Глава четвертая. Достаточно уверенный. Самоуверенность в море неуверенности

Встретив меня в старшей школе, вы, скорее всего, описали бы меня как «дерзкого», «высокомерного» и «самоуверенного» парня. Со стороны я казался шумным и общительным, и обо мне говорили, что я слишком много о себе думаю. Но из всех характеристик эта травмировала меня сильнее всего.

«Много о себе думает». Какое странное выражение. Тем не менее в старшей школе я старался стать своей полной противоположностью. Во мне ничего не было от себя и много было от кого угодно другого. Я подражал манерам, повторял фразы, мнения, прислушивался к советам парней, которых считал самодостаточными, — парней, которые были популярными, нравились девушкам, умели говорить и пользовались авторитетом. И когда я случайно узнавал, что меня называют самоуверенным, это казалось мне крайне странным, потому что я прекрасно осознавал свое шаткое положение в социуме и ощущал глубоко укоренившуюся неуверенность в себе. Многое в моем образе было напускным, наигранным. Сейчас, вспоминая о том времени, я вижу себя под маской и сочувствую себе тогдашнему. Люди воспринимали меня как высокомерного подростка, способного влезть в любой разговор со своими глупыми шутками. Они не замечали того, что я старательно прятал: этого же подростка, который возвращался вечером домой, изможденный постоянной игрой. Он притворялся равнодушным к подколкам своих друзей; притворялся, будто не грустит из-за того, что девочка, которая ему нравится, видит в нем лишь друга; притворялся, что выковыривать остатки пищи из-под скобок в конце каждого дня не отвратительно; притворялся уверенным в себе парнем, хотя даже не представлял, что это такое — быть уверенным в себе. К счастью, у меня была мама, знавшая по собственному опыту, каково это — когда тебя травят, отвергают и высмеивают; она всегда давала мне возможность выплакаться — и прожить все свои эмоции. Я благодарен ей и ее умению слушать, а также тому, что она постоянно напоминала мне о тех — хороших — сторонах моей личности, которые оставались невидимыми для других, так как я стремился спрятать их.

В смелой и мощной книге «Неукротимая» Гленнон Дойл подробно описывает момент, который изначально не собиралась публиковать. Пытаясь помочь освобождению женщин, Гленнон признаёт собственную уязвимость и делится тем, что скрывала всю свою жизнь. Она использует термин «золотые», описывая учеников старших классов, из числа которых ежегодно выбирали короля и королеву школы, — тех, кто, казалось, с самого рождения сиял чуть ярче остальных. Дойл так хотела тоже быть «золотой», что нашла способ обмануть всех и войти в число избранных, из которых позже выбирали победителей — а победа могла полностью изменить ее жизнь. Я в общем-то прекрасно понимаю ее. Эти бессмысленные и подлые конкурсы и для меня были самыми болезненными и одинокими моментами школьной жизни. Эти анкеты, в которых каждому предлагалось написать имена восьми учеников — самых симпатичных, самых крутых, самых спортивных, самых очаровательных, самых красивых… самых золотых среди нас. Каждый год я тайно надеялся, что кто-нибудь — хоть кто-то — сочтет и меня достойным оказаться в этом списке. И да, каждый год я вписывал туда свое имя. Не потому, что рассчитывал на победу, а потому, что хотел, чтобы кто-нибудь, все равно кто — пусть всего лишь тот, кто подсчитывает голоса, — увидел мое имя и узнал: меня назвали достойным и достаточно хорошим, чтобы отнести к «золотым». Забавно, я писал свое имя, потому что считал себя недостойным, но надеялся, что кто-то другой решит иначе. Каждый раз, не попадая в номинацию, я составлял список того, что должен изменить в своем поведении или в себе, чтобы на следующий год войти в круг избранных. Может быть, будь я чуть добрее, смешнее и шумнее, я достиг бы больших успехов, побил бы больше рекордов. Но я всегда оказывался недостаточно хорошим. Вспоминая об этом сейчас, я думаю обо всех детях, которым приходилось терпеть эти пытки, детях, которые чувствовали то же, что и я, и так же, как и я, прятали это в себе, никогда не подавая вида. Сколько из нас смотрели друг на друга, думая: «Он золотой, а я нет»? Я очень хочу, чтобы все мы — обитатели мира, где каждый пытается приспособиться, — поняли: реальная уверенность в себе состоит в том, чтобы любить себя и верить в собственную самодостаточность. Я не осознавал этого раньше и собирал свой защитный костюм, деталь за деталью, создавая видимость самоуверенности, позволявшую чуть легче переносить одиночество.

Моя внешняя самовлюбленность была попыткой компенсировать неуверенность в себе и особенно в тех моих сторонах, которых я стыдился. Самовлюбленность обычно возникает из-за наших комплексов — ведь никто на самом деле не бывает самовлюбленным по своей природе. Чрезмерная гордыня — это, как правило, побочный эффект стыда, и уж поверьте мне, я достаточно стыдился своей чувствительности. Высокомерие стало защитой, которую я надевал по утрам и частенько забывал снять вечером. Я хотел контролировать все, быть напористым, уверенным в себе и оберегать себя от человека, спрятанного под броней, — чувствительного, смущенного, неуверенного. Потому что одно я знал точно: невозможно быть одновременно сильным и чувствительным, уверенным в себе и сомневающимся.

С юного возраста мальчикам твердят, что они должны расти самостоятельными и самодостаточными, и это сказывается не только на будущей неспособности просить о помощи, но и на самооценке и, как ни странно, на желании быть принятыми другими парнями, ощущать себя частью компании. Это негласное требование об уверенности в себе идет рука об руку с нашим умением проявлять стоицизм. От мальчиков и подростков ожидают, что они будут учиться загонять свои эмоции всё глубже и глубже, пока не освоят в совершенстве искусство делать хорошую мину при плохой игре и держать марку. А еще лучше — учиться прятать свои чувства так глубоко, чтобы и вовсе «забыть» об их существовании.

В моей жизни стойкость стала противоядием от чувствительности. По определению, стойкость означает «наличие (или демонстрацию) таких качеств, как упорство и настойчивость в достижении цели». Обратите внимание, что речь идет о наличии или демонстрации, а значит, вам необязательно быть уверенным в себе — достаточно лишь выглядеть таковым. Я пришел к выводу, что многие аспекты мужественности направлены не только на то, чтобы отличать мальчиков от девочек, мужчин от женщин, мужское от женского, но и на то, чтобы разделить их. И в обществе, подобном нашему, мужской путь всегда более значимый, предпочтительный. Так что внушаемые с детства убеждения — не столько о том, что мальчик должен быть стойким, напористым, сколько о том, что он не должен быть чувствительным.

Я думаю, термин «чувствительность» (когда он применяется к мальчикам и мужчинам) неправильно понимается обществом. Особенно когда его используют как оскорбление. Я получал подобные оскорбления чаще, чем могу сосчитать, — как от мужчин, так и от женщин. Чувствительность обычно определяют как «способность к пониманию чужих чувств», и это вроде бы хорошее качество, но, увы, нет. И когда в начальной школе в моем сердце взрастала неловкая нежность, это было отвергнуто — я был отвергнут, — и стало ясно: я не тот, кого можно просто принять. И впервые начал примерять на себя разные образы, чтобы понять, какие из них приемлемы для мальчика, а какие нет.

Нежный и воспитанный? Я девочка.

Громкий и назойливый? Я забавный (главное не переигрывать, иначе выйдет просто лузер).

Добрый и любящий? Я маменькин сынок или тот мальчик, с которым все дружат лишь ради выгоды, чтобы что-нибудь с него поиметь.

Беззаботный и бесстрастный? Я классный.

Вот это последнее всегда сбивало меня с толку. Чем ты более равнодушен, чем меньше у тебя эмоций, тем загадочнее и значимее ты кажешься — не только девчонкам, но и парням. Чем активнее показываешь свою заинтересованность, чем эмоциональнее себя ведешь, тем ты менее привлекателен (если только не сумеешь замаскировать заинтересованность под шутку и посмеяться над собой или кем-нибудь другим). Если тебе удастся продемонстрировать свою значимость — тебя примут, а я очень хотел, чтобы меня принимали.

Когда главная цель состоит в том, чтобы быть принятым сверстниками (войти в пресловутый «мужской клуб»), самый страшный провал — это оказаться предателем в глазах мальчиков и мужчин, уже состоящих в этом клубе. Понимая это, получить доступ к клубу довольно легко: делай все, что делают остальные, и следуй сценариям мужественности, передаваемым из поколения в поколение. Правда, никто не скажет заранее, насколько высок вступительный взнос; он будет стоить тебе одной из основных потребностей, не просто мужских, а общечеловеческих, — потребности в межличностных связях.

