Глава пятнадцатая
Московская область; июль 1945 года
Четверть часа назад на хате приключился большой шухер – захваченный в Глотовом переулке тихарь едва себя не амнистировал. Отделал двоих корешей и вознамерился завладеть их оружием. Хорошо, что в сарае копошился хозяин, дед Митрич. Улучил момент, когда пленника увели в дом на допрос, принес свежей соломы, накидал в угол. Задержался, подметая пол. Вошедший с улицы в сарайный сумрак тихарь, похоже, его не приметил и затеял бузу. Ну и получил деревянной грабельной колодкой по кумполу.
После этого Митрич вышел из сарая, шумнул. Набежавшая братва со злости набросилась на тихаря с разбитой башкой. Хотели порезать на ремни, но подошедший Дед Сафрон повелел оставить его в покое до пятницы.
Пленника без сознания снова заперли в сарае…
Лавр вернулся в избу, когда шухер уже закончился и все разбрелись по своим углам. Все это время он помогал разбираться с «личными делами» и к разборкам в сарае не поспел.
– Теперь разрешишь мне заземлить тихаря? – с горящим взглядом спросил юнец. – Он ведь нам больше не нужен!
– Экая ты нетерпеливая проныра. Не выписывай, Лаврушка, – отрезал главарь, допивая чай. – Что там с «делами»?
– Теперь другой базар. Блеск, Дед Сафрон! – похвалился малость потускневший гончий.
– Масть пошла, говоришь?
– Первую партию он обещал отобрать через час.
– Это хорошо. Скажи, пусть поторопится. К ближайшей пятнице надо самое малое пятерых новых корешков найти.
Лаврушка кивнул и направился к двери…
Завтрак за длинным столом закончился. Двое, опохмелившись после вчерашнего, отправились досыпать. Остальные курили. Важных дел на сегодняшний день не предвиделось, за исключением нескольких поездок по адресам бывших вояк. Сегодня, когда стал известен секрет последней цифры, неприятных сюрпризов от встреч с вояками не ожидалось.
– Дед, а чего ты, в натуре, глухого бережешь? – проворчал сидевший рядом Беспалый.
– Зачем торопиться? Со жмура много шерсти не настрижешь, а живой нам может еще сгодиться. Как думаешь?
– Так уже сгодился: вон какие фортели выкидывает! Теперь еще стеречь его в четыре глаза, чтоб не сделал ноги. На кой нам это?
– А вот ежели в пятницу случится конфуз и тебя легавые захомутают, – проговорил Дед Сафрон, набивая свой золотой портсигар папиросами, – что делать прикажешь?
Вопрос поставил подельника в тупик.
– Нашел долбака, – выдавил Беспалый. – С какого рожна меня захомутают?
Сафрон резонно заметил:
– Глухой-то небось и в пьяном угаре не рассчитывал у нас оказаться. Ходил себе в Глотов переулок, спокойно перекладывал бумажки, строил планы на жисть… А оно вон как обернулось – сидит теперь в сарае и не знает, сколько ему еще отпущено. Так что не драконь судьбу. А ежели кто и впрямь закроется, будет чем поторговаться. Усек?..
Судя по удивленному взгляду Беспалого, такая мысль в его голову до этого не приходила.
– Не дрейфь, шучу я. Все у нас в пятницу сладится, – засмеялся Сафрон. – Штабист – мужик серьезный, карту вон какую изготовил. По всем правилам Генерального штаба! И по времени все рассчитал до минуты. Дельце верное – ручаюсь, а глухой мне понадобится для другой забавы.
– Для какой же?
– Потом узнаешь. Объявлю в пятницу перед выездом…
Спустя несколько минут в комнату вернулся Лавр и положил на стол перед Дедом шесть «личных дел».
– Первая партия готова.
Дед Сафрон вопросительно уставился на молодого.
Тот негромко заверил:
– Штабист зуб дает, что с этими все выгорит.
– Хорошо. Вели корешам собираться. Пусть едут…
* * *
– …А на бульваре
Гуляют баре,
Глядят на Пушкина в очки:
– Скажи нам, Саша,
Ты – гордость наша,
Когда ж уйдут большевики?..
