Глава седьмая. Достаточно сексуальный. Интимная жизнь, неуверенность и парадокс порнографии

Секс. Мужчины хотят его. Мужчинам он нужен. Всегда. Везде.

Существует миф о том, что мы думаем о сексе каждые семь секунд, постоянно желаем его и готовы к нему. В конце концов, мы наиболее сексуальные существа животного мира, мы находимся в неустанном поиске партнера — того, с кем могли бы соединиться или кого удалось бы физически завоевать. На самом деле считается даже, что мужчины дарят любовь, чтобы получить секс, в то время как женщины дарят секс, чтобы получить любовь. Ну, то есть мы, мужчины, жаждем, желаем секса. Всё. Время.

Но так ли это?

Признаюсь: это, возможно, самая трудная для меня тема. Она вызывает во мне наибольшую неуверенность. Наибольший стыд. И сделаю еще одно признание. Я долго думал, насколько откровенным готов быть и почему. Тема эта беспокоит меня, я страшусь возможного осуждения и унижения. Она наполнена болью и раскаянием.

Одной главы не хватит, чтобы подробно рассмотреть и изучить ее, но я надеюсь открыть дверь для более широкого обсуждения этой чувствительной и часто табуированной сферы, создать пространство для вопросов и таким образом запустить процесс исцеления. Не каждого моя история заденет за живое — ведь это только моя история. Тем не менее одни и те же темы волнуют многих из нас, идущих по жизни с ранами и травмами; отличаясь по масштабу, они влияют на наши решения, связи и общее ощущение счастья.

Мужчинам внушают, что секс — это то, в чем они должны быть особенно уверены. Но для многих мужчин это не так. Нюансы этих установок варьируются в зависимости от таких факторов, как возраст, раса, религия и культура. И они выстраивают те рамки, в которые, по моему ощущению, — и я до сих пор чувствую это в определенной степени — мужчине необходимо уместить себя, чтобы считаться «настоящим», ведь именно «сексуальный мужчина» и есть «настоящий».

Я всегда намеревался дождаться свадьбы, чтобы заняться сексом (то есть совершить половой акт), так как хотел сберечь девственность для той, с которой решу провести всю свою жизнь. И независимо от того, был ли у меня секс, на меня до сих пор давит необходимость быть постоянно готовым к роли короля спальни, иметь пенис определенных формы и размера и каким-то образом интуитивно знать, что нужно делать в любой ситуации, которая может возникнуть на пути от флирта до полового акта и на всех промежуточных стадиях. В том, что касается секса, ошибкам нет места. По крайней мере, общество хочет, чтобы мы так думали. Но как мы в предподростковом возрасте, да и позже, должны осваивать все эти навыки и изучать собственную сексуальность? Есть какое-то негласное правило, согласно которому мы, мальчики, рождаемся с этим багажом, а все нужное уже записано в нашей ДНК? Или нам полагается приходить в этот мир с одинаковыми знаниями и уровнем уверенности? В одном я убежден: здоровое сексуальное воспитание не возникает из интимных бесед с друзьями и не приходит от родителей или учителей, особенно если семья консервативна либо религиозна. А раз это не идет от тех, кого мы знаем, то какого черта все выглядят такими осведомленными в сексуальных вопросах? Или это просто болтовня? Кто-то из нас действительно чувствует себя уверенно и комфортно в отношении собственной сексуальности с подросткового возраста или мы просто изображаем это и подсматриваем приемчики в порнографии, фильмах и рассказах тех, кто притворяется более опытным? Какую культуру мы ни создали бы, последовательная травля и цензура, возникающие в ней, снова и снова нагружают нас, мужчин, стыдом, который мы даже не осознаём подавляющую часть времени. Мы испытываем стыд, потому что чувствуем себя неполноценными, думая, будто все вокруг осведомлены, будто другие парни разбираются в этом с рождения и, следовательно, отлично помещаются в рамку «достаточно сексуального» мужчины. Но достаточно — для кого?

Я сомневаюсь, что существует много мест, куда мальчик мог бы обратиться, чтобы разобраться с передаваемыми из поколения в поколение мифами о «полноценности» мужской сексуальности. У одних мальчиков половое созревание начинается раньше, у других — позже, но по мере того, как тестостерон наполняет наши тела, мы просто стремимся подтвердить свою «нормальность» или хотя бы получить наглядное представление о том, что все хорошо. Конечно, бесчисленное множество сайтов и статей готовы рассказать нам о том, каков средний размер эрегированного пениса и что такое эректильная дисфункция или преждевременная эякуляция, обучить нас альтернативным способам удовлетворения партнера — но они в основном пытаются продать нам продукт, способный «исправить» ситуацию, в которой мы чувствуем себя неуверенно. А какие еще имеются варианты? Представьте себе: вы шестнадцатилетний мальчик, который задает кому-то из своих друзей очень интимный вопрос о чем-то связанном с сексом, о чем-то, в чем вы не уверены. Черт возьми, нет. Потому что, как мы знаем, даже сам вопрос — это уже знак того, что ответ вам неизвестен, следовательно, вы неполноценны как мужчина и можете быть мишенью для атаки.

Приведу несколько фактов о мужчинах, пенисах и сексуальных травмах.

• Большинство мужчин считают, что их пенис меньше среднего размера. Поделюсь, вдруг вам любопытно: согласно одному исследованию, средний размер эрегированного члена составляет тринадцать сантиметров, и это далеко от тех представлений, которые нам внушаются.

• Эректильная дисфункция средней и легкой тяжести растет пропорционально возрасту: примерно 10% мужчин прибавляются к статистике с каждыми десятью годами возраста (так, она есть у 30% тридцатилетних, у 50% пятидесятилетних и так далее).

• Один из пяти мальчиков в возрасте до десяти лет подвергается сексуальному насилию (и это только зарегистрированные случаи); практика показывает, что насильником часто выступает кто-то из близких (член или друг семьи, тренер, вожатый, священник), и сексуальное развитие таких подростков проходит наиболее тяжело и болезненно. Если вы играете в баскетбол, то это как минимум один ребенок из стартовой пятерки или двое из всей команды (и, конечно, одним из них можете быть вы сами); если вы играете в футбол, то это почти десять ваших товарищей по команде.

Последний факт трогает меня не только как человека и отца; за последние годы сразу несколько моих ближайших друзей-мужчин признались, что подвергались насилию в детстве и в подростковом возрасте. Об этом сейчас говорят, но недостаточно, особенно в свете множества групповых судебных процессов против таких мощных организаций, как «Бойскауты Америки» и Католическая церковь. Сколько еще знакомых нам мужчин становились жертвами сексуального и иного насилия, но до сих пор хранят молчание? Сколько мужчин, ежегодно кончающих с собой, подвергались насилию в детстве и жили с этим стыдом и травмами до того дня, когда жить дальше стало невозможно? Сколько мужчин, бывших когда-то невинными детьми, были изнасилованы и теперь, не найдя выхода для своей боли, лишенные помощи, во взрослом возрасте повторяют цикл или пытаются заглушить боль наркотиками, лекарствами или жестокостью? Страдающие люди причиняют страдания, но в дискуссиях о мужественности этого предмета касаются редко. Вместо того чтобы рассказать о проблемах, которые окружают сексуальную сферу, нам рассказывают лишь о том, как получить больше секса, когда его можно получить и как сделать секс незабываемым.

На более элементарном уровне доступно крайне мало информации о том, что ежедневный стресс, давление обстоятельств, под которым живут многие, и тревожность напрямую влияют на способность и готовность тела к сексу. Нам не говорят, что либидо различается куда больше, чем размеры пенисов, что каждый пятый мужчина признаётся в низком влечении к сексу, в преждевременной эякуляции, а также в задержке эякуляции (которые случаются рано или поздно с любым) и что все это тесно связано с нашим психическим и эмоциональным состоянием. Как правило, единственное пространство, в котором все эти темы поднимаются, — это комедии и сатиры на темы «стояка», а также унизительные, но часто забавные истории из комиксов, использующих неудобные вопросы, чтобы вызвать смех. Готовясь к написанию этой книги, я изучил результаты огромного количества исследований и выяснил: если я действительно хочу достучаться до мужчин, мне нужно обернуть свои мысли в шутливую оболочку, чтобы мужчины восприняли их. Но ведь в какой-то момент необходимо перестать шутить о вещах, которые делают нам больно. Смех — это защитный механизм, и чем больше мы смеемся, тем менее серьезно относимся к тому, над чем смеемся. Почему мы любим и тянемся к комикам, которые высмеивают свои проблемы и травмы? Потому что находим нечто общее с собой, потому что знаем: во всем этом есть зерно истины, и намного проще смеяться над чужим затруднением, чем над своим. Как гласит поговорка, «в каждой шутке есть доля правды». Но в основном мы смеемся потому, что с самого юного возраста нас научили: единственный приемлемый способ обхождения со своими слабостями и слабостями других парней — это смех.

