16. «Воры в законе» и «воровской закон»

Воры в законе как отдельная привилегированная группа появились не на пустом месте, а стали закономерной ступенью развития преступности. Они имели исторических предшественников в криминальной среде, таких же особенных и обладавших весомым авторитетом в преступном мире. Хотя до конца сложно определить, какая именно уголовная группа стояла у их истоков. Как показало время, воры в законе намного превзошли свои исторические аналоги. Будучи на вершине преступной иерархии, они создали систему управления, при которой исправно пополнялся общак, вершилось «воровское» правосудие, планировались и воплощались в жизнь преступные намерения.

Задолго до революционных событий 1917 года в преступном мире уже существовала иерархия преступных групп и их участников. Отдельные криминальные сообщества и их главари имели больший авторитет перед основной массой уголовников. Так, в дореволюционной России привилегированное положение в преступной иерархии занимали профессиональные воры и мошенники, фальшивомонетчики и карточные шулеры. Они отличались от остальной массы преступников тем, что обладали специальными навыками по отъему денег и других ценностей.

К примеру, карманники высокой квалификации, марвихеры, могли обкрадывать своих жертв из богатых сословий в дорогих гостиницах, театрах и на светских мероприятиях. Для этого они имели подобающие внешний вид, манеры и привычки. Еще одни «беловоротничковые» воры, фальшивомонетчики, зачастую проходили длительный путь обучения навыкам подделки денежных знаков и документов, прежде чем встать на преступный путь. Такие воры обособлялись в отдельную преступную касту, в которой рядовые члены оказывали друг другу поддержку, а более опытные участники передавали накопленный опыт новичкам.

В местах лишения свободы также наблюдалось расслоение заключенных на высшие и низшие группы. Известный журналист В. М. Дорошевич в конце XIX века побывал на каторгах Сахалина и описал увиденное в серии своих очерков. По его свидетельствам, на низшей ступени в иерархии каторжан находилась шпана, или шпанка. В ее состав входила самая многочисленная, презираемая и бесправная часть каторги. Сахалинские очерки запечатлели характерные образы таких сидельцев: «Это — те крестьяне, которые “пришли” за убийство в пьяном виде во время драки на сельском празднике; это — те убийцы, которые совершили преступление от голода или по крайнему невежеству; это — жертвы семейных неурядиц, злосчастные мужья, не умевшие внушить к себе пылкую любовь со стороны жен, это — те, кого задавило обрушившееся несчастье, кто терпеливо несет свой крест, кому не хватило силы, смелости или наглости завоевать себе положение “в тюрьме”. Это — люди, которые, отбыв наказание, снова могли бы превратиться в честных, мирных, трудящихся граждан».

Тюремным пролетариатом были жиганы: «всякий бедный, ничего не имеющий человек». В сахалинских очерках Дорошевич отмечал их готовность нести любую службу на каторге: «Из них-то и формируются “сухарники”, нанимающиеся нести работы за тюремных ростовщиков и шулеров, “сменщики”, меняющиеся с долгосрочными каторжниками именем и участью, воры и, разумеется, голодные убийцы». Свою нишу на каторге занимали «игроки» — карточные шулера. У них водились шальные деньги, которыми кормились многие арестанты: сухарник отбывал за него каторжные работы, поддувала убирал нары, стелил постель и бегал за обедом, стремщик караулил у дверей во время карточной игры. Отдельной высокой кастой каторжан считались храпы. Они активно участвовали в жизни каторги, но, по словам Дорошевича, их вовлеченность во многом была показной и фальшивой.

Наверху же каторжанской пирамиды находились иваны — отчаянные головорезы и долгосрочные каторжники. На свободе они кочевали с места на место, меняли имена и документы, вероятно, поэтому возникло выражение про «Ивана, не помнящего родства». В неволе они сотрудничали с тюремной администрацией, хотя и подчеркивали свою независимость. Дорошевич называл их злым гением каторги, который «то открыто отнимает, то мошеннически выманивает, то просто ворует у арестанта всякую тяжким трудом добытую копейку». Со временем влияние иванов на преступную жизнь постепенно угасало, их авторитет испытывал сильное давление со стороны преступной молодежи. В начале XX века их окончательно поглотила мощная волна революционной преступности. Спустя десятилетие пустующее место в преступной иерархии заняла новая каста воровских авторитетов.

После Октябрьской революции 1917 года и Гражданской войны преступный мир условно разделился на 2 группы: преступники с дореволюционным стажем и политические противники советской власти. Первая группа представляла собой уголовников старой формации, занимавшихся воровством, разбоем и другой нелегальной деятельностью задолго до смены власти в стране. В новых политических условиях они продолжили идти по преступной стезе и культивировать уголовные порядки. Вторая группа, наоборот, возникла на волне революционных событий и стала активно утверждать себя в преступной среде. В группу входили противники нового режима, которые в знак протеста, мести или под давлением властей перешли в преступную среду. Их стали называть жиганами по примеру предшественников из царской каторги.

Будучи представителями более образованных слоев населения, жиганы выглядели предпочтительнее своих старорежимных соратников по цеху. Они быстро взяли в руки нити управления преступным сообществом. Они подмяли под себя основную массу уголовников — шпану, или, как их еще называли, урок — и стали насаждать свои правила. В лице урок жиганы обнаружили непримиримых противников, которые не хотели подчиняться новоявленным авторитетам. Столкновения двух противоборствующих кланов носили кровавый характер и продолжались до тех пор, пока враждующие стороны не нашли компромисс. Они договорились об общих правилах преступной жизни, ставших известными как «воровской закон». Единые правила имели большой примиряющий потенциал, который позволил объединить лидеров двух группировок. Так появились «воры в законе» — признанные в преступном сообществе авторитеты, подчинявшиеся единым воровским законам.

