Глава 35

Лали и Соня были среди моря верующих, которые сидели на полу, сложив руки в молитве. Лали отметила, насколько непринужденно выглядит Соня в белой мешковатой одежде. Беззаботная улыбка играла на ее губах, когда Соня рассматривала маленькие окна большого зала и в ее длинных светлых волосах путались солнечные лучи.

Махараджа восседал на бархатном троне. Издалека он казался далекой карминной фигурой. Огромный экран с левой стороны транслировал в высоком разрешении каждый его жест. Он доброжелательно улыбался своей пастве, слегка склонив голову набок, словно демонстрируя умиление группой детей. Армия мужчин и женщин, одетых в белые курты и белые сари, целеустремленно двигалась между троном и верующими, деловитые и серьезные.

— Радость, — произнес человек на троне глубоким басом, который эхом разнесся по залу из невидимых динамиков. — Что значит радоваться? — Лали заметила, что он произнес это как утверждение, а не как вопрос. Он наклонял голову то в одну, то в другую сторону, доверительно оглядывая собравшихся перед ним людей, и на его губах зависла улыбка, как будто он один посвящен в великую и тайную шутку. — Найти цель своей жизни — вот истинная радость, — объявил Махараджа и выдержал паузу, кивая и улыбаясь, пока все проникались очевидной глубиной его слов. — Фермер трудится на своих полях, кузнец трудится у своей наковальни, врач помогает больным — это приносит им цель, а значит, и радость. Без цели их жизнь была бы бесплодна, как серп, которым больше не косят и не жнут.

Лали, хотя мало что знала о врачах, довольно хорошо представляла себе труд фермеров и кузнецов и могла сказать, что их работа не всегда приносила радость. Скорее это была отчаянная попытка выжить, зачастую неудачная, жалкая попытка противостоять целому миру.

— Как нам найти цель, если цель — это то, что приносит нам радость и придает смысл нашей жизни? — он опять мотал головой, как расшалившийся ребенок. — Цель приходит к нам через покорность. Великий разум, под властью которого вращается вселенная, Брахман, требует, чтобы мы подчинились его воле, если хотим достичь совершенства в нашей земной жизни.

Махараджа не был толстяком, но отличался крупным телосложением. Лали обратила внимание на его широкие плечи, массивную грудь, жесткие черные волосы, выглядывающие из-под мешанины золотых цепочек и бусин рудракши в вырезе красной мантии. Казалось, он излучал силовое поле. Женщины и дети у его ног ловили каждое слово. Лали затылком прочувствовала мощь этого баса, как будто ей одной из десятков присутствующих предназначались озвученные наказы. Чуть поодаль молодая женщина сидела по-турецки, придерживая двоих детей, примостившихся у нее на коленях. Лали коротко улыбнулась ей. На лице женщины отразилась гордость.

Толпа начала скандировать:

— Харе Кришна, харе Кришна, харе Рама, харе харе. — Яростный унисон эхом разнесся по залу.

Лали посмотрела на потолок, гадая, что они с Соней здесь делают. Она была опасно близка к тому, чтобы спросить, почему Дурга и Лакшми оказались в этом месте, но вовремя остановила себя. Закрыла глаза и мысленно перенеслась в те времена, когда они праздновали Картик пуджа в небольшом внутреннем дворике «Голубого лотоса». Обязанности священника исполнял давний бабу одной из женщин. Все утро и долгий полдень они нарезали фрукты, развешивали гирлянды и разрисовывали полы замысловатыми узорами. Лали думала о «Голубом лотосе» с нежностью, чему сама удивилась. Она тепло вспоминала свою комнату с грязными темно-розовыми стенами и маленьким альковом с фигурками богов и корзинкой, где хранилась мелочь; толстые колонны по всему периметру двора, которые поднимались к верхним этажам, где тянулись длинные прямоугольные веранды с чугунными перилами. Некоторые женщины наблюдали за празднеством оттуда, облокотившись на перила, в то время как рабочие пчелки провожали сутенеров и клиентов в свои комнатушки. Этажи громоздились друг на друга, как сложенные коробки, и только прямоугольный внутренний двор удерживал их вместе. Лали помнила, как в первый раз посмотрела вверх из двора и каким величественным показалось само здание, даже с его облупившейся краской, сломанными оконными рамами и многообразием запахов. Москитные сетки на окнах верхних этажей появились гораздо позже. Их установили после того, как однажды утром во дворе была найдена женщина, лежавшая лицом вниз с расколотым пополам черепом.