К кому же мы обращаемся за ответами на по-настоящему болезненные вопросы о своем сексуальном здоровье? Конечно, к Google, ведь все, что написано в интернете, — правда. Статья в Esquire от 2017 года перечисляет десять самых частых запросов в Google о сексе:

1. Где находится точка G?

2. Как довести женщину до оргазма?

3. Можно ли вылечить герпес?

4. Как избавиться от генитальных бородавок?

5. Что такое гонорея?

6. Как увеличить пенис вручную?

7. Как измерить пенис?

8. С какого возраста можно покупать презервативы?

9. Как вставить мужской орган в женский орган?

10. Сколько продолжается секс?

Как печально, что мы создали культуру, в которой единственным не унизительным способом спросить о сексе (о том, благодаря чему жизнь продолжается на этой идущей к черту планете) является обращение к поисковой системе, чьи алгоритмы стараются продать нам что-нибудь для «поправки» проблемы или подкрепления нашей неуверенности — собственно, заставившей нас гуглить!

Итак, я собираюсь говорить на эту тему (как и на другие в этой книге), потому что существующие установки и принятая сегодня модель поведения в моем случае не работают и никогда не помогали мне стать тем мужчиной, которым я хотел быть. А в процессе своего исследования я к тому же пришел к выводу, что все это не работает и для большинства людей.

Хотя мне повезло избежать таких травм, какие получил каждый пятый мальчик, я несу багаж собственного опыта, начинавшегося с безобидного любопытства и переросшего в стыд и пристрастие. На моих плечах — тяжесть лет, проведенных в попытках сгладить эффекты того, что я могу назвать «Сексуальным недообразованием Джастина Бальдони».

Мне предстоит покопаться в огромном количестве боли, стыда и непонимания — а еще, помимо этого, в коротких моментах радости, интереса и, да, удовольствия. Как и почти все парни, которых я встречал, я не имел возможности говорить об этих вещах прямо, так что мы придумывали всякую чушь, составленную из фрагментов популярной науки, преувеличений, порнографии, информации из Google и небольшого количества случайно подобранных фактов. Это домашнее сексуальное образование воспринималось нами как академическое и имело отдаленные последствия. Шрамы остались до сих пор. Именно поэтому я несу в себе страх неадекватности, я опасаюсь никогда не встать в один ряд с мужчинами, укладывающимися в рамки, и неважно, сколько раз я скажу себе, что рамки — чушь, и неважно, сколько раз моя жена скажет мне, что я полноценный. Но я знаю: я такой не один.

Я помню, когда впервые ощутил, что мой пенис какой-то неправильный. Мне было одиннадцать, и один из моих друзей — назовем его Джейк, — мой ровесник, но более развитый физически, сказал мне, что у него в промежности появились волосы, и спросил, есть ли они у меня. У меня не было. Он стянул шорты и показал мне свой пенис, и хотя к тому возрасту я уже успел посмотреть порнографические картинки с мужскими пенисами, мой еще не развился, и я никогда не видел пенис кого-то, знакомого мне. Все воспринимается иначе, когда это твой друг, особенно если в отношениях замешаны сравнение и соревновательность. Джейк был таким же мальчиком, как и я, но его пенис больше, чем мой, походил на те, с картинок из журналов и интернета, и я со своим предподростковым пенисом остался с чувством неполноценности, недоразвитости, ненормальности.

Я думаю, многие мужчины в этом возрасте поддерживали близкие дружеские отношения, о которых не говорят теперь, став взрослыми, или даже последовательно блокируют воспоминания о них. Это отношения, которые позволяли «экспериментировать». Необязательно друг с другом, хотя я узнал, что среди моих знакомых геев и гетеросексуалов есть и такие, кто экспериментировал в детстве подобным образом. Я говорю об экспериментах, связанных с проверкой границ сексуального любопытства, ведь по мере того, как наши тела меняются, мы в первую очередь задумываемся о том, зачем нам пенис.

Мой друг, актер и активист Мэтт Макгорри в минуту смелости и открытости поведал в одном из эпизодов «Полноценного мужчины», что экспериментировал с другими мальчиками, своими друзьями. Он сказал: «Подобное очень распространено, но никто об этом не говорит. Это не было основано на влечении как таковом — все-таки я гетеросексуален, и меня не привлекают люди одного со мной пола. Но я тем не менее сексуально экспериментировал с другими мальчиками — в рамках изучения собственной сексуальности и тела». Много лет Мэтт стыдился этого, пока не решился поделиться своим опытом, и в результате узнал, насколько часто мальчики на самом деле экспериментируют таким же образом. «Если вы прячете [стыд] в темноте, он плесневеет и начинает гноиться. Вынося его на всеобщее обозрение, вы не только придаете сил другим людям, чтобы они могли жить своей истинной жизнью, но и показываете себя таким, какой вы есть».

Дружба с Джейком много значила для меня, даже в одиннадцать лет. Мы играли в одной футбольной команде. Его отец, дальнобойщик, редко бывал дома, а мама целые дни проводила на работе. Был у Джейка и старший брат, на два года старше нас. Мальчики большую часть времени находились без присмотра, особенно летом, и у них всегда можно было посмотреть порнографические журналы — они обнаружили в гараже «секретный склад» своего отца. Старший брат и его друг постоянно говорили о сексе, о девчонках, с которыми зависали или хотели бы зависнуть, и о размере собственных членов. Я даже припоминаю, как они вынимали из штанов свои хозяйства и издевались над нами, младшими, пытаясь засунуть пенисы в нашу еду или положить на лицо во сне. Это был кошмар. Как мальчик, недавно узнавший обо всем этом, я мечтал вписаться в их компанию и одновременно чувствовал себя неуверенно, страшась признаться в том, что у меня даже не началось половое созревание.

Одним летним днем мы с Джейком, его братом и их друзьями пошли на местное озеро. Там можно было взять в аренду двухместный катамаран, и мы с Джейком взяли один. План состоял в том, чтобы прихватить с собой рюкзак, отплыть подальше, вынуть из рюкзака порножурналы их отца и посмотреть там, где нас никто не засечет. Пока мы двигались к центру озера, я наслаждался плаванием в этой странной комбинации лодки и велосипеда. Я согласился бы кататься на катамаране целый день.

Я хотел бы, чтобы на этом все и закончилось. Когда же мы оказались посреди озера, довольно далеко от остальных катамаранов и пловцов, друг достал журналы. Я думал, мы просто посмотрим их и посмеемся, но он обнажил свой член и сказал, что собирается подрочить, а я могу сделать то же самое. Конечно, он не знал, и я ему не рассказывал, что никогда не занимался этим и не представляю, как это делается. Он открыл журнал и начал совершать движения, которые, как я позже выяснил, называются мастурбацией. Я повернулся к нему спиной и сделал вид, что занят тем же самым. Через несколько минут он спросил: «Ты кончил?» Я в тот момент не понимал, о чем идет речь, ведь мое тело не было развито, как его. В итоге мы сидели в одном катамаране посреди озера — он, испачканный белой жидкостью, и я, смущенный донельзя, ищущий выход из ситуации. Наконец я заявил, что хочу писать, и спросил, можем ли мы отплыть к берегу, чтобы я «кончил» там.

На ближайшем скалистом островке я вышел, спрятался за камнями и пописал. Вернувшись на катамаран, я пошутил о том, как же было круто, и мы отправились к берегу. Я не мог и подумать, что этот прекрасный летний день станет днем, который я запомню на всю жизнь. Он начался с невинных радостей, но теперь впечатался в мою память вместе с чувством стыда и неуверенности. Мой пенис не мог делать то же самое, что и пенис друга, он не выглядел так же, да и я не знал того, о чем знал мой друг. Что со мной не так? Я что, всегда буду отстающим?

Я видел пенисы и раньше. Мы разговаривали о мужской анатомии с отцом, и он не прятал от меня своего тела, не внушал мне чувство стыда, но что-то поменялось у меня в мозгу, когда я сравнил себя с другим мальчиком близкого к моему возраста. Я привык к шуткам Джейка и его брата о размере их членов, о сексе и девочках, — от этих шуток мне становилось неловко, но теперь я знаю, что это была неловкость в отношении самого себя. Я стыдился из-за этой неловкости и ощущения себя не в своей тарелке, я стыдился того, что не имею такого же пениса, как у них, что не умею говорить о девушках и о своем теле, как они.

