Время назад. Выписка

Хмарь, хмарь, хмарь за окном. У психотерапевта волосы – хмарь, и глаза – хмарь, а губы алые, как дешевый томатный сок. Блокнот в нагрудном кармане тоже как сок, подороже, халат – белый. От беспрерывного мелькания этих цветов только и можно – смежить веки, откинуться в кресле, стиснуть зубы, радуясь, что хотя бы кресло, а не койка. Вдох. Выдох. Успокойся. Тут же тихо, отстраненно звучит голос:

– Я не наблюдала за вашим лечением, но, кажется, вы держались стойко.

Слова, одно за другим, успокоительными капельками в мозг. Не валерьянка – что-то внутривенное; не надежда – тупое, оцепенелое удовлетворение. Сколько, в конце концов, можно? Сколько?

– Я уже могу надеяться на выписку?

На хмарь с томатным соком приходится посмотреть. Они – одевающиеся в белое – считают поддержание зрительного контакта незаменимым атрибутом стерильной, вожделенной такой, полузабытой нормальности. Глаза бы не видели никого, никогда, но надо. И сказать нужно что-нибудь тоже стерильное, правильное, в духе:

– Я чувствую себя хорошо. И я обещаю больше себя так не запускать.

Сотрудник года. Портрет на доске почета. Перевыполненный KPI и 135 % премии. Все к черту. К черту, потому что небо над головой – не его. Потому что он нашел баг в игре. Потому что он сказал: «Иди».

Хмарь с томатным соком уже не сидит напротив – встала и листает историю болезни. Щурится, всматриваясь в записи Али-Бабы, то есть Алины Петровны, пожилого лечащего врача, которую так прозвали за широкие плечи и могучую поступь. Долго читает, вдумчиво и наконец – снова пытливо зыркает. Странные глаза, цвет меняют, как детские колечки-хамелеоны. Сейчас вот потемнели.

– То есть вы больше не будете рассказывать коллегам о том, как попали в пространство компьютерной игры, которую сами же разрабатывали, и провели там почти месяц, сражаясь с… разбойниками и инквизицией, если я правильно поняла?

Нестерильно. Конечно же, это для нее нестерильно, это мерзкая грязь в чужом мозгу, которую вывозили, вывозили здоровенными грузовиками, и надо выяснить: вывезли ли? От тона все скручивает. А в памяти звезды – яркие, слепящие, на синем небе, которое можно вдыхать, как морской воздух. И ромом кокосовым пахнет. И болит раненое тело. Надо держаться. Надо. Вдох. Выдох. Уберите ваши грузовики.

– Рассказывать не буду.

Проклятье. Интонация нужная не получилась, не срастется все так просто. Они ведь за что-то получают белые халаты вместо смирительных рубашек, и деньги, чтобы покупать красную помаду, и право вот так сочувственно глядеть на тех, у кого халата нет, и рубашки нет, и души больше нет. Они не идиоты. Вот и хмарь с томатным соком все понимает. Папку плавно откладывает, на стол опирается. Острые ногти – красный чили, присыпанный солью белых блесток.

– Значит, верить не перестанете?

И голова сама – вправо-влево, механически. Как перестать? Как, когда все правда; как, когда сталь в руку ложилась словно родная, и ладонь его тоже; как, когда не верить равно не быть или быть не собой. В клетке из бетона и стекла, среди очкастых, языкастых, выстукивающих коды и зовущих порожденное – живое, целые миры, ниточки судеб – дрочиловом? Как не верить? Если там не лучше, то не лучше нигде.

Красные губы – вдруг полумесяцем, рожками вверх, в ободряющую улыбку.

– Знаете… игра просто бомба по рейтингам. Всем так нравятся сюжет и атмосфера. И персонажи. Вы же участвовали в разработке… даже шлифовали часть концепт-артов, верно?

