Глава шестая. Достаточно успешный. Карьерная лестница и сила служения

Для меня понятие успеха и то давление, которое сопровождает нас в рамках ежедневного долженствования, настолько плотно связаны с понятием мужественности, что я, сталкиваясь с ними, с трудом отделяю одно от другого. В то же время из-за их обыденности такая связь кажется очевидной. Я не могу представить мир, в котором мужчины не подвергались бы давлению из-за необходимости кормить собственные семьи и где, соответственно, женщины не воспринимали бы мужчин, неспособных добыть средства к существованию, как слабых. Даже мои знакомые «мужчины-домохозяйки» рассказывают, что им приходится бороться за признание своей мужской ценности, что они сталкиваются с исключением из родительских групп, так как эти группы в основном созданы женщинами и для женщин. Это усугубляет одиночество подобных мужчин, которые и без того находятся в состоянии конфликта с общепринятым взглядом на то, каким должен быть мужчина и отец. На протяжении многих поколений в нашем обществе успех символически соотносился с размером мужского пениса, видимым показателем мужского достоинства. Чем успешнее человек, тем в большей степени он мужчина. И наоборот, недостаток успеха или способности прокормить семью приравнивается к отсутствию мужественности либо, что не лучше, к отсутствию смысла, цели жизни, особенно в мужской среде. По моему мнению, многие из нас далеко не так успешны, как хотелось бы, и тем не менее я начал понимать: ноша, которую мы несем, связана не только (и не столько) с необходимостью поддерживать свою семью. Дело еще и в укреплении имиджа, и часто в подсознательном сравнении себя с другими мужчинами своего круга, сообщества или всего мира. Это сравнение порождает чувство стыда, о котором, как правило, не принято говорить, особенно между мужчинами. Именно этот стыд, усиленный уверенностью в том, что мы должны справляться сами, а также изоляцией, порожденной фактическим запретом на чувства, приводит к депрессии и, в худшем случае, к самоубийству.

В современной западной культуре довольно часто успех воспринимают как синоним богатства, статуса и/или славы. Американцы склонны считать успешным того, у кого есть деньги и социальный статус. Но, не имея доступа к данным банковских счетов окружающих людей, мы используем для своих выводов косвенные признаки — вроде того, какая марка машины у человека, насколько велик его дом, что он носит, где и кем работает, кто и в каком количестве подписан на него в социальных сетях; это позволяет нам опосредованно определить, что у него с деньгами и статусом и, следовательно, насколько он успешен.

Я живу в Лос-Анджелесе и знаю, какой это дорогой город. А потому, следуя домой по 405-й дороге, часто удивляюсь: откуда у всех этих людей есть возможность водить новые автомобили стоимостью от семидесяти до сотни тысяч долларов? У меня не ушло много времени на то, чтобы выяснить: большинство из них а) на самом деле не владеют этими крутыми машинами и б) всё еще живут в съемных квартирах за компанию с друзьями и платят за аренду примерно столько же, сколько за автокредит. Похоже, в современной культуре выглядеть так, будто у тебя куча денег, даже важнее, чем иметь деньги. Притворяйся, пока не научишься?

Я тоже повинен в подобном. Помню, как в двадцать четыре года взял в лизинг свой первый BMW. У меня тогда был стартап, и мне казалось, что я должен водить машину, соответствующую должности. К сожалению, я не зарабатывал на машину своей мечты и придумал способ ездить на ней, не приобретая. Признаюсь, у меня есть странное пристрастие: я опытный пользователь «Крейгслиста». В моей жизни не так много вещей, которыми я мог бы похвастаться, но корону профессионального покупателя с рук я надеваю на себя без сомнений. Если в природе существует хорошее предложение, я найду его. Иногда я отвлекаюсь от дел просто для того, чтобы пятнадцать минут покопаться на сайте — в качестве развлечения/медитации и на пользу моим друзьям и семье. Автомобили, квартиры, блендеры, компьютеры, диваны, что угодно… я найду всё. И когда пришло время арендовать классную тачку, я отыскал парня, который пытался избавиться от договора аренды, так как больше не мог позволить себе платежи. Этот парень — вроде меня — хотел ездить на машине, которая была ему не по карману, и слишком поздно понял, что неправильно ставить себя перед выбором между машиной и едой в холодильнике. Я взял на себя ежемесячную оплату его автомобиля, обойдясь без первоначального взноса, так как по сути помогал ему (хотя мы оба знали, что на самом деле наоборот). Срок аренды истекал через двенадцать месяцев, но я решил, что хочу уже сейчас ездить на крутой тачке и поддерживать ауру успеха. Плюс, по моим расчетам, через год меня ожидал реальный успех и тогда я смог бы купить себе такую же машину у дилера, а не на «Крейгслисте». Как и многие молодые люди, я вел себя как осел, тянущийся за морковкой.