Так как же я справился с этим? Легко. При помощи актерства. Сначала я нашел другого парня, похожего на меня. Его звали Ли. Мы с Ли были одного возраста, но он еще не сталкивался с тем, с чем столкнулся я, и даже немного отставал от меня в физическом развитии. Будучи «опытным» мальчиком, много знавшим о порнографии, сексе и мастурбации, я компенсировал свою неуверенность, демонстрируя опыт. Я играл роль Джейка, а Ли — мою, и так я вносил свой вклад в тот самый круг стыда, передавая его дальше и стремясь таким образом облегчить свое состояние. Звучит знакомо? Потому что так и есть. Это то самое повторение, о котором мы говорили в других главах, но именно того его проявления я стыжусь больше всего.

Я часто думаю о Ли, невинном ребенке, которому я показал порнографию, когда он не был готов к этому — черт, я сам был не готов к этому тогда. Я могу только надеяться, что это не повлияло на него так, как повлияло на меня и продолжает влиять до сих пор. Эти допубертатные переживания легли в основу убеждения, будто мое достоинство измеряется размером пениса, — и в одиннадцатилетнем возрасте это означало мою несостоятельность.

Кстати, вы когда-нибудь задумывались о слове «достоинство»? Оно используется как эвфемизм слова «член» и в то же время обозначает ценность человека в целом. Проблема запечатлелась в языке еще до того, как мы задумались о ней. Теперь давайте перенесемся на несколько лет вперед, в заполненные тестостероном раздевалки средней и старшей школы, где все эти установки окончательно укрепятся. Переодевание в одной комнате с другими парнями — обладающими разными типами телосложения, находящимися на разных стадиях развития — это отличный пример совместного опыта, о котором мы никогда не говорим. Конечно, несколько парней обязательно будут выглядеть круто обнаженными, и да, мы все привыкли видеть профессиональных спортсменов с поджарыми телами, разгуливающих почти голышом, в одном полотенце, но, как правило, независимо от типа телосложения и размера пениса, большинство мужчин ужасаются при мысли о том, что их будут разглядывать, сравнивать, так как уверены: они не выдержат сравнения.

Забавно, что более чем за пятьдесят лет до того, как я принимал душ в раздевалке средней школы, торговые марки вроде Cannon Towels и Ivory Soap использовали в рекламных кампаниях изображения обнаженных спортсменов или солдат, принимающих душ вместе. Эти снимки воплощали американскую мужественность и однополую дружбу — определяющие темы того периода. Одна из самых странных реклам за все время (и совершенно точно невозможная сегодня) — рекламные плакаты Brady Group, на которых полуголые мальчики радостно намыливали друг друга, демонстрируя таким образом преимущества водосберегающих душевых колонок. В верхней части постера красовался слоган: «Зачем мы сдвинули головки? ЧТОБЫ СБЕРЕЧЬ ДЕНЬГИ» (конечно, имелись в виду душевые головки, расположенные на одной колонке… но можно предположить, что игра слов была намеренной).

Несмотря на то что многие мои современники не видели этих реклам и не застали того периода, когда после урока физкультуры требовалось принимать душ, я до сих пор, глядя на эти образы, мгновенно вспоминаю фальшивые улыбки и подозрительные жесты, характерные для мужских раздевалок моей юности. Обращая взгляд назад, я буквально чувствую общую нервозность и беспокойство, вызванные необходимостью раздеваться друг перед другом, тем самым открывая себя для осуждения и травли, которые не зависели от реального соответствия или несоответствия каким-либо канонам. Я и сейчас нервничаю, когда мы с друзьями оказываемся в такой ситуации, например, в путешествии. Даже на третьем десятке мы стесняемся снимать одежду в поездке или в раздевалке гимнастического зала. Давайте будем честны: большинству парней комфортнее сначала обернуть полотенце вокруг бедер, а затем снять белье, чем переодеваться, сверкая хозяйством. Это не значит, что мы никогда не раздеваемся в присутствии друзей, но это и не значит, что мы не испытываем при этом внутреннего сопротивления. Каждый по-своему осознаёт себя, и хотя я учусь относиться к себе с большим сочувствием, мое сердце разрывается при воспоминаниях о полных мальчиках, которым доводилось сталкиваться с травлей такого уровня, которого я избежал. Этим парням, а также тем, кто был заметно худее меня, инвалидам и детям с задержкой развития приходилось куда хуже, чем мне.

Судя по поисковым запросам Google, мужчины одержимы своими пенисами и в то же время недовольны ими. Это так и есть. Мы даже придумываем им имена — будто это отдельные существа. И хотя не каждый из нас дает имя своему члену, мы все слышали подобное: Вилли, Джон Томас, Питер. Кто-то называет их в честь фастфуда: Воппер, Биг-Мак. Иногда мы видим в них некие устройства: инструмент, штырь, молот, дрель. И при всем этом, помимо дискомфорта в общественных душевых, мужчины также сталкиваются с тем, что ласково называют «стыдливым мочевым пузырем»: они не могут мочиться в общих писсуарах (хотя не испытывают таких проблем в огороженных кабинках). Знаете ли вы, что когда-то роль писсуара выполняла обычная канава, в которую все писали, не испытывая затруднений? Затем с течением времени многие мужчины стали стеснительнее и обнаружили, что больше не могут писать на глазах других людей, и потому вскоре изобрели отдельные писсуары. Если мы комплексуем, когда нам надо всего-навсего отлить, то с чего мы решили, что в спальне обойдемся без комплексов?

На крайний случай есть даже хирургическая процедура для парней, считающих, что их пенисы слишком малы. Операция помогает увеличить, помимо прочего, длину пениса, и каждый год около пятнадцати тысяч мужчин проходят через эту дорогую и болезненную процедуру. Я не математик, но могу посчитать: пятнадцать тысяч мужчин, которые реально ложатся под нож, — это около 1% от количества всех мужчин, искавших информацию об этой операции в Google. Зачем им это? Вы можете подумать, что мужчины просто хотят быть лучшими любовниками, доставлять больше удовольствия женщинам. В отдельных случаях это, вероятно, так, но, согласно данным, большинство мужчин страдают от состояния, которое хирурги-урологи называют «синдромом раздевалки» и которое проявляется в страхе осуждения со стороны других мужчин.

Но даже парня с большим членом, того самого рано созревшего мальчика, отрастившего в седьмом классе отвратительные усы, в какой-то момент унижали как раз за это. Потому что мы цензурируем друг друга и в детстве, и во взрослом возрасте, каждый раз, когда кто-то другой заставляет нас чувствовать себя неполноценно. Я до сих пор проживаю инстинктивную реакцию моего тела на коллективный поход в душ после тренировки. Странным образом это ощущение похоже на то, что испытывает мое тело сейчас, когда я заставляю себя сидеть в холодной ванне. Нервозность. Предчувствие. Ментальные упражнения, которые я должен делать лишь для того, чтобы заставить себя залезть в воду, понимая при этом, что, несмотря на все усилия, будет плохо. Как минимум, в эти моменты мне не приходится защищаться от гомофобных шуток типа «Писюн, не урони мыло!». Что самое печальное во всех этих дразнилках, подглядываниях, травле, ставших обычной составляющей жизни молодого мужчины? То, что даже когда они не были направлены на меня, я, испытывая чудовищный дискомфорт в собственной шкуре, ни разу не попытался остановить их.

Эти переживания сформировали во мне комплекс неполноценности, который отравлял мою жизнь на протяжении всего процесса взросления и до двадцати лет; да что говорить, я до сих пор борюсь с ним. Ирония состоит в том, что кто-то из парней из средней или старшей школы, прочтя эту книгу, может назвать рассказанные мной истории выдумкой — и я не удивлюсь. Вполне вероятно, они помнят подростка Джастина как парня, который сам дразнил и унижал других, и все это повествование выглядит в их глазах попыткой переписать историю. Но в этом и смысл. То, как мы себя ощущаем, и то, что мы делаем как мужчины, зачастую сильно отличается. И эти воспоминания, а также вызванная ими неуверенность — как раз те вещи, которые, в числе прочего, привели меня к чувству одиночества. И, к сожалению, в моменты особенно острого одиночества я всегда мог найти утешение в порнографии.

Когда я был маленьким и мы еще жили в Лос-Анджелесе, каждый день по пути домой из школы мы с друзьями проходили мимо киосков, стоявших почти на каждом углу. Они были набиты газетами, таблоидами, картами, журналами, конфетами и сигаретами. Сразу за журналами о фитнесе, моде и новостях стояли Playboy и Penthouse, намеренно слегка прикрытые другими изданиями. В зависимости от их расположения мы порой могли дотянуться до журнала и сдвинуть его, чтобы рассмотреть все скрытое. В том возрасте это являлось скорее следствием любопытства, желания выяснить, что же от нас прячут, а не выражением сексуально обусловленной потребности увидеть обнаженное тело. Я всегда был ребенком, проверяющим границы на прочность, стремившимся знать, почему что-то запрещено, а в детстве все, что запрещено, автоматически получает моральный ярлык «плохого» или «неправильного». И потому даже такое раннее, невинное, вызванное простым любопытством разглядывание обложек Playboy (и нервный смех в компании мальчиков, если мы видели там сиськи) приводило к борьбе стыда и возбуждения — чувству, которое уже тогда начало ассоциироваться с видом обнаженного женского тела.

