Глава 17
В первый день третьей недели Роуз наконец написала Фредерику.
Опасаясь, что снова усомнится и не решится отправить послание, попросила Доменико отнести конверт на почту, потому что если не пригласить мужа сейчас, то времени совсем не останется. Половина месяца уже миновала. Даже если Фредерик выедет сразу, что вряд ли возможно из-за сборов, оформления паспорта и нежелания торопиться, то сможет провести в Сан-Сальваторе всего пять дней.
Отдав письмо Доменико, Роуз тут же раскаялась в поспешном решении. Он все равно не приедет и не даст себе труда ответить, а если даже ответит, то придумает какой-нибудь искусственный предлог для отказа: например, что слишком много работы и нет никакой возможности оторваться. В результате она станет еще несчастнее.
Чего только не придумаешь от безделья. Не явилась ли слабая попытка воскресить отношения с мужем следствием избытка свободного времени? Роуз жалела, что вообще согласилась на эту авантюру. Чего она ждала от отдыха? Работа всегда служила спасением, единственной защитой, средством сохранения уверенности в себе и в привычных ценностях. Дома, в Хемпстеде, погрузившись в работу, удавалось преодолевать тоску и думать о Фредерике с той нежной меланхолией, с какой вспоминается когда-то любимый, но давно покинувший земной мир близкий человек. И вот сейчас праздность в этом волшебном месте вернула в то отчаянное, болезненное состояние, из которого она долго и с огромным трудом выбиралась. Даже если Фредерик ответит согласием, она тут же нагонит на него скуку. Разве вскоре после приезда в Сан-Сальваторе не стало ясно, что именно скука отдалила мужа? Так на каком же основании она вдруг решила, что он увидит в ней не косноязычную, не способную связать двух слов, ограниченную и недалекую простушку, а что-то иное?
Тысячу раз в день Роуз сокрушалась, что не оставила Фредерика в покое, но Лотти, которая каждый вечер спрашивала о письме и наконец-то получила утвердительный ответ, с восторгом обняла подругу и с энтузиазмом воскликнула:
– Теперь мы будем абсолютно счастливы!
Однако сама Роуз вовсе не разделяла ее уверенности, и на бледном миловидном лице все более определенно проступало выражение тревоги.
Желая узнать причину озабоченности подруги жены, мистер Уилкинс, надев шляпу, выходил на прогулку в сад и, словно невзначай, то тут, то там встречал миссис Арбутнот.
– Не знал, что вам тоже нравится этот уголок, – вежливо приподняв шляпу, заметил он при первой встрече и присел рядом.
Днем Роуз выбрала другое место, однако не прошло и получаса, как из-за угла, беспечно помахивая тросточкой, показался мистер Уилкинс.
Приблизившись к ее скамейке, он сел, не спросив позволения, и произнес с легким удивлением:
– Судьба постоянно сводит нас вместе.
Миссис Арбутнот давно поняла, что неправильно оценила мистера Уилкинса при встрече в Хемпстеде. Здесь, под благотворным солнцем Италии, джентльмен созрел, подобно фрукту, и стал самим собой. Вот только ей очень хотелось побыть одной. И все же она прониклась к нему благодарностью: этот человек сумел убедить ее в том, что по крайней мере на него она не навевает скуку. Иначе он не сидел бы рядом и не считал мгновения до тех пор, пока не наступит время вернуться в дом. Честно говоря, он ей надоедал, и все же это не было столь ужасно, как если бы она надоедала ему. В таком случае ее самолюбию был бы нанесен ощутимый удар. Утратив возможность молиться, Роуз пала жертвой разнообразных слабостей: тщеславия, чувствительности, раздражительности, сварливости. Странные, незнакомые дьяволы столпились вокруг и протянули когтистые лапы к пустому, продуваемому всеми ветрами сердцу. А ведь прежде она никогда не ощущала в душе ни зависти, ни обидчивости, ни гнева. Могло ли случиться так, что на одну из обитательниц замок Сан-Сальваторе оказал противоположное влияние? Что южное солнце, которое ускорило созревание мистера Уилкинса, высушило ее и наполнило горечью?
Следующим утром, пока мистер Уилкинс не спеша завтракал, любезно составив компанию миссис Фишер, миссис Арбутнот спустилась на берег с намерением надежно спрятаться и подошла к тем камням, среди которых они с Лотти сидели в первый день. Фредерик уже наверняка получил письмо и, если поступит как мистер Уилкинс, то сегодня от него могла прийти телеграмма.