Выйдя на историческую «арену» в начале 1930-х гг., в течение нескольких лет воры в законе быстро заняли главенствующее положение в лагерях системы ГУЛАГ. Они выполняли важные управленческие функции, в каких-то вопросах даже заменяя лагерную администрацию. Воры получали сведения о состоянии ближнего и дальнего воровского окружения, из различных источников узнавали планы властей и тюремной администрации. На основе собранных данных они принимали решения и отдавали приказы. Для выполнения поставленных задач использовались средства из коллективной кассы взаимопомощи, общака, куда поступали ресурсы всех уголовников. Порядок поддерживался силой правосудия. Проштрафившиеся преступники несли адекватное наказание, как того требовали понятия и взгляды самих воров.

Положение, при котором в местах заключения устанавливался отдельный воровской уклад, не устраивало лагерное управление. Заключенные выпадали из-под контроля администрации и создавали угрозу тюремному режиму. Они могли игнорировать распоряжения властей, а в ряде случаев открыто выражали свое неповиновение. Закономерным итогом внутрилагерной борьбы стало включение уголовных элементов в списки лиц, подлежащих репрессированию в 1937 году. 30 июля этого года нарком внутренних дел Н. И. Ежов издал оперативный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Приказ дал старт масштабной кампании по борьбе с противниками советской власти.

Помимо бывших кулаков, членов антисоветских партий и участников повстанческих организаций и контрреволюционных формирований, в расстрельные списки были включены «уголовные элементы, находящиеся в лагерях и трудпоселках и ведущие в них преступную деятельность». Приказ устанавливал предельное количество в 10 тысяч человек из лагерей НКВД, которых надлежало репрессировать и расстрелять. В значительной части под расстрел попала преступная лагерная элита — воры в законе и их ближайшее окружение. По данным журналиста А. И. Хабарова, в ходе лагерных чисток расстреляли более 30 тысяч человек, большинство из которых являлись преступными авторитетами. Между тем высшая воровская каста показала свою живучесть и перед началом Великой Отечественной войны продолжала представлять значительную силу.

Власть и авторитет лидеров преступного сообщества держались на уголовных правилах и традициях, запечатленных в неписаном своде «воровских законов». Как мы уже говорили, воровской кодекс поведения окончательно сложился в начале 1930-х гг., став компромиссом между урками и жиганами. Под влиянием последних в воровских законах появились «политические статьи», в которых говорилось об отношении к лагерной администрации и государственной власти в целом. Помимо прочего, кодекс включал основные ценностные и моральные ориентиры, имевшие в воровской среде свойство непререкаемых постулатов. Они определяли нравственный облик вора, дабы выделить его из массы себе подобных преступников.

Помимо требований, распространявшихся только на «воров в законе», существовали понятия, обязательные для исполнения всеми преступниками, оказавшимися в местах лишения свободы. Эти условия формировали негласный тюремный закон, которому подчинялся любой заключенный лагерей и колоний. По большей части они выступали последовательным переложением основных воровских законов на специфику лагерной жизни. Еще ряд правил относился к любому представителю криминального мира, на которого распространялась власть воров в законе и их окружения. Они были призваны «цементировать» воровское сообщество от самого верха преступной иерархии до ее низших слоев.

Итак, основные воровские законы включали базовые принципы воровского быта. Для начала вор должен быть предан воровской идее как главному смыслу своей жизни. Он должен быть честен по отношению к другим криминальным авторитетам. Ему запрещалось заниматься политической деятельностью и иметь любые контакты с властью. Ни при каких обстоятельствах он не должен выполнять указания правоохранительных органов. В воровские обязанности входило привлечение в преступную среду новичков. Власть воров должна безоговорочно распространяться на арестантов в лагерях, колониях и местах предварительного заключения. В некоторых вариантах «понятийного свода» в качестве обязательного требования для воров в законе указывалось умение играть в карты. Строгое соблюдение этих принципов признавалось необходимым условием для вхождения в высшую касту преступного мира.

Основные воровские законы породили ряд дополнительных правил, которые относились к отдельным сторонам воровской жизни. Так, ворам запрещалось давать показания любым следственным или судебным органам и признавать свою вину. Это правило повлияло даже на то, что не позволяло правоохранительным органам дознаться о высоком статусе подозреваемого в преступной иерархии. В тайне должны остаться также сведения о сообщниках и местах их нахождения. В целях той же конспирации воры в законе скрывали свое место жительства и отказывались от официальной регистрации по месту жительства. Отказ от прописки еще более подчеркивал нежелание иметь какие-либо контакты с государственной машиной. Несмотря на это, ворам предписывалось время от времени попадать в места лишения свободы, где, сменяя друг друга, они поддерживали воровские порядки.

Ряд дополнительных правил точнее определял личностные качества вора в законе. Ему не дозволялось иметь семью, хотя почитание родителей находилось в особенном приоритете. Для вора считалось неприемлемым приобретать собственность и накапливать богатство. Ему запрещалось состоять в каких-либо партиях и общественных объединениях. Свобода от социальных привязанностей и имущества помогала сосредоточиться на служении воровской идее. Отдельные воровские манеры и привычки основывались на дореволюционных представлениях о карманниках и фальшивомонетчиках. Вор должен избегать кровавых преступлений: ему запрещалось брать в руки оружие и насиловать своих жертв. Ему было категорически противопоказано выполнение любых работ независимо от их тяжести или простоты. Для этих целей у вора был подобран контингент помощников (т. н. шестерок). В отношениях с другими ворами категорически воспрещалось воровство («крысятничество»), доносительство и мошенничество в карточной игре.

Еще несколько дополнительных требований касались поведения воров в местах лишения свободы. Эти правила складывались в так называемый «тюремный закон». Находясь в заключении, вор должен следить за порядком в лагере или колонии, разбирать споры, не допускать конфликтов между арестантами, наказывать нарушителей только при наличии доказательств. На вора возлагалась обязанность пополнять тюремный общак за счет внесения личных взносов, а также путем сбора дани с других сидельцев. Вор в законе распределял средства общака на подкуп администрации, помощь нуждающимся заключенным и их семьям, снабжение водворенных в штрафной изолятор (ШИЗО) или помещение камерного типа (ПКТ). В общении с другими заключенными вору запрещалось наносить оскорбления и использовать нецензурную брань.

