Глава десятая

К середине сорок четвертого немец отступал по всем фронтам. А Красную Армию, поднаторевшую в боях и получавшую от союзников неплохую поддержку в виде вооружения, боеприпасов, продовольствия, медикаментов и прочего, остановить было уже невозможно. Наступал и 1-й Белорусский фронт, однако скорость его продвижения на запад выходила неравномерной – кое-где немецкие части проваливались и стремительно отступали, а где-то оказывали упорное сопротивление.

Дойдя с боями до Вислы, стрелковая дивизия, в которой командовал разведкой Васильков, организовала переправу в районе местечка Подгорц. Поначалу дело шло туго: двое суток передовые подразделения штурмовали русло, а немецкая артиллерия раз за разом точным огнем отбрасывала их назад. Пришлось окружным путем отправлять в тыл противника усиленную стрелковой ротой разведку. Батарея была обнаружена, успешно подавлена, и дело пошло резвее.

На четвертый день восемьдесят процентов личного состава дивизии переправились на западный берег. Наступил черед последних технических и вспомогательных подразделений…

Около шести утра по рокаде вдоль восточного берега Вислы ехали два американских автомобиля: юркий «Виллис» и армейская «полуторка» – Ford G8T, в металлическом кузове которой покоилось разнообразное связное оборудование. В «Виллисе» рядом с водителем сидел чубатый старлей с автоматом; позади на узком и жестком диванчике в одиночестве подпрыгивал на кочках майор Сорокин.

Ехали по занятой советскими войсками территории. Опасаться было нечего – восточный берег Вислы вот уже пять дней как был очищен от гитлеровских полчищ. Демонтировав со старых позиций последнее имущество – генераторы, телефоны, провода, радиостанции, – бойцы спешили к наведенной переправе. Оставалось проскочить лесок, обогнуть излучину реки и выкатиться к пологому берегу, поросшему камышом.

За излучиной по-над песчаным дном бурлила стремнина с неглубоким, около полуметра, бродом. Ну а там – на западном берегу – кипела прифронтовая жизнь: обустраивались новые позиции для пехоты и артиллерии, тыловики и обеспечение подвозили топливо, боеприпасы и харчи, медики разворачивали свои палатки…

Холодную ночь связисты провели в переездах и заботах, поспать не вышло ни минуты. Глаза закрывались сами собой. «Вот переправимся, проверю связь в штабе дивизии, чтобы не злить начштаба, наверну банку тушенки и завалюсь в палатке спать», – мечтал Сорокин, вцепившись в спинку переднего сиденья.

Когда из прилегавших к рокаде кустов застрекотали очереди, сонливость враз испарилась.

Несколько пуль просвистели прямо над головой. Грузовик вильнул вправо и, затрещав кустами, остановился.

Водила «Виллиса» крутанул рулем, дал газу. Взревев мотором, машинка с открытым верхом пропахала колесами по песчаному грунту и пошла юзом. Старлей пальнул в никуда длинной очередью, не удержался и вылетел через борт.

Тут же рядом бухнули две гранаты. Мотор захлебнулся, «Виллис» проехал по инерции с десяток метров и встал. Уткнувшись лбом в руль, водитель не шевелился. По его шее под гимнастерку стекали струйки крови.

Сорокин потащил было из кобуры пистолет, но застыл, заметив, как из лесочка к машине бегут одетые в камуфляж гитлеровцы.

Майора колотил сильнейший озноб. Причиной тому была быстро остывавшая Висла, через которую пришлось идти вброд по самую грудь. А также лютый страх перед неизвестностью.

Да, он не знал, что с ним будет дальше. В боях на передовой Сорокин участвовал лишь в первый год войны, когда молодым старлеем обеспечивал связь штаба полка с батальонами. Потом, продвинувшись по службе, перешел в дивизию и передовую только слышал, как далекую канонаду. Штаб дивизии всегда располагался на значительном удалении от линии соприкосновения – километр-полтора, а бывало, и дальше. В общем, оружие свое – штатный «ТТ» – он доставал из кобуры крайне редко, только когда вспоминал, что его надо бы почистить. Потому и вояка из него был еще тот.