Когда словосочетание «мужской клуб» всплывает в СМИ или в разговорах, речь обычно идет о доминирующей мужской культуре внутри компании либо другой организации. Это дом братства, спортивный бар, место у кулера в офисе, раздевалка или комната мужчины. Но в последнее время «мужской клуб» приобрел и политический оттенок: различные сферы общественной жизни, события, акции и группы, где доминируют мужчины, — это не обычные вещи, а плохие вещи. Такую оценку многие мужчины воспринимают как атаку на каждого из нас, а не как критику культуры в целом, так что я понимаю, почему это болезненно.

Когда мы чувствуем что-то подобное, нам следует прислушаться к себе и спросить у себя: почему? Наши чувства реальны, и даже если мы смотрим на предмет иначе, нужно увидеть и обратную сторону медали. Движение в поддержку мужчин, в котором участвуют только женщины, похоже на философскую проблему с деревом, упавшим в лесу и то ли произведшим звук, то ли нет.

Это одна из причин, по которой я не использую и не приветствую термин «токсичная маскулинность». Его применение, на мой взгляд, неконструктивно; он слишком политизирован, и я не думаю, что маскулинность в целом токсична. Это похоже на позицию: «если мне нравится такое поведение, то это “здоровая” маскулинность, а если нет — то “токсичная”». Хватит уже делить мужчин на группы и приклеивать к ним метку «токсичный». На самом деле многие из нас понимают, что мы страдаем от проблем, которые сами помогаем создавать, и часто являемся как их источниками, так и их жертвами. Просто у нас никогда не было инструментов, позволяющих обнаружить их или хотя бы как-то назвать.

Динамика, происходящая с «мужскими клубами» в бизнесе, наблюдается повсюду — на детской площадке, в раздевалках по всей стране. То, что я называю «мужским клубом», — в действительности ментальный ландшафт: места, где мужчины собираются и где внедряют, отрабатывают, реализуют и передают дальше идеи о том, какими они должны быть. «Мужской клуб» — это место, где принимаются социальные решения, где ставится планка и где участники отгораживают себя от всех прочих людей; там ты обучаешься и приобретаешь ценность как мальчик, а затем и как мужчина.

Конечно же, все эти правила, чаяния и сценарии неписаны. Никто не раздает у входа листовки с инструкциями, не заставляет подписывать контракт, обязывающий делать то и не делать этого. Все это усваивается на собственном опыте и на опыте других парней из группы, посредством наблюдения за мужчинами в жизни, в соцсетях и в семье. Это как Бойцовский клуб. Вы не говорите о нем, не признаёте его и большую часть времени даже не подозреваете о его существовании. И именно это делает его таким опасным.

Так что же позволяет мальчику стать значимым в глазах группы? Что дает ему пропуск в клуб? В культуру братства? Неважно, о чем мы говорим — об увлечениях, о политике или о социальных проблемах, — способ принятия един во всех контекстах. Тогда и там, где я рос, мальчика ценили, если он был спортивен, высок, мускулист, забавен или громко проявлял свою самоуверенность — другими словами, являлся «альфой», парнем, которому подражали остальные парни. Также для него находилось место, если он следовал за группой и соглашался рисковать ради группы — то есть являлся «бетой»: в этой роли никто не хотел оказаться, но такой парень требовался для подкрепления власти «альф», сохранения группы и удержания ее в приемлемых рамках, чтобы она не превращалась в пародию или в преступную группировку. Каждому лидеру нужны последователи, не так ли?

Ваше место и ранг определяются силой. Она включает в себя и способность доминировать, неважно как — соревнуясь в спорте, запугивая или высмеивая, укрепляя свою позицию за счет унижения других или просто следуя за лидерами группы и подпитывая их эго.

Я довольно быстро обнаружил: чтобы достичь солидарности с группой, необходимо разговаривать определенным образом. Желая быть принятым, следует вести себя — морально и физически — противоположно своим потребностям. Каков мой самый простой способ понять, что что-то идет не так? Комок в животе. На протяжении всей своей жизни я легко распознавал, какое поведение правильное, а какое — нет, но это не значит, что я прислушивался к себе. Я верю: большинство мужчин, большинство людей чувствуют разницу между правильным и неправильным и осознают, когда пересекают моральную «серую зону». Проблема в том, что мы учимся и учим друг друга игнорировать эмоциональные и физические знаки и хранить молчание. Мы ощущаем, как что-то напрягается в глубине живота, давая нам какой-то сигнал, но закрываем на это глаза и со временем привыкаем затыкать рот своей интуиции, тем самым приглушая чувствительность к будущим несправедливостям. Когда я в школе унижал кого-нибудь (обычно исподтишка) или обсуждал размер груди какой-то девочки, форму ее задницы или ног (конечно же, за ее спиной), я зарабатывал социальные очки. И хотя мне это не нравилось, награда, полученная от группы, была желаннее той, которую я получил бы, послушав свой живот. Такая модель поведения распространена и за пределами школы, она приходит с нами практически в любую среду, где доминируют мужчины. Игнорируя показания своего морального компаса — не только для внешнего одобрения, но и из страха исключения из группы, — я учился игнорировать несправедливость ради признания в социуме. Эти небольшие поощрения в духе собаки Павлова опасны, так как они заводят нас в болото культуры братства, где процветает двойная мораль и где поощряется верность группе. Так что, ведя себя шумно и надоедливо, грубо и агрессивно, изображая из себя самоуверенного сексиста и следуя позиции «мальчишки всегда мальчишки» (все ради верности братьям), я вписывался в братство, увеличивал свою значимость, и в итоге меня замечали и более-менее принимали.

Помимо искусства говорить определенным образом я подсознательно изучал искусство умалчивать. Мы уже упоминали ранее, что мужчине нельзя признаваться в своих чувствах и совершенно точно нельзя просить о помощи, но есть и еще кое-что. Вам не дозволено обсуждать слова или действия другого парня, особенно если тот находится выше в пищевой цепи; пускай вам нечего предложить, вы всё равно способны помочь клубу — просто плывите по течению, позволяйте парням, считающим себя лидерами клуба, заниматься их делами и не обращайте на это внимания во имя солидарности. В нашем негласном клубе действуют свои законы: присягнув ему в верности, вы будете вести себя должным образом до тех пор, пока ваше поведение не травмирует вас. Все это в целом глобальный обман. Голый не только король, но и каждый из нас. Все мы без одежды, и все мы напуганы. Как в сцене из «Волшебника страны Оз», когда Тотошка отдернул штору, за которой прятался мошенник, изображающий волшебника. «Не обращайте внимания на человека за занавеской!» — пожалуй, самая известная фраза за всю историю кино. И, возможно, каждому из нас хочется выкрикнуть ее в определенный момент — а некоторым и каждый день.

В старшей школе и колледже все знали, что я не пью, и потому меня приглашали на вечеринки только в качестве личного водителя для друзей (это был мой способ принести пользу группе и не подвергаться остракизму за игнорирование предписанных правил поведения). Я часто чувствовал себя неловко и не в своей тарелке, но в то же время умел легко сливаться с толпой — требовалось лишь вести себя чуть шумнее, чем обычно, говорить чуть медленнее и держать в руках напиток, похожий на алкоголь (на самом деле «Спрайт» с клюквенным соком). Я хотел бы иметь машину времени, чтобы вернуться туда и сказать себе: «То, что сейчас делает тебя некрутым, добавит тебе крутости в будущем». Не сосчитать, скольких я встречал мужчин, лечившихся от алкоголизма и жалеющих о том, что когда-то они начали пить, или юношей, решивших не пить по разным причинам и чувствующих себя более уверенными в своем выборе, чем я в свое время. Не странно ли это: некоторые решения, принятые в юном возрасте, снижавшие нашу популярность и делавшие нас мишенью для насмешек и травли, в конце концов добавляют нам ценности, уникальности и привлекательности во взрослой жизни?

Я помню в деталях одну вечеринку в школе, на которой один из моих товарищей по команде изменил своей подружке прямо на моих глазах. Я дружил и с ним, и с его подругой и до сих пор вспоминаю, как клокотал в моем животе моральный конфликт и какую тяжесть я испытывал от его поступка. Я был расстроен и зол, но чувствовал бессилие. «Остановить его? Что-то сказать? Оттащить этого придурка в сторону и напомнить ему, что у него есть подруга?» Потом начались оправдания. «А может, это не то, чем кажется? Может быть, они расстались, а я просто не знаю? Это только поцелуй, так что все в порядке…» В голове крутились различные сценарии и их последствия, и я сделал то, что делает большинство молодых мужчин, — промолчал. В тот момент, в бурном потоке осознанных и неосознанных мыслей, я принял решение (хотя и не смог бы тогда выразить это в словах): лучше промолчать, чем повернуться спиной к своему другу и товарищу по команде и оказаться предателем собственного пола.

