Глава 18

Они с удовольствием гуляли и подолгу сидели в уютных, благоухающих теплым от солнца чабрецом уголках. Ничто не могло надежнее отвлечь Роуз от жестокого утреннего разочарования, чем любезные манеры и остроумная беседа мистера Бриггса. Он помог восстановить силы и уверенность в себе, повторил то чудо, которое Лотти совершила со своим мужем: мистер Бриггс находил Роуз очаровательной, и она расцветала на глазах.

Томас Бриггс не умел скрывать чувства и по возможности старался не тратить время понапрасну. Не успели они дойти до конца мола, где стоял маяк, – владелец замка предложил прогуляться в ту сторону, зная, что тропинка достаточно широка, чтобы двое смогли идти рядом – как он поведал о том потрясении, которое испытал в Лондоне, при первой встрече.

Поскольку даже самой религиозной, скромной и благоразумной женщине приятно слышать, что она произвела глубокое впечатление, особенно не связанное с характером или заслугами, Роуз почувствовала себя польщенной и улыбнулась. Улыбка сделала ее еще более милой и привлекательной: щеки зарумянились, глаза заблестели. Неожиданно для себя она поняла, что способна говорить интересно и даже забавно. Если бы Фредерик услышал ее сейчас, то, возможно, понял бы, что его жена не безнадежно глупа и скучна. Рядом шел симпатичный, молодой и, несомненно, умный джентльмен, готовый провести в беседе с ней целый день. Роуз надеялась, что внешность не вводит в заблуждение, потому что в этом случае комплимент оказался бы еще приятнее.

Мистер Бриггс действительно проявлял к ней интерес: хотел услышать обо всем, что она делала с момента приезда в Сан-Сальваторе, расспрашивал, заметила ли те или иные особенности дома, что именно сочла самой интригующей средневековой чертой, какую комнату выбрала, вполне ли там удобно, достаточно ли вежлива Франческа, заботлив ли и исполнителен Доменико, хороша ли желтая гостиная – самая солнечная, с видом на Геную.

Роуз со стыдом поняла, как мало знает про дом и как много красивых и необычных деталей упустила из виду. Погрузившись в печальные размышления о Фредерике, все это время она прожила в Сан-Сальваторе вслепую. Больше половины месяца миновало, и что же? Точно так же можно было тосковать и в Хемпстед-Хите. Нет, не точно так же. Тоскуя здесь, она постоянно чувствовала, что находится в окружении чистой, вечной красоты. Именно красота и стремление разделить впечатление с близким человеком стали причиной тоски.

И вот теперь мистер Бриггс оказался слишком живым и любознательным, чтобы она продолжала думать о Фредерике. В ответ на его расспросы Роуз искренне похвалила слуг и с восторгом отозвалась о желтой гостиной, не упомянув о том, что зашла туда лишь однажды и была безжалостно и унизительно изгнана, призналась, что туманно представляет историю искусства и плохо разбирается в художественных ценностях; выразила надежду, что если кто-то возьмет на себя труд просветить, то готова узнать больше, и поведала, что с самого первого дня почти все время проводит вне дома – в саду и на берегу моря, – потому что вокруг такая красота, совсем непохожая на привычные грязно-серые лондонские виды.

Шагая по тропинкам древнего замка вместе в Роуз, Томас Бриггс живо проникся невинными радостями семейной жизни. Единственный ребенок в семье, он рано остался сиротой, но, несмотря на отсутствие родительской ласки, обладал мягким добрым характером. Он был готов обожать сестру и заботиться о матери, а в последнее время начал задумываться о женитьбе. Несмотря на ряд продолжительных любовных связей, которые, вопреки обычаю, постепенно перерастали в дружеские отношения, он мечтал о детях и считал, что достиг того критического возраста, когда пришла пора создать семью, чтобы не встретить знаменательный день совершеннолетия старшего сына глубоким стариком. В последнее время замок Сан-Сальваторе стал навевать тоску. Томас бродил по коридорам, слушал эхо собственных шагов и чувствовал себя настолько одиноким, что этой весной решил не ехать в Италию, а сдать поместье в аренду. Да, замок нуждался в хозяйке, в нежных прикосновениях теплых заботливых женских рук. Томас Бриггс неизменно представлял жену нежной и заботливой. Конечно, помимо этого она будет красивой и доброй. Порой он сам удивлялся, насколько глубоко успел полюбить воображаемую жену.

