В ту ночь Карли не пришла ночевать в мою комнату. К тому времени, когда я выходила из бара — вскоре после того, как узнала новость о Питере, — ее уже достаточно развезло от «Гиннесса» и «Пауэрс», чтобы не противиться сомнительному шарму Шона. Такие понятия, как свобода воли и личный выбор, были не чужды Карли, не говоря уже о Меган Козински, в которую она себя переплавила. Было очевидно, что она в состоянии сама решить, переспать ей с Шоном — таким же болтливым, потным и не очень здоровым, как она сама, — или нет. Ведь нельзя отрицать, что в то же время этот тип обладал неким грубоватым обаянием, ему свойственны были непринужденность, очевидный интеллект и умение ввернуть в речь красивый оборот. Я даже думать не хотела о том, что именно убедило Карли отправиться на ночь к Шону. Просто порадовалась, что матрас на полу остался пустовать и, следовательно, я могу спокойно спать до утра, не втыкая в уши беруши (очередное пополнение моего словарного запаса), купленные в тот же день в аптеке на Дейм-стрит.

Но уснуть оказалось нелегко. Признание Карли насчет Питера меня очень встревожило. Еще там, в пабе, я отвела ее в уголок и постаралась выудить какие-нибудь дополнительные сведения о брате.

— Поговорим об этом завтра, — отмахнулась Карли и в который уже раз протянула руку за сигаретой из моей пачки.

— Я должна знать сейчас. Питер в опасности?

— Месяц назад, когда я его там оставляла, он был в порядке… насколько это возможно для того, кто бросает вызов хунте.

— Что ты имеешь в виду? — настойчиво допытывалась я. — Как получилось, что вы с ним там встретились?

— Хватит на меня давить.

— Он мой брат. И он занимается опасными вещами в опасном месте.

— Ваш папаша за ним присмотрит, позаботится, чтобы сыночек не пострадал. Да и сам Питер очень неплох, ловко избегает ареста. Потому что знает, что если его схватят, то немедленно депортируют — этого хочет твой отец.

— Ты виделась с моим отцом?

— Не будь дурой. Я вообще-то не занимаюсь медным бизнесом и не имею дела с мудаками, которые поддерживают Пиночета и его грязную хунту.

— У отца там бизнес, только и всего.

— Давай-давай, защищай папочку.

— Я просто не делаю поспешных выводов, не имея доказательств…

— Ты у нас хорошая девочка, просто паинька.

Вот тогда я и выскочила из бара, ругая себя на чем свет стоит за то, что проглотила наживку и снова позволила себя раздразнить бывшей подруге, которую определила как манипулятора и даже опасного человека.

Диармуид, который слышал нашу перепалку, вышел за мной следом:

— Не слушай ее, все это чушь.

— Да, но многое из того, о чем она говорит, для меня очень важно. Я могу тебе доверять?

— Сама знаешь, что можешь.

Диармуид в самом деле был одним из тех редких людей, к которым я сразу же прониклась безотчетным доверием. Так что я отважилась и без купюр рассказала ему о моем брате в Чили и о том, что наш отец, возможно, замешан в нехорошие дела.

Вот его мысли по этому поводу:

— Теперь ты знаешь, что Меган, возможно, разыскивала твоего брата в Чили, чтобы выйти на тебя. Зачем она это делала, почему отправилась в такую даль, чтобы с тобой повидаться, почему она, возможно, должна была уносить ноги и из Чили, и из Франции, этого никто не скажет, кроме ее самой. Мой тебе совет: попробуй что-то разузнать у нее о брате, но в остальном, как говорится, не буди спящую собаку. И помолись, чтобы она сошлась с Шоном, а от тебя отстала. Должен тебе сказать, от нее так и разит опасностью, я сразу это почувствовал, хотя провел в ее обществе меньше часа. Можешь считать, что это поспешное и поверхностное суждение. Но честно, лучше держись от нее подальше.

Так вот, той ночью в комнате меня снова охватила нервная дрожь. Месяц назад, когда я его там оставляла, он был в порядке… насколько это возможно для того, кто бросает вызов хунте. Что, черт побери, Карли подразумевала и зачем таким садистски-будничным тоном болтала о том, что мой брат, возможно, в смертельной опасности? Вещи Карли были раскиданы по всей комнате. Я собрала их, упаковала, свернула ее спальный мешок и вместе с рюкзаком положила к двери. А когда проснулась — точнее, будто очнулась после нескольких часов скверного сна, — спустилась с ее пожитками вниз и негромко постучала в дверь Шона. Мне пришлось постучать трижды, прежде чем он отворил, дыхнув на меня застарелым перегаром.