– О, черт, – проворчал Васильков, услышав надоевший мотив песенки про цыпленка. – Хоть бы репертуар поменял, Шаляпин…
Ему опять здорово досталось. Очнувшись, он долго не мог понять, от кого же пришелся удар по темечку. На голове набухла знатная шишка с рассеченной кожей. Волосы, шея и воротник рубашки были в крови. Потом он обнаружил в углу охапку свежей соломы и догадался, что произошло в сарае: пока его допрашивали в доме, сюда с соломой приперся хозяин усадьбы. Подобный фортель Сашка в своем дерзком плане не предусмотрел, за что и поплатился.
– Да уж, поплатился, – прокряхтел он, вставая на ноги и ощупывая себя.
Болели ребра, плечи, спина. И даже правое колено саднило так, будто он со всего размаху ударился им о каменную стену. Видно, пока он валялся без сознания, бандиты выместили на нем накопившуюся злобу.
Хромая, Васильков прошелся по сараю, осмотрелся. Вдруг старик или бандиты потеряли здесь что-нибудь во время заварушки?
Нет, на земляном полу, кроме соломы, пыли и мелкого мусора, ничего не было.
– Жаль, – прошептал он, понимая, что жить с каждой минутой остается все меньше и меньше.
После утреннего происшествия его не тревожили, и это уже было неплохо. Конечно, о нем не забыли, просто бандиты занимались чем-то более важным. Сашка догадывался, что их сейчас беспокоит: осматривая двор, он заметил, что один из легковых автомобилей исчез.
– Отправились за пополнением, – усмехнулся он. – Ну-ну, желаю удачи…
Время от времени растирая ноющее колено, Васильков слонялся из угла в угол. Думать о том, что произойдет дальше, не хотелось, однако, как он ни старался отвлечься, мысли возвращались к его нерадостному положению. Как он выражался перед каждым рейдом в тыл врага: «Неизвестность всегда порождает букет сомнений».
Нет, страха не было. Страх перед смертью он научился подавлять еще на фронте. Была бередящая душу тревога. Даже если бы главарь объявил, жить ему осталось два с половиной часа, то, ей-богу, стало бы спокойнее. А пока в голову лезли нехорошие мысли и печальные воспоминания…
Он много раз своими глазами видел гибель людей. Убивали его боевых товарищей, убивали они, убивал он сам. Но одна смерть засела в его памяти очень глубоко.
Однажды во время масштабного наступления его разведрота шла в атаку в составе пехотного батальона. Да, и такое на фронте случалось, когда разведка воевала бок о бок с простой пехотой. В какой-то момент батальон напоролся на ожесточенное сопротивление немцев, и по цепям прокатилась команда: «Закрепиться на позициях».
Пространство впереди открытое – поля, изъеденные редкими кривыми овражками. Справа деревенька, слева жиденькая рощица и снова поля. На всякий пожарный немного поработали лопатами, окопались. Принялись ждать. Вдруг со стороны деревни бежит солдатик, машет руками, кричит не своим голосом: «В селе вся рота полегла!»
Поймали, приземлили. Немолодой – лет сорока. Глаза, полные страха, бледный, весь трясется. Его рота заняла позицию рядом с деревенькой, а там прорвались немецкие танки. Началась неравная схватка. Солдат испугался, бросил винтовку и побежал. Но как выяснилось позже, рота не полегла, а грамотно отсекла пехоту и подбила несколько танков.
Несчастного солдата тут же объявили трусом и паникером. А через час после боя состоялось заседание полевого трибунала, который приговорил его к расстрелу. Когда зачитывали приговор, глаза бойца снова стали безумными. Он в ужасе закрыл ладонями лицо и твердил: «Помилуйте! У меня же дома дети! Много детей! Помилуйте за-ради Христа!..»
Трибунал оставался непреклонным. Тут же, неподалеку от разбитых полковых палаток, построили отделение автоматчиков, быстро выкопали яму. Солдата подвели к ее краю, офицер накинул на голову приговоренного вещмешок и скомандовал: «По трусу и паникеру – огонь!»
Протрещали короткие очереди, солдат упал в свою могилу.