Неспешно шагая к маяку рядом с леди с внешностью Мадонны и таким милым именем, Томас Бриггс испытывал столь острое воодушевление, что собирался вскоре подробно рассказать о себе, о своей прошлой жизни и надеждах на будущее. Эти мысли вызвали улыбку на его лице, и Роуз спросила:

– Чему вы улыбаетесь?

– Похоже на возвращение домой.

– Но для вас приезд сюда и есть возвращение домой.

– Нет, я имею в виду в настоящий дом, к своей… к своей семье. Видите ли, у меня никогда не было семьи, я вырос сиротой.

– О, неужели? – отозвалась Роуз с подобающим сочувствием. – Надеюсь, вы осиротели не очень давно. Нет, не так. Вовсе не надеюсь, что осиротели не очень давно. Сама не знаю, что хочу сказать, кроме того, что глубоко сожалею.

Томас Бриггс снова рассмеялся.

– Не смущайтесь. Я давно привык к одиночеству. У меня нет ни сестер, ни братьев.

– Значит, вы единственный ребенок в семье, – рассудительно заметила Роуз.

– Да. А в вас есть нечто такое, что в точности соответствует моему представлению о… домашнем тепле.

Что за лестное признание!

– Вы такая… уютная, – добавил Бриггс, глядя на спутницу и подыскивая нужное слово.

– Увидев мой дом в Хемпстеде, вы бы так не сказали, – возразила Роуз, вспомнив суровое, едва ли не аскетичное жилище, где не было ничего мягкого, кроме отвратительного, купленного на гонорар от книги о маркизе Дюбарри дивана. Вдруг мелькнуло озарение: стоит ли удивляться, что Фредерик избегает этого дома? В их семье речь об уюте никогда не заходила.

– Уверен, что любое место, где вы оказываетесь, сразу становится похожим на вас, – заметил Томас Бриггс.

– Неужели хотите сказать, что Сан-Сальваторе похож на меня?

– Во всяком случае, представляю, что это так. Не правда ли, замок прекрасен?

Он произнес еще несколько столь же тонких наблюдений. Роуз наслаждалась прогулкой и не могла вспомнить ничего приятнее с той далекой поры, когда за ней ухаживал Фредерик.

К чаю она пришла в сопровождении мистера Бриггса, причем, как проницательно отметил мистер Уилкинс, мысленно потирая руки опытного профессионала, выглядела совершенно иначе, чем прежде. Похоже, проблемы. Наверняка вскоре ей потребуются советы. С одной стороны прочно обосновался Арбутнот, с другой – настойчиво подступает Бриггс. Назревает и рано или поздно назреет осложнение. Но почему же телеграмма Бриггса подействовала на леди подобно удару? Если она побледнела от чрезмерной радости, значит, проблема ближе, чем казалась. Сейчас миссис Арбутнот вовсе не выглядела бледной, скорее наоборот: никогда еще так не походила на собственное имя – Роуз, Роза. Что же, он как раз и есть тот, кто умеет мастерски решать проблемы. Лучше, конечно, не попадать в неприятные ситуации, однако специалисты на то и существуют, всегда готовые помочь.

Вдохновленный полными энергии мыслями и озабоченный успехом собственной карьеры, мистер Уилкинс принял активное участие в оказании почестей владельцу замка как в качестве одного из арендаторов, так и в качестве возможного помощника в назревающих осложнениях. Проявив гостеприимство, он перечислил самые живописные места сада и даже проводил гостя к парапету, чтобы лично показать расположившийся на противоположной стороне залива городок Меццаго.

Миссис Фишер тоже проявила редкую благосклонность. Замок был собственностью этого молодого джентльмена, а миссис Фишер с уважением относилась как к самой собственности, так и к ее владельцам. Особым достоинством хозяина Сан-Сальваторе она считала молодость. Несомненно, здесь фигурирует наследство, а наследство всегда более почетно, чем приобретение, поскольку свидетельствует о достойной родословной и положении в обществе.

