Здесь необходимо указать различие, которое слишком часто игнорируется. Коллективизация означает ведение общих дел человечества под общим контролем, ответственным перед всем обществом. Она означает подавление любого самоуправства как в социальных и экономических делах, так и в международных. Она означает откровенное уничтожение погони за наживой и любых способов, с помощью которых люди ухитряются паразитировать на своих собратьях. Это практическая реализация братства людей через общий контроль. Она означает все это, но и не более того.

Необходимую природу этого контроля, способы его достижения и поддержания еще предстоит обсудить.

Ранние формы социализма были попытками разработать и опробовать коллективистские системы. Но с появлением марксизма большая идея коллективизма переплелась с меньшей, с вечным конфликтом людей в любой нерегулируемой социальной системе, людей, стремящихся взять верх друг над другом. Так продолжалось на протяжении веков. Богачи, властители более умные и жадные до наживы прибирали все к рукам и выжимали пот, угнетали, порабощали, покупали и разоряли менее умных, менее жадных и неосторожных. Имущие в каждом поколении всегда брали верх над неимущими, а неимущие всегда негодовали на свои лишения и нужду.

Так оно есть, так всегда велось в неколлективизи-рованном мире. Горький крик экспроприированного человека эхом отдается в веках, начиная с Древнего Египта и еврейских пророков, осуждающих тех, кто перемалывает бедных в жерновах. В иные времена неимущие бывали так необразованны, так беспомощны среди поделивших их более успешных собратьев, что социальные волнения были невозможны, но всякий раз, когда получали развитие труд на плантациях или на фабриках, скопление людей в портовых городах, расформирование армий, голод и тому подобные явления, объединяющие массы одинаково угнетенных людей, их индивидуальные обиды сливались воедино и становились общим негодованием. Обнажались страдания, лежавшие в основе человеческого общества. На имущих обрушивалась месть негодующего бунта.

Заметим, что эти восстания неимущих на протяжении веков могли быть и очень разрушительными, но никогда не могли внести никаких фундаментальных изменений в старую-престарую историю о победителях и побежденных. Иногда неимущие могли напугать имущих или иным образом подтолкнуть их к более пристойному поведению. Зачастую неимущие находили Защитника, который приходил к власти на их обидах. И тогда горели скирды и поместья. Аристократов гильотинировали, а их головы напоказ несли на пиках. Такие бури проходили, а когда они проходили, простая практичность обеспечивала возвращение старых порядков; приходили новые люди, но оставалось старое неравенство. Возврат был неизбежным, с незначительными вариациями на фасаде и во фразеологии, согласно основам неколлективного социального порядка.

Следует отметить, что в спонтанной борьбе за человеческую жизнь на протяжении столетий доминирования конницы и пехоты эти непрестанные бунты неудачников против победителей ни разу не привели к какому-либо стойкому улучшению общей участи или сильному изменению черт человеческого сообщества. Ни разу.

Неимущим никогда не хватало разума и способностей, а имущим – совести, чтобы навсегда изменить правила игры. Восстания рабов, крестьянские восстания, восстания пролетариата всегда были приступами ярости, острыми социальными лихорадками, которые проходили, как тучи. Факт остается фактом: история не дает оснований предполагать, что у неимущих, рассматриваемых в целом, имеются какие-либо резервы руководящих и управленческих способностей и бескорыстной преданности, превосходящие резервы более успешных классов. Нет никаких оснований считать их лучше в моральном и интеллектуальном планах.

Многим потенциально способным людям может не хватать образования и возможностей. Они не изначально неполноценны, но при всем том они своего рода калеки, недееспособные и стреноженные. Они не без порчи. Многие особо одаренные люди могут не «преуспеть» в суетливом, конкурентном, стяжательском мире и скатиться в нищету и в растерянный, ограниченный образ жизни простых людей, но и это исключения. Идея «правильно мыслящего» пролетариата, готового взять все в свои руки, – пустая мечта.