Все перечисленные «законы», нравы и традиции пронизывали преступное сообщество и каждого его члена. Нарушение воровских понятий наказывалось унизительными и жестокими методами. Судьями для вора в законе выступали равные ему воры. Решения о наказании принимались на сходке и имели безапелляционный и неотвратимый характер. Каждый честный вор при встрече с нарушителем мог предать его назначенной ответственности. В зависимости от тяжести нарушения ворам присуждали нанесение публичной пощечины, лишение воровского статуса и низведение до состояния рядового преступника (т. н. «раскоронование»), а за особо тяжкие провинности — смертную казнь. К обычным заключенным применялись несколько иные способы воздействия. В наказание их могли избить, публично унизить, изгнать из числа «своих», лишить поддержки, сломать пальцы и конечности, изнасиловать.

Помимо общих правил поведения в криминальной среде, воровская практика имела множество разнообразных ритуалов, традиций и обычаев. Они определяли наиболее важные стороны воровской жизни: принятие в касту воров в законе и исключение из их числа, проведение собраний воров и исполнение наказаний, распределение пространства в тюремной камере, проводы на суд, на этап или на свободу, похороны и многие другие вопросы. Особо значимыми ритуалами считались воровские сходки и «коронование» нового вора. Сходки определяли быт всего воровского сообщества в целом, а возведение в высший воровской ранг — его наиболее статусных членов.

На сходках принимались ключевые решения, которые имели абсолютное значение для каждого представителя воровского мира. Отступление от них жестоко наказывалось. Сходки собирались как в масштабе страны, так и в пределах одного или нескольких регионов и даже в стенах одного исправительного учреждения. Известны случаи проведения сходки «по переписке», когда в условиях изоляции, находясь в разных камерах, воры обсуждали вопросы с помощью передаваемых друг другу записок. Созыв очной сходки зачастую сопровождался высокой конспирацией, чтобы исключить вмешательство правоохранительных органов. Сходка проходила в условленных заранее месте и времени. Численность отдельных таких собраний могла достигать 400 участников. В течение нескольких дней криминальные авторитеты обсуждали преступные планы, вершили воровской суд, выносили наказание провинившимся соратникам.

Именно на сходках происходило посвящение подходящих кандидатов в воровскую касту — «коронация». Путь к криминальному лидерству часто был долог и тернист. Кандидату надлежало делом доказать безоговорочную приверженность воровской идее. Как правило, «ворами в законе» становились уголовники, стоявшие ступенькой ниже в преступной иерархии. Если их влияние и авторитет росли и укреплялись в криминальных кругах, то на них обращали внимание воры в законе. До «коронации» кандидат проходил испытательный срок, в течение которого воры пристально следили за ним и оценивали, насколько личные качества новичка позволяли ему стать одним из них. По итогам проверки 2–3 вора в законе должны были дать свои рекомендации и тем самым поручиться за предлагаемую ими кандидатуру. Сведения о новичке распространялись в воровской среде по «сарафанному радио», и, если от других воров не поступали возражения, вопрос о «коронации» кандидата выносился на решение сходки.

О порядке действий при возведении в высший воровской ранг известно немного. Считалось предпочтительнее проводить «коронацию» в тюремном заключении. Если же эта процедура проходила на воле, сходку могли совместить с другими торжественными событиями (свадьбой, днем рождения и т. п.). «Коронация» заключалась, как правило, в принесении присяги перед другими ворами, накалывании дополнительных татуировок и присваивании новой клички. В разных регионах традиции принятия в воровскую касту могли существенно отличаться друг от друга. Например, в советской Грузии нередким явлением стали воровские династии, в которых сыновья получали криминальный статус отца после его смерти.

Если «коронованный» вор отступал от идеалов, его могли «развенчать» — лишить высокого положения в преступной иерархии. Для этого снова созывалась сходка, на которой обсуждалось поведение проштрафившегося коллеги и принималось судьбоносное решение. Как правило, «развенчание» вора означало его неминуемую гибель от рук бывших соратников по преступному цеху. Известен случай посмертного «раскоронования» вора. В 1979 году умер грузинский авторитет, на чьи похороны пришел влиятельный ростовский вор в законе. При виде домашней роскоши умершего он потрепал его за ухо и публично высказал свое недовольство богатой жизнью покойного. После этих слов все присутствовавшие вышли из помещения, что фактически означало изгнание из воровской касты посмертно.

С таким же уважением и почетом, как при «коронации», проходили похороны преступных авторитетов. Воров хоронили как обычных заключенных, следуя правилу: у вора в законе нет могилы. Это означало, что могила криминального авторитета на кладбище ничем не отличалась от соседних захоронений, особенно если смерть настигала его в лагерных или тюремных застенках. Простота и аскетичность только подчеркивали верность воровским идеалам, свободным от бремени богатства и внешнего лоска. Роскошь в воровском похоронном обряде появилась позже и достигла апогея уже после распада СССР. В ряде советских республик проводы в последний путь обрастали национальными обычаями и традициями. В Армении у дома умершего вора ставили фонтанчик с питьевой водой. А на Кавказе существовал обычай сооружения на могиле памятника покойному непременно во весь рост. После смерти вор должен был остаться в памяти гордым и несломленным.

Описанные традиции и обычаи определяли ключевые события в жизни вора, в то время как повседневный быт также изобиловал разнообразными ритуалами. Особенно наглядно они проявлялись в лагерях и колониях. Здесь каждый шаг заключенного определялся выработанными годами правилами поведения. Поступление на зону, проживание в камере, прием пищи и многое другое сопровождались отдельными ритуальными действиями. По прибытии на зону впервые новичок проходил процедуру «прописки», в ходе которой авторитетные заключенные расспрашивали его о жизненном пути, а также подвергали различным издевательским или унизительным испытаниям. По итогу новичку определяли статус в преступной иерархии, набивали татуировку и присваивали кличку. «Прописка» была характерным явлением в колониях для несовершеннолетних и отчасти влияла на их дальнейшую судьбу.