Во избежание непонимания поясню: мой комментарий — о жизненном выборе и о моем личном поведении, в нем нет осуждения. Я не говорю, что это однозначно плохо — иметь крутую тачку, даже чуть более дорогую, чем вы можете себе позволить. Некоторым людям хорошая машина улучшает настроение, и это настроение распространяется на другие сферы их жизни, действительно внося свой вклад в успешное развитие. Для кого-то большие выплаты — стимул работать упорнее, так они обретают цель, и мечта затем материализуется. Я думаю, что таким же образом это работало и моем случае, но меня этому с детства учил отец. Однако когда я, следуя собственному совету, иду по лестнице «почему», я быстро обнаруживаю: хотя вождение классной машины и поднимает мое настроение, это только пластырь, прикрывающий настоящую проблему. А проблема состоит в том, что моя самооценка все еще зависит от внешней оценки меня другими людьми. Если материальный объект заполняет образовавшуюся во мне пустоту, значит, ни он, ни высокооплачиваемая работа, ни похвалы не принесут мне истинного счастья. Хорошая машина — явный признак успеха. Внешнее проявление успеха свидетельствует о том, что я чего-то стою. Но уберите из этого уравнения машину — и, возможно, моя собственная ценность тоже пропадет. Так я определяю, что становится для меня плохой привычкой, даже если пытаюсь убедить себя в обратном. Подсознательно или осознанно мы сравниваем представления об успехе с тем, что имеем в реальности, и используем разницу между ними как мерило собственной ценности. А если речь идет о мужчинах, то и о мужественности.

Проведите пять минут в соцсетях или полистайте любой журнал, ориентированный на мужскую аудиторию, и вы увидите: нам постоянно подсовывают идею, что если мы сделаем A, B и C, а потом X и Y, то Z получится само собой. Это успокаивает нашу потребность в логике и контроле. И это одна из причин, по которым я не хочу писать книгу с любого рода советами, несмотря на то что именно такой продукт хорошо продается в ориентированном на мужчин сегменте книжного рынка. Мы, мужчины, хотим «думать как богатые и богатеть», хотим стать «успешными и влиятельными людьми», хотим преобразиться в лучшие, более успешные, оптимизированные версии себя — и из-за этого потребляем невероятное количество книг об «успешном успехе», собираем повсюду различные советы и уловки и боготворим мужчин, которым это удалось. Но почему? Что такое на самом деле успех? Общество внушает нам: заработай больше денег, приобрети социальный статус — и почувствуешь себя более защищенным, более уверенным, более привлекательным, более способным обеспечить своего партнера (и, следовательно, сумеешь заинтересовать более привлекательного партнера). Другими словами, обретя успех, мы станем счастливее. Но правда ли это?

Довольно странный и соблазнительный силлогизм: мы хотим быть счастливыми; те, кто уже счастлив, представляются нам успешными; следовательно, успех есть ключ к счастью. Несмотря на то что уже несколько поколений поют Can’t Buy Me Love, нам все же кажется, что за деньги можно приобрести любовь — и много других нужных вещей. Эта концепция окружает нас: в соцсетях, в рекламе, в нашей культуре следования за знаменитостями — повсюду нас постоянно бомбардируют образами людей, которые выглядят счастливее и лучше нас, находятся в превосходящей нашу форме, имеют все «вещи», которые мы, предположительно, хотим иметь. И нам продают мысль, что, обретя эти «вещи», мы станем такими же счастливыми, как эти люди с картинок. Конечно, в действительности счастливые люди и правда могут владеть некоторыми из этих «вещей», но мы странным образом уверены в том, что владение материальным объектом или предметом либо даже обладание другой формой тела способно само по себе сделать нас счастливее. Мы путаем причину и следствие.

Исследования, проводимые среди сверхбогатых людей, показывают, что на самом деле Beatles правы. Сверхбогатые люди ничуть не счастливее каждого из нас; фактически большинство богачей двадцатого столетия были несчастливы, отвратительно обращались со своими семьями, и оставленные потомкам огромные капиталы сравнимы по величине только с количеством ссор между их наследниками. Мы все страдаем, хотя бы немного, от «пристрастия к богатству» и веры в то, что наше счастье основывается исключительно на возможности обладать чем-либо, и потому, получив еще немного, буквально маленечко, мы станем счастливее. Это нечестная игра для разводки лохов — и похоже, мы готовы добровольно становиться лохами без шанса на выигрыш.

