14. Стив
Не совсем понимаю, что здесь происходит, но не могу же я быть единственным, кого напрочь лишила духу эта женщина с собакой. Псина-то здоровенная, спору нет, хотя само по себе это и не очень странно, а вот у женщины на ее худющих плечах сидит чертов птичий череп. И я не имею в виду, что она носит его вместо шляпки или на манер изуверской пародии на перьевой венец — нет, череп по-настоящему кажется ее головой.
Согласен, звучит по-идиотски: ну разве можно отыскать такого здоровенного ворона, как эта гигантская собака?
Собственно, все сборище в каньоне выглядит так, будто присутствующие сбежали из цирка уродов, но по-настоящему страха нагоняет на меня только эта черепоглавая особа. На месте лица у нее длинный выразительный клюв, в глазницах стоит тьма. Во всяком случае, я ничего в них не вижу, хотя и ощущаю, как оттуда на меня что-то смотрит. И словно этого недостаточно, порой мне кажется, что на ее плече восседает призрак ворона. И когда я различаю его, он таращится на меня, а потом переводит взгляд на Томаса, которого рассматривает, пожалуй, с еще большим интересом.
Калико, по-прежнему с головой Дерека в руке, стоит передо мной, рядом с Томасом. Я слышу, как она сообщает парню, что это Женщина-Ночь. Об этом персонаже я хорошо наслышан. Согласно сказаниям, Женщина-Ночь — дух Смерти. Сегодня я вдоволь навидался всякой чертовщины, но этот образ все-таки логически бессмысленен. Ведь смерть разгуливает сама по себе только в детских страшилках. Смерть — это состояние, а не личность.
Проблема в том, что нутро мое говорит обратное. Давненько я не был так напуган — пожалуй, с тех самых пор, как много-много лет назад грохнулся со скалы и сломал ногу. Те мгновения полета были сущим кошмаром, от первого, когда из-под моей ноги выскользнул камень, и до последнего, когда я рухнул на землю на дне каньона.
Определенно, мне крупно повезло, что меня нашел Опоссум, а не эта леди. Старый отшельник объяснял, что жизнь мне спасло мескитовое дерево, налетев на которое, я сильно замедлил скорость своего падения. Естественно, тогда я этого не знал. Помню, как лежал там целую вечность — глупый желторотый юнец, вообразивший, будто способен покорить горы, и напоровшийся на четкое и громогласное выражение несогласия — один-одинешенек посреди бескрайней пустыни и меня переполнял ужас. Совсем не такой, как при падении. Я надеялся, что эти омерзительные ощущения навсегда остались в прошлом, но при взгляде на черепоглавую все во мне так и переворачивается.
Чья-то рука ложится мне на плечо, и я вздрагиваю. Но это всего лишь Рувим.
— Что за чертовщина здесь происходит? — спрашиваю я его.
— Откуда ж мне знать, — он пожимает плечами.
Я гляжу на Морагу — шаману не составило бы труда ответить на вопрос, который он наверняка расслышал, — но ему приспичило присоединиться к Калико и Томасу. Бедняга Уильям так и торчит у грузовичка, будто пустил корни. Страх или скорбь совершенно его парализовали. Скорее, и то и другое вместе.
Где-то вдали шумят машины, но звук доносится словно из иного мира. Во рту у меня пересохло. И пыль скрипит на зубах.
Поравнявшись с Калико и Томасом, огромный пес подается в сторону, уступая место хозяйке. Воздух над ней обретает плотность, и череп ворона преображается в голову женщины с длинными черными волосами и глазами цвета ночного кошмара. От черепа остается только смутный образ в виде ауры. Призрачная птица на плече особы тоже исчезает, однако я по-прежнему ощущаю на себе ее испытывающий взгляд.
Мне не нравится, как женщина смотрит на Томаса. Затем она переключает внимание на Калико, и это нравится мне еще меньше.
— Она вправду Женщина-Ночь? — тихонько спрашиваю я у Рувима.
— Еще как, — кривится он. — Вряд ли где сыщешь воронову женщину пострашнее.
Я не знаю, что обо всем этом думать.
— И что она здесь делает? Она посещает проводы каждого кузена?
— Понятия не имею, связано ее появление с нашим братом или она воспользовалась его смертью просто как поводом для визита.
— Но ведь…
— Майнаво вроде нее являются лишь в тех случаях, когда происходит что-то значительное. Хотя нас они об этом не уведомляют. Но у них всегда что-то на уме.
— И что же на уме у нее?
Рувим пожимает плечами.
— Без понятия. Но точно ничего хорошего. Погоди, — бросает он, когда женщина начинает говорить.
— Ты славно потрудилась, маленькая кузина, — обращается к Калико воронова женщина. — Без твоего вмешательства нашему брату пришлось бы изрядно поблуждать на пути домой. Предки не смогли бы встретить его, а родня — воспеть его срок на Колесе и отправить домой.
Ладно, вроде ничего опасного, думаю я, пока моя подруга что-то вежливо отвечает.
Однако затем зловещая женщина словно становится выше и провозглашает:
— И ты поступила должным образом с пятипалым, убив его.