По мере того, как коллективистская идея развивалась из первоначальных положений социализма, более здравомыслящие мыслители видели это вековое взаимоожесточение имущих и неимущих как часть, как наиболее горестную часть, но все же только часть огромной потери человеческих ресурсов, которую повлекла за собой их беспорядочная эксплуатация. В свете текущих событий они все яснее и яснее осознают, что необходимость и возможность остановить это расточительство путем всеобщей коллективизации становится не только все более возможной, но и настоятельной. У них нет иллюзий относительно образования и освобождения, необходимых для достижения этой цели. Они движимы не столько моральными побуждениями, сентиментальной жалостью, достойными восхищения, но тщетными, сколько сильной интеллектуальной рассерженностью на жизнь в дурацкой и разрушительной системе. Они революционеры не потому, что нынешний образ жизни – суровый и тиранический, а потому, что он сверху донизу крайне глуп.

Но на пути социалистического продвижения к коллективизации и к научному поиску облика компетентной руководящей организации мировыми делами вклинивается неуклюжая инициатива марксизма с его догмой классовой войны, которая сделала больше для искажения и стерилизации человеческой доброй воли, чем любое другое неправильное представление о реальности, когда-либо сводившее на нет человеческие усилия.

Маркс смотрел на мир сквозь туман огромного честолюбия. Он был погружен в современные ему идеологии и потому разделял преобладающее социалистическое стремление к коллективизации. Но пока его более здравомыслящие современники размышляли над средствами и результатами, он перескочил от очень несовершенного понимания тред-юнионистского движения в Англии к самым диким обобщениям о социальном процессе. Он изобрел и противопоставил два фантома. Одним из них был Капиталистический строй, другим – Пролетарский.

На земле никогда не было ничего, что можно было бы по праву назвать Капиталистической СИСТЕМОЙ. В мире со всей очевидностью наблюдалось полное отсутствие системы. Социалисты видели свой путь в том, чтобы открыть и утвердить мировую систему.

Имущие нашей эпохи были и остаются фантастически разнородным скопищем тех, кто унаследовал или получил свои власть и влияние самыми разнообразными средствами и методами. У них не было и нет ничего даже от межродовой социальной солидарности феодальной аристократии или индийской касты. Но Маркс, вглядываясь скорей в глубины своего сознания, чем в какую-либо конкретную реальность, развил и поставил справа свою чудовищную «Систему». Затем ровно напротив нее, слева, все так же пристально вглядываясь в тот же вакуум, он поставил открытых им пролетариев, неуклонно эксплуатируемых и становящихся классово сознательными. В реальности пролетарии были так же бесконечно разнообразны, как и люди на вершине жизни; в реальности, но не в сознании коммунистического провидца. Там они быстро консолидировались.

Вот так, пока другие трудились над гигантской проблемой коллективизации, Маркс нашел свой почти детский по простоте рецепт. Нужно только объяснить рабочим, что их грабит и порабощает порочная «Капиталистическая система», придуманная «буржуазией». Им нужно только «объединиться»; им «нечего терять, кроме своих цепей». Порочная капиталистическая система должна была быть свергнута, с ликвидацией, в роде возмездия, «капиталистов» вообще и «буржуазии» в частности. И тогда наступит тысячелетие под исключительным контролем рабочих, который Ленин позже сжато и сверх-теологически загадочно назвал «диктатурой пролетариата». Пролетариям не нужно ничему учиться, ничего планировать; они правы и добры от природы; они просто «возьмут верх». Бесконечно разнообразная зависть, ненависть и возмущение неимущих должны слиться в могучее творческое движение. Вся добродетель – в них; все зло – в тех, кто их превзошел. Одно хорошо было в этой новой доктрине классовой войны: она прививала рабочим столь необходимое чувство братства, но она же уравновешивала его отрицанием – внушением классовой ненависти. Так началась великая пропаганда классовой войны с чудовищными передергиваниями очевидных фактов. Коллективизацию не придется организовывать: она возникнет волшебным образом, когда инкуб Капитализма и эти раздражающие нас преуспевшие люди будут отторгнуты от великой пролетарской души.