— Чем могу быль полезен? — спросил он.

— Хочу запереться. Мне нужны мои ключи, они у Меган, — сказала я («Карли» уже готово было сорваться у меня с языка, но в последний момент я вспомнила про ее новое имя).

— Обожди, — попросил он, прикрывая дверь.

Через несколько секунд он снова открыл ее и вручил мне запасные ключи от входной двери и моей квартиры.

— А это я принесла ей. — И я протянула спальник и рюкзак.

У Шона округлились глаза, но он не успел сказать и слова — я улыбнулась и, махнув ему рукой, пошла к себе наверх.

Днем, когда я обедала в колледже, в зал влетела Карли.

— Ты что творишь? С какой стати выселяешь меня вот так? — с порога закричала она, заставив всех вокруг повернуться на громкий голос с американским акцентом.

— Не ори, — прошипела я.

— Ты учить меня будешь?

Карли плюхнулась на сиденье рядом со мной. Схватила мой стакан и одним глотком выпила почти наполовину.

— Я сама понимаю, я законченная дрянь, — прошептала она, и на ее лице внезапно промелькнула печаль.

— С того момента, как ты ворвалась в мою жизнь, ты ведешь себя отвратительно.

— Если извинюсь, это поможет?

— На мой этаж ты не вернешься. Да и кровать Шона по-любому удобнее, чем тонкий матрас на полу.

— С кроватью Шона не все так просто, есть одна фундаментальная проблема. И эта проблема — сам Шон.

— Ничего, ты приспособишься, я уверена.

— Ты меня ненавидишь, да?

— Мне нужны сведения о моем брате.

— С какого перепуга я тебе что-то стану рассказывать, ты же меня выгнала!

— Не на улицу, в доме ты осталась. Просто спишь в другой комнате. А причина, по которой ты должна мне рассказать про брата, заключается в том, что он мой брат.

Карли скривилась и закурила:

— Пусти меня снова к себе на пол…

— В обмен на Питера? Фиг тебе! — Мой ответ был похож на злобное кошачье шипенье.

Карли улыбнулась:

— Похоже, у нас то, что называют патовой ситуацией.

— Я не позволю себя шантажировать.

— И что же ты собираешься делать?

Я забрала вещи и пересела за другой стол. Разложив перед собой книги и тетрадки, я попыталась успокоиться, закурив сигарету. Не успела я сделать первую затяжку, как Карли снова уселась рядом со мной:

— Питер сам в первую ночь, когда мы переспали, рассказал мне, что ты в Тринити. На другое утро я попросила его дать твой адрес, сказала, что хочу тебе письмо написать.

— Ты спала с моим братом? — вскрикнула я, подумав: видно, Питер окончательно рехнулся и неспособен здраво рассуждать, когда речь идет о сексе.

— И я, и другие женщины, которые входили в нашу маленькую группу.

— Что еще за группа?

— El frente de liberaciуn revolucionaria, Революционный освободительный фронт. Подпольное движение, заявленная цель которого — свержение режима Пиночета. Мы понимали, что у нас нет ресурсов — ни военных, никаких других — для борьбы с хунтой. Но решили, что в наших силах превратить их жизнь в ад — разрушать узлы коммуникаций, взрывать в нерабочее время штаб-квартиры партии Пиночета, заваливая город фотографиями леваков, которые исчезли и либо где-то подвергаются пыткам, либо уже убиты.

— Но как ты оказалась в Сантьяго?