Итак, я не сказал ничего. Конечно, я хотел быть хорошим другом и честным человеком, однако в большей степени я опасался потерять ту небольшую значимость, которую представлял для группы. На следующий день в школе я увидел этого друга и его подругу, держащихся за руки. Реши я воспроизвести этот момент в одном из своих фильмов, это выглядело бы примерно так:

Юноши и мужчины знают правила, даже если не подписывали контракт и не читали инструкции. И никто эти правила не нарушает. Мы оба были мальчиками, мужчинами, а мужчины держат рты на замке.

В своей потрясающей книге Boys & Sex («Мальчики и секс») журналист и популярный автор New York Times Пегги Оренштейн (Peggy Orenstein) делится историей, которую ей рассказал один из сотен мальчиков и юношей, дававших ей интервью. На втором году обучения в старшей школе Коул услышал, как один из старших товарищей по команде предлагал другим зависнуть с девчонками втайне от его предполагаемой подруги. Коул и его сверстник обратились к этому парню и призвали его «бросить эту затею», даже начали объяснять, почему так делать нельзя. В ответ они услышали смех. На следующий день другой старший ученик стал делать сексистские комментарии в адрес своей бывшей подружки. Коул промолчал, а его друг, который высказывался накануне, снова вступился за девушку. Это повторялось, друг Коула высказывался, а Коул предпочитал молчать. Я уверен, вы уже догадались, что случилось дальше. Конечно, по словам Коула, «ребята из команды стали относиться к его другу хуже. Они больше не слушали его. Как будто он потратил весь свой социальный капитал на то, чтобы заставить их прекратить сексистские разговоры. При этом я находился там, боясь исчерпать свой социальный капитал, и все равно остался ни с чем».

Подобные сцены разыгрываются сотнями разных способов в офисах и на совещаниях, на съемочных площадках, в школьных рекреациях и в спортивных раздевалках по всему миру. Каждый день. Мы знаем, что должны остановить это, но ничего не предпринимаем. Что же мы таким образом сообщаем хулиганам? «Это круто. Нас все устраивает. Мы не будем вам мешать». А что мы сообщаем тем, кто становится мишенью? «Вы не стоите внимания. Ради вас мы не хотим рисковать своим положением в группе».

Мы, мальчики, привыкли верить в то, что наша ценность, наша значимость определяются нашей верностью и лояльностью к другим мальчикам, но в своем стремлении принадлежать целому мы в результате оказываемся исполнителями мужских сценариев, а не мужчинами. И какому же мужчине мы изменяем в процессе? Самому себе.

Я думаю, что держать рот на замке на самом деле означает держать на замке собственное сердце. Мы игнорируем ту часть себя, которая позволяет нам быть смелыми, стремиться к приключениям и рисковать. Сколько раз я слышал от сторонников традиционной мужественности, что мужчина должен молчать и доверять себе. Да, мы должны доверять себе — с этим я полностью согласен. Но в то же время нам говорят, что идти за собственными инстинктами следует лишь тогда, когда это не противоречит правилам мужественности и не связано с обличением дурного поведения представителей своего пола. Это значит, ради «пацанских правил» мы игнорируем комок в животе, тяжесть в груди — все эти мощные, понятные, хотя и безмолвные признаки того, что рядом творится несправедливость. Пытаясь отрезать себя от этих переживаний, мы избавляемся от истинной, человечной, биологической своей части. Действуя так — кромсая себя, — мы нормализуем расчеловечивание других (через травлю, объективизацию, несправедливость).

В тот самый момент, когда мы начинаем социализироваться как мальчики, тренируясь прятать свои чувства, мы одновременно утрачиваем способность полноценно общаться друг с другом. И тогда же очарование мужского клуба посягает на реальные социальные связи, и та настоящая дружба, к которой мы стремимся, в которой нуждаемся как люди, становится возможна лишь ценой нашей мужественности. В нашем мире громче всего звучат голоса, утверждающие, что мужественность важнее человечности. Как будто сотни раз в день и тысячи раз в год, в больших и малых масштабах от мальчиков требуют выбрать что-то одно — мужественность или человечность. И кажется, что на стороне мужественности все преимущества — машины, деньги, слава, уважение, секс, видимость принятия, принадлежность к группе и уверенность в себе. А что же на другой стороне? Наверное, ощущение того, что мы поступаем правильно, даже если при этом не имеем друзей.

Так не должно быть.

И есть еще одно препятствие на пути мужской дружбы. Не только тот факт, что, продемонстрировав слабость или уязвимость, открывшись и поделившись чувствами, раскрыв свою нежную, человечную сущность, мы опустимся на пару ступенек в мужской иерархии (если повезет) или провалимся до самого ее низа (если не повезет). Сама идея об «эталонном американце» каким-то образом связана с одиночеством, в ней заложена мысль о том, что мужчине нужно делать то, что он должен делать, а должен он следовать за ковбоем, одиноко скачущим в закат, — даже если он уверен, что это разобьет его сердце. Празднуя триумф своей мужественности, мы почти всегда представляем себя одинокими.

Если мягкость, нежность и деликатность ассоциируются с женственностью, то грубость, твердость (вставьте подростковый смех) и сила напрямую связаны с мужественностью, и это — еще один способ разделить мужчин и женщин. Мы видим, как напор мужественности проявляется в нашей повседневной жизни самыми разными способами, о большей части которых я, к сожалению, не знал до тех пор, пока не стал мужем, а потом и отцом.

Например, как бы наивно и глупо это ни звучало, я понятия не имел, что женщины давно заметили за мужчинами привычку садиться так, чтобы занимать больше места, чем положено. Это называется «менспрединг» — когда парень садится и раздвигает колени в стороны, мешая тем самым другим. Прежде чем смеяться или высказывать оправдания, подумайте: это стало настолько серьезной проблемой в метро, что в выпущенных транспортным управлением Нью-Йорка рекомендациях о более вежливом поведении такое явление упоминается отдельно.

Другой пример: женщины в большинстве своем знают, что мужчины не уступят им дорогу на тротуаре. Они знают это, потому что часто сталкиваются с подобным — мужчина идет навстречу, и им приходится отходить в сторону, чтобы он не врезался в них, в то время как мужчина и не думает менять направление своего движения. В журнале New York даже была опубликована статья, в которой описывался социальный эксперимент одной женщины: она попробовала не уступать прохожим дорогу в финансовом районе города и в результате физически сталкивалась с мужчинами каждый день. После этой публикации по Twitter начал циркулировать хештег #manslamming, которым женщины помечали посты о своих результатах подобных экспериментов. Понятно, что личный опыт, опубликованный в соцсетях, не равноценен настоящему социологическому исследованию, но это тем не менее демонстрирует, как женщин приучают уступать дорогу, в то время как мужчинам разрешают занимать собой любое пространство, не принимая во внимание интересы остальных.

Это взорвало мой мозг. Сколько раз за жизнь я неосознанно или невольно занимал слишком много места и заставлял женщин уходить с моей дороги? Это столкновение с реальностью стало важным фактором моего личностного роста. Теперь я думаю, что подобные проверки реальности похожи на отношения с персональным тренером. Разве это не удивительно: я с удовольствием оплачиваю чьи-то советы о том, как наращивать мускулы и сохранять физическую форму, но при этом большую часть своей жизни чувствую себя некомфортно как мужчина и становлюсь в защитную позу, получая оценку моих действий или слов? Есть, однако, и другая сторона у этой медали: благодаря дискомфорту я теперь знаю, что должен больше слушать и что на самом деле это для меня полезно. Не так давно я узнал: сменив отношение к услышанному, я уже не буду воспринимать критику как личное оскорбление — как атаку на меня, — а вместо этого поищу в ней способ помочь себе вырасти и стать лучшим мужчиной, другом, человеком и так далее; в этом случае я сумею не только понять услышанное, но и воспринять его как испытание для себя, а позже сделать частью своей жизни. Такое переосмысление, наверное, один из важнейших этапов моего личностного роста.

Мы, мужчины, агрессивно занимающие места на тротуаре и в метро, делаем то же самое в разговорах и в залах суда. Исследование Университета Джорджа Вашингтона показало, что мужчины перебивают собеседника на 33% чаще, если собеседник — женщина. В ходе другого исследования, проведенного специалистами Юридической школы Прицкера Северо-Западного университета, была изучена практика Верховного суда: когда в состав судебной коллегии входили трое судей женского пола и шестеро — мужского, женщин во время заседания перебивали в 65 процентах случаев.

