Глава шестнадцатая
Москва, Петровка 38; июль 1945 года
Всего в группе Старцева числилось семь оперативников. Трое из них – Ефим Баранец, Игнат Горшеня и Костя Ким – были молодыми людьми от двадцати одного до двадцати четырех лет. Прекрасный возраст с единственным недостатком: полное отсутствие жизненного и профессионального опыта. Более взрослый состав группы боролся с этим недостатком, пытался его вывести, как выводят хлоркой чернильное пятно на бумаге. Иногда получалось, но чаще природа протестовала, потому что накопление опыта и навыков требовало времени. И безусловного терпения педагогического состава.
Больше всего выдержки оказалось у Егорова. Саня Васильков тоже был непробиваемый, но мог преподать уроки по части стрельбы, выживания, маскировки, ориентированию на местности и прочих сопутствующих военной разведке штучек-дрючек. А по части угрозыска ему и самому впору было садиться за парту.
Егоров, когда выпадали свободные часы, не прочь был позаниматься с молодежью. Начинал он с того, что доставал из шкафа несколько папок, устраивался за своим рабочим столом, подзывал молодежь и говорил:
– Если хотите в чем-то разбираться, начните и обязательно разберетесь.
Заумная фраза действовала магически: молодые оперативники принимались слушать, к примеру, лекцию о том, почему жиганы первой статьей воровского закона запретили криминальным авторитетам работать в государственных структурах, поддерживая свое существование лишь «честным» воровским ремеслом. Или же почему до войны, чтобы стать вором в законе, соискатель не должен был иметь на своей совести чужих загубленных жизней, а после войны все вдруг встало с ног на голову…
Занятия с Егоровым всегда протекали интересно и живо. Он читал лекции без конспектов, а папки раскрывал лишь для того, чтобы привести конкретные примеры. Он все знал на память и мог так увлечь интересными рассказами, что молодые люди слушали, затаив дыхание. Иногда Егоров специально провоцировал их на обсуждения, горячие споры. И те с удовольствием поддавались на «провокации», а после, разгоряченные и уставшие, с неохотой расходились по домам.
* * *
Покуда опытные оперативники ездили в Котельники и разговаривали там с майором Сорокиным, в кабинете на Петровке оставались работать Игнат Горшеня и Костя Ким.
У каждого из них были свои, давно обозначенные обязанности. Будучи штатным фотографом оперативно-разыскной группы, Игнат просматривал отснятые пленки и выбирал для печати наиболее удачные кадры.
Костю чаще всего оставляли дежурить на телефоне. Это означало, что сотрудники группы, находясь на выезде в любой точке Москвы, могли позвонить ему и попросить исполнить какое-то срочное поручение. К примеру, сбегать в лабораторию за результатами экспертизы и зачитать их по телефону. Или заглянуть в архив для поиска нужных документов. Или же разыскать кого-то из вышестоящего начальства. Разнообразных поручений было превеликое множество, Костя всегда выполнял их с большим рвением, ощущая себя при деле. Но иногда ему приходилось сидеть в кабинете рядом с молчавшим телефонным аппаратом и скучать.
Рост у Кима был небольшим – чуть выше ста шестидесяти. Легкий, подвижный и спортивный, он обладал отличной реакцией, быстро бегал и хорошо стрелял. Несмотря на восточную внешность, родился и вырос он в Москве. Прекрасно знал многие районы города и некоторые криминальные районы, возле которых довелось пожить. Соображением бог тоже не обидел – среднюю московскую школу он окончил без троек. А после Центральной школы милиции в числе лучших выпускников был направлен служить в Московский уголовный розыск.
В этот день телефон молчал, но скучать Костя Ким не хотел. Это было нечестно. Товарищи в поте лица трудились, пытаясь помочь попавшему в беду Василькову, а ему предлагается протирать штаны на стуле в кабинете? Нет уж!
Расхаживая между рабочими столами, Ким попытался представить, где может скрываться напавшая на Таганский военкомат банда. В голову ничего не приходило. Не помогла и подробная карта Москвы, висевшая на стене между первым и вторым окном. На самом деле бандитское логово могло быть устроено где угодно. Хоть в дальнем Подмосковье, хоть в ближнем. Уголовный розыск с милицейскими подразделениями зачастую накрывал бандитские «малины» в самых неожиданных местах. Даже в непосредственной близости от центра столицы. Так что размышления возле пестрой московской карты стали напрасными.