Васильков стоял в строю, и было ему тогда не по себе. Как он ни старался, не мог понять и одобрить поспешного решения трибунала. Похожее состояние испытывали и другие разведчики его роты. Не было никакой нужды лишать жизни того солдата. Он заслуживал штрафной, но не более. Ведь к тому времени в войсках о панике первых месяцев войны уже не вспоминали. Пообтерлись, научились воевать, загрубели, дрались с врагом отчаянно, смело.
Но дело было сделано. Могилку забросали землей и разошлись по своим позициям…
* * *
Каждый раз, сделав круг, Александр подходил к дощатой стенке, упирался ладонями в теплое шероховатое дерево и глядел в щель…
Во дворе почти ничего не менялось. Вернулась из города легковушка, какой-то новичок в сопровождении двух бандитов прошествовал в дом. Лица его Сашка не рассмотрел. Через час мотор легковушки опять заурчал, заскрипели петли ворот, и бандиты уехали.
Некоторое время двор пустовал. Только слонялся по своим хозяйственным делам седобородый дед да напоминал о себе часовой, то протяжно вздыхая, то затягивая любимую песенку про цыпленка.
«Если бы сейчас налетел штормовой ветер и брызнул ливень, я бы попытал судьбу под раскаты грома», – сокрушался Васильков. Но, как назло, погода стояла тихая и жаркая. Ни ветра, ни туч. В чистом небе светило солнце, в неподвижных кронах деревьев задорно щебетали пичуги.
Расстроенный, Сашка вздохнул и хотел было завалиться на солому, но часовой у дощатой стены вдруг закашлялся, матюгнулся, смачно харкнул и… зачем-то потопал к дому.
Сашка мигом приник к щели и, глядя ему в спину, встревожился: «Куда это он намылился? Ни разу до этого не оставлял поста, а тут на тебе… Может, пошел хлебнуть водички? Или решил отвлечься на обед? Час-то обеденный…» Так или иначе, момент для побега был подходящий.
Стены и крыша сарая были сработаны на совесть. Майор не раз присматривался к доскам, ощупывал их. И понял: без шума и грохота совладать с ними не получится. Сейчас бы хорошо инструмент – фомку или ломик. Ничего подобного под рукой не было. Оставалась дверь.
Дождавшись, пока охранявший сарай бандит скроется в сенях, Васильков подскочил к двери и подергал ее. Щеколда и крепившие ее гвозди были надежные.
Он подергал сильнее. Доски издали глухой стон, металл щеколды дважды лязгнул. Это уже было опасно. Вторая попытка побега за день могла стать роковой.
«Что, если шумнуть, но только один раз? Разбежаться и со всей дури долбануть дверь плечом? – подумал майор. И сразу отверг этот план: – Выбить ее, может, и получится, но грохот переполошит всю усадьбу. Забор я перелезть не успею – слишком высокий. Пока буду карабкаться, блатные меня изрешетят».
Тут же, кстати, он вспомнил об ушибленном колене. Тело тоже поднывало, Сашка ощущал его как один большой синяк.
Растерянно озираясь по сторонам, Васильков задрал голову и вдруг увидел позабытое удилище, лежащее на поперечных балках под крышей.
«Интересно, а сохранился ли крючок? Поплавок вижу».
Он дотянулся до удилища, снял его с балок и внимательно осмотрел. Когда длинную ровную ветку срезали с дерева, она была упругой, надежной. Ловить таким удилищем небольшую рыбу, наверное, было одно удовольствие. Но теперь оно настолько высохло, что от любого неосторожного движения готово было сломаться пополам.
Грузило с крючком оказались на месте. Вынув жало из древесины, майор осмотрел его со всех сторон и даже попробовал согнуть. Металл крючка не проржавел.
Первым делом Сашка отцепил леску, а удилище вернул на прежнее место. Затем он опустил по леске свинцовый шарик грузила до самого крючка и, подойдя к двери, прошептал:
– Ну что, попробуем порыбачить? Поговаривают, будто бы Бог не засчитывает в счет жизни время, проведенное на рыбалке. Проверим…
* * *
Легковушка вернулась далеко за полдень. Помимо уже знакомых бандитов из машины вышли два новых персонажа.