Мы переехали в Орегон примерно в то время, когда доступ в интернет через телефон становился все более популярным и доступным. Человек моложе двадцати пяти лет с трудом может представить себе, что на подключение к интернету тогда требовалось как минимум две с половиной минуты, пока компьютер издавал звуки вроде «ур-р-р и-и-и ур-р-р н-н-н и-и-и кр-р-р н-н-н и-и-и гр-р-р ур-р-р». (Если вы не понимаете, о чем я, то поищите в интернете AOL dial-up sounds). Похоже, тогда я был более терпелив.

Мне было десять лет, когда я впервые узнал о порно в интернете. Я остался на ночь у своего друга — его семья, любящая и религиозная, как и моя, дружила с моей. Мальчики, Скотт и Элайджа, близнецы и мои ровесники, пообещали мне показать кое-что, когда родители уснут. Я помню, как ждал, предвкушая что-то запрещенное, пока взрослые не спали.

Наконец мы прокрались из спальни в гостиную, где стоял семейный компьютер. Мальчики включили его, открыли AOL, и почему-то звуки модема не разбудили их родителей. После того как установилось соединение, братья напечатали что-то в поисковой строке, и через целых шесть секунд ожидания загрузилось фото. Полноразмерное фото обнаженной женщины, лежащей в соблазнительной позе (это было задолго до того, как я узнал значение слова «соблазнительный»).

С той ночи я видел, наверное, сотни тысяч похожих изображений; когда же модемы заменил быстрый Wi-Fi, на смену фотографиям пришло видео, однако та первая картинка, похоже, оставила самый глубокий след в моей памяти, открыв, так сказать, ящик Пандоры. Каждый раз, когда я оставался в доме близнецов, мы дожидались, когда взрослые уснут, пробирались в темный холл и при свете компьютерного монитора осваивали секс по порно. В течение следующего года или около того я иногда смотрел порно дома у друзей, но позже и моя семья приобрела компьютер — примерно в тот момент, когда я перешел в среднюю школу и одновременно в пубертатный период. Еще не осознав последнего, я выходил по ночам из своей комнаты, чтобы включить наш компьютер. Позже я приобрел для себя небольшой телевизор с видеопроигрывателем и смотрел фильмы, в которых особенно любимые мною актрисы (в основном с большой грудью) участвовали в любовных сценах; а иногда я даже брал в прокате фильмы категории R и смотрел за закрытой дверью сцены с обнаженными телами или с сексом. (Кстати, несколько неловких моментов произошли в моей жизни в последние годы, на четвертом десятке, когда подростковые фантазии слились с моей профессиональной жизнью, и я подружился с некоторыми из этих женщин.)

Как бы то ни было, но тогда я не знал, что это постоянное, повторяющееся использование порнографии формировало в моем мозге связи, которые проложили дорогу к разновидности болезненного пристрастия и привели к искаженному взгляду не только на секс, но и на собственное тело (и на то, как оно работает), а также на женское тело (и на то, как работает оно). Все начиналось с невинного любопытства в те времена, когда в школах о сексе рассказывали мало, в основном фокусируясь на воздержании, — а порой и вовсе ничего не рассказывали, — а родители не имели ресурсов для сексуального воспитания, которыми мы располагаем сейчас. Для меня — и многих парней — порнография и являлась «сексуальным воспитанием». Нам буквально больше некуда было обратиться, чтобы без опасений задать волнующие вопросы; зачастую наши вопросы даже не относились к сексуальным фантазиям — они касались базового понимания того, как выглядит секс и как им заниматься. Со временем, уже в старшей школе, порно стало для меня чем-то, на что я мог отвлечься, чему я мог «доверять», когда нуждался в эмоциональной разрядке. Чувствуя себя одиноким, неуверенным, тревожным или просто заскучав, я обращался к порнографии и мастурбировал, пока это не вошло в привычку и не превратилось в простой способ побыстрее заснуть. Я вспоминал о порнографии, когда хотел сбежать от мыслей о своей неправильности, — и, да, именно установку на собственную неправильность порнография и закрепляла в моей голове, установку, формировавшуюся в средней и старшей школе: я неправильный, потому что у меня неправильный пенис, ведь пенисы должны не только приносить удовольствие женщинам, но и быть достаточно большими, чтобы причинять им боль. Неправильный, потому что пенисы должны приносить женщинам множественные оргазмы и заставлять их кричать от наслаждения снова и снова, на протяжении нескольких часов. И, в конце концов, неправильный, потому что у меня было мало женщин (если вообще были), я не имел никакого реального опыта в сексе и, конечно, считал себя неполноценным мужчиной.

В старшей школе, когда другие ученики начинали приобщаться к сексу, я хотел придерживаться своих духовных убеждений и держался от секса в стороне. Забавно, я говорю это так, будто имел возможность поступить иначе. Первые несколько лет я ее не имел. Многие мои друзья были христианами, которые следовали укорененной в обществе идее, что секс — это только вагинальный половой акт, а все остальное, и даже анальный секс, не запрещено. Это казалось мне странным.

Мне было около шестнадцати, когда я впервые занялся с девушкой тем, чем занимались другие парни — или, если начистоту, говорили, что занимаются, ведь всем известно: большая часть мальчишеских разговоров в этом возрасте — это смесь из вранья и преувеличений. Помню, мне было страшно, я нервничал, опасаясь, что она станет оценивать меня, что я кончу слишком рано, что не буду полноценным. Мы ехали на заднем сиденье автомобиля ее друзей, и она была на два года старше меня. Я не знал, почему понравился ей, но она была горячей и взрослой, и я не хотел все испортить. Мы возвращались с вечеринки, и она спросила, хочу ли я ее. Я шепотом ответил: «Эм-м-м… сейчас?! Наши друзья в полуметре от нас!» Все это наложилось на тот факт, что, несмотря на огромное количество просмотренных фотографий и видео о сексе, единственным моим партнером до сих пор являлась моя рука. И, да, с одной стороны, я боялся, но, с другой стороны, чувствовал себя крутым парнем, ведь если у нее получится, то у меня появится реальная история, которую я смогу рассказать другим парням, и тогда стану легендой.

Так что я поступил так, как привык поступать в момент нервозности и неуверенности, — приложил слишком много усилий. Я прикинулся крутым парнем и начал играть роль, действуя как герои сериалов и порнофильмов; я излучал уверенность, хотя на самом деле дико волновался. Я сказал «хорошо», она накинула на меня толстовку и приступила. Через тридцать секунд все закончилось. Я чувствовал себя королем и одновременно маленьким мальчиком, вышвырнутым из зоны комфорта. Мне было стыдно из-за того, что я так быстро кончил, я беспокоился оказаться в ее глазах лузером, слишком молодым и неспособным контролировать себя. Но, естественно, рассказывая потом эту историю друзьям, я пропускал последнее.

Я продолжал играть ту же роль на протяжении всего обучения в старшей школе и во время первых отношений в колледже, загоняя в подсознание сомнения, тревогу и неуверенность, связанные с сексом. Сейчас я мог бы заполнить книгу историями о своих странных отношениях с сексом и описаниями нелепых и болезненных событий, пережитых мною в старшей школе, но в процессе создания этой главы вдруг понял: большая часть моего травматического сексуального опыта до сих пор не проработана, а я даже не осознавал этого. Меня, как мужчину, учили, что мне не позволено чувствовать или выражать эмоции, связанные с сексом. Я имею право лишь хотеть секса, от наличия которого частично зависит мой социальный статус и ценность как мужчины.

Перенесемся в мой первый год в колледже. Мне было девятнадцать, и мы с подругой — назовем ее Софией — находились в прочных, но дисфункциональных отношениях. Она знала о моих убеждениях и нежелании вступать в вагинальный половой акт, но во время очередного «все, кроме» схватила мой пенис и вставила в себя. Я немедленно оттолкнул ее и спросил, какого черта она делает. Я не говорил раньше о своем согласии на это, мы не обсуждали, готовы ли к этому, — фактически, наоборот, я давал ей понять, что не готов. Она отмахнулась и снова забралась на меня со словами: «Давай, мы это уже почти сделали. Это мелочь».