Заложив руки за спину, Костя прошелся до двери, повернул обратно к окну…
Телефон упрямо молчал. Чаю не хотелось. Сидеть на стуле надоело.
Раскрыв створки одного из шкафов, Костя постоял, читая надписи на корешках пухлых папок. В них хранилась статистика, или, как говаривал Старцев, «справочный материал», порой здорово помогавший в работе.
К примеру, ограбления. Все, что было связано с грабежами, хранилось в нескольких папках. Каждая имела свое емкое и понятное название: «Ночные грабежи в составе групп», «Работают одиночки», «Грабежи в рабочих районах», «Нераскрытые»…
Папки с убийствами были собраны в отдельном шкафу. Для этого тяжкого преступления было слишком много поводов, а Уголовный кодекс квалифицировал убийства по большому количеству статей и пунктов. Поэтому сыщикам пришлось собрать более сотни подборок с различными названиями.
Полазав по шкафам, Костя нашел несколько папок, на корешках которых было словосочетание «вооруженный налет». Разложив их на своем рабочем столе, он уселся на стул и принялся читать…
* * *
Через полтора часа, ознакомившись с отобранным материалом и не найдя ничего похожего на штурм Таганского военкомата, Костя сложил папки и отодвинул их на край стола. В этот момент в кабинет шумно ввалился Горшеня:
– Привет! Что-то я проголодался в фотолаборатории. Пожевать ничего не хочешь? – Он тотчас наполнил большое пространство кабинета энергией и жизнью.
Ким поднялся из-за стола, сделал несколько наклонов вперед и в стороны. Потом сгреб со стола справочный материал и направился к шкафу.
– Аппетита нет.
– Что так?
– Не знаю. Жарко.
– Да, жара стоит – будь здоров! А я, пожалуй, съем пару сухарей и выпью кружечку чаю… – Игнат подхватил пустой чайник и исчез в коридоре.
Днем за кипятком все ходили в столовку, там стоял чугунный титан. Вечером и ночью бегали к дежурному по Управлению. У того на столе в каморке блестел медными боками старый австрийский примус «Phoebus», порой к нему выстраивалась целая очередь с чайниками.
Костя вернул папки на место и подошел к распахнутому окну, надеясь на приятный сквознячок. Но вместо него с улицы потянуло зноем, и Ким поспешил ретироваться в глубь кабинета, где ощущалась спасительная прохлада.
Оказавшись возле рабочего места Александра Василькова, он задержался. На столе, как и прежде, лежали вещдоки из Глотова переулка: пробитый пулей почти новый картуз из темной ткани, стреляные гильзы, окурки, чья-то пуговица, короткая записка на помятом клочке бумаги «Майор Сорокин». И полтора десятка обожженных листков, над которыми Александр Иванович работал вместе с Ефимом.
Все это Костя не раз рассматривал, а пуговицу изучил с помощью увеличительного стекла. Ничего интересного в ней не было. Усевшись на стул Василькова, Ким пододвинул к себе листы и принялся читать уцелевшие строчки списка – те, которые пощадило пламя и не окрасило в темный цвет…
– Абросимов Иван Демьянович, старший сержант, 1905 года рождения, код 331. Луценко Николай Николаевич, рядовой, 1911 года рождения, код 412. Якубовский Борис Моисеевич, рядовой, 1899 года рождения, код 312…
Над этим листом работал Васильков – Костя узнал его ровный аккуратный почерк. Не встретив ни одной знакомой фамилии и вообще ничего примечательного, он отложил первый лист и принялся за следующий, на котором, помимо огненных отметин, присутствовал пыльный след чьей-то обуви…
Через несколько минут вернулся Игнат:
– Готов кипяточек! Сейчас заварим чаек. – Он принялся возиться у небольшого кухонного стола в закутке, где хранились съестные припасы.
Как правило, припасы были скромные: хлеб, сухари, консервы, чай, сахар, лук и чеснок. После Победы с продуктами в московских магазинах стало полегче, иногда удавалось разжиться печеньем или пряниками.