Слово «концепт-арт» для доктора – как для бесхалатных названия препаратов, которые здесь колют и глотают. И это располагает: доктор хочет говорить на одном языке. Не может, но старается. Как не проникнуться, когда с тобой хотя бы пытаются общаться на твоем языке, вместо того чтобы остервенело талдычить на собственном или вовсе молчать?

– Да. Я… была активным членом команды в этом проекте.

Задумчивое молчание. Потом:

– Всем очень нравится молодой предводитель одной из банд разбойников. Капитан Даймонд, верно?.. Трагичная личность. Сирота, у которого особые счеты с лидером ордена докторов-инквизиторов?..

«А-ли-са. Алиса. Ты должна вернуться домой, понимаешь? Должна. Это не жизнь, для тебя – не жизнь, это…»

Ему нравилось произносить имя по слогам. Он будто нанизывал простые буквы-раковины на грубую нить, а на последнем слоге всегда улыбался тому, что получилось. Ей.

Слезы. Во рту – соленый привкус, прокушена губа. Вдох. Выдох. Так нельзя, нет. Это вроде бы называется «рецидив». Если рецидив, то снова комната, снова таблетки, снова ватага мозговых грузовиков с водителями в белом, снова…

– Да, он очень хорош. И это… сложный игрок.

Слишком сложный. Сложный до отчаянного крика в гуще боя, сложный до затрещины – полученной и возвращенной, сложный до взгляда – глаза в глаза, а глаза – второе небо. Сложный до вечного этого «Алиса, Алиса, однажды я тебе обязательно помогу, я вытащу тебя отсюда». Не помогай, Даймонд. Слышишь, не помогай, это я буду тебе помогать. Я хорошо дерусь, я знаю медицину, я помню все тайники с артефактами, потому что часто обедала в суши-баре с Ленкой и Левкой, которые их придумали. Я знаю… я знаю даже, как выйти в godmode, понимаешь, в godmode, тебе и не снилось. У тебя там враги из других банд, у тебя там война, у тебя там инквизиторы с мордами чумных докторов. У тебя там… набор запрограммированных действий. Набор, нашими же задротами прописанный, вшитый в крошечные чипы и повторенный в тысячах дорогих болванок. Набор, наверное, уже разбежавшийся по десяткам каналов летсплееров на ютубе и известный от начала до конца. Ты не можешь думать, Даймонд, ты не можешь решать и тем более понимать, что за слова такие «Игра окончена». Тебя придумали, чтобы играть вечно, раз за разом, и в этом «вечно» было хорошо, хорошо, хорошо, лучше, чем создавать его в офисе, а ты…

«Алиса. Алиса. Есть у тебя мама, Алиса? Моя вот сгорела. Ведьмы иногда горят, а дожа Джальково, главного доктора-инквизитора я потому и ненавижу, ненавижу тварь и убью… У тебя в мире нет ни ведьм, ни костров, ни доктора. А мама есть. Вернись домой, Алиса. Вернись, я так хочу, чтобы и мне было куда, а мне вот…»

– Скучаете по нему, да? – продолжается допрос, красным башмачком-берцем не по ребрам, но по мозгам, по тому размякшему месиву, что от них осталось.

Теперь голова сама – вниз-вверх, вниз-вверх, и поздно дергаться. Скучает. Никогда, ни по кому так не скучала. Привет, стены. Привет, узенькое окошко. Привет, белые таблетки; привет, Али-Баба и повторный курс; привет, грузовики, вам всего этого просто не вывезти. Диана, родная, извини, я не смогла выздороветь, я…

– Ну что ж. – Помилование. Помилование?.. – Поздравляю с завершением лечения. Я приготовила для вас список успокоительных, сейчас… Куда же я…

Сумка у хмари – тоже ярко-красная, уже не томатный сок, а концентрированная мякоть. А вот раззявленная пасть единственного отделения – черная, такая черная, что темень голодно кидается вдруг в глаза и давит на них, но пропадает так же быстро, как разверзлась, пропадает с простым заклинанием: «А, вот здесь!»

