманулась: спокойствие Раскольникова напоминало ей надменность Гумилёва, однако природа Фёдора была другой. Все вокруг кипели идеями, бросались в классовую борьбу, преобразовывали мир — или, как Гафиз, молча упивались трагедией эпохи, а Фёдор просто делал карьеру. Ибо никто, кроме Фёдора, не догадался, что при крушении устоев тоже можно добиться весьма завидного положения.

— Я ухожу на «Межень»! — Ляля брезгливо отодвинула от себя стакан.

— Пошлю с тобой матроса, — сказал Раскольников. — Незачем рисковать.

А Мамедов понял, что Раскольников не остановит Горецкого. Флотилия Раскольникова не нападёт на флотилию Старка, а будет тихо преследовать её, подгоняя ударами по арьергарду, пока не выдавит с Камы прочь.

Мамедов взял с буфетного прилавка пряник для Алёшки и пошёл прочь.

В дверях бани его ненароком толкнул какой-то молодой моряк; на ладони бравый военмор бережно нёс здоровенный ломоть хлеба с вареньем.

— Лариса Михайловна, с утра не жрал!.. — донеслось с крыльца.

На крыльце матроса ждала Ляля. Она увидела Мамедова и прищурилась:

— Нам по пути?

— Пожалуй, — согласился Мамедов.

Матрос шагал впереди, жевал хлеб и слизывал варенье с пальцев.

Посреди улицы, как в большом городе, тянулся огороженный заборчиком сквер с невысокими липами; в чёрных лужах отражалась луна; из темноты выступали белёные стены домов, выпуклые кирпичные узоры вокруг окошек, длинные карнизы и упругие арки ворот с железными кольцами коновязей.

— Расскажите, чем занят Грицай в затоне, — предложила Ляля.

— Нычем нэ занят. Грабыт и пёт. Он бандыт.

— А вы, Мамедов, разве не бандит?

— А я — нэт.

Ляля понимающе улыбнулась.

…Откуда-то из сквера сухо бабахнул выстрел — его вспышку Мамедов заметить не успел. Матрос выронил свой ломоть, постоял, будто изумлённый до глубины души, и упал в грязь. Мамедов толкнул Лялю в сторону — в тень водоразборной будки, и отпрыгнул сам. Тотчас бабахнул ещё один выстрел.

Ляля не растерялась. Налёт, схватка — это было то, о чём она мечтала. Она проворно выдернула из кармана пальто браунинг и без раздумий пальнула по липам в сквере. Мамедов рванул Лялю за плечи, оттаскивая за угол будки.

— Нэльзя!.. — яростно прошипел он. — Вихлоп виден!..

На отсвет из пистолетного ствола человек в сквере сразу ответил третьим выстрелом, и пуля с треском отбила щепу от доски над головой у Ляли.

Мамедов всем телом прижимал Лялю к будке и стискивал её руку с оружием — будто придавил кошку и схватил за лапы, чтобы не царапалась. Он не думал, что делает. А Ляле очень понравилось, как этот грузный и сильный мужчина, кровожадный абрек или горделивый горский князь, бесцеремонно подчиняет её своей воле. Так с Лялей никто не обращался. Ляля притихла, с интересом рассчитывая на продолжение. Мамедов выглянул из-за угла.

— Сыды здэс! — не оборачиваясь, бросил он Ляле. — Он ко мнэ прищол!

В минуту опасности акцент у Мамедова стал заметнее.

— Возьмём его с двух сторон! — азартно прошептала Ляля.

— Нэ суся! — Мамедов встряхнул её для внушительности. — Тут моё дэло!

Массивный, даже почти толстый, он вдруг очень быстро и по-змеиному гибко скользнул от водоразборной будки в тень ближайшего здания. Человек в сквере опять выстрелил, но промахнулся. Мамедов словно растаял. Ляля услышала в сквере топот и шум кустов — налётчик, не колеблясь, метнулся бежать. Ляля поняла, что нападавший прекрасно знает, на кого напал.

Ляля вскочила и тоже побежала вдоль сквера: налётчику было не до неё.

Мамедова и его противника Ляля увидела за поворотом улицы у храма — на паперти, бледно освещённой луной. Мамедов сумел догнать врага, и теперь они дрались врукопашную. Ляля никогда не сталкивалась с такими драками — без воплей ярости и боли, без матерной ругани, без угрожающей пляски друг перед другом: молча, стремительно, с хищной точностью движений. Две тёмные фигуры, меняя очертания, словно вертелись вокруг общего центра тяжести, кидались вперёд и отскакивали, быстро сплетались и расплетались, наконец слились в клубок, покатились по широким ступеням, мелькая ногами, а на земле распались на два отдельных тела. И одно уже не шевелилось.

Когда Ляля оказалась рядом, Мамедов с трудом поднимался на ноги.

Ляля впилась взглядом в лицо мертвеца — узкое, с тонкими усиками.

— Ейиб ытырян ты, Йозеф… — угрюмо просипел Мамедов.

— Вы его знали? — сразу спросила Ляля.

— Шайтан эго знал.

Хамзат Хадиевич не злился на того, кто пытался его убить. Работа есть работа. Куда больше его оскорбило вероломство Поляка, который, получив свободу, сразу послал к освободителю убийцу, чтобы исправить свой промах.

— Вам помочь дойти до затона?

— Мнэ? — искренне удивился Мамедов. — Здэс нэ я умэр, мылочка.

Ляля шарила по нему глазами, будто встретила первый раз. Этот азиат — дикарь, свирепый троглодит. Под обликом человека в нём скрыто животное с беспощадной жаждой жизни и прожорливостью наслаждений. Ляля подумала: приручить такое чудовище — значит сравняться с ассирийскими деспотами, что выгуливали на поводках косматых львов из пустынь Месопотамии!

Ляля ощутила себя Клеопатрой, так восхищавшей её Гафиза; уверенно, как царица, она обвила рукой шею Мамедова и поцеловала его.

— Нэ сэчас… — отстраняя Лялю, устало сказал Мамедов.

Он выгреб из кармана труху раздавленного пряника и высыпал на землю.