Роуз попыталась подавить абсурдную надежду насмешкой. И все же… если мистер Уилкинс телеграфировал, то почему бы Фредерику не поступить точно так же? Опыт доказывал, что магия Сан-Сальваторе передается даже на бумаге. Ведь Лотти не ждала ответа, не думала о телеграмме, и все же, вернувшись к ленчу, с изумлением обнаружила срочное сообщение о приезде мужа. Что, если и она тоже вернется к ленчу и найдет в холле, на столе для корреспонденции, заветный клочок бумаги?
Роуз обхватила руками колени. Как страстно она желала стать для кого-то важной! Не выступать с кафедр перед чужими людьми, не привлекать средства на абстрактную благотворительность, а незаметно для окружающих согревать душевным теплом единственного родного человека. В переполненном людьми мире не зазорно присвоить себе одного из многих миллионов, того, кто в тебе нуждается, кто о тебе думает, кто готов к тебе приехать. Ах, если бы только удалось снова стать желанной!
Все утро Роуз просидела на берегу, под сосной. Никто к ней не подошел. Великолепные минуты складывались в часы, а часы медленно тянулись и казались бесконечными. Но она не хотела возвращаться до ленча, чтобы телеграмму успели принести.
В тот день, уступив призывам Лотти и решив, что уже достаточно просидела на одном месте, леди Кэролайн оторвала голову от подушек, встала со своего кресла и вместе с Лотти и сандвичами надолго, до самого вечера, отправилась на прогулку по холмам. Мистер Уилкинс выразил желание сопровождать отважных путешественниц, однако Кэролайн посоветовала ему остаться возле миссис Фишер, чтобы скрасить томительную праздность старушки. Ровно в одиннадцать он покинул почтенную особу с намереньем отыскать миссис Арбутнот и разделить внимание между обеими одинокими дамами, однако вскоре вернулся, вытирая платком лоб, поскольку на этот раз вторая одинокая дама спряталась успешно, а едва войдя в холл, заметил на столе адресованную ей телеграмму. Жаль, что он понятия не имел, в каких краях ее искать.
– Может, стоит открыть? – обратился мистер Уилкинс к миссис Фишер.
– Нет! – отрезала та.
– Но, возможно, требуется срочный ответ.
– Была охота возиться с чужой перепиской.
– Возиться? Любопытно…
Мистер Уилкинс испытал шок. Что за слово! «Возиться». Он, конечно, глубоко уважал миссис Фишер, но порой находил общение с ней затруднительным. Сомнений в том, что она его ценит, не было, да и он считал ее достойной перспективной клиенткой, но опасался проявлений упрямства и скрытности. А уж в скрытности сомневаться точно не приходилось, поскольку, несмотря на целую неделю настойчивых ухаживаний, пожилая леди до сих пор не поделилась причиной тревоги.
– Бедная старушка, совершенно лишена любви, – ответила Лотти, когда мистер Уилкинс поинтересовался, не знает ли жена, что печалит миссис Фишер.
– Любви? – изумленно переспросил не ожидавший ничего подобного мистер Уилкинс. – Право, дорогая, в ее-то возрасте…
– Какой-нибудь любви, – пояснила Лотти.
Тем же утром, дорожа авторитетным мнением, мистер Уилкинс спросил жену, что печалит миссис Арбутнот, поскольку, несмотря на упорные попытки ее разговорить, та тоже хранила молчание.
– Тоскует по мужу, – лаконично ответила Лотти.
Мистер Уилкинс увидел застенчивость и меланхолию миссис Арбутнот в новом свете и заметил:
– Вполне понятно.
– Так бывает, – добавила Лотти и улыбнулась.
Мистер Уилкинс улыбнулся в ответ:
– Правда?
– Конечно, – подтвердила Лотти.
Несмотря на неуместность ласки в столь раннее время, глубоко польщенный мистер Уилкинс нежно ущипнул жену за ушко.
Незадолго до половины двенадцатого Роуз медленно поднялась по тропинке, прошла под перголой и продолжила путь среди пышно цветущих по обе стороны каменной лестницы камелий. Спускавшиеся по ступеням в день приезда ручейки барвинков уже иссякли, а на смену им пришли невероятно яркие, поистине роскошные кусты – белые, розовые, красные и даже полосатые. Стараясь оттянуть ожидавшее в холле разочарование, миссис Арбутнот то и дело останавливалась, осторожно касалась лепестков, рассматривала и нюхала едва ли не каждый цветок. До тех пор, пока собственными глазами не увидишь пустой, если не считать вазы, стол в холле, еще можно надеяться на радость, можно представлять долгожданную телеграмму. Однако, как справедливо заметил стоявший в дверях и кое-что понимавший в садоводстве мистер Уилкинс, камелии лишены аромата.
При звуке его голоса Роуз вздрогнула и подняла голову.
– Вас ждет телеграмма, – оповестил ее мистер Уилкинс.
От удивления она даже рот раскрыла.
– Искал вас повсюду, но безуспешно…
Конечно. Она так и знала. Все время была уверена. В этот миг к Роуз вернулась яркая, обжигающая молодость. Прежде чем мистер Уилкинс успел закончить фразу, раскрасневшись, словно камелия, которую только что нюхала, она взлетела по ступеням, ворвалась в холл и схватила телеграмму. Подумать только! Если на свете происходят такие события, значит, нет конца… значит, они с Фредериком… снова, наконец, могут…
– Надеюсь, не плохие новости? – осведомился вошедший следом мистер Уилкинс.
Прочитав телеграмму, миссис Арбутнот окаменела, а лицо вдруг стало белым. На него она посмотрела так, как будто не могла вспомнить, кто перед ней.
– О нет. Напротив… Ко мне приедет гость. – С вымученной улыбкой она протянула телеграмму мистеру Уилкинсу, невнятно пробормотала что-то насчет ленча и быстрым шагом направилась в столовую.
Сообщение было коротким, и отправлена телеграмма утром из Меццаго:
«Проездом в Рим нахожусь в этих краях. Могу ли сегодня днем засвидетельствовать почтение?
Томас Бриггс».
Но почему от столь невинного текста леди едва не лишилась чувств? Она так побледнела, что мистер Уилкинс испугался, как бы не случился удар.
– Кто такой Томас Бриггс? – спросил он, войдя в столовую.
Миссис Арбутнот непонимающе посмотрела на него:
– Кто?
– Томас Бриггс.
– Ах да. Это владелец Сан-Сальваторе. Очень милый человек. Живет в Лондоне. Приедет сегодня днем.
Тем временем Томас Бриггс трясся в пролетке по дороге из Меццаго в Кастаньедо в надежде, что темноглазая леди поймет: он хочет всего-навсего увидеть ее, а не убедиться, что средневековый замок по-прежнему стоит на месте. Он чувствовал, что тактичному хозяину не следует навязывать внимание арендовавшей его собственность леди, но с момента встречи постоянно о ней думал. Роуз Арбутнот. Какое милое имя! И какое милое создание: нежное, с молочной кожей, материнское в лучшем смысле. Лучший смысл состоял в том, что она не была ему матерью и быть не могла, потому что родители не могут оказаться моложе детей. К тому же находиться поблизости и не заглянуть в замок убедиться, что все хорошо, было бы абсурдно. Он жаждал увидеть ее в своих владениях: на фоне дома и в комнатах – сидящей на его стульях, пьющей из его чашек, использующей другие его вещи. Подкладывает ли она под свою темную головку большую красную парчовую подушку, когда отдыхает в гостиной? На ярком фоне темные волосы и светлая кожа должны выглядеть великолепно. Видела ли она на лестнице собственный портрет? Заметила ли сходство? Он непременно должен все объяснить… ведь если сама леди не пишет маслом – а во время встречи речь об этом не заходила, – то вряд ли обратит внимание, насколько точно передан изгиб бровей и контур щек.
На деревенской площади под громкие приветствия неведомо откуда появившихся детей и собак Томас Бриггс спрыгнул с пролетки, быстро поднялся по извилистой тропинке, что не было странным для джентльмена его возраста не старше тридцати, дернул цепь древнего колокольчика и тактично подождал возле открытой входной двери, пока его пригласят войти.
При виде хозяина Франческа всплеснула всем, что только можно было поднять: бровями, ресницами, плечами и руками, – и многословно заверила, что хозяйство в полном порядке, а сама она прекрасно исполняет возложенные синьором обязанности.
– Конечно, конечно, никаких сомнений, – прервал Бриггс эмоциональный монолог и попросил передать госпоже визитную карточку.
– Какой госпоже? – уточнила Франческа.
– То есть как это какой? – удивился Бриггс.
– У нас их четыре, – ответила Франческа, почувствовав некий непорядок в рядах обитательниц замка, поскольку хозяин был явно не в курсе. Она же, в свою очередь, обрадовалась, потому что любой непорядок вносил в скучную размеренную жизнь хотя бы какое-то разнообразие.
– Четыре? – переспросил Бриггс, но тут же заметил выражение лица управляющей, взял себя в руки и скрыл удивление. – Что же, в таком случае передайте всем.