— Когда в Окленде стало совсем невмоготу, я сделала оттуда ноги, пока меня ни на чем таком не повязали. Ребята, с которыми я там подружилась, дали мне контакты своих друзей из Эль Френте. Ты не представляешь, сколько потов с меня сошло, пока я все разнюхала и вышла на них, потому что у них нет ни штаб-квартиры, ни офиса… ничего. К счастью, испанским я владею не так уж плохо, а в какой-то момент просто повезло забрести в Сантьяго в один бар в квартале Эль Химинео. Я прямо так и заявила бармену, что ищу человека по прозвищу Эль Капитан. Естественно, парнишка решил, что я из ЦРУ или какой-то американской разведки, работающей на хунту. И сказал, чтобы я зашла попозже вечером, Эль Капитан со мной встретится. Я вернулась. Там меня ждали четверо громил, готовых вышибить из меня всю дурь, потому что неправильно это, чтобы какая-то gringa вмешивалась в их внутренние дела. Но тут из-за их спин вышел высоченный американец и на отличном испанском велел своим товарищам попридержать кулаки и обождать с применением насилия. Потом спросил, кто я и откуда. Я навешала ему лапши на уши о Финиксе, штат Аризона, а он буквально завалил меня вопросами про Финикс, где, оказывается, не раз бывал на маршах за гражданские права. Ну, а когда я прокололась на самых элементарных вопросах по географии, он попросил остальных выйти, чтобы пару минут поговорить со мной наедине. Когда они ушли, он сам мне представился. Сказал, что его зовут Питер Бернс, что родился он на Манхэттене, но вырос в Олд-Гринвиче, штат Коннектикут. Я, должно быть, худший агент в мире под прикрытием, потому что, как услышала это, сразу выпалила: «Боже мой, так ты же брат Элис!» Двадцать минут и пара сигарет — и я выложила ему всю свою подноготную. Питер стал расспрашивать меня о «Пантерах», задавал конкретные вопросы… замечу, к слову, что он досконально в их делах разбирается, я это поняла, когда зашла речь про их операции и идеологию. Он обязательно хотел вызнать, кто именно дал мне наводку на Эль Френте. А еще, видимо, пытался понять — может, я все-таки агент ЦРУ под прикрытием? Похоже, испытание я выдержала, потому что Питер снова позвал в комнату своих чилийских товарищей и представил меня как nuestra hermana revolucionaria — их сестру-революционерку. Это меня очень порадовало. Вскоре я узнала, что у Эль Френте нет штаб-квартиры, ребята перемещаются с места на место, не собираются часто вместе и только изредка проводят тайные встречи, чтобы решить, что будут делать дальше. За три недели мы с Питером сменили, должно быть, дюжину разных коек.

Карли замолчала, давая мне время осмыслить последнюю фразу. Отчаянно желая дождаться продолжения рассказа, я постаралась не показать, насколько неприятно мне было это слышать.

— Помимо того что Питер спал с тобой, он подвергался каким-то другим опасностям напрямую?

Карли ехидно улыбнулась:

— Твой брат, как и я, стремится к низвержению правящего класса — богатых угнетателей. Как и я, он пытался вредить хунте. Нам, например, удалось во время трансляции одного из бесконечных выступлений Пиночета дозвониться на государственную радиостанцию и сообщить о заложенной бомбе. Мы проникали по ночам в школы и оставляли там листовки с антипиночетовской пропагандой, чтобы дети их находили и читали. Мы даже похитили редактора известной газеты, поддерживающей режим Пиночета.

— Вы… что? — переспросила я.

Карли снова улыбнулась, довольная моей реакцией на это признание:

— Ты слышала.

— Что случилось с этим редактором?

— Его вряд ли можно назвать редактором в том смысле, какой в это слово вкладывают у нас дома. Ну, то есть как бы арбитром в вопросах морали. Этот тип был обычным прихлебателем ультраправых.

— И поэтому нормально, что вы его похитили?

— И пустили ему пулю в затылок. Что делать, пришлось… — Карли развела руками.

— Хватит вешать мне лапшу на уши!

— Я ничего тебе не вешаю, пай-девочка. Этот говнюк пробыл у Эль Френте почти три недели. Мы предложили хунте сделку — освободите нашего второго командира, Эль Теньенте, и мы вернем вам вашу марионетку. И знаешь, чем ответила хунта? Они бросили тело Эль Теньенте перед сгоревшей штаб-квартирой Чилийской социалистической партии. У него были выколоты глаза, отрезаны яйца, а череп расколот молотками или стальными прутьями. Что мог сделать Эль Капитан? Ему ничего не оставалось, как только отдать приказ казнить этого приверженца Пиночета. По крайней мере, это было сделано чисто. Без пыток, без издевательств. Только одна пуля в голову.

— Только не говори, что на курок нажимал Питер.

— Об этом ты лучше спроси его сама.