Хмарь держит книгу и сияет, будто нашла сокровище.

– Зачитываюсь романами этого автора, купила новый, он в день вашего «прыжка в игру» вышел. Страницы заложила вашим рецептом, вот же бестолковая…

На книге – кристально-бирюзовое море и четыре корабля. Утес, а на утесе…

«Как тебя правильно зовут? А-ли-са. Алиса… Ты всем падаешь на головы? А мое имя Даймонд. Не бойся, я тебя не обижу. Ты не из Красных пиратов? Нет? Ну хорошо…»

У него – нарисованного, почему-то черноволосого, а не рыжего, но все равно похожего, такого похожего, – сабля. Сабля, которую он отдал «чтоб что-то было на память», отдал, опять повторяя свое это про маму, про дом. Отдал – и отступил в виртуальную реальность, и только и оставалось тянуть к нему руки, а вокруг белизна, белизна, ползуще-плывущая белизна, слепящая так же, как все эти халаты, и маленькие таблетки, и простыни больничные…

– Что это?

Ванилла Калиостро. «Всего лишь игра».

Вдох. Выдох. Срыв. Рецидив. Глухое падение книги обложкой вниз, а на задней стороне – женское лицо, молодое. Стрижка неряшливая, помада яркая, пальцы длинные.

– Кто она?

Взгляд – на серую хмарь с томатным соком. А полумесяц губ – уже не в улыбке, в оскале, будто рядом где-то – в окне, за плечом? – добыча. Но вместо того чтобы кинуться, доктор просто наклоняется, поднимает книжку, отряхивает любовно.

– Какая знакомая история… да? У нее часто так. Что-то в ней такое есть, у нее многое сбывается. Вот вы сбылись, например.

Сбылась. Да, сбылась… Даймонд, Даймонд, не помогай, дай мне остаться, ты набор действий, просто набор действий, для всех, кроме меня, и я люблю тебя, люблю, и мне не нужны все вот эти офисы, и улицы, и премия 135 %, и фотка на стене, и корпоратив…

В руках доброго доктора – платок. Помогает стереть слезы, правда, резко, так бьют наотмашь, а не утешают, и когти в белых блестках – как у гарпии или еще какой-то невсамделишной, неизвестно кем и для чего выдуманной твари, – пляшут у самого лица. Красные, красные, красные когти…

– Если утешит, ты не первая, с кем она это сделала.

Ты. Как к подружке. Как к ребенку. Как…

– Сделала что? Она украла идею игры для своей книги?

– Дурочка.

Нервный, глухой, зыбучий смех. Затягивает, как черное нутро сумки. Режет, как полумесяц улыбки. Люди… даже врачи… они разве так? Так – только ненастоящие злодеи, например Нэйтиль, королева Красных пиратов из игры. Нэйтиль, Нэйтиль… и на бейджике у доктора Н. О. Н. О., сливающееся из-за маленьких точек в огромное НО. Доктор НО, бьющая по нервам. Вдох. Выдох.

– Алиса, идей никто ни у кого не крал. – Чирк-чирк, доктор выводит что-то в блокноте. – Просто она начала писать, а вы – создавать острова Четырех Мастей. Просто это роман про офисную мышку из гейм-девелопмента. Мышка жила скучной жизнью и все пропадала в этих своих компьютерных играх, в дрочилове… – Взгляд на заднюю сторону обложки, доктор сверяется с описанием и пишет что-то свое снова. – И вот однажды игра затянула ее в удивительный мир, полный приключений, мир враждующих банд с карточными мастями вместо эмблем. А предводитель – Бубновый Туз – очень понравился главной героине, девушке по имени Элисон, но потом…

«Алиса, Алиса… я многих любил. Алиса, Алиса… я никого никогда не отпускал. А ты иди. Иди…»

– ХВАТИТ, ЗАМОЛЧИТЕ!