В немецкий тыл он плелся в середине растянувшейся метров на тридцать колонны. Шестеро немцев во главе с командиром – впереди. И шестеро – сзади.

Фуражка с головы слетела. Оружие, документы, ремень с портупеей отобрали, руки накрепко связали за спиной, а рот заткнули пилоткой погибшего шофера. Весь грязный, промокший. И еле живой от свалившейся на него трагедии.

«Вот и поспал в палатке, – сокрушался майор. – Как же я так сплоховал? Зачем потерял бдительность? Напрасно. И нет мне за это прощения. Война-то еще не кончилась…»

Подразделение немецкой разведки из двенадцати человек, ведомых обер-лейтенантом вермахта, успешно разминулось с передовыми частями Красной Армии и прибыло в расположение пехотного корпуса. Сам корпус оборудовал позиции в пятнадцати километрах к западу от Вислы, а его штаб был расквартирован еще дальше, в небольшом польском городке Зволень.

Сорокина подвели к штабу и представили сухощавому полковнику. Тот презрительно осмотрел пленного советского офицера в промокшей и грязной форме, полистал его документы. И распорядился посадить под охрану до прибытия переводчика.

Сергей Игнатьевич немного понимал немецкий – когда-то изучал в школе и в военном училище. Последняя фраза, сказанная полковником, прозвучала сродни приговору.

«Судя по документам, это не командир и не офицер штаба. Это майор технической службы, – недовольно сказал он. – Если ничего не знает или откажется говорить – отправьте его в концентрационный лагерь…»

О нападении на грузовик и «Виллис» службы связи командование дивизии узнало через несколько часов. Начальник штаба, как всегда, высказал претензии к телефонной связи, послал за Сорокиным, а найти его не смогли. Кинулись на восточный берег. Недалеко от переправы наткнулись на два поврежденных автомобиля и четыре трупа. Майора Сорокина среди погибших не обнаружили.

Комдив поставил на ноги все управление дивизии, ведь Сорокин знал секретные частоты и временные интервалы, используемые штабами соединений и частей. К делу немедленно подключился Особый отдел армии.

В общем, через час Васильков с командой своих разведчиков, невзирая на стоявшее в зените солнце, отправился за линию фронта на поиски пропавшего майора. Приказ был предельно лаконичным: найти и вернуть в дивизию начальника связи. А старший особист вполголоса добавил:

– Живым или мертвым…

Пришлось изрядно поднапрячься, ведь в обычном порядке нейтральную полосу пересекали ночью. А тут подзастряли, вдыхая ароматы гниющей плоти…

Да, на войне случалось и такое, когда у санитаров с похоронными командами не было возможности исполнить свой служебный долг. Иногда они вообще не могли выйти на нейтралку.

Всякий с годок повоевавший знал о существовании неписаных, но строгих правил: не стрелять по медикам, гробовщикам, водоносам, по тем, кто справляет естественную нужду. Правила эти появлялись не из жалости к врагу, а из опасения вызвать огонь противника в аналогичной ситуации. Но ежели заводилась в немецких окопах гнида, все негласные договоренности летели в тартарары. Не даст, гадина, и головы поднять. Наши лупили в ответ. И тогда на нейтральной полосе начинался форменный кошмар: сначала стоны и крики раненых на русском и немецком, а потом гниющие трупы…

Но в тот раз разведгруппе повезло – посидели на полосе часа три. А потом помогли соседи-авиаторы. Пока, лежа на опушке леса, Васильков изучал с помощью бинокля диспозицию, над головой прошли разомкнутым строем эскадрильи бомбардировщиков под прикрытием двух звеньев истребителей. Спустя пару минут на немецкие окопы посыпались авиационные бомбы.

Воспользовавшись внезапной атакой с воздуха, разведчики перемахнули нейтралку и исчезли в ближайшем овражке…