Горшеня сопровождал болтовней каждое действие и не давал сосредоточиться.
– Ты с фотографиями закончил? – спросил Костя.
– Отпечатал первую сотню. Сохнут снимочки, – радостно доложил тот. – Сейчас чайку попью и займусь второй партией.
– Ничего интересного не нашел?
Тот пожал плечами:
– Что там найдешь? Я же после всех осмотров снимал…
Между тем Константин проверил второй лист, за ним третий, четвертый. Все они были исписаны рукой Александра Ивановича. А вот над пятым потрудился Баранец, почерк которого заметно отличался от васильковского. Буквы у него выходили разной высоты, подчас имели различный наклон; строчки плясали и в конце текста (если лист не был заранее разлинован) дружно уезжали к правому нижнему углу.
Как и все предыдущие, пятый лист прилично пострадал в огне. Один край, обгорев, лишился ровного угла, почернел, стал хрупким. Посередке зияла дырка с ровными краями, словно ее вырезали бритвой. Видать, прошило осколком гранаты.
На каждом из пострадавших листов можно было разобрать всего несколько фамилий. Видимо, по этой причине бандиты забрали только уцелевшую часть списка.
– Кулаковский Павел Кузьмич, лейтенант, 1918 года рождения, код 331. Дробыш Илья Захарович, ефрейтор, 1903 года рождения, код 222. Матвеев Михаил Фомич, рядовой… – разбирал каракули Баранца Костя.
Несколько фамилий в конце листа были безвозвратно утрачены. Ким хотел отложить в сторону и этот лист, так как ничего интересного не нашел, но взгляд зацепился за неширокую почерневшую границу, на которой поместилась бы целая строчка.
Строчка под чернотой действительно имелась – об этом свидетельствовали части некоторых букв, которые неуверенная рука Ефима выбросила из ровного ряда наверх.
Ким принялся рассматривать эти части…
На изучение ушло несколько минут. Порой возникал соблазн сбегать в кабинет экспертизы и попросить помощи там, но результат пришлось бы ждать довольно долго. Молодой лейтенант хотел получить его как можно скорее. А все потому, что ему удалось опознать три буквы из фамилии очередного военнослужащего. Насчет первых двух сомнений не возникало – заглавная «С» и строчная «о». Ближе к концу находилась то ли «н», то ли «и».
* * *
Когда Костя, вооружившись сразу двумя увеличительными стеклами, все-таки прочитал фамилию, имя, отчество и звание бывшего военнослужащего, сердце в его груди зашлось в бешеном ритме. От удачи он буквально потерял дар речи и с минуту сидел, не двигаясь, успокаивая дыхание.
В коридоре послышались шаги, стук трости и знакомые голоса.
– …не знаю, что с ним делать, мужики. Ума не приложу.
– Участкового озадачили, пусть выяснит его контакты. А там посмотрим…
– Ну да. Через денек наведаемся в Котельники еще раз, если Сорокин раньше не помрет от своего пьянства.
В кабинет шагнул Старцев. За ним появились Егоров и Бойко. Ким настороженно глядел на старших товарищей. Они поснимали пиджаки, убрали в ящики столов личное оружие, Старцев пощупал ладонью чайник и плеснул в кружку успевшую остыть воду.
Костя не удержался и выпалил:
– Как съездили, Иван Харитонович? В Котельниках тот Сорокин, которого мы ищем, или другой?
Жадно глотая воду, Старцев отмахнулся:
– И тот, и не тот.
– Как же это?
– Хрен его знает как. Служил в нашей дивизии начальником связи. Саня Васильков с группой ребят в сорок четвертом вытащил его из плена. А зачем он упомянул его в записке – непонятно. Не бандит, не мошенник. Даже все обвинения сняли и из лагеря отпустили. В общем, нет никакой криминальной связи, понимаешь? Разве что Саня зафиксировал Сорокина на клочке бумаги, чтоб потом отыскать и встретиться. Ну, как с бывшим сослуживцем, воевавшим в одном соединении.
– Не стал бы он просто так его фиксировать, Иван Харитонович, – твердо заявил Костя.
– Это почему же? – подивился тот.