Маркс был человеком неспособным в денежных делах, вечно преследуемым просроченными счетами. Более того, он питал нелепую тягу к аристократии. Следствием было то, что он мечтал о прекрасной жизни Средневековья, как будто он был еще одним Бэллоком, и сосредоточил свою враждебность на «буржуазии», которую он сделал ответственной за все те великие разрушительные силы в человеческом обществе, которые мы рассмотрели. Лорд Бэкон, Карл Второй и Королевское общество, такие люди, как, например, Кавендиш, Джоуль и Уатт, – все стали «буржуазией» в его воспаленном воображении. «В течение своего почти столетнего правления, – писал он в «Коммунистическом манифесте», – буржуазия создала более мощные, более грандиозные производственные силы, чем все предыдущие поколения, вместе взятые. Какие более ранние поколения имели хотя бы отдаленное представление о том, что такие производительные силы дремлют в утробе закрепощенного труда?»

«Утробы объединенного труда»! (Боже, что за фраза!) Промышленная революция, которая была следствием механической революции, рассматривается как ее причина. Можно ли еще более запутать факты?

И еще: «…буржуазный строй уже не в состоянии справиться с тем изобилием богатства, которое он создает. Как буржуазия преодолевает эти кризисы? С одной стороны, принудительным уничтожением некоторого количества производительных сил, с другой – завоеванием новых рынков и более основательной эксплуатацией старых. С какими результатами? Это приводит к тому, что открывается путь к более широким и более катастрофическим кризисам и что способность предотвращать такие кризисы уменьшается.

Оружие (ОРУЖИЕ! Как этот оседлый господин с огромной бородой обожал военные образы!), с помощью которого буржуазия свергла феодализм, теперь обращено против самой буржуазии.

Но буржуазия не только выковала оружие, которое убьет ее, но и породила людей, которые будут использовать это оружие, – современных рабочих, пролетариев.

И вот они вам, с серпом и молотом в руках, с выпяченной грудью, гордые, величественные, повелительные, в Манифесте. Но пойдите и сами поищите их на улицах. Поезжайте и посмотрите на них в России.

Даже для 1848 года это не интеллектуальный социальный анализ. Это излияние человека с определенным видением, некритичного к собственным подсознательным предрассудкам, но достаточно проницательного, чтобы понять, насколько велика движущая сила ненависти и комплекса неполноценности. Достаточно проницательный, чтобы использовать ненависть, и достаточно полный горечи, чтобы ненавидеть. Просто прочтите Коммунистический Манифест и подумайте, кто мог бы разделить эту ненависть или даже полностью взять на вооружение, если бы Маркс не был сыном раввина. Поставьте «евреи» вместо буржуазии, и Манифест предстанет чисто нацистским учением разлива 1933–1938 годов.

Разобранная таким образом до самой сути первичная ложность марксистских положений очевидна. Но одна из странных общих слабостей человеческого ума состоит в том, чтобы быть некритичным к первичным положениям и препятствовать любому исследованию их обоснованности, развивая вторичное, топя в технических деталях и общепринятых формулах. Большинство наших систем верований покоится на прогнивших основах, и в основном эти основы провозглашаются священными, чтобы уберечь их от покушений. Они становятся догмами в своего рода святая святых. Сказать: «Но это же чепуха!» – до ужаса невежливо. Защитники всех догматических религий впадают в ярость и негодование, когда кто-нибудь касается абсурдности их основ. Особенно если кто-то смеется. Это богохульство.

Это уклонение от фундаментальной критики является одной из величайших опасностей для любого общечеловеческого понимания. Марксизм не является исключением из общей тенденции. Капиталистическая система должна быть для марксистов реальной системой, буржуазия – организованным заговором против рабочих… И каждый человеческий конфликт везде и всюду должен быть аспектом классовой войны, иначе они не станут говорить с вами, не станут вас слушать. Ни разу не было предпринято попытки ответить на те простые вопросы, о которых я говорил в течение трети века. Все, что не на их языке, стекает с их сознания, как вода со спины утки. Даже Ленин, самый тонкий ум в коммунистической истории, не избежал этой ловушки, и когда я разговаривал с ним в Москве в 1920 году, он, казалось, был совершенно не в состоянии понять, что жестокий конфликт, происходящий в Ирландии между католическими националистами и протестантским гарнизоном, – вовсе не священное в его понимании восстание пролетариата во всю мощь.