В некотором смысле она была права. В глазах Бога, в моей вере… у нас уже был секс. Но это не означало, что я считал для себя нормальным двигаться дальше. Несмотря на мгновенную эмоциональную реакцию, голос в моей голове быстро отбросил эти эмоции и напомнил: настоящие мужчины должны всегда хотеть секса и мне следует радоваться тому, что он у меня в конце концов будет. И я отбросил сомнения — ведь мне все равно не с кем было поделиться этим. Что я сказал бы своему соседу по комнате, обычному парню? «Прикинь, моя подружка засунула мой член в себя, но я был не готов к сексу и теперь чувствую себя очень странно из-за этого». Он, как и остальные парни с параллели и из общаги, смеялся бы надо мной месяцами! Я не мог обсудить это и с Софией: я думал, что люблю ее, но она каким-то образом заставила меня чувствовать себя виноватым и неполноценным в тот момент. Она напомнила мне, как терпеливо ждала (шесть месяцев), и вновь надавила на больное: мол, мы все равно давно близки, так что это ничего не изменит. По сути, она сказала мне все то, что другие парни твердили всю мою жизнь: «собери яйца в кулак» и перестань быть девчонкой. Я совершенно уверен, что она произносила эти слова и в других ситуациях, возникавших между нами. Позже я осознал, что она манипулировала мной, используя этот момент и применяя тактики, при помощи которых мужчины манипулируют женщинами, удерживая их в абьюзивных отношениях. Как только я отдал ей свою девственность — вольно или невольно, — София поняла: я сделаю все, что она захочет, ведь я чувствительный парень, тряпка, и я останусь с ней, даже если обнаружу ее измены. И так оно и было. Дважды.

Эту историю неприятно рассказывать, но я знаю, что не один такой, и это дает мне силы поделиться ею. В 2017 году социолог Нью-Йоркского университета Джесси Форд опубликовала результаты исследования, в рамках которого она опросила студентов колледжа об их опыте нежелательного секса. По ее наблюдениям, исследователи уделяют больше внимания сексуальному насилию в отношении женщин, сбрасывая со счетов то, что мужчины также сообщают о случаях нежелательного секса, и потому она решила изучить эту проблему. Во время интервью молодые люди перечислили причины, по которым они были вовлечены в нежелательный секс: это гендерные представления о том, как мужчины должны действовать, о том, что им положено хотеть, и о том, из-за каких поступков они теряют лицо перед своим партнером. Один из студентов признался: «Это напоминает подводное течение в моем сознании — мысль о том, что парни обязаны радоваться сексуальному акту в любых обстоятельствах». Другой студент сказал, что испытывает социальное давление: «…мужчины очень любят секс, а женщины могут выбирать, да или нет… И ты не считаешься мужиком, если не хочешь секса».

В книге «Мальчики и секс» Пегги Оренштейн приводит интервью второкурсника колледжа Дилана, в котором он рассказывает, как в четырнадцать лет оказался на первой в своей жизни вечеринке старшеклассников, где семнадцатилетняя девушка завела его в спальню и занялась с ним оральным сексом, хотя он не хотел. Другой собеседник Пегги, старшеклассник Лео, признался, что однажды девушка делала ему минет, но внезапно оседлала его и «засунула член в себя». И Дилан, и Лео в результате ощутили подавленность и злость. Лео говорит: «Я знал, что это связано с произошедшим, но не хотел признаваться в этом самому себе».

Как и эти молодые мужчины, а также участники исследования Джесси Форд, я стремился соответствовать гендерным ожиданиям. Желал подтвердить, что я полноценный мужчина, даже если за это приходилось заплатить невероятно высокую цену — порвать связь между мной и моими чувствами. Эти переживания оказались настолько мощными, что повлияли и на мою развивающуюся сексуальность, и на мою веру и ощущение себя, и оставили шрам — такой же оставил тот самый разрыв сухожилия, и следы его до сих пор видны. Самое странное — до того, как я начал писать эту книгу, я даже не понимал, что живу с этой травмой. Я до сих пор никогда никому не рассказывал эту историю. Я похоронил ее так глубоко, что почти забыл о ней. Однако, подозреваю, невозможно излечить болезнь, если не знаешь, что болен.

За время моих отношений с Софией я стал менее уверенным в себе. Мне становилось трудно постоянно играть роль, чтобы подтверждать свою мужественность, ведь моя неуверенность проявлялась все сильнее, несмотря на все попытки спрятать ее. После первого нежеланного опыта мы продолжали заниматься сексом, но мне не удавалось продержаться более одной-двух минут, так как я жил с глубоко затаенным внутренним конфликтом. Что бы я ни говорил, как бы ни поступал и даже как бы ни хотел обратного, я все еще был эмоционально не готов к сексу, особенно с Софией. На меня давили невыносимый груз беспокойства, вызванного искаженным представлением о сексе, усвоенным посредством порнографии, а также бесконечные воспоминания о моментах, когда я чувствовал себя неполноценным, и подсознательная травма из-за того, что мой первый раз технически был нежелательным. Сейчас я понимаю: я очень много тревожился, постоянно пытался понять, что она думает, и, не в силах контролировать свои телесные реакции, видел ее неприкрытое разочарование, когда не мог продержаться подольше.

Все это усугубилось позже, когда я обнаружил, что она изменяет мне с другими парнями. Я четко понял: я неполноценный, меня недостаточно. Я не удовлетворяю свою девушку, и ей пришлось найти более мужественного парня — опытного, способного дать ей то, чего не дал я. И конечно, я убедил себя, будто ей требовался кто-то с большим членом, потому что так происходит со всеми подобными мыслями — неважно, средний у тебя пенис, больше среднего или даже большой. Неважно, доволен ли партнер твоим размером. Неважно, сколько ты зарабатываешь, насколько широки твои плечи и какую машину ты водишь. Всегда есть парень на машине поновее, с плечами пошире, счетом, на котором сумма на один нолик побольше… и пенисом подлиннее. Всегда найдется кто-то, кого ты сможешь сравнить с собой. И сравнение обязательно приведет к страданию.

Перенесемся еще на два года вперед. Я стал актером, обрел успех, деньги, немного славы и прекрасную форму. О, а еще я вожу крутейший «Форд Бронко». И в этот момент на сцену выходит Джессика.

Джессика будет моей девушкой в течение четырех лет, а потом неожиданно бросит меня ради другого мужчины, с которым встретится на съемках малобюджетного ужастика. Мы жили вместе, и я, интуитивно понимая, что наши отношения ужасны, тем не менее не находил в себе смелости прекратить их. Так что это сделала она. Никогда не забуду, как лежал в кровати и стонал, обнимая нашу общую собаку и просматривая посты этого парня в Twitter с их фотографиями из церкви, с семейной прогулки, из ресторана и так далее, хотя технически мы еще оставались вместе. Волна депрессии накатила, как цунами, я согнулся под гнетом беспокойства о собственной адекватности, ненужности и неуверенности. Ей было меня недостаточно.

Я инстинктивно понимал, что наши отношения не подходят ни одному из нас, и все равно мне не хватало мужества закончить их. Их финал стал одним из первых приглашений в медленное, болезненное, исцеляющее, смелое, наполняющее смыслом путешествие, в котором я пребываю сейчас, — путь, с которого я не сойду до конца своей жизни, на котором совершу открытия и вернусь к истинному себе, научусь доверять собственной интуиции и понимать свою ценность, а также принимать хорошие и болезненные моменты бытия такими, какие они есть (вместо того чтобы прятать их далеко, забывая о том, что они вообще были).

Если бы я решился снимать фильм на основе собственной истории, я показал бы в нем, как разбитое сердце позвало меня в духовное путешествие внутрь себя и я иду через различные испытания, встречаюсь со множеством людей, с которыми не нахожу общий язык, страдаю от каких-нибудь жутких потерь, а потом выхожу из всего этого и вижу перед собой свою судьбу, истинного друга, ожидавшего меня там, вероятно, все это время. Я сделал бы так, чтобы все выглядело легко или, как минимум, очаровательно, но это было бы ложью и ерундой, как и большинство фильмов и романтических историй о любви. И хотя я глубоко погрузился в религию и начал выстраивать крепкие дружеские отношения с другими мужчинами и особенно с самим собой, все это было непросто. В самом деле, совсем не просто. И даже когда я встретил женщину, позже ставшую моей женой, история нашей любви тоже не получилась легкой. Вы прочитаете об этом в , а сейчас я хочу рассказать вам о том, что стало происходить, когда я смог кое-как делиться своей неуверенностью, когда в моей жизни появилось пространство для отношений — и для моего восприятия себя, — в которых я был не только сексуальным мужчиной, но и эмоциональным, интеллектуальным, думающим, чувствующим, живым человеком. Я хочу рассказать, что случается, когда мы, мужчины, начинаем учиться измерять свою ценность не размером члена, а размером сердца.