– Да хотя бы потому, что память у него – будь здоров. И так не забыл бы.
Старцеву пришлось согласиться:
– Да, памятью его бог не обидел.
– В общем, товарищ майор, я нашел в списке еще одного Сорокина, – робко доложил Константин.
Старцев, Егоров и Бойко одновременно повернулись к Киму:
– В каком списке? В том, который составлял в военкомате Васильков? – уточнил Егоров.
– Да. Вот на этой странице.
Иван бережно принял листок, пробежал взглядом по фамилиям. И, не найдя, сердито переспросил:
– Ну и где?
– Последняя. Внизу, на черном подгоревшем краешке. – Ким подал увеличительное стекло. – Только в этом списке Сорокин уже не майор, а подполковник.
– Ого! – подивился Егоров. – Да ты делаешь успехи, Константин!
Тем временем Старцев склонился над опаленным листком и несколько долгих секунд изучал скрытую под чернотой строчку.
– Господи, ну и почерк, – пробормотал он. – Баранец, что ли, потрудился?
– Его рука, – подтвердил Ким.
– Да… все верно… Сорокин. Семен. Прохорович. Подполковник, – медленно, слово за словом, прочитал Иван Харитонович. Выпрямившись и расплывшись в довольной улыбке, он по-отечески приобнял Кима: – Порадовал, парень, порадовал. Если так пойдет и дальше, придется вместо тебя на телефон сажать кого-то другого. Меня, например. Или Васю Егорова…
Сыщики сгрудились вокруг стола. Каждый хотел посмотреть на край обожженного листа и самолично с помощью лупы прочитать фамилию «Сорокин».
Старцев между тем сделался серьезным:
– Так, братцы-товарищи, бьем тревогу и во все концы отправляем запросы на подполковника Сорокина Семена Прохоровича.
* * *
И снова начал раскручиваться маховик под магическим названием «Личный контроль Наркома НКВД». Старцев, Егоров и Бойко насели на телефон, и во все причастные к расследованию инстанции полетели запросы на внезапно повышенного в звании Сорокина. Дежурные офицеры по военному комиссариату Москвы, Московской области, Наркомату обороны передавали срочные телефонограммы прямому начальству; те в свою очередь организовывали срочные поиски. Специалисты из паспортных столов перелопачивали свои архивы.
В Центральный паспортный стол послали Костю Кима, так как в штате этой гражданской организации фельдъегерской связи и посыльных офицеров не числилось.
Уже через час на Петровку поступила первая информация.
– Да-да, диктуйте! – кричал в трубку Олесь Бойко, разговаривая с полковником из Наркомата обороны. И, повторяя за ним каждое слово, записывал в блокнот: – Сорокин Семен Прохорович, 1914 года рождения. Родился в Москве, окончил школу номер…
В другое время и при других обстоятельствах полковник послал бы несчастного капитана куда подальше, но из-за плеча оперативника выглядывала тень всесильного наркома НКВД. И полковник старался. Очень старался.
Пока Олесь сидел на телефоне, в дверь кабинета постучал дежурный офицер по Управлению.
– Т-с-с, – прошипел Старцев и шепотом приказал: – Что там у тебя? Тащи сюда!
Дежурный на цыпочках прошел между столами и вручил запечатанный пакет:
– Вам. Посыльный привез из Московского городского военкомата…
В пакете оказалась копия перечня документов, собранных в личном деле подполковника Сорокина. И пояснительная записка, в которой говорилось, что перечень – единственный оставшийся документ, связанный с Сорокиным. Само «личное дело» офицера, как бывшего осужденного, было отправлено, согласно приказу Наркомата внутренних дел, в Таганский районный военкомат.
– А из военкомата оно исчезло вместе с сотнями других «дел», – заключил Иван Харитонович, изучив присланный пакет.
Ситуация потихоньку прояснялась. Довольно скоро сыщики поняли, что из-за дерзкого налета банды в военных комиссариатах сведений по Сорокину не осталось. Вся надежда была на Наркомат обороны, где каким-то непостижимым образом завалялись некоторые документы на разыскиваемого человека.
– Олесь, затребуй копии всех бумаг! – напомнил Егоров, когда тот заканчивал долгий телефонный разговор с полковником.
