40
Какое-то время Джуд старался приглядывать за дорогой, следя, не покажется ли позади полицейский автомобиль или пикап мертвеца, но вскоре после полудня прислонился виском к боковому окну и ненадолго прикрыл глаза. Монотонный — «шух-шух-шух» — шорох шин о дорожное полотно убаюкивал, гипнотизировал. Никогда прежде не дребезжавший, кондиционер то и дело взрывался стрекотом, и приступы буйной вибрации вентиляторных лопастей, мерное чередование шума с затишьями, тоже действовали усыпляюще, вроде гипноза.
На ремонт «Мустанга» Джуд потратил не один месяц, а чтобы снова превратить его в хлам, Джессике Макдермотт-Прайс хватило пары секунд, и если бы только это! Раньше Джуду казалось, что подобное может произойти только с персонажами песенок-кантри: стервозная баба погубила его машину и его собак, а самого его выжила из дому, до преступления довела — классика, можно сказать. Чистый смех… кто бы знал, что отстреленный палец и потеря около полупинты крови так обостряют чувство юмора?
Хотя нет. Для смеха совсем не время. Рассмеявшись, он снова перепугает Мэрибет, а это совсем ни к чему. Не стоит, чтоб ей показалось, будто он совсем не в себе…
— Да ты же совсем не в себе, — заговорила где-то поблизости Джессика Прайс. — Куда ты такая пойдешь? Успокоиться нужно. Давай-ка я успокоительного принесу, а тогда уж сядем и поговорим.
Услышав ее голос, Джуд вздрогнул и открыл глаза.
Сидел он в плетеном кресле у самой стены полутемного коридора, на верхнем этаже дома Джессики Прайс. Правда, верхнего этажа ее дома он в жизни не видел, дальше кухни внутрь не входил, однако где находится, понял сразу. Об этом как нельзя лучше свидетельствовали фотографии, большие портреты в рамках, висящие на стенах, обшитых темным мореным дубом. Одна из них оказалась школьным, выдержанным в мягком фокусе фото Риз на фоне складчатой синей занавеси, лет этак в восемь, улыбающейся во все брекеты, нисколько не стесняясь глуповато, мило оттопыренных в стороны ушей.
Второй портрет выглядел заметно старше, цвета на нем малость поблекли. Изображал он прямого, как шомпол, плечистого армейского капитана, благодаря удлиненному узкому лицу, лазурно-синим глазам и широкому, тонкогубому рту поразительно напоминавшего Чарлтона Хестона. Взгляд Крэддока на портрете казался отсутствующим и в то же время высокомерным. «Упор лежа и двадцаточку мне — делай!»
Слева от Джуда по коридору виднелась широкая главная лестница, ведущая наверх из прихожей. Примерно на середине пролета Джуд увидел Анну, стремительно поднимающуюся на второй этаж, и едва поспевающую за ней Джессику. Раскрасневшаяся, за время разлуки Анна похудела сильнее прежнего: косточки локтей и запястий выпирали из-под туго натянутой кожи, одежда свободно болталась на теле. От готского прикида не осталось даже следа — ни макияжа, ни маникюра, блестящего черным лаком, ни серег, ни колец в носу. Сейчас она была одета в простую белую блузку, блекло-розовые спортивные шорты и теннисные туфли с распущенными шнурками, а волосы, возможно, не укладывала и даже не расчесывала уже которую неделю. Казалось бы, ей следует выглядеть просто ужасно — грязной, изголодавшейся, однако не тут-то было. Выглядела она превосходно, не хуже, чем тем самым летом, которое они провели вместе, в сарае, трудясь над «Мустангом», с собаками возле ног.
При виде Анны Джуда с головой накрыла волна самых разных чувств — изумления, горечи утраты, восторга и многих других. Казалось, всех этих чувств разом просто не вынести, не пережить. Возможно, их натиск оказался слишком силен и для окружающей обстановки: мир по краям поля зрения изогнулся, исказился в пропорциях, утратил четкость. Верхний этаж превратился в нечто вроде коридора из «Алисы в Стране чудес» — с одной стороны сузился, сделавшись тесноватым даже для кошки, а с другой вытянулся и ввысь, и вширь, так что изображение Крэддока на фотоснимке разрослось до натуральной величины. Голоса женщин на лестнице переросли в басовитый, протяжный, неразборчивый рев, будто с пластинки, замедляющей обороты, если внезапно вырубить проигрыватель посреди песни.
Джуд собирался окликнуть Анну, всей душой рвался к ней, но, едва окружающий мир исказился до неузнаваемости, отпрянул назад, вжался спиной в спинку кресла. Казалось, сердце вот-вот вырвется из груди, однако еще секунду спустя в глазах прояснилось, коридор выпрямился, голоса Анны с Джессикой вновь зазвучали отчетливо, чисто, на прежней ноте. Тут-то он и сообразил, что окружающее его видение неустойчиво, хрупко: пальцем тронь — лопнет, как мыльный пузырь. Что же делать? А ничего. Никуда не спешить. Действовать и даже переживать с осторожностью. Сидеть смирно. Сидеть и наблюдать.
Крепко сжав крохотные костлявые кулачки, Анна агрессивно, стремительно поднималась наверх, так что ее сестрица, стремясь не отстать, оступилась и ухватилась за столбик перил, чтоб не скатиться вниз кубарем.
— Постой… Анна… да стой же! — воскликнула Джессика, бросившись за ней следом и ухватив сестру за рукав. — Ты снова в истерике, а…
— Ни в какой не в истерике не тронь меня, — на одном дыхании, без запятых, отрезала Анна и рывком высвободила руку.