Чаепитие в легкой дружеской атмосфере. Все держались свободно и спокойно. Томас Бриггс не скрывал расположения к миссис Фишер. Волшебство опять свершилось, и сварливая старуха превратилась в добродушную пожилую леди. Незадолго до завершения трапезы мадам уже называла владельца замка «мой дорогой мальчик» и едва ли не игриво стреляла в него глазами.

В устах миссис Фишер столь фамильярное выражение звучало более чем странно: вряд ли она употребила его еще хотя бы раз в жизни. Удивлению Роуз не было предела. Оказывается, они все такие милые! Когда она научится понимать людей и перестанет ошибаться? Она даже не подозревала, что в характере миссис Фишер может быть светлая сторона и заподозрила, что темные стороны, которые та столь активно проявляла, стали следствием ее собственного агрессивного поведения. Возможно, и так. Возможно, это была реакция на провокацию. Роуз ощутила глубокое раскаяние, осознав, что рядом с добрым и обходительным мистером Бриггсом ужасная миссис Фишер расцвела на глазах, а когда вдруг рассмеялась, то и вовсе едва не провалилась сквозь землю от стыда. Звук показался настолько чужеродным, что на мгновение все утратили дар речи. Прежде ни сама Роуз, ни другие обитатели замка не слышали, как суровая, если не сказать злая, особа смеется. Вот оно, обвинение! Все они по тому или иному поводу, в разных обстоятельствах смеялись, и только миссис Фишер ни разу даже не улыбнулась. Всем стало ясно, что дама здесь не проводила время с таким удовольствием, как сейчас, и никого это не заботило – возможно, кроме Лотти. Да, миссис Уилкинс беспокоилась о миссис Фишер и хотела ее как-то порадовать, но почему-то добивалась противоположного эффекта. А сама Роуз не могла провести рядом с суровой дамой и пяти минут без острого желания возразить и спровоцировать ссору.

Какая же она ужасная! Это непростительно – так себя вести! Раскаяние проявилось в проявлении особого внимания к миссис Фишер, которое не осталось не замеченным наблюдательным Бриггсом. Ему на миг захотелось самому превратиться в пожилую леди, чтобы Роуз Арбутнот смогла обращаться с ним так же по-ангельски и восхитительно. Она все на свете умела делать восхитительно. Если бы Томас вдруг заболел и над ним склонилась Роуз с самым отвратительным на свете лекарством, он согласился бы его принять.

Миссис Арбутнот, поймав взгляд голубых глаз – от загара особенно ярких и искрящихся, – с улыбкой спросила, о чем он думает, но Томас Бриггс ответил, что пока это секрет и он не готов его раскрыть:

– Время еще не пришло.

Сложности назревают, подумал мистер Уилкинс и опять мысленно потер руки: похоже, здесь без него не обойдутся.

– Надеюсь, – добродушно заметила миссис Фишер, – вы не станете скрывать от нас свои замыслы.

– Ни в коем случае! – заверил собравшихся Бриггс. – Через неделю раскрою все свои тайны.

– В таком случае готова поделиться своими секретами, – кокетливо заверила его миссис Фишер, подумав: вот бы иметь такого сына!

– О нет! – вмешался в разговор мистер Уилкинс, с легкостью включаясь в игривый тон. – Протестую. Решительно протестую. За мной остается право первенства, поскольку мы знакомы с миссис Фишер уже десять дней, а вы, Бриггс, еще не дотянули до одного. Так что требую приоритета. То есть, конечно, – добавил он, галантно поклонившись, – если секреты у леди действительно имеются, в чем лично я осмелюсь усомниться.

– Вот еще! – шутливо отмахнулась миссис Фишер, сразу подумав о молодых годах.

Роуз смотрела на пожилую даму, не веря собственным глазам, и слушала, не веря ушам: да она в открытую флиртовала с обоими джентльменами!

– В таком случае я непременно выужу все секреты, – весело пообещал Бриггс.

