45
На улице Введенский попросил:
– Снимите наручники-то, товарищ лейтенант. Куда я денусь?
Акимов отстегнул «браслеты».
– «Нежность», – ухмыльнулся задержанный, потирая запястья, – совсем другое дело, почти не натирает.
– Чего со спиной-то? – спросил Акимов.
Введенский кивнул с одобрением:
– По делу вопрос. Это интересная история. Поведаю, если желаете, пока идем, без свидетелей.
– Почему так?
– Ну для суда-то ты никакой не свидетель. Чего скрывать?
Так они шли по направлению к хибарке на Третьей улице Красной Сосны, беседуя тихо, доверительно, чуть ли не по-дружески.
– Моя спина – это князюшкина вина. Я же, Сергей Палыч, и нашел все эти монетки-картиночки. Оборванцы навели, Яков с Андреем…
Акимов еле сдержался, чтобы не выругаться.
– Вижу, знакомы с ними. Да, ребятки безмозглые, но и бесхитростные. Чудом они живы остались, хочу я вам сказать… да. Ну так вот, подкопались мы под подвал, тайник этот, а они загуляли на двое суток – ну я сдуру один и полез под землю. Князюшка с лестницы стряхнул меня и крышечку прикрыл.
– Как же ты не убился? Как выбрался?
– Сам не знаю, начальник. Ну а выбрался-то я не сам – Наталья пособила. И как почуяла, где я, что со мной, – ума не приложу.
– Да уж, они могут, – согласился Акимов, вспомнив историю с раскопками в отхожем месте. Удивительную интуицию проявили обе – и Катя, и Наталья.
– Вот я там и ховался по оврагам, все думал ценности к рукам прибрать.
– Стало быть, Князев успел первым? – хмыкнул Сергей.
– Вы успели. – Двусмысленно улыбнулся Введенский. – Но вообще скажу как на духу: я бы сам положил всех там не раздумывая, но они без меня управились. Так что спасибо, уберегли от душегубства.
– Монетки не ты им подбросил, хочешь сказать?
– Вы умный человек, товарищ лейтенант, – отозвался Михаил. И замолчал.
Вечерело, но было по-летнему не темно, а прозрачно и уютно, как между ладонями. Навстречу брели парочки, пиликали на гармониках бойкие компании, бабы на лавочках лузгали семечки, мужики стучали в домино.
У хибарки Наталья стирала. Этому делу она всегда предавалась с особым рвением. Из корыта разлетались радужные пузыри, разбегалась пена, от стиральной доски аж искры летели.
Михаил вопросительно глянул на Акимова, тот кивнул, остался в стороне, отвернулся и закурил.
– Это я-то прачкин сын? – шутливо поддел Введенский, чмокая, по обычаю, сестру в макушку.
Откуда-то с визгом вылетела Сонечка, взобралась, как мартышка на пальму, Наталья повисла на шее.
Михаил, поглаживая сестру по голове, быстро и со стороны незаметно шептал:
– Упирай на отсутствие образования. Малевала на простых досках, я приносил. Ваньку я убил.
– Я уже призналась…
– Глупо. Не геройствуй. Подумай о Соне. Да. В лопухах глянь. Поняла?
Она, всхлипывая, чуть заметно кивнула.
– Да что ты как маленькая? В первый раз, что ли? Лучше сообрази мне помыться на дорожку, чистого. Сергей Палыч! Иди пока чаю попей, я скоро.
Вымывшись до скрипа, Михаил распорядился:
– Ну-ка, Наташенька, подруби-ка мне уши.
– Что? – испугалась она.
– Постриги брата, говорю.
По окончании процедуры он критически огляделся и принял еще одно непростое решение:
– Тащи бритву.
Через четверть часа Михаил уничтожил заросли на лице, что обернулось курьезной бедой: верхняя часть его разбойничьей рожи оказалась коричневой, нижняя – нежно-розовой.
– Даже оригинально, – неуверенно протянула Наталья.
– В сумерках и так сойдет, – благодушно заметил Акимов, допивая чай. – Пойдем уж, а то не пустят.
– И то верно, – согласился Введенский. Он снова расцеловался с сестрой и с Соней. Наталья перекрестила брата и протянула узелок:
– Возьми вот, твое. Пригодится.