Несколько секунд они робко топтались посреди двора, и Сашке удалось разглядеть их внешность. Один походил на обыкновенного трудягу – в засаленных штанах, с выгоревшими бровями, взъерошенными редкими волосами и конопатой рожей. Второй – сутулый, с натруженными руками и необычайно уставшим лицом. «Кашевар, – окрестил его про себя Васильков за светлую рубаху и завернутые по локоть рукава. – Белый колпак на голову и – вылитый повар!»
Мужик и вправду походил на повара. Покуда его не окликнули и не позвали в дом, он стоял посреди двора и как-то странно озирался по сторонам – испуганно, недоверчиво, с опаской, будто попал в непривычный и чужой для себя мир.
Часа в четыре пара прежних бандитов снова куда-то умотала на машине. К заходу солнца ситуация повторилась.
– Еще двое, – отметил Васильков, продолжая следить за обстановкой.
В последний раз легковушка покинула двор, когда стемнело. Сашка уже не вставал с соломы. Надоело. Ничего нового во дворе он не увидит. Закинув руки за голову, он таращился в полумрак, прислушивался к звукам.
Бандиты трудились в поте лица, пополняя свои ряды. Но явно не теми, кого хотели…
Увы, как он ни старался, с побегом в полдень ничего не вышло. Просунув в щель над дверью леску, он опустил грузило с крючком до уровня щеколды и, наблюдая через вертикальную щель, попытался подцепить заветный металлический рычажок.
Промучившись минут десять, он сумел это сделать.
Теперь предстояло отвести рычажок с подвижной частью назад. Аккуратно, затаив дыхание и не ослабляя натяг лески, Сашка переместил ее по верхней щели и стал тянуть.
Не получалось. Подвижная часть будто приросла к корпусу щеколды. То ли была плохо смазана, то ли изначально двигалась в пазах туго. В конце концов леска порвалась, крючок с грузилом упали в пыль перед дверью.
Чертыхнувшись, Васильков отыскал длинную соломинку, лег у двери на живот и принялся доставать потерянные принадлежности. Кое-как заполучив их обратно, он связал леску надежным узлом и начал все заново…
Второй раз Сашка бился с проклятой щеколдой почти четверть часа. Но опять ничего не выходило. Он и тянул, и подергивал леску. Отпускал и снова тянул. Бесполезно. А когда удалось достать соломинкой грузило с крючком во второй раз, хлопнула дверь в доме и на крыльце возник часовой. Доедая на ходу кусок хлеба, он вразвалку направился к сараю.
Сашке ничего не оставалось, как прикопать кусок лески в углу сарая и в отчаянии упасть на солому.
* * *
Посреди ночи Александр внезапно открыл глаза и, таращась в темноту, принял сидячее положение.
– Понял. Кажется, я понял… – пробормотал он, прокручивая картинки, которые привиделись ему в полудреме.
Днем, если не брать в расчет две неудачные попытки побега, ему удалось неплохо отдохнуть. Поэтому с наступлением ночи он долго не мог заснуть: вздыхал, ворочался, изучал облепившую его со всех сторон темень. Потом балансировал между сном и явью. Вроде бы спал, но мозг продолжал работать, порождая причудливые мысли. И вот одна из них заставила майора вскочить.
«Почему я не сообразил раньше! – Васильков поскреб небритый подбородок. – Почему? Хотя… что проку от моего соображения? Днем раньше, днем позже. Ничего бы не поменялось, если бы я вообще об этом не догадался…»
А дело было вот в чем. Во время последнего допроса портсигар главаря лежал на карте, отсвечивая в солнечных лучах золотым боком. То ли нарочно, то ли случайно под портсигаром оказался небольшой район на севере столицы. Именно в этом районе находилось здание недавно закрытого Фонда обороны.
Сашка знал, что от Фонда ежедневно в одно и то же время отъезжал инкассаторский броневик с крупной суммой денег. Об этом как-то обмолвился Иван, когда они обсуждали оперативное расследование нападения на инкассаторов. Каждый день бронеавтомобиль направлялся в одно из отделений Государственного банка. Пунктиром на карте бандиты обозначили начальный этап маршрута.