В зависимости от положения заключенного в тюремной иерархии определялось его место обитания в камере. Самое престижное место, у окна в противоположном углу от туалета, занимал вор в законе или «смотрящий» за камерой. На соседних местах проживали криминальные авторитеты из его ближайшего окружения. Центральное пространство камеры занимала основная масса заключенных, которые хотя и почитали тюремный закон, но не имели цель посвятить свою жизнь воровскому делу. У туалета и двери ютилась самая бесправная и забитая часть арестантов — опущенные. Обычай распределять тюремные блага и тяготы среди заключенных согласно их криминальному статусу стал универсальным правилом и надолго укоренился в тюремной практике. Это проявлялось в условиях несения трудовой повинности, наполнения и расходования общака, приема пищи, сна и отдыха и многих других вопросах.

Преступная иерархия не ограничивалась делением всего криминального сообщества на воровскую касту и остальных уголовников. Основная масса преступников также имела свою структуру и разделялась на несколько групп, «мастей», отличавшихся численностью, выполняемыми задачами и статусом. В зависимости от того, насколько определенная группа была близка к вершине преступной пирамиды, в ней преобладали функции власти или подчинения. Как правило, прямые помощники воров в законе имели значительную власть в воровском сообществе, а в отдельных случаях даже могли замещать воров и принимать за них важные решения. В то же время рядовые уголовники лишь выполняли поступавшие указания и целиком подчинялись вышестоящим воровским чинам.

Верхней прослойкой между ворами и остальными уголовниками выступали блатные, или блатари. Они выполняли задачи, поставленные перед ними ворами в законе, и контролировали преступные дела на вверенной им территории. Требования к кандидатурам в «блатную масть» оставались высокими, к примеру, было необходимо неукоснительно соблюдать воровской закон. Но по сравнению с ворами в законе допускались некоторые послабления: солдатская служба в армии и работа на рядовой должности в местах лишения свободы не всегда порочили биографию блатного. На зоне в его обязанности входило поддержание порядка и материального снабжения уголовного контингента. На воле ему доверялось управление криминальным сообществом в городском районе, отдельном городе или регионе страны.

В свою очередь, состав блатных также был неоднороден. В их рядах выделялись положенцы и смотрящие. На первых воры «полагались» при руководстве крупной территорией или местом заключения, например, городом, лагерем или тюрьмой. Вторые «смотрели» за порядком на менее крупных территориях: районах города, лагерных отрядах или тюремных камерах. Они могли управлять преступным сообществом на закрепленных за ними участках в отсутствие вора в законе, к примеру, когда вор выходил на свободу или шел на этап. В этом случае в их руках сосредотачивалась вся воровская власть. Особенное место среди блатных занимали пацаны — преступники молодого возраста. Воры заботились о привлечении в криминальную среду новичков, поэтому активно поощряли молодых уголовников. Пацаны помогали ворам и взрослым блатным поддерживать воровские порядки. По мере приобретения преступного опыта они могли стать положенцами и кандидатами на воровской статус.

Основной контингент уголовников состоял из преступной масти «мужиков». Они представляли собой людей, осужденных впервые, которые в надежде на досрочное освобождение избегали конфликтов, работали в лагерях и колониях, добросовестно соблюдали лагерный режим, хотя и сторонились открытого сотрудничества с лагерной администрацией. После отбытия срока они рассчитывали вернуться к обычной жизни. Воры и блатные видели в них серую массу, которую использовали в своих целях для пополнения общака и решения насущных задач. К примеру, во время лагерных беспорядков по приказу вора пацаны не пускали мужиков на работы, насильно спаивали и провоцировали на драку. Для ускорения досрочного освобождения мужики могли записаться в активисты, вступить в секции самодеятельности заключенных, начать сотрудничать с лагерной администрацией, что сразу перемещало их на ступеньку ниже в преступной иерархии.

Активистов, перешедших на сторону администрации, называли козлами. В местах заключения они трудились на должностях завхоза, коменданта и других работах, считавшихся унизительными в воровском мире. Они состояли в секциях самодеятельности по поддержанию дисциплины и порядка, контролю за выполнением заключенными санитарных норм в исправительном учреждении или других кружках самоорганизации осужденных. Активная трудовая и общественная деятельность позволяла им получать тюремные льготы и претендовать на условно-досрочное освобождение, амнистию или помилование. Козлы вызывали отвращение у приверженцев воровских понятий. Они выступали объектом для насилия и нападок, однако благосклонность и поддержка лагерной администрации сдерживали воровской произвол. Козлы находились на таком уровне неприязни, что само слово «козел» считалось недопустимым оскорблением. По этой причине даже игра в домино с таким названием на зоне именовалась по-другому — «сто одно».

Ниже козлов в преступной иерархии находилась лишь каста «опущенных». В эту категорию попадали стукачи, доносящие лагерной администрации на других уголовников; крысятники, укравшие имущество у других заключенных; фуфлыжники, не отдавшие карточные долги; насильники, совершившие действия против половой неприкосновенности, особенно в отношении детей и подростков; сотрудники правоохранительных органов и их родственники, которые по каким-либо причинам не были отправлены в отдельные места заключения; другие арестанты, которые в силу физических или психических особенностей не считались ровней основному контингенту осужденных. Включение в ряды низшей преступной масти происходило после обряда «опускания», в результате которого жертву избивали, совершали над ней акт мужеложства и, как правило, наносили татуировку. Опущенные выполняли самую грязную работу, запрещалось прикасаться к ним, брать у них из рук вещи, есть и пить из одной посуды. Они влачили свое бренное существование вечно и не могли перейти в другую масть.

Наряду с перечисленными группами преступников некоторые из них выполняли вспомогательные роли и потому получили отдельные криминальные титулы. Среди них выделялись шестерки, громоотводы и быки. Первые занимались повседневными вопросами по указанию уголовников из крупных мастей: убирали мусор, стирали одежду, собирали деньги, доставали сигареты и алкоголь, трудились на зоне за своих патронов, выполняли другие рутинные дела. В обязанности шестерок входили также охрана и защита воров в законе. С таким расчетом в число телохранителей набирали контингент с опытом работы в охранной деятельности. Громоотводы также выполняли функцию защиты воров с той разницей, что они защищали от обвинений правоохранительных органов. Громоотводы брали на себя всю вину за преступления, совершенные их патронами. Они давали признательные показания и оформляли явку с повинной.