— Нет, скажи мне сейчас же — это Питер его убил?

И снова эта загадочная и саркастическая улыбка, с которой Карли молча закурила сигарету. Как мне хотелось в тот момент кулаком впечатать эту улыбку ей в лицо!

— Я, похоже, тебя расстроила?

— Да уж.

— Ты выгнала меня из своей комнаты — свою подругу, которая пропала, считалась умершей, годами подвергалась преследованиям. И вот она приезжает к тебе в этот долбаный Дублин в поисках убежища…

Да, я чувствовала, что в какой-то степени обвинения бывшей подруги справедливы. Но сейчас мне было не до этого: Карли нельзя верить и лучше с ней не связываться. Колючая, недоброжелательная, вспыльчивая. И нестабильная. Передо мной встал выбор: поддаться шантажу и позволить ей вернуться в мою комнату в надежде разузнать побольше о Питере или твердо стоять на своем и посмотреть, удастся ли еще что-нибудь из нее вытянуть? Папа однажды сказал мне: никогда не заключай сделку с теми, кто пытается тебя шантажировать, они сочтут это признаком слабости и сделают все, чтобы использовать тебя в своих интересах.

Я допила пиво:

— Я больше не хочу, чтобы ты появлялась в моей комнате. И не хочу, чтобы ты появлялась в моей жизни.

Такая прямота явно поразила Карли. Теперь я понимала: за годы, прошедшие после ее бегства, Карли постаралась превратить свою тоску и отчаяние в жесткость, которая ярче всего проявлялась в давлении на человека и запугивании. Как и большинство таких воинственных особ, Карли терялась, не зная, что делать, когда на ее блеф не реагировали.

— Кровь на руках Питера, — буркнула она.

— И на твоих.

— Я это переживу.

— Даже не сомневаюсь.

— Да пошла ты!

Карли встала.

— С моим братом все в порядке?

— Сначала ты обливаешь меня помоями, а теперь ждешь утешений?

— Просто скажи: это он стрелял в того газетчика?

Забрав свои сигареты, Карли перегнулась через стол и прошипела:

— Эль Капитан приказал, чтобы это сделал Питер. Мало того, он приказал Питеру сунуть пистолет Дуарте в рот и спустить курок, чтобы тот перед смертью смотрел прямо в глаза твоему брату. Это было настоящее испытание, и твой крутой брат-революционер с ним справился. На отлично.

Пораженная услышанным, я закрыла глаза. Невозможно было понять, правду сказала Карли или просто сводила со мной счеты, выдумывая гадости с целью вывести меня из равновесия. Одно я знала в этот момент — отныне я не хочу больше иметь с ней ничего общего.

— Держись от меня подальше, — вот что я сказала, снова открыв глаза.

— Может, буду, а может, и нет.

После ухода Карли я выкурила три сигареты подряд, потом подошла к стойке и заказала «Пауэрс», чтобы подкрепить никотин алкоголем. Никогда прежде я не пила виски в обеденное время. Но сейчас это было мне необходимо. Неужели мой брат действительно убил того человека? Был ли вообще газетчик по имени Дуарте связан с хунтой Пиночета? Мог ли Питер быть вовлечен в столь радикальную группу и выполнять такие ужасные приказы? Или это одна из мрачных фантазий Карли, с помощью которой она пыталась досадить мне? Одно очевидно: Питера она действительно встречала, иначе откуда бы ей точно узнать, где я?

Мне необходимо было пройтись. День — редкий случай — выдался погожий, без дождя, и у меня больше не было занятий. Спустившись к набережной, я села в автобус, направляющийся на запад. Через двадцать минут я вышла в Феникс-парке. Это место в дальнем конце набережной я отыскала недавно, и оно стало моим утешением: огромный зеленый массив с чистыми озерами, большими деревьями и заросшими тропами, заставлявшими поверить, будто находишься в густом диком лесу, хотя бедлам под названием «Дублин» находился всего в нескольких милях отсюда. Возможно, природа здесь не так театрально живописна, как в Уиклоу, но меня утешала возможность побыть наедине с собой и побродить в одиночестве, пытаясь разобраться со всеми проклятыми головоломками, от которых гудела голова.