Секс — непростое дело. Обычно в нем участвуют два человека, каждый с собственным опытом, историей, пристрастиями, антипатиями и эмоциональными травмами, которые сходятся вместе, чтобы соединиться наиболее эмоционально уязвимым образом. Я считаю, что секс должен создавать связь и в идеальном случае давать не только физический опыт, но и эмоциональный и духовный. Он может исцелять, радовать, веселить, настраивать на серьезный лад, даже злить, но в конце концов главное понимать: есть много видов секса, и еще больше причин, по которым люди им занимаются, так что никто и никогда не сможет описать или как-то зафиксировать способ, подходящий для каждого. Секс — это базовая потребность человека, а для некоторых еще и средство достижения цели. Благодаря этому секс — одно из самых интимных личных переживаний — тысячелетиями использовался для манипулирования, подавления и эксплуатации целых народов. И если секс кажется делом неимоверно сложным, порнография выглядит довольно просто. Как минимум, так принято думать.

Порно предлагает каждому шведский стол возможностей для реализации фантазий, снятия стресса, самолечения и достижения оргазма без использования другого человеческого существа. Но хорошо ли это для нас? Это тема для обсуждения, в котором я не хочу участвовать, так как в зависимости от способа применения яд может стать лекарством, и наоборот. Я не собираюсь бросать вызов работникам порноиндустрии или заявлять, что их не следует судить и стыдить. У каждого своя история и свои причины. Я не хочу клеймить порнографию как явление, но планирую заклеймить мои отношения с ней. Возможно, есть люди, имеющие здоровые отношения с порнографией, однако многие на это неспособны. И я один из них. Именно поэтому я могу говорить, основываясь лишь на собственном опыте и подтверждающих его исследованиях, а также на личном мнении: это нехорошо для меня и для десятков, если не сотен миллионов мужчин, тайно борющихся с нездоровыми отношениями с порно и пристрастием к нему. Это пристрастие приводит не только к росту депрессии, но и к сексуальным дисфункциям, к одиночеству, к неверности, к насилию, к унижению и к торговле людьми. Но существует немало других книг, посвященных этой теме. Моя же книга — о личном.

По моему опыту, мало кому нравится чувство, с которым они остаются после использования обычной порнографии. Конечно, есть кайф от сексуального возбуждения и расслабление, наступающее в результате оргазма, но ощущение, о котором я говорю, приходит чуть позже. Это спад, следующий за подъемом. Мне в целом не нравится, как я себя чувствую, когда смотрю порно, не говоря уже о том, что происходит далее, и это делает мою тягу к нему более странной и запутанной и беспокоит меня.

Хочу уточнить: я специально употребляю слово «использование», описывая просмотр порно, потому что, по-моему, именно это я и делаю. Я использую порно. Есть причина, по которой порносайты и порнографы прибегают к определенным приемам и тактикам (например, к принципам случайного вознаграждения), чтобы удерживать людей на своих сайтах часами напролет. И по которой они создают сайты и контент, нацеленный на все более и более молодых мужчин и мальчиков. В 2008 году с порнографией были знакомы 14% детей до тринадцати лет, а к 2011 году цифра возросла до 49%, и она будет расти, пока мы бездумно оставляем все более и более юных детей наедине со смартфонами и планшетами. То же самое мы наблюдали с табачной индустрией: прежде — с сигаретами, а теперь — с вейпингом. Чем раньше индустрия приобретет клиента, тем дольше будет получать с него прибыль. Как и табак, алкоголь, наркотики, азартные игры и даже видеоигры, порно провоцирует выброс дофамина в мозг, создавая новые нейронные связи.

Поделюсь своим пониманием того, как это работает. По сути, наш мозг устроен как суперкомпьютер, постоянно перерабатывающий информацию со скоростью света. В мозге есть такая штука, как «центр удовольствия» — сложная система, выпускающая в кровь химические вещества, благодаря которым мы чувствуем себя хорошо или плохо, в зависимости от ситуации. Это как дать человеку печеньку, когда он сделал что-то крутое. У собак тоже есть такой центр, поэтому самый простой способ дрессировки — каждый раз награждать животное вкусняшкой за что-то хорошее. Так Павлов приучал собак выделять слюну по звонку; это называется «условный рефлекс». Наш мозг делает то же самое, но для него «вкусняшка» — то самое химическое вещество, дофамин. Дофамин прекрасен, так как он приносит нам быстрый кайф, и мы хотим повторять и повторять то, что вызвало выработку дофамина, — он как печенька для собаки, но вместо собаки здесь мозг. Этот механизм помогает нам выживать и совершать правильный выбор, чтобы в идеале человеческая раса продолжалась, именно поэтому секс — сильнейший стимул для центра удовольствия нашего мозга.

Чтобы объяснить, какую роль играет дофамин в формировании нейронных связей, часто используют аналогию с прогулочной тропой в лесу. Пока мозг не вознаградил вас за что-то, тропинок в лесу нет и вы не можете идти. Но как только вы позволяете мозгу попробовать то, что ему нравится, он награждает вас дофамином, и это побуждает вас к повторению действия. Дофамин подстрекает ваш мозг, образно говоря, прорубать тропу через лес, чтобы вы чаще делали приятные вещи, которые ему нравятся. Он хочет, чтобы вам стало проще получать удовольствие, и потому стимулирует вас еще больше гулять. Но ученые обнаружили, что не все дофаминовые награды одинаковы: некоторые «вкуснее» других. Что дает мозгу самую большую дофаминовую конфету? Секс.

Итак, мы представили себе нейронную связь в виде тропинки. Исследования показывают, что тропы, которые мы формируем для секса, не прорубаются топором, а прокладываются гусеницами огромного трактора, сносящего все на своем пути. Для мозга чем тропа шире, тем с большей вероятностью вы захотите пойти по ней и посмотреть, что там, и тем сложнее вам будет остановиться. Именно поэтому сексуальные травмы так тяжелы и так трудно преодолеть их последствия. Для тех, кто пережил сексуальную травму, насилие или унижение, — это широкая тропа, которая ассоциируется с болью, гневом и стыдом, и чем шире эта тропа, тем дольше и труднее она будет зарастать.

В статье «Как порнография влияет на мозг подобно наркотику» Нора Волков, директор Национального института изучения наркомании, объясняет, что «дофаминовые клетки перестают отзываться на повторные стимулы от “природных наград” (т. е. еды и секса), а наркотики продолжают поднимать уровень дофамина, не давая мозгу передышки. Чем больше доз принимает наркоман, тем больше дофамина проникает в его мозг и тем сильнее его желание продолжить. Именно поэтому наркоманам так тяжело остановиться, если они приняли хотя бы одну дозу. Одна доза может превратиться во много доз и даже в целиком потерянные выходные».

Таким образом, чем больше вы смотрите порно, тем более широкие просеки прокладывает этот трактор в вашем мозге, заполняя его дофамином, и тем сложнее становится прекратить это. И тут ситуация по-настоящему усугубляется. Чем больше дофамина производит мозг, тем больше он к нему привыкает, тем больше его требуется и тем сильнее тяга к дофамину. Это состояние становится для мозга новой нормой, и мужчины, страдающие пристрастием к порнографии, обнаруживают, что уже не могут нормально чувствовать себя без дополнительной дозы дофамина, а потому продолжают смотреть еще и еще. На этой стадии мужчины сообщают о потере интереса к собственно сексу, к дружбе и к общению, а также о возникновении общего состояния апатии и даже о развитии депрессии. Именно так проявляет себя болезненная тяга, а в нашем гиперсексуализированном обществе все что угодно может стать спусковым крючком для мозга, подсевшего на порнографию.

Как я влип во все это? С тех пор как я познакомился с порнографией в десять лет и постоянно использовал ее во время обучения в средней и старшей школе (в один из наиболее одиноких и болезненных периодов жизни), мой мозг привык связывать изображения сексуального характера с чувствами одиночества, грусти, гнева, боли и тревоги. По мере того как мое тело менялось и развивалось, использование порнографии, начавшееся с невинного любопытства, стало способом убежать от реальности. Поступая таким образом, мозг формировал новые связи, соединяющие дозы дофамина с этими принижающими чувствами. Повзрослев, я заметил, что потребление порнографии уменьшалось или росло в зависимости от моего состояния. Бывали периоды, когда я вообще не хотел смотреть на порнографию и даже испытывал отвращение к ней, и периоды, когда я смотрел на нее каждый день. По мере нарастания эмоций пропорционально росло и потребление мной порнографии. По сути, порно стало моим лекарством.