Еще одна специальная группа преступников формировалась с целью исполнения наказания, назначенного воровской верхушкой криминального мира. Их называли быками за прямолинейное силовое решение поставленной задачи. Для выполнения этой функции они обладали необходимыми физическими данными и психическим примитивизмом. В арсенале быков преобладали физическое устранение, психологическое давление, угрозы насилием, вооруженное нападение и другие насильственные методы. Наиболее опасными головорезами считались торпеды, которые бесстрашно и без оглядки на последствия для себя и окружения выполняли любые приказы. Их не останавливала даже угроза собственной гибели.

Переход из низших мастей в привилегированные был практически исключен. Проступок, послуживший причиной зачисления в касту козлов или опущенных, имел решающую силу, и криминальный статус такого уголовника уже не мог быть изменен. В то же время обычным явлением считалось понижение масти. Преступника переводили в нижние касты в качестве наказания за серьезное нарушение воровского закона. Как правило, это сопровождалось насилием или издевательскими действиями. Понижение случалось также в результате произвола со стороны лагерной администрации или самих уголовников, которые могли насильно «опустить» неугодного им вора или блатного. Тем не менее такие перемещения в целом не влияли на монолитную систему преступной среды с жесткой иерархией и вертикальным связями власти и подчинения.

Великая Отечественная война разрушила кажущуюся сплоченность высшей воровской касты. В военное время советское руководство распорядилось освободить некоторые категории заключенных, осужденных за менее опасные преступления. Такая амнистия во многом была продиктована объективными обстоятельствами, с которыми столкнулась страна в начальный военный период. Лагеря и колонии, оказавшиеся в непосредственной близости от фронта, подлежали эвакуации. В докладе 1944 года начальник ГУЛАГа В. Г. Наседкин рапортовал об эвакуации 27 лагерей и 210 колоний. Перемещение полного состава заключенных приводило к организационным сложностям: не хватало подвижного состава, охраны и т. п.

Сложности усугублялись также стремительным продвижением врага в первые месяцы войны. В июле 1941 года нарком внутренних дел Л. П. Берия получил доклад от своих подчиненных, в котором приводился случай эвакуации 20 тысяч заключенных из Западной Белоруссии пешим строем из-за отсутствия железнодорожных вагонов. О той же проблеме говорил в упомянутом докладе Наседкин, подчеркнув, что из-за транспортных затруднений «значительная масса заключенных эвакуировалась пешим порядком нередко на расстояния до 1000 км». В качестве решения проблемы предлагалось освободить заключенных, осужденных за бытовые преступления, беременных женщин, несовершеннолетних, женщин с малолетними детьми, инвалидов. При этом освободившиеся мужчины подходящего возраста подлежали призыву на фронт. Такой вариант одновременно решал проблему затяжной эвакуации заключенных вглубь страны и пополнения рядов Красной армии.

Отправной точкой в этом направлении стало принятие 12 июля и 24 ноября 1941 года Президиумом Верховного Совета СССР указов об освобождении от наказания осужденных за прогулы, мелкие кражи на производстве, хулиганство, маловажные бытовые преступления, нарушение дисциплины, самовольный уход из учебных заведений учащихся ремесленных и железнодорожных училищ и школ, малозначительные должностные, хозяйственные и воинские преступления. В заключении оставались осужденные за контрреволюционные действия и бандитизм, рецидивисты, злостные хулиганы и другие опасные преступники. Начальник ГУЛАГа Наседкин в докладе 1944 года приводил следующие цифры амнистированных: во исполнение указов было освобождено 420 тысяч человек, в течение 1942–1943 гг. досрочно освободили и передали в ряды Красной армии еще 157 тысяч заключенных. Всего за 3 года войны Красная армия была укомплектована на 975 тысяч из бывших арестантов.

Советские власти подавали такого рода амнистии как шанс для лагерных сидельцев кровью искупить свою вину за совершенные преступления. Однако такая политика поставила воров в законе перед непростым выбором. С одной стороны, они осознавали долг защиты Родины и перспективу освобождения, с другой стороны, выполняя военные приказы и беря в руки оружие, они нарушали воровской закон и клятву вора. Высшая воровская каста раскололась на 2 лагеря: одни подчинились распоряжениям властей и ушли на фронт, другие же отказались менять воровской статус на фронтовую жизнь. Последние даже, предвидя вероятность отправки в армию, совершали показательные преступления, чтобы формально не попасть в число амнистированных.

Ситуация накалилась до предела после окончания войны, когда «изменники воровской идеи»  стали возвращаться в лагеря и колонии. По разным причинам многие из них в конечном итоге не получили свободу. Одни попали в руки противнику и после освобождения из плена не прошли проверку в спецлагерях НКВД. Другие оказались связаны с воевавшими против советской армии локальными отрядами («бандеровцами», «лесными братьями» и т. п.) и после ареста отправились в лагеря и колонии. Третьи по окончании войны совершили новые преступления и снова попали в заключение. В связи с ухудшением криминальной ситуации в послевоенное время власти ужесточили уголовную ответственность. Лагеря и колонии стали стремительно пополняться своими бывшими насельниками.

Писатель и колымский сиделец В. Т. Шаламов в «Очерках преступного мира» так описал мотивы бывших арестантов продолжить преступную деятельность после войны: «Оказалось — и это-то предвидеть было нетрудно, что рецидивисты, ”уркаганы”, ”воры”, ”люди”, ”преступный мир” и не думают прекращать дела, которое до войны давало им средства к существованию, творческое волнение, минуты подлинного вдохновения, а также положение в ”обществе”. Бандиты вернулись к убийствам, ”медвежатники” — к взломам несгораемых шкафов, карманники — к исследованиям чердаков на ”лепехах”, ”скокари” — к квартирным кражам. Война скорее укрепила в них наглость, бесчеловечность, чем научила чему-либо доброму. На убийство они стали смотреть еще легче, еще проще, чем до войны».