– Особых усилий не потребуется, – успокоила его миссис Фишер. – Секреты у меня такие, что сами просятся на волю.

Слова прозвучали так, словно их произнесла Лотти, и мистер Уилкинс поднял монокль, который носил как раз для таких случаев, и направил с подчеркнутым вниманием на миссис Арбутнот. Роуз, не в силах сдержать улыбку, тоже не отвела взгляда, поскольку сама миссис Фишер казалась необычайно довольной, хотя и непонятно, чем именно. В улыбке Роуз ощущалась растерянность, ибо вот такая пожилая дама представляла собой совершенно новое, внушающее благоговейный трепет зрелище, к которому надо еще привыкнуть.

Сама же леди в это время думала о том, как бы все обитатели замка удивились, поведай она о странном ощущении готового раскрыть лепестки бутона. Еще пару дней назад она сказала бы, что окружающие непременно осмеют ее как выжившую из ума старуху, однако мысль о бутоне становилась все более привычной – apprivoisee, как сказал бы милый Мэтью Арнолд. Конечно, было бы лучше, если бы внешность и ощущения совпадали, но в том случае, когда этого не происходит, поскольку нельзя иметь все и сразу, лучше чувствовать себя молодой где-то (например, в душе), чем старой повсюду. После возвращения в саркофаг на своей «террасе» у нее появится возможность снова стать старой и внутри, и снаружи.

И все же не исключено, что без участия мистера Бриггса процесс брожения продолжался бы тайно, и все вокруг по-прежнему видели бы ее замкнутой и суровой. Собственное достоинство не позволило бы внезапно отпустить себя на свободу, особенно в присутствии трех молодых женщин, но вот появился совершенно незнакомый молодой человек и сразу понравился так, как ни разу в жизни никто не нравился. Приезд Бриггса с его искренней симпатией (именно такую бабушку хотел бы иметь тоскующий по семье владелец замка) помог миссис Фишер раскрыть створки раковины. И вот, как предсказывала всезнающая Лотти, почтенная особа явилась миру довольной, добродушной, веселой и общительной.

Вернувшись с прогулки с получасовым опозданием, миссис Уилкинс услышала доносившиеся из верхнего сада голоса, направилась туда в надежде застать чаепитие и сразу поняла, что произошло нечто из ряда вон выходящее, потому что как раз в этот самый момент миссис Фишер засмеялась.

Наконец-то бабочка вылетела из своего кокона, подумала Лотти. Быстрая во всех движениях, импульсивная, не озабоченная условностями, она подошла, наклонилась через спинку стула и поцеловала миссис Фишер.

– О господи! – вскричала та и испуганно вздрогнула: ничего подобного с ней не происходило с ранних дней присутствия на «террасе» мистера Фишера. Но даже в ту далекую пору это случалось нечасто и скрытно, а сегодняшний поцелуй оказался настоящим и на миг сохранился на щеке странным, мягким и приятным прикосновением.

Когда же миссис Фишер увидела, кто ее поцеловал, то и вовсе залилась густым румянцем. Миссис Уилкинс! Да как ласково… При всем желании в присутствии милого мистера Бриггса миссис Фишер не смогла бы вернуться в сварливое состояние и отчитать нарушительницу правил, но желание полностью отсутствовало. Возможно ли, чтобы все это время миссис Уилкинс хорошо к ней относилась, тогда как сама она постоянно проявляла высокомерное презрение? Замороженное сердце согрел тонкий теплый ручеек: ее поцеловало, захотело поцеловать молодое существо… Миссис Фишер взволнованно наблюдала, как, не сознавая, что совершила нечто невероятное, миссис Уилкинс пожала руку представленному мужем мистеру Бриггсу и свободно, словно знала его всю жизнь, вступила в дружескую беседу с ним. Что за странное создание, что за необыкновенное создание! Стоит ли удивляться, что можно неправильно ее понять?

– Уверен, что вы хотите чаю, – с искренним гостеприимством обратился к Лотти Томас Бриггс, которому странная дама сейчас показалась очаровательной: веснушки, легкая небрежность после прогулки и все прочее. Вот такую сестру он хотел бы иметь… – Увы, остыл… Сейчас велю Франческе приготовить свежий… – заметил Томас, потрогав чайник, но тут же осекся и покраснел. – Простите, забылся.