Будучи в двадцать лет одиноким, я использовал порно, чтобы умерить свой сексуальный аппетит и не спать с девушками, с которыми ходил тогда на свидания. Как в песне Энди Граммера Holding Out («Воздерживаясь»), я часто ловил себя на том, что (как бы лицемерно это ни выглядело) пользуюсь «немного молитвой, немного порнухой» в попытках уберечься от занятий сексом.

На исходе третьего десятка я понял, что внутри меня идет настоящая война. Как будто бы добро и зло сошлись на битву глубоко внутри — настолько глубоко, что никто никогда не узнает об этом, — и я, полный стыда и смущения, надеваю доспехи и иду в бой, заведомо готовясь проиграть. Я отчаянно хотел порвать с порнографией, но из-за того, что пользовался ею не каждый день и даже не каждую неделю и не переходил к более сильным или экстремальным ее разновидностям, я убедил себя в собственной нормальности — мол, я обычный парень двадцати с небольшим лет с сильным сексуальным влечением. В какой-то момент после очередного расставания я решил прекратить смотреть порно; мне не нравилось, как я себя чувствую в связи с этими просмотрами, к тому же я утвердился в желании одержать победу в своей внутренней борьбе.

Однако моя зависимость оставалась со мной и когда я встретил Эмили и безумно влюбился. Не имело значения, сколько молитв я прочел или в скольких богослужениях поучаствовал. Не помогала и информация, которую я находил о порнографии и о ее деструктивном влиянии, — тяга была иррациональной. Именно поэтому вместо того, чтобы бороться, я решил понять ее. И сейчас нахожусь на этой стадии.

Если вы мужчина, ведущий борьбу с зависимостью от порнографии, я хочу, чтобы вы знали: вы не одиноки. В действительности многие исследователи считают, что цифры статистики больше, чем мы можем предположить, — ведь использование порнографии и болезненное пристрастие к ней обычно скрываются, и многие мужчины стыдятся говорить об этом с кем-либо (включая собственного психотерапевта). Я не могу сосчитать, сколько сообщений получаю от мальчиков и мужчин в социальных сетях с просьбами о помощи и о совете. Я не в состоянии читать все личные сообщения, однако восхищаюсь смелостью и искренностью каждого, кто делится подобным со мной и оказывает мне доверие, протягивая руку и прося о помощи. Кроме того, я получаю довольно много писем от женщин, которые ищут совета или поддержки для близких им мужчин, ведущих борьбу с зависимостью от порнографии. И я готов сказать всем этим мальчикам и мужчинам: вы не просто не одиноки — вы в большинстве. Осознайте это. Вы не должны страдать в молчании. Вы не должны ненавидеть себя или думать, будто с вами что-то не так, если вы не знаете, как остановиться. Вы не должны считать, что Бог ненавидит вас, что вы плохие христиане, мусульмане, иудеи, бахаи, монахи и так далее. Вы люди, столкнувшиеся с феноменом, с которым ваш мозг просто не умеет обращаться, потому что в процессе эволюции у него не было возможности научиться уживаться с немедленным, по первому требованию, круглосуточным доступом к дофамину. Это новая проблема, пришедшая с развитием технологий, и она требует нового решения. Мы не должны биться в одиночестве. Мы вместе, и я думаю, что надежда есть.

Если вы женщина, пережившая кризис самооценки из-за того, что ваш мужчина борется с зависимостью от порнографии; если случалось, что мужчина предпочитал вам порнографию или продолжает использовать порно, находясь в отношениях с вами, я хочу сказать и вам: с вами все в порядке, вы полноценны. Хотя представляю, насколько трудно не сравнивать себя с изображениями, на которые он смотрит; тем не менее я предполагаю, что с большой вероятностью ваш партнер (если он пользуется порнографией и даже самую малость походит в этом на меня) делает это не потому, что не удовлетворен вашими отношениями. Он стремится к порно не потому, что вы недостаточно привлекательны, недостаточно прекрасны или сексуальны для него. Он делает это не из-за сексуальной неудовлетворенности. Я знаю это наверняка, ведь в Эмили есть все, о чем я только могу мечтать, но с ее появлением в моей жизни моя тяга к порнографии не исчезла, и особенно сильно она проявляется в эмоциональные или нервные периоды. Да, каждый случай и каждый мужчина индивидуальны; скорее всего, он, как и я, пользуется порно потому, что его мозг говорит: это поможет тебе чувствовать себя защищенным, принятым, желанным и даже любимым. Его отношения с порнографией и сексом сложились задолго до того, как в его жизни появился партнер, и именно тогда сформировались эти связи.

В интервью для сайта кандидат наук Джон Д. Фоуберт упомянул недавнее исследование, в процессе которого сканировался мозг мужчин во время просмотра порнографии, — так ученые пытались установить, какие части мозга в этом участвуют. Как оказалось, в этот момент активируется зона, ответственная за восприятие объектов… не людей. Так что все это не о любви и не об отношениях; это о том, что порно делает с нашим мозгом. Я был бы неправ, если бы опустил этот аспект: тот факт, что порнографические изображения анализируются частью мозга, которая распознает неодушевленные предметы, расчеловечивает людей, создавая прочную связь между порнографией и культурой насилия. Чем больше мы расчеловечиваем кого-то одного или целый гендер, тем больше вероятность насилия в их отношении.

Ключевой момент для мужчин и женщин — как для тех, кто борется с пристрастием к порно, так и для тех, на ком сказывается эта борьба, — возможность не только открыто говорить о проблеме, осознавая ее и не боясь осуждения, но и начать тяжелую работу над собой; цель этой работы — преодолеть некоторые глубокие эмоциональные связи, закрепившиеся между порнографией и стыдом, ассоциированным с нею, и излечить то, что находится в самой глубине. Поясню: я не утверждаю, что любое порно — это плохо и что все люди обязаны работать над болезненным пристрастием их партнеров к порнографии, ведь все ситуации разные, а некоторые куда ужаснее других. Я надеюсь, что мы как общество научимся этому, что социум и пары станут открыто разговаривать, задавая друг другу прямые вопросы о неуверенности, тайной борьбе и пристрастиях. Неважно, к какому гендеру вы принадлежите; если вы (или ваш партнер) боретесь с пристрастием к порно, я надеюсь, эта информация поможет вам начать создавать безопасное пространство для любви и, что существеннее, радикально честного обсуждения чувств, влияния, оказываемого порнографией на ваши отношения, а также размера ваших личных границ. Именно здесь, в этом пространстве, появляется любовь, устанавливаются связи, рождаются терпение, самопринятие и доброта.

Примерно в этот момент в мою жизнь вошла психотерапия. Все больше узнавая о своем пристрастии к порно и все активнее сопротивляясь ему, в какой-то момент я понял, что в этой неравной борьбе мне не помешала бы помощь психотерапевта. Каждый мужчина из тех, кто поделился со мной своей историей, по-разному относится к порнографии и к тому ущербу, который она наносит его жизни. Некоторые мужчины в дополнение к терапии ходят на собрания Анонимных сексоголиков. Некоторым приходится прибегать к реабилитации, а кому-то победить пристрастие помогают онлайновые инструменты, вроде . Главное — готовность принять: да, у вас есть проблема и вам требуется помощь. Неважно, какая именно; я не верю, что есть что-то более «мужественное», чем мужчина, который готов смотреть в глаза собственному стыду, искать и принимать помощь.

До встречи (второй) с Эмили и после годового духовного путешествия, вернувшего меня в лоно моей религии, я участвовал в международных еженедельных собраниях, которые мы с друзьями называли Духовными беседами. Мы собирались каждый воскресный вечер, чтобы поговорить о настоящем — о том, что принесло нам боль, что случилось в нашей жизни, как мы грустим и радуемся и как можем послужить обществу. Концепция этих вечеров основана на учениях бахаи и идее, что каждый человек — желанный гость и его чувства ценятся независимо от того, кто он и во что верит. Мы страстно желали и искали того, чего, как нам казалось, не хватало нашим отношениям внутри голливудского сообщества и в мире в целом. Мы открыто разговаривали о своих внутренних конфликтах, делились жизненными историями, и таким образом эти собрания дали старт моей будущей работе над собой и собственными комплексами, показали мне силу отношений и близости, существующих вне сексуального контекста. Еще не зная, как это называется, я понял: эти собрания помогли мне почувствовать себя неодиноким. Такова сила веры и связей между людьми. И я вижу в этом основу для излечения и роста, и из-за этого, в частности, моя книга так важна для меня. Я хочу, чтобы люди, особенно мужчины, знали: они не одиноки.