Вернувшись в места заключения, воры-фронтовики столкнулись с резким противодействием со стороны истинных воров в законе. Первые требовали признать за собой высокий воровской статус, в то время как последние воспринимали их предателями, не достойными нахождения в воровской касте. Противостояние переросло в кровавую войну , в которой погибали и калечились представители обоих враждующих лагерей. Наиболее успешными в этом противоборстве выглядели суки. Они имели за плечами серьезный фронтовой опыт и могли силой заставить принять свои требования. В этом им помогала лагерная администрация, которая расценивала истинных воров как более опасных элементов. Лагерную власть пугали их контрреволюционные взгляды и исступленная приверженность воровским убеждениям.

Лагерная администрация и воры-фронтовики использовали разнообразные, порой даже изощренные, варианты дискредитации неуступчивых воров и склонения их к новой «вере». В «Очерках преступного мира» Шаламов описал одну из таких уловок: «Пример: вор идет мимо вахты. Дежурный надзиратель кричит ему: “Эй, ударь, пожалуйста, в рельс, позвони, мимо идешь”. Если вор ударит в рельс, сигнал побудок и поверок, значит, он уже нарушил закон, “подсучился”». Чаще изменники применяли грубую силу, жестоко избивали воров, угрожали им смертью. В ряде лагерей воров старого закона заставляли целовать нож для перехода в новую «веру». В случае отказа исполнить ритуал, воров «трюмили», то есть били ногами, уродовали, калечили и в конечном итоге убивали.

Масштабы «братоубийственной войны» не поддаются точной оценке. Очень приблизительно их можно проследить по цифрам общей смертности в лагерях, колониях и тюрьмах в 1945–1952 гг. В этот период ежегодно число смертей среди заключенных не опускалось ниже 20 тысяч человек, а в отдельные годы превышало 81 тысячу (1945), 66 тысяч (1947) и 50 тысяч (1948) смертей. В результате «сучьей войны» воры старой и новой формации сошлись на компромиссе, добавив в «воровской закон» поправку. Теперь «вор в законе» мог сохранить свой статус, если он был вынужден пойти на сотрудничество с властями под влиянием неотвратимых событий (военные действия и т. п.). Кроме того, ворам позволялось работать, например, парикмахерами, чтобы иметь доступ к запретным колюще-режущим инструментам. Эти решения позволили воевавшим ворам снять претензии к их боевому опыту со стороны соратников.

В послевоенное время власти рассматривали воров в законе как угрозу советскому укладу жизни. Воры построили в стране свою империю со своими законами, аппаратом управления и финансовыми ресурсами, что пагубно отражалось на общественном благополучии. Одной из важных задач правоохранительных органов стало ослабление преступного влияния криминальных лидеров на преступность в стране. Уничтожение воровской касты должно было существенно снизить уровень организованной преступности, которая к тому времени достигла регионального и отчасти всесоюзного масштаба. Под началом наиболее авторитетных воров находились отдельные отрасли и регионы страны. Для решения этого вопроса власти играли на внутренних противоречиях воровского мира, а также принимали различные административные меры. Некоторые из таких инициатив были успешны и позволили снизить воровское участие в преступных делах. Другие оказались лишь прокламацией, отметившись только на бумаге и в торжественных речах высоких руководителей.

Среди эффективных действий советских правоохранителей следует отметить их умение воспользоваться разногласиями в воровской среде. Несмотря на некоторые послабления, строгость воровского закона вызывала недовольство все большего числа преступников. Им не нравилось, что их притесняли и отодвигали от криминальных ресурсов. В отместку они отходили от традиционных воровских порядков и создавали свои группировки, которые хотя и не отличались массовостью, но представляли заметную силу. Среди таких «отошедших» выделялись «польские воры», в состав которых, предположительно, входили преступные авторитеты с бывших польских территорий Западной Белоруссии и Западной Украины. «Польские воры» имели свой воровской уклад и выбивались из общей картины преступного мира. В числе «отошедших» также оказались криминальные группировки «беспредельщиков», «махновцев», «дери-бери», «казаков» и других. Их объединяло агрессивное отношение к традиционному воровскому клану и стремление любой ценой утвердить себя в преступном мире.

Соперничество между различными воровскими группировками обострилось в местах лишения свободы и переросло в кровавые столкновения. Лагерная администрация воспользовалась внутренним конфликтом и в борьбе с воровскими порядками все чаще занимала сторону «отошедших». Излюбленными административными методами давления на воров в законе стали подселение в камеру с враждебными соседями, провокации, склонение к отказу от воровской идеи, принуждение к работе, насильственное «раскоронование». Известны случаи, когда с ведома администрации над ворами совершали насильственные акты мужеложства. После такого воры уже не имели права занимать высшую ступень в преступной иерархии.

На законодательном уровне создавались предпосылки для изоляции воров в законе, чтобы максимально уменьшить их влияние на преступное окружение. В 1958 году были приняты Основы уголовного законодательства, в которых отдельное внимание уделялось режиму содержания в исправительно-трудовых учреждениях. В 1961 году вступило в действие Положение об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах. Эти документы установили 4 режима содержания в местах заключения: общий, усиленный, строгий и особый. Причем особый режим во многом был нужен для содержания воров в законе. Их отделяли от основной массы арестантов и помещали в специальные колонии и тюрьмы с наиболее строгими правилами заключения.

Для содержания воров перепрофилировали исправительно-трудовую колонию в г. Соликамске, известную под названием «Белый лебедь». В стенах этой колонии занимались перевоспитанием криминальных авторитетов. Их принуждали к различным испытаниям: заставляли работать, отказывали в лечении, отдавали на истязание лояльным администрации уголовникам. Большинство воров не выдерживали условий содержания и отказывались от воровской «короны». «Ломкой» воров прославился генерал-майор В. И. Сныцерев, при участии которого в колонии «Белый лебедь» в течение 10 лет с 1980 года лишились воровского титула порядка 130 воров. Его методы перевоспитания оказались настолько убедительными, что арестанты отказывались признавать вором того, кто имел лишь индивидуальную беседу с генералом: «Ты был у Сныцерева — значит, ты уже не вор!» О нем ходили легенды, сама же колония «Белый лебедь» слыла в воровской среде как центр «развенчания» воров.

