Глава 20
Пришла весна, а они все еще ссорились. Угроза войны нарастала, как в прямом, так и в переносном смысле. В моих воспоминаниях эти два конфликта соединяются в один. Мама нападала на Мэтти. Маргарет Тэтчер готовилась атаковать Аргентину.
А в Северном Лондоне нескольких женщин ожидала скорая смерть.
На занятиях я не могла сосредоточиться, поздно сдавала домашнее задание и в наказание частенько оставалась после уроков.
Однажды миссис Коутс попросила меня задержаться «на пару слов».
– Тебя что-то тревожит? – добродушно поинтересовалась она.
– Нет.
Я давно выросла из возраста, когда говоришь учителю чистую правду.
– Точно? – Она подняла подбородок, за стеклами очков блеснули проницательные темные глаза. – Ты же хорошая девочка, Софи. Однако отметки ухудшаются. Столько четверок…
Я заверила ее, что все хорошо и я постараюсь заниматься лучше, однако заерзала под ее взглядом.
– В этом возрасте бывает сложно. Не такая я старая, чтобы не помнить, каково это – быть одиннадцатилетней.
Удивительно. Нам она казалась древней, как и все взрослые. Кроме Мэтти, эдакого Питера Пэна. Как он умел веселиться, дурачиться… Мама этого терпеть не могла. Особенно когда мы играли в «тюрьму». Особенно когда мы играли без нее.
– Хватит. Наведи у себя порядок, Софи. Устроила свинарник.
– Это моя комната.
– В моем доме.
– В квартире, к тому же съемной.
Следующим доставалось Мэтти. Я почти засыпала, когда меня будили их споры на повышенных тонах.
– Это янтарь; я подумал, он очень идет к цвету твоих глаз.
– Без коробки?
– Так продавался.
Тишина звенит громче слов.
– Это ее, да?
– Что?
– Думаешь, я позабыла о сережке?
– Господи Иисусе, Эми! Я же сказал…
– Я слышала. Но и я тебе кое-что говорила.
– Просто хотел сделать тебе приятное. Не нужно ожерелье – не бери.
– Миссис Коэн замечала, как ты возвращаешься домой поздно ночью…
Миссис Коэн, соседка Мэтти, любительница подглядывать из-за занавески. Мы столкнулись с ней, когда хотели сделать ему сюрприз по возвращении из Ирландии. С тех пор мама называла ее «Суп-с-мацой»: сильный еврейский акцент запомнился нам ярче, чем фаршированная рыба, которой она нас потчевала. «По рецепту моей венгерской бабули».
– У миссис Коэн прогрессирует Альцгеймер. Ей всякое мерещится.
– Тебе что, мало нас? В этом дело? Почему ты ведешь себя так… – Мама подбирала слова, но не нашлась, как закончить предложение.
Мэтти помедлил с ответом.
Я на цыпочках прокралась к двери, чтобы сквозь щелочку посмотреть на происходящее в гостиной.
– Я никогда тебе не рассказывал…
Голос бесцветный, сам на себя не похож. Мама опустила плечи. Через просвет двери я видела, как она положила ладонь ему на руку и придвинулась.
– Не рассказывал о чем?
Опять тишина, которую не смеешь нарушить.
– Мой отец мне не родной.
– О чем ты?
– Мама переспала с каким-то левым мужиком. Даже фамилии его не знала.
Мэтти не был из праведников, как мои мама и бабушка, но в его голосе слышалось отвращение. Мрачная бездна стыда.
– Все эти годы я называл ее мужа папой. А он мне не отец.
– Он тебя вырастил. Любовь к тебе делает его твоим отцом. Это важнее, чем кровное родство.
– Может быть, – Мэтти горько усмехнулся. – Но кем это делает мою мать?