– Вполне естественно, вполне естественно, – успокоил его мистер Уилкинс под дружный смех присутствующих.

– Давайте я пойду и скажу Франческе, – предложила Роуз и хотела было встать, но Бриггс остановил ее и, приложив ладони ко рту наподобие рупора, громко позвал:

– Франческа! Мы хотим чаю…

Экономка прибежала через мгновение, словно ждала за дверью. Никто из присутствующих не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь она появлялась с такой поспешностью.

– Вот что значит голос хозяина, – прокомментировал мистер Уилкинс; как ему показалось, весьма к месту.

– Приготовьте свежий чай, – приказал Бриггс по-итальянски. – И побыстрее.

Опомнившись, он опять покраснел и извинился.

– Вполне естественно, вполне естественно, – повторил мистер Уилкинс.

Затем Бриггс пояснил для Лотти (остальные были уже в курсе) причину своего появления в Сан-Сальваторе: по пути в Рим решил выйти из поезда в Меццаго, чтобы узнать, удобно ли устроились гости, поскольку замок сдавал в аренду впервые. Переночевать он намерен в гостинице, а завтра продолжит путь.

– Зачем же в гостинице? – удивилась Лотти. – Почему не здесь? Это ваш замок. Тем более что есть свободная комната. – Повернувшись к миссис Фишер, она добавила: – Не возражаете, если мистер Бриггс займет ее на одну ночь? Кажется, Кейт Ламли там не будет.

Ей показалось сказанное смешным, и она лукаво посмотрела на мистера Бриггса.

К собственному глубокому удивлению, миссис Фишер тоже рассмеялась, хотя и понимала, что в любое другое время замечание показалось бы весьма фривольным, но сейчас находила его лишь забавным.

– Действительно, – заверила она Бриггса, – Кейт Ламли в комнате не будет. И это очень хорошо, так как она весьма… широка, а комната необыкновенно узка. Возможно, Кейт Ламли и сможет туда войти, но потом начнутся проблемы: застрянет так прочно, что уже не сумеет выйти. Так что в ее отсутствие все пространство полностью может быть заполнено мистером Бриггсом.

Далее миссис Фишер выразила надежду, что хозяин замка не пойдет ночевать в гостиницу: к чему?

Роуз слушала монолог миссис Фишер и была не просто изумлена, а ошарашена: произнося его, леди… смеялась. Лотти тоже очень много смеялась, а потом: о ужас! – опять поцеловала миссис Фишер, причем не раз и не два…

– Так что, мой дорогой мальчик, – заключила почтенная леди, – вы должны задержаться здесь и своим присутствием доставить нам огромное удовольствие.

– Поистине огромное! – сердечно подчеркнул мистер Уилкинс.

– Чрезвычайно огромное, – усилила степень удовольствия миссис Фишер, которая в этот момент всем своим видом напоминала любящую матушку.

– Непременно оставайтесь, – сказала и Роуз, когда Бриггс вопросительно взглянул на нее.

– Это так любезно с вашей стороны! – расплылся в счастливой улыбке хозяин замка. – С удовольствием побуду гостем: совершенно новое ощущение, тем более с тремя такими…

Он растерянно умолк и посмотрел по сторонам.

– Простите, но разве здесь не четыре хозяйки? Франческа сказала, что здесь четыре дамы.

– Да, еще леди Кэролайн, – пояснила Лотти.

– В таком случае разве не следует выяснить ее мнение?

– О, но она наверняка… – начала Лотти.

– Дочь Дройтвичей, – перебил мистер Уилкинс, – вряд ли испытывает недостаток гостеприимства.

– Дочь… – повторил Бриггс и осекся, ибо в этот момент в дверях возникла та самая «дочь Дройтвичей» собственной персоной, точнее – из темного дверного проема в свет заката выступил воплощенный идеал чистейшей прелести, которого он еще ни разу не встречал, но о котором всю жизнь мечтал.