Сегодня есть довольно много писателей, и среди них люди науки, которые вроде бы должны лучше соображать… писателей, торжественно разрабатывающих псевдофилософию науки и общества на глубоко захороненных, но совершенно нелепых основах, заложенных Марксом. Месяц за месяцем трудолюбивый Левый книжный клуб подпитывает новым томом умы своих приверженцев, чтобы поддержать их мыслительные устои и привить их от заразного влияния неортодоксальной литературы. Партийный Указатель запрещенных книг, несомненно, последует. Выдающиеся профессора с торжественным восторгом от собственной замечательной изобретательности читают лекции и даже выпускают серьезные на вид тома, посвященные превосходству марксистской физики и марксистских исследований над безымянной деятельностью человеческого разума. Им стараются не грубить, но трудно поверить, что они намеренно не дурачат сами себя. Или они чувствуют, что грядет коммунистическая революция, и делают все возможное, чтобы оправдать ее с прицелом на неизбежные кровавые дни?

Здесь я не могу подробно останавливаться на истории подъема и разложения марксизма в России. Она во всех деталях подтверждает мое утверждение о том, что идея классовой войны запутывает и искажает стремление мира к всемирному коллективизму. Это болезнь, лишающая сил космополитический социализм. Она в общих чертах повторяет общую историю каждого восстания неимущих с самого начала Истории. Россия в тени проявила огромную неэффективность и медленно сползла до России во мгле. Ее плеяда некомпетентных прорабов, управляющих, организаторов выработала сложнейшую систему самозащиты от критики. Они саботировали друг друга, интриговали друг против друга. Квинтэссенцию всего этого можно найти в книге Литтлпейджа «В поисках советского золота». И, как повелось с бунтами неимущих с самого начала Истории, восставшие массы пришли к культу героев. Появился неизбежный Защитник. Отвернувшись от царя, они через двадцать лет поклоняются Сталину, изначально довольно честному, неоригинальному, честолюбивому революционеру, пришедшему в итоге к жестокости ради самозащиты и вознесенному лестью до его нынешнего квазибожественного самодержавия. Цикл завершается, и мы видим, что и эта, как всякая другая чисто насильственная революция, ничего не изменила. Множество людей уничтожено, множество других заменили их, и Россия, кажется, возвращается к той точке, с которой она началась – к патриотическому абсолютизму сомнительной эффективности и неясных, неисчислимых целей. Сталин, я полагаю, честен и благожелателен в своих намерениях, он верит в коллективизм просто и ясно, он все еще находится под впечатлением, что делает хорошее дело для России и стран, находящихся в ее сфере влияния, и он самоуверенно нетерпим к критике или оппозиции. Его преемник может быть не столь бескорыстен.

Но я написал достаточно, чтобы понять, почему мы должны полностью отделить коллективизацию от классовой войны в наших умах. Не будем больше тратить время на зрелище марксиста, ставящего телегу перед лошадью и самого себя впрягающего. Мы должны выбросить из головы это пролетарское искажение и начать заново решать вопрос о том, как реализовать НОВЫЕ, НЕВИДАННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ МИРОВОЙ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ, открывшиеся миру за последние сто лет. Это новая история. Совсем другая история.

Мы, люди, сталкиваемся с гигантскими силами, которые либо полностью уничтожат наш вид, либо поднимут его на совершенно беспрецедентный уровень могущества и благополучия. Эти силы нужно контролировать, иначе мы будем уничтожены. Но, грамотно управляемые, они могут упразднить тяжелый труд, они могут упразднить бедность, они могут упразднить рабство и единственным верным способом сделать эти вещи ненужными. У классового военного коммунизма была возможность реализовать все это, но он не смог этого сделать. Он всего лишь заменил одну самодержавную Россию другой. Россия, как и весь остальной мир, по-прежнему сталкивается с проблемой компетентного управления коллективной системой. Она не разрешила ее.

Диктатура пролетариата нас подвела. Мы должны искать возможности контроля в других направлениях. Можно ли их найти?