Положив трубку, Бойко промокнул платком вспотевший лоб, присел на стул, что-то подправил карандашом в записях и принялся читать…
* * *
Первым делом Старцев поинтересовался:
– А вот скажите мне, откуда у них вообще появились данные на Сорокина, если его «личное дело» после демобилизации хранилось в военкомате?
– Перед демобилизацией подполковник Сорокин занимал довольно высокую должность начальника оперативного отдела штаба корпуса, – пояснил говоривший с полковником Олесь. – Само собой, имел допуск к документам с грифом «Совершенно секретно». На всех подобных офицеров в Наркомате обороны заведена отдельная картотека из копий биографии, характеристик с мест службы, рапортов, наградных листов.
– Вот оно что! Грамотное решение, – кивнул Иван Харитонович. – Читай, мы все внимание…
Интересные факты из карьеры Семена Прохоровича Сорокина стали всплывать еще до того, как в Управление уголовного розыска прибыли копии документов из Наркомата обороны. Более всего сыщиков воодушевило известие о том, что Сорокин пересекался на фронте с Васильковым. Он просто не мог с ним не пересечься, так как в сорок четвертом году его назначили помощником начальника штаба в ту дивизию, где Александр командовал разведротой. В тот период Сорокин как раз носил майорские погоны.
– Вы только подумайте, братцы-товарищи! – всплеснул руками Старцев. – При мне в дивизии не служило ни одного майора Сорокина. А с сорок четвертого года появилось сразу два!..
Однако особой радостью для сотрудников оперативно-разыскной группы стало прибытие посыльного из Наркомата обороны, который доставил им пакет со всеми копиями документов Семена Прохоровича Сорокина.
– Послушайте, да он еще в училище чистил карманы и вел себя как самый мерзкий тип! – воскликнул Бойко, знакомясь с одной из первых характеристик.
– Что там? – оторвался от своей порции бумаг Егоров.
– После школы, в тридцать втором году, он поступил в 1-ю Советскую объединенную военную школу РККА имени ВЦИК.
– Постой… это же нынешнее Московское пехотное училище имени Верховного Совета?
– Все верно, ее переименовали в тридцать восьмом году. Так вот, на последнем курсе он украл у товарища небольшую денежную сумму. Какую именно, в характеристике не указано. Далее написано следующее: «На общем собрании курсантов Сорокин был исключен из членов ВЛКСМ. Однако, учитывая полное раскаяние, а также ввиду того, что до выпускных экзаменов оставалось менее трех недель, руководство военной школы не стало отчислять Сорокина. Таким образом, в тридцать пятом году Сорокин С. П. стал лейтенантом и отправился служить в 1-й стрелковый корпус, находящийся в составе Ленинградского военного округа». На этом характеристика школы РККА заканчивается. Дата, две подписи, печать.
– Следующая характеристика у меня, – зашелестел скрепленными листами Иван Харитонович. – «Ленинградский военный округ. 16-я стрелковая дивизия, 48-й стрелковый полк, расквартированный в городе Старая Русса. В октябре тридцать седьмого года сотрудниками Особого отдела ГУГБ НКВД СССР была раскрыта серия хищений с военных вещевых складов, расположенных при гарнизоне города Старая Русса. В результате следственных действий установлено…» – пропуская не имеющую отношения к Сорокину информацию, Старцев водил пальцем по строчкам и что-то бубнил. Отыскав нужное, вновь принялся читать вслух: – «…Ввиду искреннего раскаяния и возмещения ущерба старшие лейтенанты Сорокин и Абрамян освобождены от уголовной ответственности. Обоим объявлен строгий выговор с занесением в личное дело».
– Дважды увернулся от наказания, – качнул головой Олесь Бойко. – Вот такой безнаказанностью и взращивают отборных сволочей.
– По крайней мере, становится понятно, что это тот Сорокин, на которого указал Саня, – воодушевился Егоров.
Старцев согласился:
– Да, это единственное, что в этой ситуации радует. У тебя есть что-нибудь интересное?
– С избытком.
– Давай.
– Значит, так… «В октябре сорок первого года капитан Сорокин подозревался в махинациях при разгрузке эшелона с продовольствием. Из-за скоротечного отступления частей Красной Армии, паники и общей неразберихи полноценного расследования преступления провести не удалось…» А дальше, товарищи, еще интереснее.