Свидетельства с рабочих мест впечатляют еще сильнее. Практически каждая знакомая мне женщина может рассказать историю о том, как на встрече она внесла предложение, которое позже было повторено мужчиной и принято всеми остальными за его идею. Исследования, проводимые в трудовых коллективах, постоянно показывают, что мужская уверенность в себе — или бравада — помогает мужчинам быстрее двигаться по служебной лестнице (и не только потому, что начальники и руководители принадлежат к тому же полу). Рассмотрим ситуацию: ты работаешь в офисе, ищешь возможность для продвижения и вдруг узнаешь, что есть подходящая вакансия, но необходимо соответствовать шести требованиям. Согласно исследованиям, женщина в таком случае скажет: «Отлично, я подхожу по пяти пунктам, и мне нужно подтянуть шестой». Мужчина же решит: «Супер, я прохожу по трем позициям, и этого должно хватить», — и выдвигает свою кандидатуру. Это еще один пример, подтверждающий: женщины склонны играть по правилам, а мы, мужчины, обычно верим в то, что можем прогнуть правила, что правила не относятся к нам или созданы, чтобы их нарушать. Я тоже повинен в подобном поведении и нередко извлекал из него выгоду, сам того не осознавая. Уверенность в себе — либо хорошая актерская игра — чаще вознаграждается обществом, чем порицается.

Я мог бы с легкостью отмахнуться от этих открытий или подвергнуть сомнению их результаты. Еще проще оставить их без внимания и продолжать идти своим путем, тем более что все это мне на руку. Но в своем путешествии я постоянно спрашиваю себя: «Почему?» Это шаг по той лестнице вопросов, о которой я упоминал ранее и которая помогает мне осознавать намерения, стоящие за моими действиями. В то же время одно это слово приглашает меня мыслить более критически и брать на себя, на мужчину, ответственность за то, что я имею и что должен изменить.

Эти исследования находят во мне отклик, потому что моя жена, Эмили, снова и снова призывает меня прислушиваться к ее словам и не перебивать. Проблема состоит в том, что мы, мужчины, ведем себя так на протяжении всей своей жизни, мы научились этому от других мужчин и мальчиков и потому обычно даже не осознаём, когда делаем это. Вознаграждение за яркие и громкие выступления мы почти всегда получаем вместо кого-то другого — того, кого перебили, того, чьи идеи остались не услышанными. Но из-за того, что мы редко обращаем внимание на такое поведение, оно в большинстве случаев остается незамеченным; когда же его замечают, нам не составляет труда отбросить обвинения — мол, это единичный случай, а не стратегия, которую следует поменять. И ее не было нужды менять, пока Эмили не зазвучала как заезженная пластинка, выговаривая мне каждый раз, когда я позволял себе такое, чтобы я наконец осознал, что делаю. Удручал сам факт того, что ей пришлось вести себя более агрессивно, чтобы донести до меня свою мысль, чтобы я просто услышал ее. Ведь я так поступал с женщиной, которую люблю больше всего на свете, и страшно представить, как я общался с другими женщинами. Недавно я узнал из первых рук — от некоторых своих лучших подруг, — что многие женщины сталкиваются с таким мужским поведением как в личных отношениях, так и в профессиональных. Почему же мы доводим женщин до злости и агрессии, почему им приходится взрываться для того, чтобы мы заметили наконец их недовольство? Какая ирония: именно из-за такой реакции на то, что их не слышат, женщин называют «эмоциональными», «агрессивными», «стервозными» и даже «злобными», особенно когда речь идет о темнокожих женщинах.

Вернусь к перебиваниям. Часто во время обычного разговора с Эмили у меня в голове появляется идея или мнение о том, о чем она говорит, и я просто начинаю говорить ОДНОВРЕМЕННО с ней, как будто мои мысли или слова важнее, обоснованнее или своевременнее, чем ее. Это отвратительно, но тем не менее совершенно нормализовано; это стало чем-то, чего женщины ожидают, а не тем, на что они могли бы пожаловаться. Забавно, но когда Эмили указала мне на это, я обнаружил, что поступаю так ПОСТОЯННО! Будто я всю жизнь видел все черно-белым и внезапно начал воспринимать цвет. Неважно, где я находился — в офисе, на съемочной площадке, на совещании или просто с друзьями, — я везде пытался перебивать и незнакомых людей, и тех, которых люблю. ВСЕ ВРЕМЯ.

Когда я обнаружил это, я смог понять, как могу исправить ситуацию, и начал думать обо всех людях (в основном женщинах), которых на протяжении всей жизни заставлял замолчать своим громким, противным голосом. Стыд пробудил во мне сочувствие к тем неприятным ощущениям, которые собеседники испытывали из-за меня, благодаря ему я научился видеть, что делаю не так, и даже больше — осознавать, когда так поступают другие мужчины. Я и сейчас все еще иногда перебиваю, однако стал намного чувствительнее к подобным выходкам, вовремя ловлю себя на этом и сразу извиняюсь. Я также стараюсь, как выразился мой дорогой друг Тони Портер, «призывать к порядку» тех мужчин, которые ведут себя подобным образом. Я понял, что лучше делать это после происшествия, в личной беседе, когда я могу привести в пример собственные переживания. Мужчины ненавидят, когда их одергивают, особенно если это делают другие мужчины, но если подать это как приглашение к дружеской беседе, а не как угрозу, то уровень нашей готовности к обороне снижается с десяти до четырех. Правда, независимо от того, насколько сильно я стараюсь изменить отношение к такой «обратной связи», пытаясь воспринимать ее как повод стать лучше, я все равно косячу. Каждый день. Я повинен и в менспрединге и знаю это, потому что на прошлой неделе Эмили пришлось оттолкнуть меня от себя и напомнить, что на диване есть еще целый метр неиспользованного пространства (это результат наслоения тысяч подобных случаев, когда я забывал о том, что я довольно крупный парень с нулевым чувством пространства). И хотя иногда я нарочно придавливаю ее, желая быть ближе, большую часть времени это происходит потому, что я веду себя как взрослый пес, все еще видящий себя щеночком. Но если все это — привычка перебивать, менспрединг или просто оккупирование пространства — присутствует в семье, в моих отношениях с человеком, которого я люблю и уважаю, значит (и я в этом чертовски уверен), за пределами дома я поступаю так же. На самом деле, когда я стал публиковать в интернете свои рассуждения о необходимости бороться с мужскими привычками и системной маскулинностью в нашей культуре, моя жена бросила мне вызов: «Если ты собрался говорить об этом и хочешь стать образцом для подражания, значит, ты должен быть честен и рассказывать в том числе о том, что сам пока не соответствуешь такой модели».

В некотором смысле я пытаюсь сломать стереотип маскулинности — воспитываю свой эмоциональный интеллект, учусь осознавать свои чувства и говорить о них, — но во многом я до сих пор болезненно невосприимчив и самоуверен в определенных аспектах жизни. Например, мы с Эмили нередко обсуждаем все эти вещи или спорим, и, даже делясь с ней своими чувствами, я делаю это агрессивно, напористо, тем самым подавляя ее. Раньше — да и сейчас — я занимаю слишком много места в нашем общении и не предоставляю ей того пространства, которое она заслуживает. Я перебиваю и вроде бы слушаю ее, но на самом деле не прислушиваюсь, потому что, пока она говорит, я уже думаю о том, что скажу дальше. А после, уличенный в том, что не слушал, я повторяю слово в слово ее фразы, чтобы доказать: я слышал, и ее обвинения необоснованны. Я говорю все это не для того, чтобы поделиться «лайфхаком» для подобных ситуаций, а для того, чтобы показать: я тоже повинен в подобном поведении.

И хотя теперь я умею слушать значительно лучше, чем это было до женитьбы, я до сих пор не особенно хорош в этом. Я знаю: это долгий путь, и я — в процессе. Я учусь (на четвертом десятке) тому, что слышать — это не то же самое, что слушать. Возможно, я слушаю ее, но часто не позволяю ее словам проникать слишком глубоко в меня и приобретать реальный вес — если только я не уверен, что сам неправ. Когда вероятность того, что она неправа, составляет 50%, я перестаю слушать. Так что я понимаю: моя задача состоит не столько в том, чтобы слышать, сколько в том, чтобы слушать. Это позволяет перейти от пассивного поведения к активному. Слушать — значит быть способным принять слова собеседника, даже если они неприятны, даже если вы не согласны, а кроме того — осознать сказанное, удержать в себе и показать собеседнику (словесно и через язык тела), что он услышан. И если хотите, я расскажу о самом простом лайфхаке, позволяющем стать лучшим слушателем. Когда кто-то говорит, смотрите на него, старайтесь удерживать зрительный контакт и делайте все возможное, чтобы продемонстрировать: вы слушаете. Потом, когда собеседник ЗАКОНЧИТ, вдохните и берите слово. Да, и если вы вдруг окажетесь вовлечены в эмоциональный разговор о себе и своем поведении, пожалуйста, пожалуйста, удержитесь от самозащиты, а сначала дослушайте и подтвердите, что услышали. Зачастую все, что нужно любимому человеку, это заверение: «Я услышал тебя». И вы способны дать ему это. Это просто, ребята (в теории — и намного сложнее на практике). Удерживайте зрительный контакт, слушайте, сообщайте, что услышали, а потом говорите. Такая последовательность действий (если у вас получится соблюдать ее) изменит вашу жизнь и, что важно, жизни людей, которых вы любите. Истинное слушание — один из великих даров, которые мы можем преподнести тем, о ком заботимся, но слишком часто нам не удается сделать это в полной мере.