Прошлой ночью она позвонила Амине. Девушка говорила запыхавшимся голосом, как будто шептала в трубку. Амина рассказала про налет на «Голубой лотос» и соседние дома. Лали вздохнула. Какой-то замкнутый круг, постоянное вторжение полиции в то пространство, которое женщины считали своим домом. В результате таких рейдов они оставались либо бездомными на улицах, занимаясь своим ремеслом в еще более непредсказуемых условиях, либо запертыми в клетке во имя спасения. Лали на мгновение почувствовала облегчение — по крайней мере, она избежала облавы. Хотя и здесь творилось что-то неладное. Прошло бог знает сколько дней с тех пор, как ее привезли, но она еще не видела клиента. Телефон Рэмбо отключался всякий раз, когда Лали звонила ему, чтобы поделиться кое-какими мыслями, выплеснуть ту ноющую злость, что следовала за ней по пятам с той самой минуты, как она проснулась, одурманенная наркотиками, в этом странном месте. Деньги исправно поступали на ее счет. Сумма, обозначенная на экране, выросла на целых 20 000 рупий, и Лали с трудом могла в это поверить. Она бы спросила у Сони, но не хотела показывать ей свои доходы. Трудно избавиться от старой привычки прятать заработанные деньги.

Она догадывалась, что рано или поздно ее вызовут к клиенту. Может быть, им окажется этот волосатый великан со сцены. Лали покачала головой и улыбнулась про себя. Может, это будут те важные клиенты, которыми хвастался Рэмбо. Когда брат приходил просить денег, Лали еще не знала, где их достать, но если эти цифры на экране действительно были деньгами, тогда она могла бы сделать намного больше.

Пару месяцев назад она увидела свое лицо в квадратном зеркале в крапинку. Картинка не впечатлила — жестко очерченный рот, холодный взгляд, волосы торчком. Она не знала, сколько ей на самом деле лет. Родители, не проявлявшие интереса и участия к четырем девочкам, которых произвели на свет до нее, никогда не утруждали себя подсчетами. Лали подозревала, что ей чуть больше тридцати, и не ожидала снисхождения от своего тела, как и от мира в целом. Сонагачи был опасным местом для стареющих женщин. Одни становились мадам, некоторые полностью посвящали себя Коллективу, как Малини, а тысячи других умирали в нищете. Каждые несколько месяцев по соседству появлялась новая группа девушек. Раньше она всегда переживала за новеньких; по ночам они беспрестанно плакали и все время ждали, когда появится хоть кто-то — любовник, отец, брат, муж или мать — и заберет их домой. Теперь каждая свежая партия заставляла ее смотреть в зеркало.

Время от времени появлялись новые бордели, где работали только грудастые, белокурые и высокие девушки из Пенджаба, Раджастхана и Кашмира. Богатая клиентура ожидаемо тянулась к этим более секапильным, более дорогим девушкам.

Когда поблизости не маячил Чинту, Лали развлекала клиентов Рэмбо. Поначалу она брала один или два «левых» заказа. Эти клиенты оставляли щедрые чаевые и гарантировали безопасность. Мадам Шефали, конечно, знала о работе на стороне, но, пока она получала свою долю, ничего не говорила. Девушки, подобные Лали, были рассеяны по всему городу — трудились в Калигате возле самого знаменитого храма Калькутты, в Хатибагане и Багбазаре, на Парк-Серкус и Парк-стрит. Карта города, по которой ориентировались сутенеры и дилеры, пестрела красными точками. Но Рэмбо хвастался такими девушками, как Соня, русскими, китаянками, студентками колледжа, моделями, они носили лучшую одежду и высокие каблуки, их приглашали в модные отели как компаньонок, девушек по вызову или эскортниц, они танцевали в ночных клубах. Лали одинаково манил и пугал этот мир. И, когда мадам Шефали сама предложила ключ от него, Лали не смогла сказать «нет».

«Надо набраться терпения, и тогда узнаешь, кто твой клиент», — уговаривала себя Лали, не открывая глаз и слегка покачиваясь в такт песнопениям. Она хорошо выполнит свою работу, получит деньги и отправится домой. Они же не захотят держать ее здесь вечно. Она выберется отсюда, а через какое-то время покинет и Сонагачи, может, переедет в квартиру в центре Калькутты, рядом со всеми ресторанами, где будет…

— Он — бог, — задыхаясь, прошептала своей соседке женщина, что сидела впереди, вперившись взглядом в Махараджу.

Тот раскачивался под звуки коллективных песнопений, с закрытыми глазами и воздетыми к небу руками, и на его губах играла счастливая улыбка. Лали расслышала, как в человеческие голоса постепенно вплетаются первобытные наигрыши барабанов, тарелок и фисгармоний, усиливая всеобщую эйфорию. Людское море колыхалось — сомкнутые веки, простертые руки, — все были погружены в какое-то потустороннее блаженство, недоступное Лали. Она посмотрела на Соню, та улыбнулась ей и подмигнула. Сидящая впереди женщина повернула к ним блестящее от пота, покрытое пятнами лицо:

— Он — воплощение Кришны.

— Он и есть Кришна, — добавила ее соседка, еле ворочая языком.

Их тела двигались как одно целое, и горячечные песнопения стелились завитками, как чернила по воде, достигая пьянящей, ритмичной, потной кульминации.