Она произносит это очень выразительно и как утверждение.
— Нет, уважаемая, — отвечает Калико, чуть склонив голову. Никогда прежде не видел ее в таком замешательстве. — Я не могу говорить за Толсторогов.
Женщина-Ночь обводит суровым взглядом каньон и замечает Уильяма, застывшего возле рувимовского пикапа. За грузовичком паркуются другие машины, и нежные звуки брезжущего утра тонут в рокоте их двигателей, однако женщину прекрасно слышно сквозь шум.
— Как род Толсторогов поступил с убийцей? — вопрошает она Уильяма. Тот опускает глаза:
— Мы… То есть… — и растерянно умолкает.
Черепоглавая хмурится. Я, конечно, не совсем понимаю суть происходящего, хотя искренне рад тому, что не имею к этому никакого отношения, а потом до меня вдруг доходит: какой бы чин ни имела Женщина-Ночь, в иерархии кузенов она стоит очень высоко. Судя по совершенно несвойственной Калико вежливости, равно как и по почтительности остальных, эта Женщина-Ночь из самой верхушки пищевой цепочки майнаво.
Только вот надо мной у нее власти нет.
И сосущее чувство под ложечкой исчезает, а вместе с ним и беспричинный страх.
Она мне не босс, и ее начальственная манера меня откровенно раздражает.
Я — американец. А она… ну как если бы в моем трейлере объявилась английская королева. Естественно, я принял бы ее со всем почтением, так, как надлежит обращаться с особами подобного ранга, но выполнять ее распоряжения мне и в голову бы не пришло. Черепоглавая может раздавать приказы кузенам, но не мне. А значит, я вправе ей возразить:
— Никаких убийств в отместку. Это было мое требование.
Морагу оборачивается ко мне и качает головой — дескать, не вмешивайся. Но коли сказал «а»…
— О последствиях, если повторится подобное, они предупреждены, — добавляю я.
Женщина разглядывает меня, чуть наклонив голову, и возникшая на миг на ее плече призрачная птица повторяет ее движение. Теперь глаза Женщины-Ночи темны, как глазницы черепа в ее первом воплощении.
— Ах вот как?
Теперь головой мотает и Калико, но меня несет вовсю:
— Иначе было никак. Напряженность между сторонниками традиций и казиношной кликой слишком велика. И возмездие могло стать последней каплей.
— А мне-то какое дело до ваших дрязг?
— Никакого, конечно. Вы ведь не живете здесь, как все мы.
Она молчит, меряя меня взглядом. Слышен только шорох ветра. Все будто затаили дыхание.
— А как же мой мертвый кузен? — вопрошает она наконец, кивая на голову Дерека. — Кто выступит за него?
— Без обид, мэм, но, по-моему, вы не очень похожи на представительницу семьи Толсторогов. А его родственники свое слово уже сказали.
Женщина-Ночь вскидывает подбородок:
— И предоставили разбираться пятипалому?
Я пожимаю плечами.
— Не совсем так, но это не важно. А требования Толсторогов — получить назад голову брата, чтобы похоронить его как подобает, и предостеречь Сэмми — выполнены.
Женщина кладет руку на голову собаки, и та поворачивает к ней свою огромную морду.
— Пожалуй, мне нравится этот человек, — произносит черепоглавая. — А ты что думаешь, Гордо?
Из бочкообразной груди псины вырывается громкое урчание. Губы женщины чуть растягиваются в улыбке, совершенно не отражающейся в ее глазах.
— Благодарю тебя за помощь в трудные времена, — говорит она.
— Всегда к вашим услугам, мэм.
Калико и Морагу снова качают головами, однако сказанного не воротишь. Воронова женщина кивает:
— Ловлю на слове.
Готов поклясться, призрачный ворон на ее плече бьет крыльями и ухмыляется мне.
Морагу закатывает глаза, Калико тяжело вздыхает.
Прежде чем я успеваю разъяснить смысл своих слов, черепоглавая поворачивается к шаману.
На обочине меж тем собирается все больше машин. Я вижу знакомые лица, многие пришли в традиционной одежде.
— Ойла, Рамон Морагу, — произносит женщина.
— Ойла, уважаемая, — отвечает тот. — Жаль, что мы встречаемся при столь прискорбных обстоятельствах.
Воронова женщина пожимает плечами.
— Скорбеть незачем. Жизнь и смерть — всего лишь два разных положения на Колесе.
— Конечно, — кивает шаман. — Поэтому-то мы и собрались здесь воспеть жизнь нашего друга. Вы к нам присоединитесь?
Женщина отступает в сторону и жестом приглашает всех в каньон. Морагу шествует мимо нее и пса, за ним Калико. Черепоглавая следует за ними. Рувим, Томас и все вновь прибывшие присоединяются к процессии группами по три-четыре человека.
Я отхожу с их пути.
Кто-то дергает меня за рукав.
— Не ожидала встретить тебя здесь.
Я с улыбкой оборачиваюсь к Эгги.
— Я вообще-то и не здесь.
Она вскидывает брови.