Вот и сегодня я в бешенстве шагала по аллеям, гневно сжимая кулаки. Как, черт возьми, Карли смеет обвинять Питера в таких вещах? Когда бы речь ни заходила о радикалах, мой брат всегда был на стороне сил, выступавших за ненасильственные перемены, он всегда осуждал убийства и любые действия, которые могли стоить кому-то жизни. Черт, да вся его правозащитная деятельность на Юге вдохновлялась исключительно примером мирного протеста Мартина Лютера Кинга. Он никогда и ни за что не пошел бы на хладнокровное убийство.

Но почему Питер внезапно решил бросить университет и отправился в Сантьяго? Несомненно, это связано с нашим отцом и желанием ему досадить. Показать старику, что член его семьи встал по другую, справедливую сторону баррикад, против хунты… это тоже объясняет, почему брат туда полетел. Но объединиться с агрессивной революционной группой, выполнять смертоносные приказы, воткнуть дуло пистолета в рот человеку, единственным преступлением которого была пропаганда режима, пусть и отвратительного, у которого наверняка остались жена и дети… Нет, наш суперсовестливый Питер никогда не поддался бы на это экстремистское безумие. В этом я была абсолютно уверена. К концу трехчасовой прогулки по парку — а выходила я оттуда ближе к ночи — я решила, что самое худшее, что я могла сейчас сделать, — это известить маму обо всем, что рассказала мне Карли. Или связаться с отцом через его офис в Нью-Йорке и спросить как бы невзначай, знают ли его «контакты» в Чили, что его сын вовлечен в деятельность Эль Френте… если, конечно, такая организация вообще существует.

На другой день, проведя час с очень услужливой сотрудницей в библиотеке Тринити, я ознакомилась — с помощью подшивки лондонской «Таймс» — с последними новостями из Чили. Там в номере от 4 марта 1974 года, в рубрике «За границей», была напечатана короткая заметка о том, что двумя днями раньше тело Альфонсо Дуарте, редактора проправительственной газеты «Сантьяго», было обнаружено перед зданием газеты, далее сообщалось, что «ответственность за убийство взяла на себя марксистская революционная группа Эль Френте».

В ту ночь я плохо спала и даже один раз проснулась, услышав возбужденные голоса, доносившиеся из коридора. Высунув голову в дверь, я посмотрела вниз и увидела, как, пошатываясь, вошли Карли и Шон.

— Если ты думаешь, что сегодня я снова буду трахаться с тобой, старый урод… — орала она на него.

— Почему бы тебе не убраться отсюда в Восточную Германию? — ревел он в ответ. — Хотя подозреваю, даже оттуда тебя выгонят гребаные наци-коммунисты, потому что ты гребаное порождение чудовищной идеологии.

Я закрыла дверь, пока никто не застукал меня за подслушиванием. Облегчение от того, что Карли не будет ломиться ко мне, омрачалось яростью — меня бесило то, кем стала моя подруга, и то, как обида на весь мир завлекла ее в чудовищную пучину, затягивавшую любого, кто окажется поблизости. Когда через полчаса Карли начала молотить в мою дверь, требуя, чтобы я ее впустила, я молчала, боясь пошевелиться. Она всех перебудила своими воплями. Я слышала, как Диармуид, тоже подойдя к моей двери, потребовал, чтобы Карли заткнулась, а она в ответ прокричала, что точно знает, я дома, и не перестанет орать, пока я ее не впущу. К их сердитому дуэту присоединился ворчливый голос Шона, пытавшегося взывать к здравому смыслу моей бывшей подруги. Диармуид сумел наконец утихомирить ее, пригрозив, что вызовет полицию. Через несколько минут за стенами моей комнатушки снова воцарился покой. Я погрузилась в тревожный неглубокий сон.

Я могла бы спать допоздна, потому что до обеда у меня не было лекций. Но в 8:20 в дверь постучала Шейла и вручила мне желтый конверт с надписью «Вестерн Юнион». Я никогда не любила телеграммы: они редко приносят хорошие вести.

Поблагодарив, я поскорее закрыла дверь, чтобы Шейла не успела полюбопытствовать, что мне пишут. Я села за письменный стол, опасаясь самого худшего — известия о том, что Питер, мой брат, убит в Чили приспешниками хунты или папа, измученный беспрерывными стрессами, умер от сердечного приступа (я всегда боялась, что он умрет скоропостижно, оставив меня в маминых когтях).

Я надорвала конверт: