Глава 15

Странным результатом происшествия стало то обстоятельство, что, встретившись вечером за обедом, и миссис Фишер, и леди Кэролайн испытали по отношению к мистеру Уилкинсу чувство тайной солидарности. Он уже не мог предстать перед ними таким же, как другие мужчины, не мог вызвать того отношения, какое вызвал бы, явившись одетым. Лед тронулся: возникло интимно-снисходительное понимание, похожее на то, что испытывают помогающие больным сиделки и ухаживающие за детьми няни. Они познакомились с ногами мистера Уилкинса.

Слова, произнесенные миссис Фишер в состоянии шока, навсегда остались неизвестными, но ответ вспомнившего о своем виде мистера Уилкинса вместил в себя такое благородное извинение, такое приличное смущение, что, в конце концов, леди забыла о пережитом потрясении и совершенно успокоилась. Ничего не поделаешь: произошел несчастный случай. А предупредить несчастный случай невозможно. Встретив джентльмена за обедом безупречно одетым, тщательно выбритым и безукоризненно причесанным, миссис Фишер сразу прониклась духом молчаливого братства и едва ли не личной гордостью за его элегантный внешний вид. А вскоре гордость как-то незаметно распространилась и на все им сказанное.

Миссис Фишер никогда не сомневалась, что общение с мужчиной всегда предпочтительнее общения с женщиной. Появление за столом мистера Уилкинса и тон его речи сразу изменили обстановку, превратив серпентарий в светское общество. Он говорил на интересные темы – именно так, как положено говорить мужчине. По отношению к леди Кэролайн держался исключительно вежливо, однако в обращении с ней ни разу не приблизился к границе жеманности, пошлости и идиотизма. С равной вежливостью относился и к самой миссис Фишер, а когда за столом впервые возникла тема политики и она проявила желание высказаться, выслушал мнение серьезно и с должным вниманием. Разделил ее позицию относительно Дэвида Ллойда Джорджа, да и в литературе проявил здоровый вкус. К тому же выразил солидарность в любви к орехам. Как такого мужчину угораздило жениться на миссис Уилкинс, осталось загадкой.

Лотти смотрела на мужа округлившимися от изумления глазами. Заранее предположив, что на достижение данной стадии потребуется по меньшей мере два дня, она убедилась, что магия Сан-Сальваторе подействовала мгновенно. Меллерш не только любезно держался во время обеда – с посторонними он всегда вел себя любезно, – но оставался невероятно милым целый день, даже в комнате, с ней наедине, а когда она расчесывала волосы, сказал, что они прекрасны, и поцеловал – поцеловал! – причем вовсе не во время утренней встречи или вечернего прощания.

Наблюдая удивительную метаморфозу, Лотти решила отложить до завтра признание, что потратила все свои сбережения и что замок вовсе не принадлежит ее подруге. Жалко было портить приятную атмосферу. Она собиралась покаяться сразу, как только муж отдохнет с дороги, однако не захотела в первый же день нарушить тот прекрасный душевный настрой, в каком пребывал Меллерш. Пусть хорошенько освоится в раю, а уж потом ему будет проще услышать правду.

Лицо Лотти сияло от сознания магического воздействия Сан-Сальваторе. Даже катастрофа в ванной, о которой муж рассказал, когда она вернулась из сада, не привела его в бешенство. Конечно, единственное, в чем нуждался Меллерш, это отдых. Она поступила отвратительно, когда он предложил ей поехать в Италию, но оказалось, что получилось намного лучше, хотя ее заслуги в этом не было. Лотти весело болтала, беспечно улыбалась и ничуть не боялась мужа, а когда осмелела настолько, что, в восхищении от его безупречного вида, заявила, что его можно использовать в качестве украшения для любой компании, и леди Кэролайн рассмеялась, Меллерш тоже рассмеялся. А ведь если бы она попыталась сказать нечто подобное дома, он бы наверняка рассердился и назвал ее идиоткой.

Вечер прошел в дружеской атмосфере. При каждом взгляде на мистера Уилкинса Кэролайн представляла его в полотенце, с босыми мокрыми ногами и едва сдерживала улыбку. Миссис Фишер пребывала в восторге. В глазах мистера Уилкинса миссис Арбутнот была спокойной, полной достоинства хозяйкой дома, из уважения к возрасту миссис Фишер почтительно уступившей право возглавить трапезу. Дама, скромная от природы, выглядела самой застенчивой из присутствующих. Перед обедом мистер Уилкинс улучил минуту, когда она была одна в гостиной, и в приличествующих случаю выражениях поблагодарил за позволение присоединиться к компании, а она почему-то смутилась. Неужели почувствовала неловкость? Возможно. Покраснела, пробормотала что-то вроде возражения, и в этот момент пришли остальные. За столом миссис Арбутнот почти не говорила. В последующие дни они, несомненно, познакомятся поближе, и он наверняка получит удовольствие от общения.

А вот леди Кэролайн превзошла все его ожидания: говорила не больше допустимого за столом, вежливо слушала, о манерах и говорить не приходится. Миссис Фишер тоже не разочаровала: умна, образованна, явно имеет вес в обществе. Что касается Лотти, то она не только значительно усовершенствовалась, но и была явно au mieux с леди Кэролайн Дестер. Надо заметить, что мистер Уилкинс располагал необходимым запасом французских выражений. Долгое время его терзало раскаяние при воспоминании о непростительной оплошности: угораздило же беседовать с леди Кэролайн в полотенце. В конце концов, он не выдержал и передал ей записку с глубочайшими извинениями за непостижимую рассеянность, а в ответ получил начертанные на обороте конверта слова: «Все в порядке. Не расстраивайтесь». Мистер Уилкинс с радостью принял пожелание, отбросил переживания и обрел душевную гармонию. Прежде чем лечь спать, даже легонько ущипнул жену за ухо, чем несказанно ее удивил: такие смелые ласки…

Больше того, утро не изменило состояния мистера Уилкинса. Блаженный настрой сохранялся в течение всего дня, несмотря на то что это был первый день второй недели, а следовательно, настало время расчета.

Необходимость оплаты расходов ускорила признание Лотти, хотя она с радостью отложила бы нелегкий разговор на неопределенный срок. Не то чтобы она боялась: будь что будет, – но Меллерш пребывал в таком чудесном расположении духа, что не хотелось рисковать и расстраивать его раньше времени. Однако вскоре после завтрака Констанца со стопкой исписанных карандашом грязных клочков бумаги постучала в дверь миссис Фишер, но получила отказ. Стук в дверь леди Кэролайн тоже не принес ничего, кроме слов возмущения. Миссис Арбутнот уже ушла в сад, поэтому и от нее ответа не было. В конце концов, повариха перехватила Лотти, которая с самым невинным видом показывала Меллершу замок, и, тыча пальцем в грязные бумажки, принялась что-то громко доказывать, пожимать плечами и разводить руками. Тогда-то Лотти вспомнила, что неделя миновала, а никто из них ничего не заплатил. Роковой момент настал.

– Эта добрая женщина чего-то от тебя хочет? – медоточивым голосом поинтересовался мистер Уилкинс.

– Денег, – отрезала Лотти.

– Денег?

– У нее в руках хозяйственные счета.

– Но ведь ты не имеешь к хозяйству ни малейшего отношения, – безмятежно заметил мистер Уилкинс.

– Очень даже имею…

Последовало запоздалое признание.

Меллерш принял исповедь удивительным образом. Можно было вообразить, будто он всю жизнь полагал, что сбережения только для того и существуют, чтобы тайком от мужа тратить их на путешествия. Не стал устраивать никаких допросов, а принял известие таким, каким оно получилось: с рассказом о лжи и хитрости. Закончив исповедь, Лотти дипломатично добавила:

– Имеешь полное право рассердиться, но я надеюсь, что поймешь и простишь меня.

На что Меллерш ответил, даже не повысив голоса:

– Что может благотворнее действовать на человека, чем отдых в старинном итальянском замке.

После этих слов Лотти крепко сжала руку мужа и, раскрасневшись от гордости за него, воскликнула:

– О, Меллерш! Ты так добр!

Удивительно, как быстро муж впитал атмосферу божественного места и сумел проникнуться витавшим в воздухе великодушием. Это доказало, что он внутренне близок ко всему прекрасному на свете, поскольку естественно вписался в обстановку небесного спокойствия. Но больше всего Лотти поразило, что он спокойно выслушал и принял постыдную ложь, до которой она опустилась, и даже не осудил. Впрочем, чему удивляться, если они попали в рай? В раю никто не принимает близко к сердцу то, что миновало, здесь нет необходимости простить и забыть. В раю все просто счастливы. Исполненная благодарности и восхищения, Лотти крепко сжала руку мужа. Он не вырвал ладонь, но и не ответил на ее жест. Мистер Уилкинс обладал уравновешенным характером и не испытывал сейчас желания устраивать сцену.

Тем временем Констанца поняла, что добиться оплаты от четы Уилкинс не удастся, и вернулась к миссис Фишер: та, по крайней мере, говорила по-итальянски. К тому же, как считали слуги, судя по возрасту и внешнему виду, пожилая синьора имела возможность заплатить по счетам. В этот самый момент миссис Фишер заканчивала туалет, а именно: надевала шляпу, вуаль, меховое боа и перчатки, – чтобы впервые после приезда выйти на прогулку в нижний сад. И вот появилась Констанца и многословно сообщила, что, если счета за истекшую неделю не будут оплачены, ни один магазин в Кастаньедо впредь не предоставит кредит на продукты. Больше того, заверила кухарка, которая потратила крупную сумму и задолжала родственникам, и вот теперь, а ей нужно было выяснить настроение госпожи, никто не предоставит кредит даже на сегодняшнюю еду. Скоро настанет время colazione, а как готовить colazione без мяса, рыбы, яиц…

Миссис Фишер взяла счета, посмотрела на конечную сумму и пришла в такой глубокий ужас от масштаба и экстравагантности расходов, что присела за письменный стол и принялась вникать в каждую цифру.

Констанца пережила мучительные полчаса, поскольку не предполагала, что английская леди будет столь мелочна и придирчива. К тому же la Vecchia, как прозвали миссис Фишер на кухне, настолько хорошо говорила по-итальянски, что с упрямством, наполнявшим Констанцу стыдом, так как от благородной англичанки трудно было ожидать такого поведения, тыкала пальцем в строчку за строчкой, настойчиво требуя и добиваясь объяснений.

Существовало одно-единственное объяснение: в течение недели Констанца наслаждалась полной свободой действий, по собственному желанию покупала все, что считала лучшим в своем роде, и в итоге пришла к плачевному результату.

Не в силах представить оправдание жестокого перерасхода средств, повариха расплакалась. Страшно было подумать, что впредь придется готовить под постоянным присмотром, в условиях подозрительности и недоверия. Что скажут родственники, обнаружив, что щедрые заказы отменяются? Сочтут ее бестолковой и станут презирать.

Повариха плакала, но на миссис Фишер это никоим образом не действовало: она хранила каменную непреклонность. На медленном, тягучем итальянском языке дантовского «Ада» она проинформировала несчастную повариху, что не намерена платить по счетам до начала следующей недели, но, несмотря на это, блюда должны оставаться такими же качественными, только стоить в четыре раза дешевле.

Констанца воздела руки к небесам.

– А на следующей неделе, – ровным голосом продолжила миссис Фишер, – если условия будут выполнены, вы получите всю сумму. В ином случае… – Дама умолкла, поскольку сама не знала, как поступит в ином случае, но вид у нее был такой угрожающий, что Констанца испугалась.

Жестом отправив повариху прочь, миссис Фишер пошла искать леди Кэролайн, чтобы объясниться. Она полагала, что ответственность за цены несла леди Кэролайн, поскольку она заказывала еду, но сейчас выяснилось, что с самого первого дня повариха действовала исключительно по собственному усмотрению, что, конечно, было недопустимо.

На стук в дверь ей не ответили. Миссис Фишер заподозрила, что компаньонка в спальне, но не отзывается и толкнула дверь. Странно… Открыто. Комната сохраняла восхитительное присутствие обитательницы.

– Запах, – заключила миссис Фишер, втянув носом воздух, и закрыла дверь. Как ей хотелось, чтобы Карлайл побеседовал с этой молодой дамой хотя бы пять минут!

Пожилая дама направилась вниз, чтобы выйти в сад и поискать леди Кэролайн, а в холле встретила мистера Уилкинса. Тот был в шляпе и раскуривал сигару.

Несмотря на снисходительное отношение к мистеру Уилкинсу и особую, даже мистическую связь после вчерашней утренней встречи, присутствие сигары в доме миссис Фишер не одобрила. На улице еще можно было бы стерпеть едкий дым, но, когда на свежем воздухе столько свободного места, вовсе незачем отравлять атмосферу в доме. Даже чрезвычайно упорный в привычках мистер Фишер вскоре после свадьбы перестал курить в помещении.

Вот и мистер Уилкинс, едва увидев почтенную леди, немедленно сорвал с головы шляпу, а сигару бросил в большой кувшин с белыми лилиями. Зная, насколько мужчины дорожат только что раскуренными сигарами, миссис Фишер по достоинству оценила благородное самоотречение. К сожалению, сигара не попала в воду, а запуталась среди лилий и продолжила дымить сама по себе, всем своим видом представляя никчемный, утративший смысл предмет.

– Куда идешь ты, милая… – начал было мистер Уилкинс, направляясь к миссис Фишер, однако успел вовремя остановиться.

Неужели утреннее настроение побудило его обратиться к серьезной пожилой особе строкой из игривого детского стишка? А ведь он даже не отдавал себе отчета в том, что знает наивный и легкомысленный текст. Чрезвычайно странно. Что могло вложить в рассудительную голову столь неуместные слова? Он проникся глубоким уважением к миссис Фишер и ни за что на свете сознательно не назвал бы девицей, ни милой, ни какой-либо другой. Больше того: он хотел установить хорошие отношения с перспективной клиенткой, заслуживающей интереса с точки зрения бизнеса. За завтраком они приятно пообщались, и мистер Уилкинс остался под глубоким впечатлением от близкого знакомства собеседницы со многими известными личностями. Разумеется, все названные персонажи принадлежали к Викторианской эпохе, и все же после утомительных георгианских вечеринок, которые на Хемпстед-Хит устраивал зять, разговор о значительных людях доставил удовольствие. Мистер Уилкинс почувствовал, как налаживается взаимопонимание. Леди уже проявила симптомы назревающего намерения стать клиенткой. Ни за что на свете он не хотел бы ее оскорбить, а потому похолодел от близости катастрофы.

Однако миссис Фишер не заметила оплошности.

– Вы, как я вижу, собираетесь выйти, – очень вежливо произнес готовый составить даме компанию мистер Уилкинс.

– Хочу разыскать леди Кэролайн, – ответила миссис Фишер, направляясь к ведущей в верхний сад стеклянной двери.

– Приятная задача, – отозвался мистер Уилкинс и добавил, учтиво распахнув дверь: – Позвольте вам помочь в поисках? Разрешите…

– Обычно она сидит вон в том углу, за кустами, – пояснила миссис Фишер. – А насчет приятности задачи глубоко сомневаюсь. Она ужасным образом пустила счета на самотек и заслуживает сурового выговора.

– Леди Кэролайн? – удивленно переспросил мистер Уилкинс, не понимая, о чем речь. – Но скажите на милость, какое отношение леди Кэролайн имеет к счетам?

– На нее было возложено ведение хозяйства, а поскольку все мы состоим в равных долях, она должна была считать делом чести…

– Но как сочетаются… леди Кэролайн и ведение общего хозяйства? Право, многоуважаемая леди Фишер, у меня нет слов. Неужели вам до сих пор не известно, что ваша компаньонка – дочь Дройтвичей?

– Ах вот кто она такая! – проворчала миссис Фишер, с трудом ковыляя по гравию к укромному уголку. – Что же, теперь понятно. Беспорядок, который Дройтвич устроил в своем ведомстве во время войны, закончился национальным скандалом. Речь шла о незаконном присвоении национальных средств.

– Уверяю вас, невозможно ожидать от дочери Дройтвичей… – серьезно начал мистер Уилкинс, но дама категорично отрезала:

– Дройтвичи здесь абсолютно ни при чем. Возложенные обязанности следует добросовестно исполнять. Не собираюсь терять собственные деньги из-за каких-то бестолковых Дройтвичей.

Очень решительная пожилая леди: возможно, отнюдь не настолько сговорчивая, как хотелось бы, – но до чего же богата! Исключительно сознание собственного благосостояния позволяет ей пренебрежительно щелкать пальцами в сторону Дройтвичей. На вопрос об образе жизни миссис Фишер Лотти ответила уклончиво: описала ее дом как мавзолей с золотыми рыбками, – но теперь стало ясно, что леди не просто богата, а богата как Крез. И все же мистер Уилкинс пожалел о намерении составить ей компанию: слушать, как мадам будет отчитывать леди Кэролайн Дестер, совсем не хотелось.

И опять он недооценил молодую леди. Неизвестно, какие чувства она испытала при виде в первое же утро по его прибытии обнаружившего ее укрытие мистера Уилкинса, но на прелестном личике отразилась ангельская приветливость. Как только миссис Фишер опустилась на парапет, она тут же убрала ноги, затем, внимательно выслушав начальные фразы монолога, суть которого заключалась в том, что пожилая леди не намерена терять деньги из-за нерадивого ведения хозяйства, вытащила из-под головы подушку и, протянув ей, посоветовала заботливо:

– Вот возьмите: будет намного удобнее.

– Спасибо, – поблагодарила та, несколько обескураженная: ее перебили на полуслове.

Мистер Уилкинс тут же поспешил забрать подушку из нежных рук и услужливо положил ее между слегка приподнявшейся миссис Фишер и парапетом, после чего той пришлось еще раз сказать «спасибо». Вернуться к воинственному настроению оказалось непросто. Мистер Уилкинс вставил подушку, заранее заготовленная уничижительная отповедь прервалась. К тому же леди Кэролайн ни слова не произнесла в свою защиту: только смотрела и слушала с выражением покорного ангела.

Мистер Уилкинс подумал, что, должно быть, очень сложно отчитывать представительницу рода Дройтвич, которая вот так выглядит и вот так изысканно молчит. К его радости, вскоре миссис Фишер и сама это осознала: тон высказывания смягчился, а закончилась речь почти кротко:

– Следовало предупредить, что вы не намерены что-либо делать.

– Мне и в голову не пришло, что вы думали иначе, – прозвучал мелодичный голос.

– Хотела бы знать, каковы ваши планы на оставшееся время, – заявила миссис Фишер.

– Никаких, – с улыбкой пожала плечами Кэролайн.

– То есть вы хотите сказать, что…

– Если позволите, леди, – в самой учтивой профессиональной манере вмешался в разговор мистер Уилкинс, – то осмелюсь посоветовать не портить чудесный отдых хозяйственными заботами.

Миссис Фишер и леди Кэролайн посмотрели на него, вспомнили первую встречу и вновь прониклись снисходительным отношением.

– Вы правы, – подтвердила миссис Фишер. – Именно этого я и стараюсь избежать.

– Весьма разумно, – одобрил мистер Уилкинс. – Так почему бы не назначить поварихе – кстати, превосходной – определенную сумму per diem – он умел пользоваться необходимыми латинскими выражениями, – и предупредить, что следует готовить, полагаясь только на эти деньги, но так же хорошо, как прежде? Размер субсидии несложно вычислить. Например, основанием может послужить стоимость питания в среднем отеле, поделенная на два или даже на четыре.

– А что делать с прошедшей неделей? – горестно осведомилась миссис Фишер. – С огромными счетами за первые семь дней?

– Пусть оплата этих счетов станет моим подарком Сан-Сальваторе, – ответила Кэролайн, не желая, чтобы сбережения Лотти сократились значительнее, чем та рассчитывала.

Миссис Фишер была так потрясена, что долго не могла произнести ни звука. Ей казалось, что земля уходит из-под ног.

– Конечно, если вы готовы выбросить деньги на ветер… – наконец неодобрительно, но с явным облегчением, заговорила пожилая дама, а тем временем мистер Уилкинс погрузился в восторженные разглагольствования о достоинствах голубой крови.

Эта способность не беспокоиться о презренном металле, эта внутренняя свобода не только вызывала ни с чем не сравнимое восхищение, но и могла принести огромную пользу профессиональному сообществу, поэтому отнестись к столь уникальному заявлению следовало с особенным воодушевлением. Поскольку миссис Фишер душевным теплом не отличалась, предложение было принято, хоть и с откровенным неудовольствием, из чего поверенный в делах сделал вывод, что богатство мадам сопровождалось скупостью. Сам же мистер Уилкинс понимал, что подарок есть подарок и негоже заглядывать дареному коню в рот. Если леди Кэролайн сочла возможным подарить компаньонкам оплату питания за целую неделю, то надо поблагодарить ее за несказанную щедрость, а не осуждать благородный порыв.

Мистер Уилкинс произнес от своего имени и от имени жены те слова, которые сама она наверняка захотела бы сказать подруге, и непринужденно заметил, поскольку подарки необходимо принимать с легкостью, чтобы не ставить дарителя в неловкое положение, что в таком случае леди Кэролайн следует облечь статусом хозяйки замка. Затем он почти весело обратился к миссис Фишер и посоветовал вместе с Лотти написать леди Кэролайн благодарственное письмо с выражением признательности за гостеприимство.

– Вроде «Коллинза», – уточнил мистер Уилкинс, который любил при необходимости блеснуть знанием классической литературы. – Так я и предлагаю назвать письмо, в котором гости благодарят хозяев за кров и хлеб насущный: «Коллинз».

Кэролайн улыбнулась и достала портсигар, а миссис Фишер не смогла устоять против элегантного мужского обаяния и смягчилась. Благодаря мистеру Уилкинсу удалось избежать расточительности в дальнейшем: мадам ненавидела платить там, где можно не платить. В то же время был найден способ уклонения от ведения общего хозяйства, а то она уже опасалась, что если и здесь ее вынудят этим заняться – из-за полного безразличия леди Кэролайн или незнания итальянского языка другими компаньонками, – то придется вызывать Кейт Ламли. Она наверняка справится, а итальянский они учили вместе. Да, можно, пожалуй, пригласить Кейт, но только при обязательном условии, что она возьмет на себя эти неприятные обязанности.

Как хорошо, что мистер Уилкинс предложил этот вариант: замечательный, превосходный. Ничто не способно оказаться столь полезным, чем общество умного, образованного, зрелого мужчины. Когда, покончив с важными вопросами, миссис Фишер поднялась и сказала, что намерена немного прогуляться перед ленчем, он не остался с леди Кэролайн, как, скорее всего, поступили бы другие, не столь хорошо воспитанные джентльмены, а попросил разрешения составить ей компанию. Учтивый, приятный в общении кавалер, хорошо образованный, начитанный, светский до мозга костей, истинный джентльмен. Миссис Фишер порадовалась, что не успела написать Кейт: зачем здесь Кейт, когда есть куда более интересный компаньон?

Только вот мистер Уилкинс вызвался сопровождать миссис Фишер вовсе не потому, что хотел обсудить какие-то интересные темы: просто, как только она встала, а следом и он, намереваясь попрощаться, леди Кэролайн тут же закинула ноги на парапет, склонила голову набок и закрыла глаза, ясно давая понять, что собирается подремать.

Разве мог он осмелиться помешать осуществлению желания своим присутствием дочери самих Дройтвичей!