Часть силы маскулинности и того, чему общество научило многих мужчин, заключается в убежденности, будто любое несогласие — это атака на нашу мужскую сущность. Словно мы построили свою личность — внешне сильную, непроницаемую, властную, — но в глубине души знаем, что она, как карточный домик, разлетится от самого легкого дуновения ветерка. И потому защищаем себя еще до того, как на нас действительно нападут. Вместо того чтобы увидеть в несогласии просто еще одну точку зрения, нам проще облечься в броню, включить автопилот и защищать не только свою мысль, но и собственную мужественность. Как будто в надетых нами доспехах слова собеседника пробивают брешь. И для меня все это связано с уверенностью в себе, потому что моя неуверенность — отсутствие уверенности — это одна из причин, по которым я облачаюсь в защитный костюм. Мне нужен способ выглядеть крепким и жестким, потому что я знаю: внутри у меня чертовски мягкое сердце, а стереотипы мужественности вытесняют мягкость при любом удобном случае.

Если наши сердца слишком мягки, если мы излишне эмоциональны — мы слабы; мы не мужчины.

Если наши пенисы не тверды и не остаются твердыми достаточно долго — мы слабы; мы не мужчины.

Если наша уверенность в себе не агрессивна и не подавляет других — мы слабы; мы не мужчины.

И по мере того как я все глубже исследую свою кажущуюся уверенность в себе, по мере того как я снова и снова спрашиваю себя, почему — почему я перебиваю, почему я тороплюсь сказать то, что собираюсь сказать, — я все больше узнаю о собственной агрессивности и о том, насколько тонка грань между мной, проявляющим настойчивость, и мной, упрямым бараном. Обычно я оказываюсь упрямым бараном, когда, настаивая на своем, забываю о других людях. В те моменты, когда мне не хватает чувствительности.

Если быть чувствительным означает принимать и понимать чувства других (притом что нас, мужчин, приучают относиться к собственным чувствам противоположным образом), я не могу понять, как во мне одновременно уживаются самоуверенность и чувствительность. Как мне удается носить прочную броню и в то же время признавать силу своей врожденной нежности? Как мне удается быть руководителем, лидером, сохраняя эмпатию и умение сострадать? Всю свою жизнь я слышу, что хорошие мальчики всегда проигрывают и что мужскую доброту часто относят к слабостям. Но это лишь одно из убеждений, с которым нам надо разобраться. И, возможно, для начала будет неплохо осознать, насколько чертовски сильна чувствительность, а также пересмотреть внушенное нам убеждение, будто мы, мужчины, не можем принять или использовать эту форму силы. Мы должны переписать правила, уверяющие, что наша сила кроется в умении быть крепкими, жесткими, непоколебимыми, в способности «отрастить яйца» и не вести себя как девчонка каждый раз, когда мы хоть немного смягчаемся.

Давайте вкратце обсудим это. «Отрастить яйца» и «собрать яйца в кулак» — это идиомы, призывающие обрести смелость, власть, силу и уверенность, которые (почему-то) прямо связаны с наличием тестикул. Эти фразы настолько прижились в нашей культуре, что даже женщины с их помощью побуждают других женщин собраться. Не будь чувствительным. Не будь слабаком. Отрасти яйца. Стань крепким, сильным, напористым. Комик и ведущий The Daily Show Тревор Ной неплохо прошелся по дурацким фразам подобного рода; отказавшись пить второй вечер подряд, он услышал от своего друга совет «не быть женским половым органом» — только он выразился, конечно, иначе. Ной рассказал об этом в моей любимой части шоу: «Когда люди говорят такое, я отвечаю: “Ты вообще понимаешь, насколько впечатляющая штука — вагина? Ты понимаешь, сколько в ней силы?” Осознайте: мы приходим в мир через вагину. Человек выбирается из нее, а она все еще работает как полагается. Вы осознаёте, насколько это круто? Люди выходят из вагины. А она продолжает исправно работать после того, как из нее вышел целый человек. Вы считаете это слабостью? Сядьте неосторожно на пенис, и он сломается. “Не будь пенисом” — вот что нужно говорить. Потому что я хотел бы быть вагиной».

Даже не принимая во внимание факт, что подобные выражения, связывающие нашу предполагаемую мужественность с гендером, исключают транссексуалов и небинарных персон, они попросту бессмысленны! Наши пенисы и тестикулы крайне чувствительны, и удар по ним — надежный способ свалить даже самого большого и крепкого парня. И в то же время — давайте начистоту: чувствительность нашего пениса, в котором около четырех тысяч нервных окончаний (именно из-за них удар по нему столь болезнен), — это то самое, благодаря чему нам так чертовски приятно заниматься сексом. А тестикулы, производящие тестостерон и сперму, как ни смешно, являются самой хрупкой и нежной частью нашего тела. Понимаете, куда я клоню? Без физической чувствительности мы теряем радости физических удовольствий. И как ни странно, именно самая чувствительная и хрупкая часть нашего организма якобы делает нас, мужчин, крепкими. Справедливости ради сравним с женским телом: в клиторе нервных окончаний вдвое больше, и при этом он менее уязвим. Вероятно, это тема для другой книги, но все-таки необходимо упомянуть, что сила и чувствительность всегда сосуществуют в наших телах, ведь самой природой предусмотрено, чтобы сила заключалась в чувствительности. И нам, мужчинам, предстоит переосмыслить утверждения о том, что чувствительность — это слабость, позволить себе опереться на собственную нежность и дать ей раскрыть ее подлинную силу.

В настоящее время я стараюсь рассматривать чувствительность и напористость как средства для поддержки или подавления. Если то, что я собираюсь сказать либо сделать, имеет намерение взять над человеком верх, то я, очевидно, буду вести себя как агрессивный придурок; если же я хочу поддержать, то, скорее всего, сумею сочетать настойчивость и чувствительность. В этом была разница между мной и моим отцом — в юности я не ценил эмоциональную, чувствительную сторону его натуры. Я старался подавлять свои эмоции — защищаться и не чувствовать их — и думал, что именно это делает меня сильным мужчиной. Отец же научился извлекать пользу из своих эмоций — не защищаясь и признавая их, — и в реальности это одна из самых сильных его сторон как отца, мужа и мужчины. Значит ли это, что он неизбежно сильнее чувствует боль? Да. Но также он сильнее переживает радость, удовольствие, умиротворение, удовлетворение, любовь. Если мы откажемся от чувствительности, или подавим ее, или прикроем броней, мы обязательно потеряем все то хорошее, что она приносит нам: общение, удовлетворенность, свободу и, возможно, самое главное — эмоциональную связь с другими людьми, другими мужчинами и самими собой.

Многочисленные исследования подтверждают: личностное благополучие напрямую зависит от социальных связей. Один из выдающихся специалистов в этой области, доктор Ниобе Вэй, суммирует обширные выводы экспериментов: «Нейробиологи, возрастные психологи, эволюционные антропологи, приматологи и исследователи в области здравоохранения согласны: людям нужны близкие отношения, в том числе дружба, и когда такие отношения отсутствуют, наступают серьезные последствия для психического и психологического состояния».

Я не стану дальше излагать результаты исследований и приводить мнения экспертов, чтобы убедить вас завести дружбу с мужчиной, — я просто расскажу, что думаю об этом. По моему мнению, в глубине души и подросток-школьник, и шестидесятилетний бизнесмен хотят дружить с другими мужчинами. Конечно, проблема довольно многогранна, и, следовательно, решения тоже непросты, но, полагаю, никого не надо убеждать в том, что это полезно для здоровья — иметь кого-то, кого можно позвать, когда что-то идет не так и нам требуется помощь; не нужно научно обосновывать последствия дружбы (или ее отсутствия), ведь друзья способны не только поддержать — само общение с ними наполнено смыслом, помогает нам расти над собой, дает чувство локтя и ощущение принятия. Я думаю, будь мы до конца честными с собой, мы сказали бы, что остро нуждаемся в крепкой мужской дружбе, и проблема не в отсутствии желания; более того, нет даже никакой невидимой силы, мешающей нам дружить. Проблема в том, что мы понятия не имеем, как заводить друзей и сохранять дружбу, особенно если речь идет о мужчинах.

Прежде чем продолжать, я хочу кое-что прояснить. У многих мужчин есть друзья-мужчины, и, хотя у каждого правила находятся исключения, большинство этих отношений пребывают в состоянии той или другой крайности. Они либо совершенно поверхностны и держатся исключительно на общих интересах — спорте, политике, видеоиграх, покере, работе, школе, в которой учатся дети, или распитии алкоголя. Либо очень глубоки, уходят корнями в армейскую службу, общую травму, боль, утрату, как это бывает среди солдат, рисковавших жизнями и бившихся в окопах за нашу свободу. В этом случае ситуации, пройденные совместно, образуют ту самую связь, о которой так мечтают мужчины. Но необязательно идти на войну или спасать жизни для того, чтобы выковать несокрушимое доверие и крепкую дружбу.