Зажать уши, уткнуться в колени, вдох, выдох. Рецидив, третий, теперь точно все. Воспоминаний очень много, и все тащат назад, на полупустые от заразы острова, к готическим зданиям с витражными окошками, и дальше, дальше, в дикую синюю тишину лагун. Где самые красивые на свете леса и горы, где запущенные сады Ушедших Королей и закаты не нарисуешь ни в одной графической программе, где звезды почти осязаемы – так низко висят, так часто падают. Там Даймонд. Даймонд, а это все равно что «Бубновый», Даймонд, который сделал как лучше, потому что у него откуда-то воля, откуда-то разум, откуда-то знание. И совесть.

«Алиса, милая. Пойми. Это игра. Всего лишь игра».

– Ничего нового. – Рука доктора на волосах лежит ледяным камнем. – Ничего. Она так шутит уже немало лет. Надоела, паршивка. Надоела всем, кто…

Всем, кто, и не надо договаривать. Если поднять голову – не будет у НО человеческого лица, вообще не будет лица, а будет что-то вроде снопа сплошного света, белесой маски, за которой – тьма-тьмища, слепая, холодная и уставшая. Тьма-тьмища не любит шум борьбы. Тьма-тьмища не любит тех, для кого всегда есть что-то выше. Тьма-тьмища не любит, когда кто-то видит дальше и рвет с деревьев чужие яблоки.

– Не понимаю… – почти вой.

– Постарайся. – Легкий смех.

– Вы не врач?..

Нужно посмотреть – в провалы маски, в неназванный свет. Хватит прятаться, это не поможет. Получается… но доктор все та же. Красивая молодая девушка с книжкой. Хмарь с томатным соком, хмарь, а на точеном личике – красный полумесяц с понимающе приподнятыми рожками. Вдох. Выдох.

– Кто вы? У вас на бейджике…

– НО. – Качание на стуле, туда-сюда. – Заметила? Оно всегда есть – маленькое «но». В каждой жизни. В каждой ситуации. В каждом выборе. И даже за светлым «Всем нужны хорошие миры и живые истории» тоже есть «но».

– А что это за «но»?..

– Самые разные. Например, «у всего есть цена, и однажды ты не сможешь платить». Например, «не приближайся к тому, что за гранью». Например, «ты обязательно рехнешься». Например…

Рожки полумесяца плавно ползут вниз. И превращают его в кровавую черту.

– Например, «иногда ты должен умереть за то, о чем говоришь или пишешь».

Вдох-выдох не получается.

Так не бывает, как же сразу-то не поняла? Это проверка, все – большая проверка на вменяемость, последняя. Так, наверное, со всеми, с каждым немного по-разному, «индивидуальный подход». Клиника не просто так лучшая, за лечение не просто так столько отдали. И хмарь эта, и ногти, и полумесяц, и книга. «Ты здорова, Алиса? Ты готова, Алиса? Ты не как та самая, из проекта American McGee, из темной версии сказки Кэрролла, где девчонка разгуливала по Стране Чудес с ножом и базукой? Это же Москва, тут с ножом нельзя, с базукой тем более. Давай, Алиса. Докажи».

– Я…

Почему никак? Почему не сказать, что поняла, и что почти поверила, и что аплодирует? Что доктору бы за этот спектакль конфеты, и коньяк, и…

– Я, я…

Ее берут за ворот и встряхивают. Тьма-тьмища – в чужих зрачках.

– Очнись. Ты психически здоровый человек, который месяц провел в больнице только из-за того, что она захотела написать новый роман. Ты действительно побывала на островах Четырех Мастей и… – что-то дрожит на лице, с губ – вздох, качание головой опять усталое, безнадежное. – И кое-кто разбил твое юное сердечко. Ну, не надо плакать… это все таблетки, которыми тебя тут кормили. Это скоро пройдет.

А ведь плачет, снова. Правда. Плачет – и верит. Верит себе, верит Даймонду и верит хмари. Кому еще верить?