Готовы к откровению? Похоже, счастливым нас делает не владение чем-то желанным, а радость от владения тем, что у нас уже есть. Но вам вряд ли удалось бы убедить в этом меня в детстве. Успешные мужчины, которых я знал во времена, когда формировалась моя личность, казалось, всегда держали себя в руках. Они напоминали мужчин из рекламы, журналов и фильмов — вы знаете, на крутой машине, с большим домом и красивой женщиной, уверенные в себе и сильные, способные обеспечить свои семьи, управляющие своей жизнью, безупречно владеющие собой и контролирующие все возможные проблемы. Альфы. Успешные личности, встречи с которыми искали, которых слушали, уважали. Которые были счастливы. Или, как минимум, выглядели таковыми.

Мой отец, во многих смыслах, тоже один из них. Я внимательно следил за ним, подсознательно впитывая его негласные правила и манеры. Я знал каждое его движение, запоминал его внешность и то, как он взаимодействовал с миром и как вел свой бизнес. Будучи предпринимателем, он участвовал в революционных изменениях в кинобизнесе и в начале 1980-х стал одним из зачинателей направления продакт-плейсмента. (Продакт-плейсмент — это когда бренд платит за показ своего логотипа или продукта в кинофильме или телешоу. Трудно поверить, что этой индустрии меньше сорока лет.) Я видел, как мой отец преуспел, но даже сейчас мне странно думать о том, что в детстве я все равно использовал материальные приобретения нашей семьи как мерило успеха, хотя дома постоянно говорили: «Любовь — наше главное богатство». У нас были все игрушки, да еще и отличный дом, крутая машина, новейшие гаджеты — и неважно, с кем мы проводили время и чем занимались, отец, харизматичный человек с золотым сердцем, неизменно оплачивал счет за ужин или платил за друзей и членов семьи в путешествиях, даже когда находился на мели.

Любой предприниматель или бизнесмен знает: есть периоды прибыли и периоды убытков; порой бизнес процветает, а порой дела идут плохо. Обращая свой взгляд в прошлое, я вижу, что у нас действительно бывали времена, когда бизнес отца шел на спад и финансовая ситуация в семье ухудшалась, но и тогда мы поддерживали иллюзию успеха. Мой отец любит крутые вещи, и даже живя в фургоне, он ездил за рулем Chrysler Town and Country с кожаными сиденьями. Крутые вещи поднимают его настроение. А еще я не могу вспомнить случая, чтобы папа позволил кому-нибудь другому заплатить за ужин, — для него это было обязательно, часто он буквально отбирал счет у другого мужчины или члена семьи, несмотря на финансовые затруднения. Я понимаю: это его способ быть щедрым и добрым, однако также думаю, что причины такого поведения многослойны. Сейчас я знаю, что его самооценка связана с образом щедрого человека, способного оплатить счет. Год за годом мы поддерживали впечатление обеспеченных людей — далекое от реальности. Даже сегодня, когда я вспоминаю об этом, отец утверждает, что дела шли достаточно хорошо и все было не так плохо. Как будто, признав обратное, он сразу станет неудачником, не справившимся с ролью кормильца и отца, а это неправда. Тем не менее я помню это ощущение из детства: «Секундочку, у нас точно есть деньги? Или мы просто притворяемся, что они у нас есть?» Теперь, став родителем, я понимаю: дети воспринимают и понимают гораздо больше, чем нам кажется.

Как я упоминал ранее, одним из важных моментов моей предподростковой жизни стал внезапный переезд семьи из Лос-Анджелеса в Орегон. Это было в 1994 году, к тому моменту Лос-Анджелес уже три года потрясали катастрофы: избиение Родни Кинга, приведшее к беспорядкам в 1992-м; пожары в Малибу; затем землетрясение в Нортридже в 1994-м. Для моей мамы землетрясение оказалось тем перышком, которое сломало спину верблюда. Она хотела уехать из города, а если мама чего-то хотела, то папа придумывал, как это воплотить. Мне тогда было десять лет, и я не понимал, почему мы переезжаем, знал только: так надо. Мой десятилетний мозг был в замешательстве: мама желала уехать, однако даже я, ребенок, понимал, что работать и зарабатывать деньги — важно, а переезд осложнит бизнес отца. Я не сомневался в том, что родители испытывали какие-то финансовые трудности, так как слышал их споры и разговоры о деньгах, которые не мог в полной мере осознать. В общем, когда я окончил четвертый класс, мы загрузились в минивэн и с бригадой грузчиков и вещами проехали двенадцать часов до нашего нового дома — большого трейлера в середине Эпплгейта (штат Орегон), расположенного в тридцати минутах езды от ближайшего города. Для новых одноклассников я стал «мальчиком из Лос-Анджелеса, чей отец работал в кинобизнесе», что, естественно, даже в том возрасте добавляло штрихов к образу успешности и богатства, но одновременно давало поводы для травли. Мало кто понимал: несмотря на амбициозную «визитную карточку» и брендовую одежду, которую я носил, мы не так уж сильно отличались. Я не сумел завести много друзей, как это ни иронично, потому что стремился компенсировать свою неуверенность и одновременно воспринимался как мальчик из большого города и богатой семьи, что сильно не совпадало с реальностью. Будь у меня друзья, они приходили бы ко мне в гости и увидели бы, что наш трейлер, куда я возвращался после школы, совсем не походил на особняк, который они себе, возможно, представляли. В этом маленьком городе аура нашего успеха была невероятно сильна, и я даже помню, как меня дразнили из-за того, что отец появлялся на всех футбольных матчах моей команды с камерой; он снимал игру, и среди детей распространился слух, будто потом он посылает пленки людям, подбирающим игроков для команд колледжей, ведь он же богат и вращается в соответствующих кругах. Мне было одиннадцать.