Все возвращается к тем принципам, по которым в нашем обществе воспитывают мальчиков. И хотя я вижу положительные изменения в процессе социализации мальчиков — сегодня они более эмоциональны, больше заботятся о себе, — по моему опыту, мужчины моего поколения и старше, как правило, не выходят в разговорах за пределы общих интересов, таких как спорт и видеоигры. Нам непросто говорить о проблемах в отношениях, своем психическом здоровье, тревожности, испытаниях, с которыми мы встречаемся. Грустить по поводу бабушкиной смерти — это уже на грани дозволенного. Требование «держать рот на замке», заставляющее нас молчать, когда другой мужчина переходит черту, велит нам молчать и тогда, когда требуется помощь, когда мы нуждаемся в друге или компаньоне.

В книге доктора Ниобе Вэй Deep Secrets («Глубоко спрятанные секреты») приведена интересная история. Автор обнаружила, что мальчики чаще всего заводят действительно близкие дружеские отношения в восемь, девять или десять лет. Они делятся друг с другом всем и говорят о том, что имеет для них значение. Но позже, в тринадцать или четырнадцать лет, они уже утрачивают эти связи, а семнадцатилетние в беседах с ней с удовольствием вспоминают более раннюю дружбу и признаются, что подобного больше нет в их жизни. Что-то происходит с началом пубертата или взросления. Это не биология, это следствие страха показаться другим парням слабым, нуждающимся и уязвимым; из-за него мы притворяемся, что не чувствуем того, что чувствуем. Мы даже готовы жертвовать своими друзьями, лишь бы другие парни приняли нас, обеспечили нам защиту и безопасность, хотя они вовсе и не собираются заводить с нами настоящую дружбу. Это одна из причин, по которым мне было проще общаться с девочками. Какими бы сложными ни были девочки-подростки, я обнаружил, что дружить с ними значительно легче, чем с парнями. Сейчас я знаю, что в женских группах есть свои особенности (травля, ограничения и унижения существуют во всех социальных кругах), но для меня общество девочек являлось священным местом, там я мог в полной мере раскрываться и быть честным без риска подвергнуться издевательствам и оскорблениям.

Как чувствительный мальчик, я любил поговорить, а им нравилось слушать. Это удовлетворяло мои важные потребности — иметь крепкие эмоциональные связи, делиться переживаниями и узнавать, что происходит с кем-нибудь другим. Я верю, что девочки и женщины способны поддерживать близкие отношения без ущерба для своей женственности, так как социум относит к женственности и умение устанавливать эмоциональные связи. Общество буквально вынуждает их собираться, обмениваться в группах опытом и делиться чувствами. Мальчики и мужчины, наоборот, должны выбирать между своей мужественностью — той, которая проистекает из соответствия идеалу мужской самодостаточности, — и человеческой потребностью в связях, выходящих за рамки бытовых интересов. Слишком часто мы отказываемся от последнего, и я думаю, это буквально убивает нас.

В 2018 году (самые свежие данные о самоубийствах, доступные на момент написания данной книги) мужчины погибали от суицида в 3,8 раза чаще, чем женщины. 70% жертв суицида — белые мужчины; больше всего самоубийств совершили мужчины среднего возраста, а сразу за ними идут люди в возрасте шестидесяти пяти лет и старше.

С большой вероятностью вы или кто-то из ваших знакомых потерял близкого человека в результате самоубийства. Утрата друга или любимого из-за суицида — это одно из наиболее сбивающих с толку и болезненных событий, которые только можно представить. Оно оставляет незатягивающуюся черную дыру в семье и сожаления длиной в жизнь, обычно начинающиеся со слов «Если бы я тогда…». Когда мне было двадцать два, мой кузен Скотт покончил с собой. Он был обожаемым и единственным сыном моей невероятной тети, а также моим единственным двоюродным братом. Его смерть вызвала в нашей семье смятение и шок, пробудила чувство вины. Как многие люди, потерявшие кого-то вследствие суицида, я прошел через все стадии скорби, но, несмотря на минувшие годы, до сих пор сожалею о том, что не знал, отчего он так сильно страдал. Конечно, я тогда был всего лишь двадцатилетним юношей, но, возможно, я сумел бы что-то сделать? Протянуть руку и сказать, что люблю его. Дать понять, что он не один. Но я не знал о том, что с ним происходит, потому что Скотт, как и многие мужчины по всему миру, не умел просить о помощи в трудной ситуации. В половине случаев мужчины даже не понимают, что находятся в депрессии или под гнетом какого-то другого психического заболевания.

В такой же ситуации оказался мой друг Кевин Хайнс, который пытался покончить с собой, спрыгнув в 2000 году с моста Золотые Ворота. Хайнс — один из двадцати девяти человек, которым удалось выжить после четырехсекундного падения с 68-метровой высоты в бурлящую холодную воду залива. Сейчас Кевин говорит, что находится «на долгом пути выздоровления и возвращения к нормальной жизни». «Как только я начал осознанно и честно относиться к своему больному разуму, я стал излечиваться. Я узнал, что боль, о которой кому-то рассказываешь, убавляется вдвое. Научные данные подтверждают: беседа о внутренней борьбе с тем, кто активно слушает и сочувствует, реально помогает облегчить страдания. Двадцать лет спустя я настроен не допустить этого снова».

Я очень сочувствую мужчинам, которые страдают молча, готовые скорее умереть, как подсказывает статистика, чем рассказать другому мужчине (да хоть кому-то) о том, что их гложет. Множество мужчин борются с обычными, нормальными вещами, но чувствуют себя при этом совершенно не нормально. Независимо от того, что нас мучает — болезненное пристрастие либо его рецидив, бесплодие, утрата работы либо отсутствие секса с партнером в течение месяца, полугода или нескольких лет, — часто боль от переживаний в одиночестве оказывается сильнее, чем боль сама по себе. Я очень сочувствую этим мужчинам, потому что нам не дозволен такой способ коммуникации и у нас нет инструментов, чтобы освоить его.

По этой причине, конечно, наша дружба (если она есть) неглубока и мы продолжаем страдать молча. Мы делаем именно то, чему нас учили.

Но есть и хорошие новости. Я верю: все меняется. Мы достигли точки, в которой цена стала слишком высокой. Изменения происходят по всему миру. Я видел подростков, которым хватает смелости сказать: «Это больше не работает». Каждый раз, когда молодой мужчина подходит ко мне и говорит, что смотрел мое выступление на TED Talk, мне хочется плакать. На самом деле, работая над этой главой, я прошел через то, что обычно называю «мгновением сомнения»: я задумывался о том, найдется ли хоть кто-то (и я не только о мужчинах в данном случае), кто окажется достаточно открытым, чтобы хотя бы начать читать мою книгу и работать над своим поведением. Но Бог умеет нас удивлять, и в нужное время я получил сообщение в соцсети, от, возможно, одного из самых известных молодых музыкантов в мире (с которым лично не знаком); он написал, что посмотрел мое выступление на TED и оно побудило его обратиться к знакомым женщинам и вступить с ними в диалог о том, как, на их взгляд, он мог бы стать лучшим мужчиной. Он открыто попросил у них прощения за неосознанно бесчувственные и агрессивные моменты, которые в их жизни возникали из-за него и из-за других мужчин. И, к его удивлению, в полученных ответах присутствовала явная благодарность, так как женщины были глубоко тронуты его желанием стать открытым и не скрывать свою слабость. Сам факт того, что молодой парень, способный оказать влияние на десятки, если не сотни, миллионов молодых мужчин и мальчиков, встал на этот путь и сообщил мне, что меняет свою жизнь, дает надежду: быть может, следующее поколение мужчин будет готово воспринять эту книгу и ее идеи. Многим мужчинам, несмотря на поддержку от близких им женщин и/или партнеров, также нужна поддержка от других мужчин. Неслучайно я вот уже несколько лет получаю тысячи сообщений от мужчин и мальчиков, которые чувствовали, что им нет места в обществе, ведь они якобы не вписываются в рамки «настоящего мужчины», и их отклики побуждают меня продолжать. Каждый раз, как и в этом последнем случае, я понимаю: я даю им ощущение, что они не одни, и оно возвращается ко мне — они тоже напоминают мне, что я не один. И наиболее значимы для меня сообщения от ближайших друзей — тех, кто в течение последних нескольких лет сознательно пытается сменить стремление к социальному капиталу на потребность в социальных связях.

Мужчины хотят полноценных дружеских отношений; мы просто не знаем, как их обрести.