Между тем меры, предпринимаемые для ликвидации воровской касты, были непоследовательны и сильно зависели от политической конъюнктуры. В конце 1950-х гг. первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев провозгласил окончательную победу социализма в СССР. Это заявление также означало, что в стране не должно оставаться места для организованной преступности. Вторя партийному и государственному руководству, правоохранительные органы докладывали о полном искоренении профессиональной преступности. Под влиянием всеобщего самолюбования следователи и оперативные работники снизили требования к раскрытию рецидивных преступлений, убрали из отчетов случаи бандитизма и организации преступных группировок осужденных, заменив их на более нейтральные — разбой или грабеж.

Отказ властей воспринимать проблему организованной преступности привел к обратным результатам. Воспользовавшись паузой в наступлении на криминальное сообщество, воры в законе реанимировали свое движение. Возрождение криминалитета произошло прежде всего в тюрьмах и колониях, где государственная политика также допустила серьезные просчеты. Случилась ситуация, которую власти всеми силами пытались избежать в предыдущие годы. Высокая скученность арестантов и постоянное перемещение их между пенитенциарными учреждениями привели к активному распространению воровских правил и понятий. Криминальные авторитеты снова смогли собрать верные им преступные кланы и группировки. Но, почерпнув новые силы в заточении, они обратили внимание на жизнь за пределами тюрем и колоний. Ворам стало не менее важным оставаться на свободе и заниматься незаконной деятельностью. На воле они стремились поставить под контроль других преступников, прежде всего незаконных торговцев, и овладеть долей в их нелегальных заработках.

В 1960-х и 1970-х гг. в СССР стал расти оборот черного рынка. В стране появились спекулянты иностранной валютой (валютчики) и заграничными товарами (фарцовщики). На нелегальных основах одни предприниматели открывали подпольные цеха по выпуску дефицитных товаров высокого спроса. Другие держали магазины по тайному сбыту этой продукции населению. В руках спекулянтов концентрировались значительные финансовые средства, которые привлекли внимание воров в законе. Последние рассматривали доходы дельцов от незаконной предпринимательской деятельности как верный способ пополнения общака. Они организовали рэкет против цеховиков с целью отъема части заработанных средств. Нежелание спекулянтов добровольно расстаться с «кровными» деньгами привело к трениям и столкновениям.

Давление рэкетиров нарастало до тех пор, пока дельцы не пошли на уступки. Советские предприниматели были прежде всего заинтересованы в том, чтобы их не обирали несколько раз различные воровские группировки. Поэтому они заявили требование о разделении сфер влияния и упорядочения воровских поборов. Для решения этих вопросов представители противоборствующих лагерей собрались на сходке в Кисловодске в 1979 году. Встреча проходила в одном из пригородных ресторанов, закрытом на спецобслуживание. В результате переговоров цеховики согласились отчислять в общак процент своих доходов. Воры в свою очередь дали слово защищать дельцов от нападок сторонних бандитов. На той же сходке криминальные авторитеты договорились распределить контроль над цеховиками между собой и не заходить на чужую территорию. Такой порядок исключил бы взимание дани с одних и тех же предприятий по несколько раз. Согласованные правила подвели черту под практикой «крышевания» бизнеса, ставшей общепринятой в последующие годы.

1980-е гг. отметились в истории СССР стремительными переменами социально-экономических условий. Реформы эпохи перестройки позволили выйти из подполья вчерашним спекулянтам и легализовать свои торговые предприятия. В стране появилась разнообразная политическая жизнь с референдумами, конкурентными выборами, митингами и другими атрибутами активного политического процесса. Воры в законе оказались перед непростым выбором: последовать переменам и стать частью политической и экономической жизни страны либо подчиниться воровским законам и отказаться от любых связей с государством. Первый вариант поддерживали влиятельные авторитеты Кавказа, во главе которых встал грузинский вор в законе Джаба Иоселиани. Выразителем второй точки зрения стал другой лидер преступной среды, вор «старой закалки» Владимир Бабушкин, известный по кличке Вася Бриллиант.

В середине 1980-х гг. на общей воровской сходке «традиционалисты» оказались в меньшинстве, а предложение «реформаторов» получило значительную поддержку. Это решение предопределило активное участие представителей воровского мира в политике и экономике страны. Теперь влиятельные воры могли не опасаться «раскоронования» за выполнение приказов властей и следование государственным законам. Воровские предприятия и финансовые накопления постепенно стали выходить из тени, облачились в легальную форму, а их обладатели примерили роль законных владельцев и собственников бизнеса. Воры предприняли успешные попытки организации политических движений и блоков. Тот же Джаба Иоселиани создал националистическую организацию «Мхедриони», которая на ранних этапах развития независимой Грузии имела большое влияние на ее внутреннюю политику.

В целом время перестройки и распада СССР отмечалось значительной активизацией воровского элемента в социальной жизни страны. Показателем влиятельности вора в законе стало не количество «отсидок» в местах лишения свободы, а число ценных связей с полезными людьми и способность оперативно решать воровские дела. Преступники влились в ряды богатых советских предпринимателей и внешне от них ничем не отличались. Вопреки старому воровскому закону о нестяжательстве, воры обзаводились дорогими машинами, квартирами, загородной недвижимостью и заграничным имуществом. Но несмотря на внешние приличия, методы работы воровского сообщества мало изменились: к конкурентам и врагам применялись насилие и угрозы, они могли лишиться бизнеса, потерять здоровье или лишиться жизни.

С распадом СССР деятельность воров в законе не ограничилась рубежами появившихся независимых государств. В первую очередь заграничную активность проявляли криминальные авторитеты, у которых оставались широкие связи в бывших советских республиках и дальнем зарубежье. Еще часть воров перебиралась в соседние страны, будучи вынужденной покинуть родную республику под давлением местных властей или в результате жесткой конкуренции в криминальной среде. Такое случилось, например, с грузинскими ворами в законе. Их «выдавливали» с территории Грузии, и некоторые из них стали активными участниками преступного мира России. Грузинский криминалитет организовал многочисленные преступные общины, под влиянием которых находились наиболее прибыльные преступные сферы. Помимо грузин, в России действовали сильные воровские группы выходцев из Азербайджана, Армении и ряда других бывших советских республик.