Эти воспоминания, столкнувшиеся с социальными представлениями об успешности, укрепили во мне убеждение: успех не заключается в том, чтобы преуспеть в каком-то деле. Он также не привязан к счастью или удовлетворенности. Его определяет лишь то, что другие люди думают о тебе, как они воспринимают твое богатство, твой социальный статус и твою способность обеспечить семью. Именно поэтому меня привлекали счастье, уверенность, безопасность, казавшиеся побочным продуктом материального успеха; но когда успех основан на иллюзии и чужом мнении о тебе — это путь к катастрофе. И в моем случае катастрофа произошла очень быстро, буквально на первых ступеньках карьерной лестницы.

В двадцать один год я получил свой первый большой гонорар за постоянную роль во всеми любимом сериале «Любовь вдовца». До конца дней я не забуду этот момент и подсознательную гордость из-за своего достижения — которое осознал, заглянув в свой банковский счет и впервые увидев там шестизначную цифру. Я богат! В жизни я еще не имел такого количества денег и вскоре сделал открытие: никогда прежде я не вел бюджет. Менее чем через два года я подошел к еще одному незабываемому моменту — только теперь перед внушительным рядом цифр на моем счете стоял минус.

После получения первого большого актерского гонорара я чувствовал, что пора расти, и осуществить это я мог, как мне казалось, единственным понятным мне тогда способом — доказывая, что у меня есть деньги. Так что я переехал в хорошее жилье с высокой арендной платой и купил внедорожник своей мечты, полностью отреставрированный Ford Bronco 1976 года. Этот автомобиль воплощал в себе все происходящее в моей жизни в тот момент. Самый сексуальный внедорожник из всех, что я видел (и неслучайно, ведь точно такой водили двое парней из старшей школы, с которыми я постоянно сравнивал себя), и при этом самый непрактичный автомобиль, выбранный человеком, ничего не смыслящим в вождении внедорожников по забитому пробками Лос-Анджелесу. Но эта машина прекрасно отражала мои взаимоотношения с успехом, реальностью и иллюзиями, а также с собственной мужественностью. Выглядела она классно и привлекала внимание как девушек, так и парней (что, возможно, даже важнее), но под блестящей внешностью и успешным фасадом таился монстр, нуждавшийся в тщательном обслуживании. Будь я тогда честен с собой, я признал бы: те несколько минут в день, что я проводил за рулем, не стоили такой заботы, какой требовал мой автомобиль.