— Я имею в виду, что в каньон не иду, — я оглядываюсь. — А где Сэди?
— Все еще спит, полагаю. Просто наказание с этой девочкой.
Я киваю.
— Да, может обернуться хлопотно. Ее папаша объявился возле Центра общины в компании с полицейским из управления шерифа и заявил, мол, видел, как дочку увез какой-то индеец на белом фургоне.
— Но…
— Чушь, конечно. Морагу говорит, даже Джерри Пять Ястребов не купился на эту байку. Но расследование неизбежно. Слишком серьезное обвинение.
Эгги качает головой.
— Не понимаю, зачем ему бросать свою дочь посреди пустыни, а после заявляться в резервацию с обвинениями.
— А я почем знаю? Но я заберу ее до того, как полицейские постучат в твою дверь. Не хочу впутывать тебя в эту историю.
— И что ты с ней будешь делать?
— Отведу к себе — поживет пока в трейлере. Полицейским, если только они не научились заглядывать в иной мир, ее там в жизни не сыскать.
Эгги кладет руку мне на плечо.
— Не делай этого. Что-то здесь не так. Дождись окончания церемонии, потом помозгуем вместе с Морагу.
Я колеблюсь. Мысль, что Эгги попадет в беду из-за моей блажи поиграть в доброго самаритянина, мне противна. Но она права — история вправду с душком. Нужно все как следует обдумать и ловко вывернуться.
— Ладно, — отвечаю я. — Я подожду вас на твоем кострище.
В глазах художницы вспыхивают лукавые огоньки, она стискивает мое плечо.
— Кто бы мог подумать! Оказывается, ты в состоянии прислушиваться к советам!
Я милостиво позволяю ей наслаждаться моментом.
— Дольше двух часов это не продлится, — сообщает Эгги.
Я киваю.
— Достаточно, чтобы успеть вздремнуть. А кстати, откуда ты узнала про церемонию?
— С полчаса назад мне в окошко постучалась ворона.
Пожалуй, за последнюю пару дней я все-таки здорово продвинулся: сейчас даже глаза не закатываю.
— Тебе пора, — поторапливаю я Эгги.
Она делает шаг, но вдруг оборачивается.
— Эта девочка, Сэди. Она в полном разладе с самой собой, и я даже не знаю, можно ли ей помочь.
— Но попробовать-то мы обязаны, а?
— Да мне кажется, она и не стремится к каким-то улучшениям.
— Ты слишком сурова к ней.
— Возможно. Но вдруг я права?
С этим Эгги снова устремляет взгляд на тропу и уходит, нагоняя бредущих в каньон последних участников церемонии.
А я отправляюсь к ее дому под долетающий до дороги бой барабанов. Мне, впрочем, не до них — я размышляю над словами Эгги и погружаюсь в эти раздумья так основательно, что не замечаю остановившейся рядом машины. Меня через открытое пассажирское окошко окликает Джерри Пять Ястребов, и только тогда, обратив внимание на эмблему племенной полиции, укрепленную на дверце, и на самого полицейского, я отвечаю:
— Привет, Джерри.
— Ойла, — отзывается он.
— Что тебя сюда привело?
— Ты.
Я настораживаюсь.
— Мы тут поспрашивали на казиношной стороне насчет белого фургона, — продолжает Джерри. — Того самого, на котором увезли девочку, как утверждает ее отец.
— Да, я слышал об этом.
— Помимо папаши у нас появился еще один свидетель. Он утверждает, будто за рулем был ты, а девочку схватил Рувим.
— Но ты же понимаешь, что это брехня! Нет у меня фургона, ни белого, ни любого другого цвета! И у Рувима нет. Проверь в Департаменте транспортных средств.
— Мы так и сделали, но пока это ничего не значит. Фургон можно ведь и угнать.
— Черт, Джерри! Ты же не думаешь, что мы с Рувимом вправду…
— Ты меня за идиота держишь? — топорщится полицейский. — Естественно, ничего подобного я не думаю. Но мне необходимо взять у вас обоих показания. Тут уж либо я, либо управление шерифа.
Оба мы, однако, знаем, что никаких либо-либо не будет. Рувиму и мне предстоит допрос и у Джерри, и в управлении независимо от того, поеду я сейчас с ним или нет. Возможно, придется ответить и на вопросы в ФБР и в Бюро по делам индейцев. Похищение белой несовершеннолетней — почти сенсация, так что все они позарятся на кусок пирога. Стать героем и получить повышение хочет каждый.
Кроме меня.
— Рувим в каньоне, — говорю я.
— Я побеседую с ним после церемонии, — кивает Джерри. — Но начать мы можем и с тебя, верно?
Будь я Калико, шагнул бы в иной мир — и ищи-свищи меня. Но куда мне до майнаво, а моя подруга сейчас занята. Правда, если я хочу оставаться и в обычном мире, от допроса отвертеться не получится. Поэтому я вздыхаю, открываю дверцу и сажусь в машину. Затем спрашиваю:
— И кто же второй свидетель?
— Сэмми Быстрая Трава, — отвечает Джерри, и мы трогаемся.