«Теперь все понятно. Главарь готовит повторное нападение на броневик с деньгами. Вот оно что! Значит, эта банда имеет отношение и к первому налету…»
Он осторожно потрогал шишку на темечке. Она жутко болела, запекшаяся кровь спутала волосы на затылке.
* * *
Все было готово к завтрашнему налету. Но Дед Сафрон, как всегда, сомневался, перепроверял. Такая у него была полезная привычка – делать все наверняка.
– Сколько дней вы пасли броневик в прошлый раз? – Он остановился посреди тенистой аллеи Самотечного бульвара.
– Да, почитай, две недели, – моментально выдал Беспалый. – Полмесяца заставлял огольцов гулять по маршруту в разной одежде. Водили его от площади Борьбы, по Божедомке и Самотечной до Садового кольца. Поначалу разузнали время выезда, потом выясняли маршрут.
– Полмесяца – это немало, – удовлетворился ответом Сафрон. – На север Москвы он мотался из Фонда только раз в неделю?
– По вторникам.
– Стало быть, завтра – в пятницу – он, как тот курьерский, проедет обычным маршрутом мимо бульвара по Самотечной?
Беспалый боднул раскаленный воздух чубатой головой:
– Отвечаю! Ну, разве что поломается или еще какая напасть случится.
– Надеюсь, не случится…
Они приехали в этот район час назад и не спеша прохаживались по улицам, снова и снова раскладывая завтрашнее дело по полочкам. Прошвырнулись мимо точек, где будут поджидать сигнала разбитые попарно кореша. Поглазели на тот отрезок тротуара вдоль больших окон галантерейного магазина, где Валька Неукладов должен встретить броневик гранатами. Проверили улочки и переулки, по которым предстоит смываться по завершении дела.
Район им понравился безлюдной тишиной, обилием зелени и кривыми переулками. Их здесь была целая прорва! Адриановский, несколько номерных Самотечных, Волконских, Лаврских, Троицких; четыре Мещанских улицы, мало отличавшихся размерами от переулков.
Прохожие здесь почти не встречались. А те, что изредка появлялись, ни за что бы не догадались, кто такие эти двое. Одеты они были прилично. Который постарше, держал в руках свернутую трубочкой газету, из нагрудного кармана его пиджака торчал краешек светлого платка. Младший был чисто выбрит и благоухал одеколоном. Разговаривали мужчины тихо, обсуждая свои, явно мирные, дела.
– Мы отлично подготовились, завтра вскроем эту жестянку, – уверенно заявил Беспалый.
На сей раз Дед Сафрон возражать не стал.
– Наш Штабист потрудился на славу, – согласился он. – Дельце проработано до мелочей, все расписано по секундам. Должно выгореть.
– Жаль, не было у меня такого Штабиста! Я бы и корешей сохранил, и делишек серьезных провернул бы с десяток. Озолотился бы!
– Штабист – это наша удача. Надобно его беречь.
– Он завтра с нами?
– Нет. Я запретил ему участвовать в этом деле – пусть посидит на хате, отдохнет.
Беспалый кивнул. Дед, щелкнув портсигаром, предложил напарнику папиросу. Свернув на узкую липовую аллею, остановились, закурили.
– Одно меня гложет, – выпустил Сафрон клуб дыма.
– Забыли чего?
– Нет. Я про новобранцев. Жиденькие они какие-то, неживые. Азарта я в их глазах не разглядел.
Не все, видать, нравилось в них и Беспалому. Однако делать из этого трагедию он не стал.
– Пооботрутся. Привыкнут, – заверил он. – Вояки все опосля фронта малость пришибленные на голову. Мой сосед через дорогу тоже чудным вернулся. До войны тихий был – не слыхать, не видать, а теперь каждый день скандалит и спину супружнице кожаным ремешком шлифует.
– Может, оно и так. Я на фронте не был – не знаю, – сказал Дед Сафрон. – Но чтобы не случилось запарки, пригляди за ними на первых порах.
– Это само собой! К каждому приставлю надежного кореша. И сам буду присматривать.
– Заметано…