Пока сериал «Любовь вдовца» шел в эфире, я раздавал интервью и иногда прогуливался по красной ковровой дорожке, одетый в безумные шмотки, с застывшей на лице полуулыбкой эдакого крутого парня (клянусь, я не могу найти ни одной фотографии из тех времен, где я нормально улыбался бы); и это понятно, ведь моя личность разрушалась под давлением необходимости поддерживать иллюзию успеха. Однажды, в кинематографично-прекрасный калифорнийский день, вскоре после покупки внедорожника, я ехал в час пик по бульвару Уилшир (около Беверли-Хиллз) в плотном потоке машин. Когда я говорил о великолепии своего автомобиля, я имел в виду именно его сексуальность. Черный как смоль кабриолет с откидной крышей, 350 лошадиных сил, 33-дюймовые колеса, приподнятый на пятнадцать сантиметров. Где бы я ни был — на светофоре, на перекрестке, в клубе или в ресторане, — люди показывали мне большие пальцы, стремились завязать со мной беседу и говорили, насколько крут мой внедорожник. По всем определениям, это был инструмент привлечения внимания, и даже на дороге парни высовывались из машин и задавали мне вопросы о нем. Если и существовал автомобиль, способный замаскировать мою неуверенность в себе и дать мне почувствовать себя королем мира, то это был он. Да, за рулем я ощущал себя королем. Пока автомобиль не сломался. Ровно посередине перекрестка в Беверли-Хиллз. В чертов час пик. Просто представьте меня тогда: двадцатидвухлетний парень с уложенными гелем волосами, выпирающими из-под слишком узкой футболки мышцами, в тесных джинсах, с дурацким украшением на шее и несуразным количеством браслетов на руках пытается вытолкать тяжеленный внедорожник с середины перекрестка — на глазах у богачей, предающихся шопингу на Родео-драйв! О, и это только первая в череде поломок моей машины. Лучше нее была лишь остановка на другом перекрестке — и не из-за проблем с двигателем, а из-за того, что кончилось топливо. В чем прикол? Кто же мог знать, что у Bronco есть два топливных бака и небольшой датчик, который позволяет посмотреть, какой бак используется в данный момент. Топлива было более чем достаточно. Все, что мне следовало сделать, — это переключиться на другой бак. Воспоминания об этом заставляют меня задуматься о том, насколько часто мы, мужчины, не замечаем простого решения, находящегося прямо перед глазами, — потому что надеваемый ежедневно защитный костюм закрывает нам обзор.

Но не все мои приобретения были столь же дурацкими, как тот автомобиль, — ведь я хотел не только демонстрировать свой успех, но и помогать другим. Проблема заключалась в том, что помощь другим вызывала во мне привыкание, укрепляя мою созависимость и желание быть нужным и сильным. Так что, следуя по стопам отца, я стал платить за друзей в ресторанах, выхватывать счета из рук товарищей на ужинах, оплачивать расходы членов семьи, покупать разным людям авиабилеты, спонсировать вечеринки для тех, на кого желал произвести впечатление, и все это одновременно с тайной оплатой хосписа для Наны Грейс, любви всей моей жизни. Чувства к Нане и мои переживания за нее показывали, кем я в действительности был глубоко внутри. Даже не имея собственных детей, я, еще слишком молодой, стал мужчиной, способным прокормить семью. В двадцать один год это одновременно и достижение, и бремя (и ничего по сути не изменилось даже сейчас, спустя пятнадцать лет).

С одной стороны, я хотел доказать всем, но особенно отцу, что могу быть таким мужчиной, что стал таким мужчиной. С другой стороны, мой банковский счет, от состояния которого зависела моя самооценка, сдувался по мере того, как я раздувал свои расходы. Затем — не прошло и десяти месяцев после получения того первого большого гонорара — меня убрали из сериала, и я больше не мог найти работу. Вскоре я продал Bronco, а полученные деньги пустил на первоначальный взнос по ипотеке за симпатичное бунгало (оно понравилось моей тогдашней подруге, а я хотел произвести на нее впечатление). Однако, получив первый счет на оплату процентов, я осознал, что стал жертвой кабального кредитования, частью процесса, который впоследствии привел нас к коллапсу экономики и рецессии. Выплаты по моему займу с отрицательной амортизацией достигали 10%, и все, что мне рассказывал кредитный брокер, оказалось ложью. Тем не менее я не виню его. Перед ним сидел двадцатидвухлетний парень, желающий приобрести жилье, которое ему не стоило покупать, к тому же не обладающий какими-либо финансовыми знаниями. Он делал то, чему его учили, и я попался.

Оглядываясь назад, я вижу, что каждое финансовое решение, принятое мной под влиянием эмоций или из стремления компенсировать отсутствие чего-то, в итоге ставило меня под удар. Когда я делал выбор, желая впечатлить кого-то или заполнить пустоту, я всегда проигрывал. Действовать под влиянием момента меня обычно заставляет страх, а страх, как правило, свидетельствует о недостатке. Но этот опыт требовался мне в мои двадцать и позже, благодаря ему теперь я знаю: когда дело доходит до успеха, и конкретно до денег, я должен принимать решения, следуя логике, исходя из ощущений любви и изобилия. Легко сказать и трудно сделать.

Решения, основанные на необходимости поддерживать иллюзию того, как успех выглядит и как он, по моему мнению, проявляется в чьей-то жизни, примерно столь же разумны, как езда на внедорожнике из 1970-х по забитым улицам одного из богатейших городов страны. И хотя я все еще не финансовый эксперт, способный давать советы, одну вещь могу сказать: сам я всегда прошу совета. Вся моя гордыня исчезла с теми сотнями тысяч, которые я спустил в трубу на третьем десятке. И теперь я не притворяюсь, будто все понимаю, а окружаю себя людьми, знающими куда больше меня, и скромно спрашиваю их мнения и совета. Я совершил достаточно ошибок, чтобы согласиться: пусть лучше окружающие усомнятся в моей мужественности, чем я наступлю на очередные финансовые грабли из-за гонора, не позволяющего мне обратиться за помощью.