В это самое время в верхнем саду, в тени большого зонта, миссис Фишер и мистер Уилкинс пили кофе. Миссис Арбутнот, ничего не съев за ленчем и не сказав ни слова, вышла из-за стола и тут же исчезла.
Франческа поспешила в сад с визитной карточкой в руках, а хозяин отправился на лестницу, чтобы полюбоваться выполненным неизвестным старинным мастером и купленным в Орвието изображением Мадонны, так похожим на ту из обитательниц, ради которой он отклонился от намеченного маршрута. Сходство поражало. Конечно, в Лондоне леди была в шляпе с полями, однако мистер Бриггс не сомневался, что лоб у нее такой же высокий и открытый. Серьезный спокойный взгляд в точности соответствовал взгляду Богоматери. Приятно знать, что обладаешь портретом дорогой сердцу особы.
Томас Бриггс услышал шаги, поднял голову и увидел ее именно такой, какой представлял здесь, в замке: в белом платье.
Столь раннее появление хозяина изумило Роуз. Она предполагала, что важный гость приедет к чаю, а до тех пор собиралась спрятаться в каком-нибудь укромном уголке, вдали от всей компании.
Томас Бриггс с острым интересом и вниманием наблюдал, как она спускается по лестнице, дождался момента, когда поравняется с портретом, и воскликнул громко, даже не пытаясь скрыть восторг:
– Потрясающе!
– Здравствуйте, – сдержанно произнесла Роуз, заранее настроившись на вежливый, но отстраненный прием.
Приезд мистера Бриггса ничуть не радовал. Роуз чувствовала, что этот разбивший сердце неуместной телеграммой мужчина явился сюда вместо Фредерика, чтобы занять его место и сделать то, что в ее мечтах должен был сделать супруг.
– Остановитесь на мгновение…
Она механически подчинилась.
– Да. Поразительно! Не могли бы вы снять шляпу?
Удивленная, Роуз опять покорно выполнила просьбу.
– Да, так я и думал… просто хотел убедиться. А вы обратили внимание…
Он принялся совершать странные быстрые пассы рукой возле лица на картине, словно хотел измерить его и сравнить с живой, из плоти и крови, леди.
Удивление Роуз переросло в любопытство, и она спросила с улыбкой:
– Ну как, много общего с оригиналом?
– Вы же видите, насколько велико сходство…
– Вот уж не думала, что выгляжу настолько мрачной.
– Нет, не выглядите, по крайней мере сейчас, а минуту назад действительно казались чернее тучи. Ах да, здравствуйте, – спохватился Томас Бриггс, заметив поданную руку, пожал ее и при этом, как обычно, покраснел до корней волос.
Вернулась Франческа и объявила:
– Синьора Фишер будет рада встретиться с ним.
– Кто такая синьора Фишер? – обратился Томас Бриггс к Роуз.
– Одна из четырех компаньонок, что снимают ваш дом.
– Значит, вы здесь вчетвером?
– Да. Мы с подругой решили, что не можем позволить себе арендовать замок вдвоем.
– Ах вот оно что! – смущенно произнес мистер Бриггс, расстроившись, что Роуз Арбутнот ограничена в средствах.
Он бы предпочел, чтобы она оставалась в Сан-Сальваторе как можно дольше, причем в качестве гостьи.
– Миссис Фишер пьет кофе в верхнем саду, – пояснила Роуз. – Могу отвести вас к ней и представить.
– Не хочу. Вы в шляпе: значит, собрались на прогулку. Можно составить вам компанию? Был бы очень рад, если бы вы показали мне все, что находите заслуживающим внимания.
– Но миссис Фишер вас ждет.
– Может быть, подождет еще немного?
– Да, – подтвердила Роуз с той улыбкой, которая так очаровала его при первой встрече. – Думаю, вполне может подождать до чая.
– Говорите по-итальянски?
– Нет, – покачала головой Роуз. – Почему вы спрашиваете?
Вместо ответа мистер Бриггс повернулся к Франческе и очень быстро, поскольку прекрасно владел итальянским, велел вернуться к синьоре в верхнем саду и сказать, что хозяин встретил свою давнюю подругу, синьору Арбутнот, и намерен отправиться на прогулку. А с ней поговорит позже.
– Пригласите на чай? – обратился Томас Бриггс к Роуз, как только Франческа ушла.
– Разумеется. Это ваш дом.
– Нет. Он ваш.
– Только до следующего понедельника, – с улыбкой возразила Роуз.
– Пойдемте. Покажите мне свои любимые пейзажи, – предложил мистер Бриггс с таким горячим энтузиазмом, что даже самокритичная до жестокости Роуз поняла, что он вовсе не считает ее нудной.