Под впечатлением от западного изобилия и роскоши российские воры в законе стремились распространить свое влияние за пределы страны. Первые попытки наладить преступную деятельность за рубежом предпринимались с конца 1970-х гг., а после падения «железного занавеса» и разрешения свободного выезда за рубеж в 1991 году поток воров в законе на Запад стремительно усилился. На чужбине они организовали преступные группы, которые брали под контроль отдельные районы или сферы экономики. Наиболее многочисленными среди них были отечественные преступные группировки в США и Израиле. В некоторых случаях они соперничали с местными криминальными сообществами и оказывали значительное влияние на преступную среду отдельного района или страны в целом. На Западе их называли «русской мафией», хотя в их числе были выходцы из различных национальных территорий бывшего Советского Союза.

Среди советских преступных диаспор в западных странах больше всех выделялась воровская группировка в США. Она получила мировую известность не только благодаря своей криминальной деятельности, но и широким освещением в культуре и американском кинематографе. Впервые воры — выходцы из Советского Союза появились здесь в середине 1970-х гг. После принятия поправки Джексона — Вэника к закону о торговле в 1974 году в США упростился въезд советских евреев. Именно такой путь проделал «родоначальник русской мафии» на американской земле Евсей Агрон. Он несколько раз представал перед советским правосудием за разбойные нападения, хищения и мошенничество, пока с первой волной евреев-переселенцев не эмигрировал в США. Он обосновался в Нью-Йорке в бруклинском районе Брайтон-Бич. Советские евреи поселились здесь тесной коммуной, названной ими Маленькой Одессой. К началу 1980-х гг. русскоязычное население этого района насчитывало порядка 50 тысяч человек и продолжало стремительно расти.

Из числа эмигрантов Евсей Агрон сформировал первую в США преступную банду с советскими корнями. Она делила преступные рынки с итальянской мафией, совместно проворачивая крупные махинации. Как и коллеги из Cosa Nostra, русские банды не останавливались перед запугиванием и убийством своих врагов, хотя их жестокость и беспощадность имела узкую направленность. В 1990-х гг. в отчете прокуратуры Калифорнии отмечались насильственные методы работы русской мафии: «Члены российских организованных преступных групп прибегают к насилию, но насилие обычно применяется по особым причинам, таким как устранение конкуренции и информаторов или наказание тех, кто скрывается с деньгами. Они очень похожи на Cosa Nostra, а не на уличные банды, применяющие неизбирательное насилие».

В окружении Агрона росли новые криминальные авторитеты, которые за его спиной создавали свои преступные империи. Таким был Давид Богатин и его соратники, которые предложили итальянской мафии присоединиться к бензиновой афере. С 1982 года в штате Нью-Йорк налоги на бензин стали собирать с оптовых поставок заправочным сетям, а не с продаж на бензоколонках. С помощью подставных компаний-однодневок русские бандиты обходили налоговые правила и за счет махинаций получали громадные доходы. Часть прибыли отходила итальянским мафиози в обмен на покровительство и безопасность. Поступления от топливной аферы стали второй строчкой в бюджете Cosa Nostra после доходов от торговли наркотиками. Узнав о бензиновой махинации, Агрон пожелал прибрать ее к рукам, чем вызвал недовольство основных получателей топливной ренты. В 1984 и 1985 г. он стал жертвой нескольких покушений, последнее из которых завершилось убийством первого вора на американской земле.

После смерти Агрона русскую мафию в США возглавил его последователь Марат Балагула. Балагула происходил из Оренбурга, куда его семья была эвакуирована из Одессы во время Великой Отечественной войны. В Соединенных Штатах он оказался в 1977 году и вскоре стал влиятельным преступным авторитетом. На его пути к власти встал другой эмигрант из Советского Союза Владимир Резников. Последний устроил стрельбу по офисному зданию, принадлежавшему Балагуле, а в июне 1986 года в одном из ночных клубов на Брайтон-Бич приставил к голове своего соперника пистолет и потребовал крупную сумму наличности. На следующий день, прибыв за суммой выкупа, Резников был застрелен на парковке убийцами, подосланными итальянской мафией по сговору с Маратом. Устранив конкурента, Балагула развернул преступную деятельность: основной доход приносили мошеннические действия с кредитными картами. Его сдал властям один из деловых партнеров, сотрудничавший с Секретной службой США. Преследуемый полицией Балагула бежал за границу. Его поймали в ФРГ в 1989 году, экстрадировали в США, где приговорили к длительным тюремным срокам.

Преступные дела на Брайтон-Бич продолжали многие известные преступники советского происхождения. Разрозненные остатки банды Марата собрал под свое начало Борис Найфельд — бывший телохранитель Агрона и Балагулы. Совместно с напарниками из итальянской мафии он занимался контрабандой наркотиков, пока его не арестовали по обвинению в наркоторговле и отмывании денег. В 1992 году на Брайтон-Бич появился один из лидеров российской организованной преступности Вячеслав Иваньков по прозвищу Япончик. Его банда занималась вымогательством, рэкетом, решением конфликтов между бизнесменами и криминальными кланами. По информации из западных изданий, он фактически возглавил русскую мафию в США. Пример Иванькова показал, что отечественная преступность за рубежом продолжала сохранять связь с воровской средой на исторической родине. После распада СССР и открытия границ эта связь стала еще более тесной.

История воров в законе выглядела как распространение эпидемии, которая одну за другой захватывала новые земли. Зародившись в лагерях и колониях, воры вышли за стены исправительных учреждений, проникли в политические институты, подчинили целые сферы экономической жизни населения. Мало того, они перешли границы сопредельных государств, пересекли океан и развернули преступную деятельность на новых территориях. Недаром символом итальянской мафии является спрут, который способен намертво хватать щупальцами добычу и высасывать из нее все соки. Подобно этому морскому животному, воровская каста показала свою цепкость, жизнеспособность и изворотливость. Она пережила все исторические катаклизмы, хотя и изменилась до неузнаваемости внешне.