В двадцать пять лет я испытал то, что позже стал считать одним из самых потрясающих моментов своей жизни. Я достиг дна. Меня бросила девушка — ушла к более молодому актеру, я вынужден был съехать с квартиры, которую мы снимали вместе, не мог найти актерской работы, чтобы заработать на жизнь, меня покинула моя менеджер, потому что та же девушка рассорилась и с ней и я оказался разменной монетой в финале их отношений. Мне не хватало денег, чтобы удержаться на плаву. С разбитым сердцем, в отчаянии я обратился к двум своим лучшим друзьям, Энди и Адаму, и они, видя, что я похож на бездомного щенка, которому буквально некуда идти, приютили меня у себя. В данном случае это значило, что я мог спать у них на диване. Между прочим, Энди с тех пор превратился в известного музыканта — вы знаете его как Энди Граммера. Эти парни, помимо того что были моими лучшими друзьями, стали для меня буквально группой поддержки.

Тогда мне казалось, что я ничего не способен предложить миру. Безработный, с разбитым сердцем, без денег, я валялся у друзей на диване, все сильнее погружаясь в депрессию. Я раздражал самого себя — так с чего же кто-то другой захотел бы находиться рядом со мной, особенно другой мужчина? Однако эти парни, мои лучшие друзья до сих пор, искренне, непритворно дорожили мной. Они видели ценность внутри меня. Они поощряли меня двигаться и отрывать зад от дивана. Они любили меня и были рядом, тем самым возвращая к жизни. Они укрепляли во мне желание творить и заставляли действовать — оттачивать навыки и воплощать идеи. Они молились обо мне и со мной, напоминая мне о цели моей жизни, которая лежит далеко за рамками представлений других людей обо мне — за пределами даже моих собственных представлений. То, что я искал, создавая видимость успеха, я начал находить в реальных взаимоотношениях, связях, сообществах — в том, что для мужчин намного важнее, чем нам кажется.

Не так давно были опубликованы результаты прорывного исследования, посвященного успеху в Америке. Исследование «Индекс успеха 2019» (The 2019 Success Index) включает в себя индивидуальные интервью, взятые на протяжении многих лет, а также групповые опросы на эту тему, в которых участвовали более пяти тысяч человек.

Начать с плохих или хороших новостей?

Сорвем пластырь — начнем с плохого.

Согласно результатам исследования, 92% опрошенных уверены: все люди определяют, успешен ли тот или иной человек, глядя на его отношения с деньгами, славой и властью. Другими словами, все считают, будто остальные судят об успехе, основываясь на финансовом благополучии и социальном статусе. Это возвращает нас к тому юноше, который страстно желал достичь успеха лишь для того, чтобы поддерживать иллюзию успеха.

Есть, однако, и хорошая новость. Хотя большинство думают, что другие судят об успехе по деньгам и славе, лишь 10% опрошенных измеряют по тем же критериям свой успех. А то же самое большинство определяет собственный успех, основываясь на качестве своих взаимоотношений, личных свойствах и принадлежности к сообществу. Минутку, что?

Вот она, реальность, способная освободить нас из тюрьмы иллюзий! Не слишком упрощая, скажу: многие из нас гонятся за деньгами, карьерой и материальными атрибутами успеха, полагая, будто это принесет счастье, но одновременно верят, что показателем успешной жизни являются здоровые взаимоотношения с другими людьми. Это снимает с нас оковы. Получается, те самые парни, которые, как мы думаем, осуждают нас, скорее всего, в действительности измеряют собственный успех качеством отношений, как и мы. А значит, нам следует менять установки — не только для мужчин, но и для всех людей. Общество, культура и СМИ кормят нас устаревшими байками о том, что, заработав достаточно денег, мы приобретем достаточно товаров, поднимемся по карьерной лестнице и станем полноценными, насытимся. Но правда заключается в том, что по этой формуле не получается найти подлинное счастье, и тогда мы наконец начинаем оглядываться и заново определять для себя, в чем же состоит оно — счастье.