Так как же нам, мужчинам, обрести глубокие и осмысленные отношения, когда нам внушают, что мы должны отречься от сердца и думать либо головой, либо головкой и никак иначе? Ответ будет разным для каждого из нас, но я продолжу рассказывать свою историю — приглашая вас рассказать вашу. Первое, к чему я возвращаюсь снова и снова, — это понимание, что мы не одиноки в наших мыслях, в опыте, в навязанном поведении и в стыде. Я, как и вы, не единственный школьник, неуверенный в собственном взрослеющем теле. Не единственный мужчина, ощущающий несовершенство своего взрослого тела. Не единственный на свете парень, получивший все свои знания о сексе из порнографии и использующий эти знания для того, чтобы объективировать и ранить себя и окружающих.

Я искренне верю: если бы мы вдруг осознали свой сексуальный опыт, а также те переживания и то социальное давление, которые его сформировали, если бы мы сумели быть полностью честными с самими собой, понимали бы, какое поведение нам навязано, какие раны мы в себе несем, мы обнаружили бы, что тащим весь этот багаж с собой в постель.

Благодаря нашим еженедельным встречам я начал культивировать в себе честность и полную прозрачность перед друзьями и в результате ощутил свободу, приходящую с уязвимостью и близостью. Я стал понимать, как могу работать с собственным стыдом, зная, что он уменьшится, если я перестану молчать о нем. Я изучал практики общения, ответственности, слушания и открытости. Учась оставаться собой в компании друзей и испытывая силу межличностных связей, возникающую вследствие этого, я приобрел важный опыт для своих будущих отношений. Я даже помню чувство наивной гордости, вызванное мыслями, что я готов к отношениям больше, чем когда-либо в своей жизни. Я прекрасно понимал: человеку всегда есть куда расти, однако мне все-таки казалось, что я здорово вырос и теперь могу освободиться от боли, которую из-за своей неуверенности испытывал в детстве и в подростковом возрасте (вижу, как вы смеетесь…).

Конечно, когда я встретил Эмили и безумно влюбился в нее, свобода, вроде бы недавно обретенная, оказалась далеко не такой завершенной; все это возвращалось с грохотом и ревом, но в этот раз у меня в голове словно зажглось неоновое табло, призывающее меня оставаться включенным, продолжать работать и не закрывать глаза на происходящее. Оно светило настолько ярко, что довольно скоро Эмили это заметила. Фактически в момент нашей первой физической близости она внезапно остановилась, и еще до того, как я смог притормозить и спросить, что она чувствует, мое сознание затопили прежние мысли. Мозг включил старую пластинку: ей не нравится то, что она видит или ощущает; я недостаточно хорош; ей нужен кто-то покрупнее, поуспешнее, поувереннее; кто-то поумнее и посексуальнее; тот, кто будет в большей степени мужчиной, чем я. Все кончено.

Ничто из этого не соответствовало действительности. Эмили остановилась, потому что она знала о моих убеждениях и о моей вере. Она оказала мне честь, и это кардинально отличалось от моего опыта с первой подругой. Ранее мы откровенно говорили о сексе и вере, и она, хотя еще и не вполне поняла, услышала, что я хотел попробовать удержаться от секса до свадьбы. Эмили остановилась из уважения ко мне, моему телу и моему сердцу — история эта, конечно, более сложная, но я оставлю ее для следующей книги (или пусть Эмили сама поделится ею, если захочет). До той минуты все, что составляло суть моей неуверенности, использовалось в отношениях против меня, моей мужественности и в конечном счете моей ценности как партнера и как мужчины. Эмили же использовала это для того, чтобы лучше узнать меня, чтобы любить во мне такого мужчину, каким я был и каким стремился стать. Человека, которым я и являюсь.

Ее любовь создала атмосферу, в которой я чувствовал себя безопасно и мог раскрывать те стороны своей личности, которые раньше подавлял и прятал. Потребовалось четыре года брака, прежде чем я начал чувствовать себя достаточно комфортно и смог признаться Эмили в том, что в минуты подавленности и неуверенности, да и просто в плохие дни я находил утешение в порно и теперь стыжусь этой скрытой от нее тайны. Я рассказал ей о своих чувствах и о том, что это мешает мне и, следовательно, нам обоим перевести наши отношения на новый уровень и углубить их; о том, что я дико хочу открыться ей полностью, чтобы она узнала меня уязвимым, неправильным и неуверенным. Я действительно беспокоился из-за ее ответа и боялся, что она может увидеть в моей внутренней борьбе нечто, затрагивающее ее собственную ценность, — что она станет ощущать себя недостаточно хорошей, менее достойной из-за моей потребности в порнографии в паршивые или, напротив, чудесные моменты моей жизни. Я волновался из-за этого в том числе потому, что она знала о моей активной работе по поддержке женщин. Как я мог называть себя феминистом, если втайне боролся с навязчивым пристрастием к тому, что, по моему же мнению, ранит и эксплуатирует женщин?

Но к этому периоду наших отношений мы уже несколько лет практиковали открытое и честное общение, не говоря о том, сколько индивидуальных и парных сессий провели у психотерапевта. Когда я в конце концов сел перед ней и объявил, что должен поделиться кое-чем, угнетающим меня, она внимательно выслушала; а после сказала, что любит меня, предположила, как мне, вероятно, тяжело говорить с ней об этом, и сообщила, что гордится мной, нашедшим силы обсудить с ней это. И, скажу я вам, мало что выглядит более сексуально, чем партнер, слушающий и поддерживающий тебя — хрупкого, ранимого, человечного — в тот миг, когда ты чувствуешь себя наиболее бесполезным и бестолковым. Именно поэтому мы с Эмили часто говорим друг другу: «Люблю тебя и все твое дерьмо». Потому что в этом и состоит любовь. И если мы позволим, то ей будет подвластно все.

Так вдохновляют, раскрывают человека настоящая близость, партнерство, открытость и эмоциональная связь. И если вдруг вы думаете, что я единственный мужчина, нуждающийся в эмоциональной близости не меньше, чем в физической, уверяю вас: в том же нуждаются тысячи мужчин, с которыми мне приходилось общаться и в нашей стране, и по всему миру. Даже старшеклассники — которых часто представляют эдакими ходячими «стояками» — желают эмоциональной близости. Они рассказывали об этом Эндрю Смайлеру, психологу, специализирующемуся на поведении мальчиков подросткового возраста, и признались, что их основная мотивация в стремлении к сексу лежит не в физической, а в эмоциональной плоскости. Я всегда боялся, что, смягчив свою защиту — жесткий панцирь, закрывающий грудь, — я также смягчу и свой пенис, свои способности, собственную мужественность. Но теперь могу твердо сказать (игра слов): вот уже почти девять лет мы с Эмили общаемся более эффективно и открыто, и в результате наши отношения стали ближе, чем были когда-либо, как физически, так и эмоционально. Но не думайте, что это далось нам легко.

Благодаря этой близости я начал открывать для себя разнообразие связей и то, насколько это освобождающе и вдохновляюще — расширить принятое в обществе узкое определение секса, так же, как я расширяю узкое определение мужественности. Воспринимая секс лишь как половой акт, мы сбрасываем со счетов множество вариантов, при которых половой акт может быть невозможен (например, медицинские противопоказания, инвалидность, роды, не говоря уже об обычных жизненных циклах, которые в определенные моменты препятствуют физической близости).

В своем стремлении разнообразить общение я обнаружил, что и расширение определения секса приносит больше пользы — ведь тогда целью становится связь, а не просто половой акт и оргазм. Фактически я использую тот же принцип лестницы «почему», о котором рассказывал ранее; он помогает мне постоянно раздвигать привычные рамки моих мыслей о сексе, но вместо «почему» я спрашиваю себя: «как сегодня я могу укрепить связь с женой?» Не скажу, что это работает безупречно, да и я не всегда вспоминаю об этом, и она не каждый раз замечает, но это не отменяет значимости вопроса.

Связь настолько важна для меня, потому что огромная часть моего самоопределения в сексе базировалась на отсутствии связи, на разделении. Я использовал порнографию, чтобы отделиться от боли или неприятных чувств, прибегал к оргазму, чтобы ненадолго снять напряжение, накопившееся от всего того, что стремился подавить в себе. Так что этот вопрос — еще и приглашение сделать паузу и подумать, как мы можем поддерживать близость в течение дня. Взять ее за руку, принести ей кофе в постель, посмотреть на нее через комнату, заваленную детскими игрушками, сказать, что я вижу ее, что ценю ее и все, ею сделанное, удержать ее в объятиях на несколько секунд дольше, погладить по попе (показав, что считаю ее сексуальной), поцеловать в шейку, когда она этого не ожидает, или похлопать по руке, когда ночью мы проходим друг мимо друга, передавая эстафету по укладыванию детей. Все эти жесты и есть секс, потому что все они направлены на укрепление связи, а фокусируясь на связи, мы обретаем нечто более интересное, чем эрегированный пенис. Здесь находится место для наших тел в целом; для наших душ; для нашей мужественности; но что важнее — для нашей человечности.