Летом 2017 года я пригласил на один из эпизодов «Полноценного мужчины» своего друга, доктора Майкла Киммела, социолога, специализирующегося на гендерных вопросах. Он рассказал о том, как важно создавать пространства, где мужчины чувствовали бы себя достаточно безопасно и уверенно, чтобы высказываться и делиться. Такие пространства, которые вселяли бы уверенность: ничто из мужских признаний не будет использовано против них. Я не предлагаю вам приглашать другого мужчину на чай, я всего лишь пытаюсь объяснить: если мы хотим развивать такой тип дружеских взаимоотношений — которые больше, чем работа, спорт и выпивка, которые придают смысл нашей жизни и буквально помогают нам жить, — мы должны некомфортное превратить в комфортное. Мы должны научиться рисковать, делать то, чего никогда раньше не делали, и говорить о том, о чем никогда не говорили. Это будет неприятно, странно, иногда даже больно. Нам придется напрячься, но результат того стоит.

Мне нравится думать об этом как о погружении в холодную воду — в одну из сотен ледяных ванн, которые я применял для больных мышц после футбольных и атлетических тренировок в старшей школе. Забираться туда по собственной воле неприятно. Я ненавижу это. Это некомфортно, болезненно и это последнее, чего я хочу, когда мое тело или разум ослаблены или я нахожусь в стрессовом состоянии. Но эта практика здорово помогает мне в течение последнего года и уже стала неотъемлемой частью моей жизни. Иногда я трачу часы на то, чтобы заставить себя сделать это. Но когда я уже сижу в холодной воде, встречаясь с болью лицом к лицу, давая себе возможность прочувствовать ее и пройти через нее, на другой стороне этого страха и боли меня встречает блаженство. Я ощущаю, как мое тело приспосабливается, как ум побеждает боль, и осознаю, что это идет мне на пользу. Чем дольше я этим занимаюсь, тем комфортнее чувствую себя в дискомфорте, потому что знаю: награда того стоит. Хотя задачу это не облегчает.

В своей очень личной и близкой мне по духу книге I Used to Be a Miserable F*ck («Я был жалким придурком») мой друг Джон Ким рассказывает о своем пути самопознания и о приемах, которые он освоил, следуя этим путем. По его словам, это рассуждения о том, «что стоит и чего не стоит делать, чтобы прийти к мужественности». И какова же одна из рекомендаций Кима? Ходить на «мужские свидания». Он призывает не рассматривать это как нечто странное, а смешивать общение с совместными занятиями, и как можно чаще. Я это вижу как тренировку или игру в баскетбол с другом или парой друзей, но с возможностью поговорить о том, что на самом деле происходит в нашей жизни. Вырваться на подобные встречи становится значительно сложнее, когда у вас появляются дети, но дружба, как и брак, требует заботы. Даже если это просто короткий разговор во время растяжки — да, парни, делайте растяжку, потому что никто не любит ноющих от боли «спортсменов выходного дня». Я обычно приглашаю друга потренироваться вместе, и потом, когда он приходит, интересуюсь, что его тревожит. Часто я первый делюсь своими переживаниями, потому что таким образом (как мы уже обсуждали ранее), через раскрытие собственных трудностей и проблем, мы приглашаем другого человека сделать то же самое; причем вам необязательно буквально спрашивать друга о том, что его гложет, хотя я задаю своим друзьям именно такой вопрос.

Я обнаружил, что самый трудный этап в установлении связей — это отправить первое сообщение или набрать номер для того, чтобы договориться о времени. Когда мне требуются поддержка или совет, когда я хочу, чтобы меня выслушал тот, кто знает меня и не станет потакать мне, либо когда мне просто пришла в голову идея хорошо провести время с другом, я придумываю сотни оправданий или причин не делать этого, — и точно так же я поступаю, когда не желаю залезать в холодную воду. Всегда можно отговорить себя от того, что в конце концов способно принести пользу.

Но я довольно хорошо понимаю: если я совершаю над собой усилие, оно почти всегда окупается.

Отлично, вы преодолели самый сложный этап. Связались с другом и запланировали встречу, но что дальше? Как прийти к сознательному общению? Ныряйте первым. Совершите этот чертовски неприятный прыжок и оставайтесь в воде. Даже если это тяжело, даже если вам захочется выйти, оставайтесь там. Вы используете все те качества, которые делают вас мужчиной, и достигаете пика мужественности наилучшим способом — делясь тем, что лежит у вас на сердце, и устанавливая эмоциональную связь с другим мужчиной. Научитесь находить комфорт в дискомфорте. Возможно, вам придется первому поделиться тем, что вас беспокоит, тем, что вызывает сомнения, или тем, о чем вы недавно поспорили со своим партнером. Я в качестве своего внутреннего компаса использую стыд. Чего я стыжусь в данный момент? В чем вижу изъян? Об этом и говорю в первую очередь.

Я могу сказать, например, так: «Слушай, я отвратительно чувствую себя из-за того, насколько сильно был занят в последнее время; кажется, я многое упускаю, не проводя время с детьми и женой, и все это сказывается на мне. Как ты с этим справляешься?» Есть много способов начать общение, но в одном я уверен: оно всегда должно подразумевать возможность задавать вопросы. Я стараюсь показать свою уязвимость, чтобы другие мужчины видели: в этой воде не опасно. С большой вероятностью то, чем я поделюсь, будет созвучно событиям в их жизни. Нет ничего зазорного и в том, чтобы обсудить спорт, например последний матч, — это поможет растопить лед, — но такие темы не должны быть единственной связывающей нас нитью. Если дружба держится на поверхностном общении, то в дальнейшем обмениваться более личными вещами становится особенно трудно и дискомфортно. Будьте готовы к неловким моментам и не осуждайте себя за них. Пусть для них тоже найдется место. Вы можете просто пошутить по поводу неловкости и продолжать. Доктор Киммел поделился со мной секретом: для мужчин в возрасте (таких, как он) простейший способ навести мосты — это спросить об отце. Какими бы ни были вопросы, куда бы ни вел разговор, начните с нормализации чувств, эмоций и желания дружить, не забывая о том, что все это делается не ради демонстрации совершенства, а ради налаживания связей. И если вы хоть в чем-то похожи на меня или на моих друзей, то вы знаете: именно наши несовершенства позволяют создать самые глубокие связи.

И наконец, как говорит Ким об этих «мужских свиданиях»: «надо чаще встречаться». Но эти встречи необязательно каждый раз наполнять глубоким, содержательным общением. Более того, один из моих лучших друзей недавно позвонил мне и напомнил, что в своем стремлении как можно чаще говорить о трудном и неприятном я начал забывать о встречах ради развлечения, которые также необходимы. Он попросил меня звонить друзьям НЕ ТОЛЬКО для того, чтобы узнать, как у них дела, обсудить что-то важное и глубокое, но и чтобы просто поболтать. Временами я становлюсь слишком зацикленным на личностном росте или саморазвитии, и это напоминание важно, ведь и в болтовне заключено много ценного для отношений. Дружба, как и наши тела, автомобили и дома, как любая вещь, которой мы пользуемся, требует ухода. Телу нужно есть и двигаться. Автомобиль необходимо заправлять бензином, менять в нем масло, возить его в сервис. Мы выполняем такого рода техническое обслуживание, чтобы все работало эффективно и без остановок. Давайте те же принципы применять к отношениям, чтобы, работая эффективно и без остановок, они приносили нам счастье, удовлетворение и смысл — чтобы наша дружба, как минимум и как максимум, сохраняла нам жизнь.

Что я точно люблю, так это все, что связано с тренировками, спортом и фитнесом. Мне нравится ставить перед собой сложные задачи, и мое стремление к движению, к поту, к напряжению мышц, ведущему к их росту, созвучно моей сути и не связано с социальным давлением, которое увеличивало мою неуверенность и негативное отношение к собственному телу. Активный образ жизни и тренировки великолепно отражаются на моем психологическом состоянии, и они всегда помогали мне в более глубоком исследовании различных сфер. К работе над своим внутренним состоянием я стараюсь подходить с такой же мотивацией, которая стимулирует меня заниматься спортом, — я хочу заботиться о своем эмоциональном и психическом здоровье так же регулярно или хотя бы осознанно, как делаю это с физическим. Мужчин призывают быть или казаться уверенными в себе, но нас не учат развивать и познавать собственную личность. Скажу очевидное: вы не можете быть уверены в себе, если не знаете себя. Уверенность в себе без знания себя, без ощущения самости — это ложь и позерство. Я хочу найти способ, который помог бы нам основывать свое самоощущение на чем-то реальном, чтобы внешнее выражение уверенности в себе опиралось на внутреннее содержание, а не было позой, призванной его скрыть.