– Не томи, Вася! – поторопил Олесь.
– «В январе сорок второго года капитан Сорокин приказал остаткам своего батальона сдать позиции и отступить. За проявленную трусость его осудили и направили в штрафной батальон. Через два месяца он был ранен в бою. После излечения Сорокин С. П. реабилитирован и возвращен на фронт в должности командира батальона».
Матюгнувшись, Старцев чиркнул спичкой, но в сердцах сломал ее. Наконец, прикурив, процедил сквозь зубы:
– Ты смотри, а?! Такая дрянь и доросла до комбата! Это куда же командование смотрело? У них же были на руках все эти бумаженции!
Егоров спокойно парировал:
– Видать, не хватало кадровых офицеров, если в конце сорок третьего года Сорокин стал майором, а через год прибыл в вашу дивизию на должность помощника начальника штаба.
– Ага, дошли до главного. – Иван дымил у окна, как неисправный паровоз. – Вот, значит, откуда его знал Александр. Ну, и что он натворил в нашей дивизии?
– Про службу в ней здесь ничего примечательного нет. Обеспечивал, организовывал, помогал… В общем, был примерным старшим офицером. Более того, за два месяца до окончания войны его перебросили в корпус на должность начальника оперативного отдела штаба, где он благополучно получил звание «подполковник».
Швырнув окурок в жестяную банку, Иван поднял к потолку указательный палец:
– Вот!
– Что «вот»? – не понял Егоров.
– Вот почему Сашка написал в записке «Майор Сорокин», а не «подполковник»! Он запомнил его майором, а о повышении в звании не знал.
Олесь наморщил лоб, а Василий подался вперед:
– Так. И что ты хочешь сказать?
– Я почти на сто процентов уверен, что этот гад после демобилизации связался с бандитами и Саня во время перестрелки узнал его. А узнав, кинулся писать нам записку.
– И не успел ее дописать, потому что рядом взорвалась граната, – закончил его мысль Егоров. – Верно?
– Именно!
– Ну, пока что, мужики, это самая стройная и логичная версия, которую мы с вами вывели, – развел руками Олесь.
– И мне она больше по нраву, чем непонятная версия со спивающимся сторожем продуктового магазина, – поддержал Василий.
– Сторож к этой истории отношения не имеет. А что, кстати, с адресом? – вдруг озаботился Старцев. – Вы где-нибудь встречали московский адрес нужного Сорокина?..
Троица бросилась заново перелопачивать бумаги…
– Ничего.
– И у меня пусто.
– В характеристике из военной школы и подавно этого не будет, – приуныл Иван.
В кабинете стало тихо. Мысли сыщиков перестраивались с одной задачи на другую.
Дверь распахнулась, в кабинет почти неслышно вошла молодежь – Горшеня и Ким. Первый нес в руках толстую пачку просушенных фотоснимков, второй держал руки в карманах.
Егоров и Бойко не отреагировали на их появление. Старцев лишь скользнул взглядом по пачке свежих фотографий и принялся дальше покручивать свою трость.
Костя нерешительно положил на стол небольшой сложенный пополам листок.
– Вот, – тихо сказал он.
– Что это?
– Дали в Центральном паспортном столе. Извините, Иван Харитонович, но там о Семене Прохоровиче Сорокине больше никаких данных нет. Только московский адрес.
Развернув листок, Старцев пробежал его взглядом и растянул лицо в широченной улыбке:
– Живем, ребята! Молодец!
И снова Ким оказался в объятиях начальства. Похвалив его за отличную работу, Иван Харитонович скомандовал:
– Едем! Берем оружие и едем!
– А я? – жалостливо смотрел им вслед юный Костя. – Мне можно с вами?
Проходя мимо, Егоров похлопал его по плечу:
– Ну ты же знаешь, что в наших «эмках» всего три места. Не на коленях же тебе ехать.
– Так что же, мне опять на телефон?..
Старцев остановился в дверях:
– Костя, ты пиво пьешь?
– Нет.
– И правильно. Успеешь еще пристраститься. Тогда с каждого из нас по порции пломбира…