– Вы… вы, может быть, полицейский?

– Нет.

– Архангел?

– О… вряд ли.

– А зачем вы все мне рассказали?

– Ты заслуживаешь знать, кто изменил твою жизнь. Каждый этого заслуживает.

Но жизнь изменил Даймонд. Точнее, просто взял себе. Взял – а потом бросил в белизну, утешая, увещевая, обещая: «Будет лучше. Там тебе будет лучше». А еще была она. Подводная ведьма, давшая ноги, но вместо голоса отнявшая сердце. Все-таки была.

– А впрочем, вам лучше знать. – Снова как с пациентом, строгий официальный вид. – Лучше знать, хорошо это или плохо. Сейчас, думаю, вам пора идти в палату и собираться. До свиданья. И… книгу почитайте. Там много про него. И про вас. Красивая любовь, надо сказать, хотя я не очень люблю романтические линии.

– Спасибо.

Поступь нетвердая, как у пьяной, перед глазами все время молодое это лицо с обложки. Ванилла, Ванилла. Калиостро… Ведьма-спрут. Нет, не ведьма. Граф. Как тот обманщик из советского фильма. Такая же обманщица, торгующая эликсиром жизни в бумаге, просто обманщица, вокруг которой делают хайп, чтобы лучше продавались книжки и фанатело больше народу. Те же дешевые маркетинговые ходы, что и с играми. Никакой разницы. Или…

– Стрельцова!

Тьма-тьмища ненавидит ее. Тьма-тьмища может ненавидеть только тех, кто сильнее.

– Стрельцова! – одергивают опять. – Чего это вас шатает?

У дверей палаты – Валентина, дежурная. Хмурая и помятая, но неизменно бдительная. Ей бы винтовку за плечи и сторожить сокровища или хотя бы тюрьму.

– Стрельцова, где вы ходили? – надвигается, шумно ступая.

– На приеме была. У вас новый врач, милая девушка, дала мне книгу почитать…

Брови густые – к переносице. Что не нравится, современная литература или позднее время? Действительно, когда успело так стемнеть? Густой вечер, мрачный… Не хмарь уже, а тьмища, как в сумке и в глазах у НО.

– Ладно… идите, вас завтра выписывают. Отдыхайте. И спать ложитесь пораньше.

Идет. Запирается в палате. А из-за двери – бормотание:

– И куда ее выписывать?.. Нет у нас никакой новой докторши.

Да плевать. Плевать, потому что есть идея. Плевать, потому что есть план.

Новая доктор – есть или нет – отпустит. Новая доктор – есть или нет – хорошая. Новая доктор – есть или нет – похожа на тех, кто хотя бы не врет пациентам и тем, кого за них выдают. И книга в руках – настоящая. Настоящая, а на обложке…

«Алиса, я буду верить. Все равно буду верить, что когда-нибудь мы снова встретимся на островах Четырех Мастей. И я буду живым. Или ты – не будешь».

Завтра выписка. Как бы то ни было, завтра – выписка. Она обещала заехать к маме. И скучает по Диане. А еще руководству надо бы показаться, да и с Глебом помириться: он гнида, но хороший пиарщик, куда от него денешься? Сам сидел не то на коксе, не то на спидах, пока не научился справляться без них; сам лечился. Значит, поймет, простит.

Нет. Нет, сначала…

Сначала к ведьме, графу Калиостро, к писательнице с рваной стрижкой. Сначала – план. Сначала – Даймонд. И может, не придется больше никак, никогда, ни с кем…

Пропади они все. Пропади пропадом. Совет, и Глеб, и Диана, и мама даже, мама, а впрочем, маме не надо пропадать, мама бы поняла, простила, отпустила…

Вдох. Выдох.

Телефон вернули. В телефоне есть интернет. Найти адрес, написав кому-нибудь из ее активных фанатов с вопросом, куда можно послать открытку, будет несложно.