В течение последних семнадцати лет я шел по ступенькам карьерной лестницы, шагая то вверх, то вниз и, как вы уже поняли, иногда оступаясь и скатываясь к ее основанию. К тридцати шести я успел поснимать рекламные ролики и музыкальные клипы, создал около двадцати короткометражных и полнометражных документальных фильмов и еще два полноценных фильма с большими студиями, а теперь на подходе и третий. Я был и парнем, проходящим с подносом на заднем плане, и героем-любовником во всемирно известном сериале. Я выступал на сцене TED и веду подкаст (с тем же названием, что и эта книга), посвященный исследованию мужественности. Я стал соучредителем продюсерской компании, основателем благотворительного фонда для помощи бездомным в Лос-Анджелесе и совладельцем студии финансирования кино и телевидения. По всем статьям я достиг того самого успеха, к которому призывает нас стремиться общество, у меня есть толпы фанатов, за мной гоняются на улицах, и мне даже приходится использовать псевдоним во время путешествий — обо всем этом я и мечтать не мог в детстве. Я имею все, что должно было, как я думал, принести мне ощущение целостности, самодостаточности и полноценности. Не принесло. Я забирался по карьерной лестнице «высоко», отчаянно стремясь к самой вершине, — только для того, чтобы понять: вершины нет. Этот путь ведет все выше и выше, подогревая мое эгоистичное желание становиться лучше, делать больше, покупать активнее, и все это подпитывается моей потребностью быть полноценным мужчиной.

Удивительно, согласитесь. Это похоже на болезненное пристрастие, жажду, которую невозможно утолить, хотя нам показывают образы людей, чья жажда, кажется, утолена. Может быть, со мной что-то не так? Почему я не могу быть удовлетворенным и счастливым, имея то, что уже получил? Вероятно, потому, что у меня еще нет этого, и того, и… чего-то еще? Такая галлюцинация как раз и лежит в основе идеологии мужественности: тебе всегда чего-то не хватает.

Единственный способ обрести то, чего будет наконец достаточно, — это изменить критерии, переформулировать определения. Начав рассматривать свои отношения с мужественностью, я прежде всего столкнулся со своими отношениями с успехом. Если я хочу стать сильным, уверенным в себе, обеспеченным мужчиной, я должен быть успешным согласно понятиям, принятым в обществе. Но, как я говорил, таким я себя чувствовал, делая всякие «немужские» вещи. Я не ощущал себя мужчиной, когда давил на кого-то, стоящего ниже меня на карьерной лестнице, а если и ощущал, то спустя время чувство превосходства сменялось виной и стыдом. Я стыдился, что сделал кому-то больно или указал другому человеку на его неполноценность, пытаясь приподнять себя в собственных глазах. Я благодарен этому чувству, привитому мне воспитанием и детскими травмами, ведь теперь оно дает мне, взрослому мужчине, больше возможностей для эмпатии. Моя боль позволяет мне чувствовать чужую боль. В моей боли — сила сопереживания. Заставляя других ощущать себя меньшими, я не ощущаю себя большим. Оплата большого чека не превращает меня в собственных глазах в большего мужчину. И женщины, желающие быть со мной, не придают мне веса. Напротив, я чувствую себя сильнее, когда практически ничего не делаю, но разрешаю себе мечтать о чем-то превосходящем мои нынешние возможности. Я чувствую уверенность в себе, общаясь с людьми, которым плевать, на какой машине я езжу. Я чувствовал, что меня ценят, когда брал интервью у друзей, которым оставалось жить несколько месяцев, — ведь именно меня они удостоили честью стать хранителем их историй. Хотя я и боялся, но чувствовал себя в безопасности, когда мы с друзьями честно делились своими проблемами и вдохновляли друг друга. Все это актуально до сих пор. Я чувствую себя в наибольшей степени мужчиной, когда откладываю телефон (иногда это труднее, чем жим с максимальным весом в спортзале, который я практиковал в колледже), прихожу к семье, играю на полу с детьми, — то есть когда мы вместе проводим время. Я чувствую себя мужчиной, когда моя жена, дети и друзья знают, что они любимы и что я готов поддержать их. Я чувствую себя мужчиной, когда могу общаться с другим человеком, разделяя с ним общий опыт, когда способен помочь кому-то — делом, временем или ресурсами. Когда я нахожу в себе достаточно сил, чтобы расплакаться перед женой или в объятиях лучшего друга, и когда показываю своим детям, особенно сыну, что это нормально, что папа тоже может плакать.

Что, если бы карьерная лестница не была… лестницей? Проблема в том, что лестницы всегда ведут вверх. Порой с них можно упасть — когда не на что опереться. Но если бы она не стремилась вверх, приглашая нас лезть все выше и выше, до тех пор, пока мы не устанем окончательно, пытаясь достичь несуществующей вершины? Что, если показатели успешности не иерархичны по природе? Что было бы, если бы лестница лежала на боку?

Что было бы, если бы карьерная лестница превратилась в мост?