Именно поэтому я начал работать над развитием самоощущения, задавая себе вопросы о том, что мне на самом деле нравится, в противоположность всему тому, что мне навязывали другие либо я сам. К сожалению, это не походило на шестинедельный онлайн-курс или упражнения по ведению дневника на выходных (не имею ничего против этих занятий); кроме того, это не являлось запланированным делом — скорее, стало непрерывной практикой, в ходе которой я осознанно относился к своим мыслям и действиям, изучал то, что заставляет меня двигаться и дает мне силы. Такая сознательная перемена в образе жизни не приносит простых результатов, которые можно увидеть на фотографиях «до» и «после». Она происходит глубоко внутри и связана с личным опытом, а рост идет слишком медленно и потому не очевиден. Все это непросто для такого человека, как я. Я спринтер. Я состою из быстро сокращающихся мышечных волокон. Медлительность меня раздражает. Мне нравится стремительно наращивать мускулы и наблюдать за видимыми переменами в теле. Я создан для спринта, а не для длинных дистанций, и мой мозг привык работать в том же стиле.

Одним из первых препятствий на моем пути стали те самые доспехи самоуверенности, под которыми пряталась беззащитность, связанная с моей чувствительностью. Оглядываясь назад, даже на те моменты, когда моя броня была особенно сильной, я вижу, как чувствительность нарастила мускулы. Именно она привела меня к идее снять серию документальных фильмов о смертельно больных людях и о бездомных. Это она заставила меня посвятить свою жизнь и карьеру преодолению разрывов между успехом, служением и верой. Это благодаря ей мой персонаж Рафаэль так полюбился зрителям, благодаря ей я начал проводить Карнавал любви в Скид-Роу, и она (я думаю) принесла мне большую часть моего социального капитала и успеха. Моя чувствительность всегда была со мной; просто я редко тренировал эту мышцу. По мнению Джозефа Кэмпбелла, то самое, что делает нас особенными и превращает в белых ворон, часто является нашей суперсилой или источником счастья. Фильмы о «Холодном сердце» — замечательный тому пример. То, за что была изгнана Эльза, стало даром для нее и ее подданных. И когда я принял свою чувствительность — как Эльза приняла свою волшебную способность, — со мной стали происходить удивительные вещи. Чудеса случаются, и они могут даже открыть двери, за которыми обнаружится путь вновь за горизонт. (Эта отцовская шутка — для всех родителей, пытающихся изгнать эту песню из своих голов, а также для моих детей, которые когда-нибудь прочтут эту книгу. Когда этот день настанет, я уверен, Эльза все еще будет петь ее в моей голове.)

Интересно, что сейчас, когда я пишу эту главу, у меня порван квадрицепс. Было бы здорово рассказать вам какую-нибудь прикольную историю о том, как это случилось, но на самом деле, похоже, с возрастом наши травмы всё чаще появляются в результате самых обыденных происшествий. Кроме того, я думаю, что мое тело страдает от постоянного напряжения, связанного со стрессом, и это выливается в травмы, растяжения и разрывы мышц. К чему я об этом заговорил? Дело в том, что, получив физическую травму, я делаю все, что нужно для восстановления. Я отдыхаю, иначе двигаюсь, ношу стягивающую повязку и выполняю болезненные упражнения для проработки глубоких тканей. Если какое-то движение слишком дискомфортно, я его меняю на другое и приспосабливаюсь. Я не притворяюсь, будто у меня ничего не болит, потому что физически не могу двигаться — не позволяет хромота. И, я полагаю, этот принцип можно применять не только к физическому здоровью. Чем глубже в себя мы проникаем, тем лучше видим, что внутри требует восстановления, на что стоит обращать внимание, какие свои действия надо поменять, если мы больше не желаем и дальше хромать по жизни.

Что, если уверенность в себе, беззащитность, напористость, чувствительность и прочее — это различные мышцы одного тела? Мы же обучены тренировать лишь некоторые из них. Это все равно что иметь накачанную грудь и продолжать качать грудные мышцы, не занимаясь теми, которые находятся с другой стороны позвоночника. Как думаете, что произойдет при этом? Вы испортите себе осанку и нарушите равновесие. У вас, возможно, будет отличная грудь, но ее никто не увидит, потому что она станет перевешивать и тянуть вас вперед. Так многие мужчины не тренируют ноги, фокусируясь на более заметных мускулах. И да, я тоже через это прошел. Наши мышцы созданы для того, чтобы работать вместе, обеспечивая движениям плавность и сбалансированность, но, если мы перекачаем одну группу мышц, боль и травмы будут неизбежны.

Я думаю, что наша человеческая личность функционирует сходным образом. Общество выделяет разные ее черты, или мускулы, и распределяет их по спектру от мужских до женских. Затем, в зависимости от анатомии тела (или для 1% интерсексуальных людей — от пола, присвоенного при рождении), мы учимся развивать некоторые из этих мускулов, чтобы они были больше и сильнее остальных (или, как минимум, выглядели больше и сильнее), хотя на самом деле мы могли бы достичь оптимального развития, если бы тренировали весь организм.

Ученые изучали лицевые мышцы мужчин и женщин, чтобы измерить силу эмоциональных реакций, потому что лицевые мышцы управляются участками мозга, ответственными за эмоции. В одном исследовании они размещали электроды на мышце смеха, скуловой мышце, мышце гордецов и мышце, сморщивающей бровь, и измеряли их электрическую активность, показывая испытуемым эмоционально нагруженные изображения. Выяснилось, что мужчины реагировали интенсивнее женщин в первые две десятых секунды — то есть пока реакция была неосознанной. Но затем, когда мозг успевал обработать информацию, реакция у мужчин снижалась и становилась менее интенсивной, чем у женщин. Это взорвало мой мозг! Согласно результатам исследования, мужчины могут быть так же чувствительны, как женщины, если не больше, но мы научились прятать, отключать или расслаблять эти мышцы. Все они управляются эмоциональными подсистемами мозга, и получается, нас приучили заглушать чувства или отключаться от эмоциональной сферы. Но это дает и некоторую надежду, потому что я верю: если мы научились так делать, то научимся и по-другому.

Я поместил концепции уверенности в себе, дружбы, мужской «громкости» и мужского «молчания» в одну главу, так как не сомневаюсь: мы начнем очеловечивать друг друга тогда, и только тогда, когда сумеем очеловечить себя настолько, что удовлетворим свою нужду в социальных связях (а не в социальном капитале) и потребность в выражении чувств и эмоций. Когда же мы начинаем очеловечивать друг друга, способы, которыми мы ранее расчеловечивали других людей — говоря гадости, не останавливая тех, кто говорил гадости, объективируя женщин, не противостоя несправедливости, — становятся заметнее и вызывают более выраженный когнитивный диссонанс.

По моему опыту общения с тысячами мужчин (личному и в социальных сетях), многие из нас прячут эту внутреннюю травму под своими защитными костюмами. Мужчины, которых я назвал бы очень уверенными, рассказывали мне о своей глубоко укоренившейся неуверенности. Молодые люди, с которыми я имел честь разговаривать в университетских городках, чувствуют, что у них утеряна связь с их собственными сердцами, они не знают, как соединить свои очень человечные эмоции с ограничивающими культурными представлениями о мужественности, особенно в рамках студенческих братств. Нам предлагают выбирать между уверенностью и неуверенностью, напористостью и чувствительностью, эмоциональностью и мужественностью. Но разве все это взаимоисключающие вещи?

Что, если мы можем быть одновременно уверенными и неуверенными в себе?

Что, если мы можем быть напористыми и чувствительными?

Что, если мы можем быть и мужчинами, и чувствующими, эмоциональными людьми?

Что, если правильный ответ не A, B или C, а, например, D — всё вышеперечисленное? (Расскажу случай, которым, однако, не горжусь: когда я повторно писал экзаменационный тест в колледж, я сдался на середине и выбрал ответ «D, все вышеперечисленное» во всех оставшихся ответах. И набрал 980 баллов — столько же, сколько и в первый раз, когда реально прочел каждый вопрос.)

Начав с уважением относиться к своей врожденной чувствительности, честно говорить о собственной неуверенности, осознавать себя как человека, внимательнее подходить к словам и действиям — и брать на себя ответственность за них, — я обнаружил, что стал чувствовать себя по-настоящему более уверенным в том, кто я есть. Теперь не гордыня раздувает мое ложное чувство собственного достоинства — в попытке скрыть стыд, который я испытываю, — а, скорее, знание о том, что порочна система, порождающая этот стыд, но не моя мужественность или человеческие качества. Благодаря этому я ощущаю ответственность и готов принять вызов, чтобы поменять систему, переосмыслить и переработать те установки, которые ограничивают и определяют нас.

Я хочу, чтобы мужчины знали: нам не нужно быть «громкими», подавляющими, настойчивыми, перебивающими и фальшивыми в стремлении выглядеть уверенными в себе и самодостаточными. Я хочу, чтобы мужчины продолжали учиться и понимали: мы можем быть помощниками, напористыми и чувствительными, уверенными и неуверенными, теми, кто сначала слушает, а потом говорит, теми, кто знает и уважает чувства — как свои, так и чужие, — теми, кто самодостаточен и заботится о сообществе. Я хочу, чтобы мужчины помнили: под нашими защитными костюмами мужественности находятся люди, и эти люди — D, всё вышеперечисленное.