Сложившийся в обществе образ успеха — деньги и статус — недостижимая высота; к ней ведет лестница, которая никогда не кончается. Но наши собственные параметры успеха — отношения, личные качества, сообщества единомышленников — служат мостом, соединяющим нас с тем, что (и кто) на самом деле способно дать нам искомое чувство полноты. Я, конечно, неисправимый оптимист, однако я не настолько идеалист, чтобы верить, будто мы когда-либо достигнем того состояния общества, при котором возможность оплачивать счета станет пустяком, а деньги не будут играть важную роль. Но мы можем начать спрашивать себя, в каких точках пересекаются наши бытовые потребности и желаемая самореализация. Каждый ответит на этот вопрос по-своему. Кто-то найдет смысл жизни в работе, с которой и придет наполненность. Другие продолжат работать, просто чтобы работать, а реализуются за пределами рабочего пространства. Кому-то повезет, и он возьмет понемногу от обоих вариантов. Либо ни от одного. Смысл в том, что истинного успеха нельзя достичь, если он зависит от чужого мнения.

И я, хотя и вступил уже на этот путь, все еще борюсь с искушениями; соблазн обладать деньгами, славой и комфортом — штука вполне реальная. Мне приходится постоянно проверять и перепроверять все свои действия и намерения. Я должен вовремя остановить себя, если понимаю, что мое решение спровоцировано страхом или ощущением неполноты, и посоветоваться с семьей, чтобы узнать ее мнение о моем выборе. Я вынужден снова и снова возвращаться к своим «почему», потому что, возможно, как раз сейчас пытаюсь обмануть себя. Ничто из этого не означает, что я все понял, но это, как минимум, свидетельствует о том, что я информирован. Я осознаю, какие установки впитываю, я обращаю внимание на то, насколько мои действия и мысли соответствуют моим ценностям, моей личной идее успеха. Черт, даже сейчас, когда я пишу это, я понимаю, что провожу с детьми меньше времени, чем хотел бы. Я слышу их прекрасный, невинный смех, доносящийся из соседней комнаты, где Эмили укладывает их спать. И внезапно ловлю себя на мысли: а что, если я все делаю неправильно, что, если мои действия не принесут никакого результата? Но я принимаю такой исход, признаю его и позволяю себе пройти через эти переживания, одновременно вспоминая, зачем пишу книгу и ради чего приношу эту жертву. Полагаю, это все, что я могу сделать. Это все, что может сделать каждый из нас. Я прерываюсь на десять минут, чтобы отдать им все свое внимание, мы молимся и желаем друг другу спокойной ночи. Это такая практика закрепления пройденного, возвращение к тому, что я узнал (и продолжаю узнавать) об успехе, и напоминание себе о том, что успех для меня — в приобретении не материальных ценностей и положения в обществе, а связей, отношений и смысла. Он в том, насколько хорошо мои дети знают меня, а я — их. В том, насколько я, как партнер, присутствую в жизни своей жены. Насколько эффективно помогаю своему сообществу. Что делаю с атрибутами своего успеха и славы. Как выгляжу в глазах своих друзей, в целом и в частностях. По-настоящему успешно прожитая жизнь для меня — это жизнь, проведенная с любимыми, в которой я отдам больше, чем получу. И если я все делаю правильно, то к ее концу это соотношение не обнулится.

Поделюсь небольшим приемом, который помогает мне в моменты, когда я чувствую себя потерянным. Представьте, что ваша жизнь подошла к финалу. Вам девяносто пять лет, и врачи говорят, что жить вам осталось всего несколько дней. Кого вы хотели бы увидеть рядом с собой? Вспомнив на смертном одре этот самый момент, пожалеете ли вы о сделанном выборе или будете гордиться им? Помогло ли принятое решение вам или вашим любимым? Привело ли оно к настоящему счастью либо вы приняли его из страха или под давлением? Если вам кажется, что вы слишком усердно работаете, — сочтете ли вы, вспоминая всю свою жизнь, что многое прошло мимо вас, что, постоянно работая ради благополучия семьи, вы в результате упустили семью? Близки ли вы со своими детьми, окружены ли их любовью? Достаточно ли часто вы говорили «Я люблю тебя»? Были ли открыты мелким радостям? Приходилось ли этим радостям соревноваться за ваше внимание с телефоном или вам удавалось отложить его в сторону?

Вот лишь несколько примеров того, о чем вы можете подумать, выполняя это болезненное, но важное упражнение; важное, так как в конце жизни значимым для нас становится не то, что мы приобрели, а то, что отдавали. Так что давайте измерять свой истинный успех не приобретениями, а тем, что мы отдаем ради улучшения мира.