Поднявшись на лестничную площадку, она развернулась к старшей сестре, остановившейся парой ступеней ниже, наряженной в светлую шелковую юбку и шелковую блузку цвета черного кофе. Икры ног ее напружинились, сквозь кожу шеи отчетливо проступили вздувшиеся сухожилия, лицо исказилось так, что в эту минуту она словно состарилась, превратившись из тридцатилетней в женщину под пятьдесят, причем изрядно напуганную. Лицо Джессики, особенно у висков, посерело от страха, уголки плотно сжатого рта украсились паутинкой мелких морщин.
— В истерике, и не спорь. Опять напридумывала, нафантазировала невесть каких ужасов, сама не видишь, где правда, а где выдумки… ну, куда тебе в таком состоянии, куда?
— А это тоже фантазии? — процедила Анна, встряхнув у нее перед носом конвертом, зажатым в руке. — Вот эти картинки мне тоже кажутся, так?
Вынув из конверта стопку моментальных поляроидных снимков, она развернула их веером, показала Джессике, а затем швырнула фотографии ей в лицо.
— Бог мой, это же твоя дочь! Ей же всего одиннадцать!
Джессика Прайс съежилась, уворачиваясь от летящих в нее фотокарточек, и снимки рассыпались по ступеням вокруг ее ног… однако один из них Анна придержала и сунула обратно в конверт.
— Я вижу, что правда, а что нет, — сказала Анна. — Возможно, впервые в жизни.
— Крэддок! — тихонько-тоненько вскрикнула Джессика.
— На этом — все, — продолжила Анна. — Я уезжаю, а вернусь только с его адвокатами. Чтобы забрать Риз.
— Думаешь, он согласится тебе помочь? — с дрожью в голосе прошипела Джессика.
«Он»? «Его»? Слегка растерявшийся, Джуд не сразу сумел понять, что разговор о нем. Правая рука зачесалась. Казалось, ладонь распухла, воспалилась, будто ужаленная слепнем.
— Наверняка согласится.
— Крэддок! — чуть громче, но по-прежнему нерешительно пискнула Джессика.
Справа от Джуда из темноты коридора донесся скрип отворившейся двери. Приготовившись к новой встрече с Крэддоком, Джуд оглянулся на звук, однако вместо Крэддока в коридор с опаской, не выходя за порог, выглянула Риз — золотисто-русая, совсем как Анна, широко раскрытый глаз поблескивает под длинной прядью волос, упавшей со лба. При виде страха во взгляде девчонки сердце Джуда заныло от жалости. Чего только некоторым не придется насмотреться в детстве… хотя, наверное, этот скандал — еще не самое худшее из того, что ей довелось пережить.
— Скоро всем обо всем станет известно. Всем, Джесси, всем, — продолжала Анна. — И ты не представляешь, как я этому рада. Мне нужно обо всем рассказать. Надеюсь, его упекут за решетку.
— Крэддок! — взвизгнула Джессика во весь голос.
Дверь прямо напротив комнаты Риз распахнулась, и в коридор шагнул Крэддок. Рослый, костлявый, угловатый, в полутьме он мог показаться сплошным силуэтом, вырезанным из черной бумаги, если бы не очки в роговой оправе, которые он, очевидно, надевал только от случая к случаю. Отразив скудный свет, упавший на лицо Крэддока, линзы очков сверкнули во мраке неярким, мертвенным, иссиня-розовым огнем. За спиной старика, в его спальне, мерно, то разражаясь странно знакомым жужжанием, то умолкая, дребезжал кондиционер.
— Что здесь за шум? — спросил Крэддок. Приторно-сладкий, его голос скрежетал, точно рашпиль.
— Анна от нас уезжает, — ответила Джессика. — Обратно в Нью-Йорк, к Иуде Койну, а там собирается обратиться к его адвокатам и…
Анна взглянула вдоль коридора, в сторону отчима. Джуда она не заметила. Ну да, конечно, еще бы. Щеки ее потемнели, раскраснелись от злости, скулы чуть выше щек казались совершенно бесцветными, все тело тряслось крупной дрожью.
— …к его адвокатам и в полицию, и всем рассказать, что вы с Риз…
— Джесси, Риз с нами, рядом, — заметил Крэддок. — Возьми себя в руки. Угомонись.
— …и еще она… она нашла какие-то фотографии, — неловко, с запинкой закончила Джессика.
— Вот как? — без тени тревоги хмыкнул Крэддок. — Анна, девочка моя. Понимаю, ты взвинчена не на шутку, однако сейчас, в подобном расстройстве чувств, совсем не время убегать из дому. Час уже поздний, маленькая. Вот-вот ночь настанет. Отчего бы тебе не посидеть со мной, не поговорить обо всем, что тебя взволновало? Я с удовольствием погляжу, не смогу ли тебя успокоить. Дай мне хотя бы полшанса — ручаюсь, все будет в порядке.
Похоже, Анне вдруг отказал голос. Глаза ее заблестели, остекленели от испуга. Окинув взглядом Крэддока с Риз, она вновь повернулась к сестре.
— Держи его от меня подальше, — велела Анна, — не то я, ей-богу, его пришибу.
— Отпускать нельзя. Рано, — сказала Джессика Крэддоку.
«Рано»? Что бы это могло означать? Не думает ли Джессика, будто им еще есть о чем разговаривать? На взгляд Джуда, разговор подошел к завершению.
Крэддок покосился в сторону Риз.
— Ступай к себе, Риз, — сказал он, протянув руку к девочке, чтоб ободряюще потрепать ее по голове.
— Не тронь ее!!! — взвизгнула Анна.
Рука Крэддока дрогнула, повисла в воздухе над головой Риз… и опустилась вдоль тела.
В следующий же миг Крэддок здорово изменился. Черты его лица скрывал полумрак коридора, однако перемену позы — движение плеч, наклон головы, чуть согнутые колени — Джуд разглядел сразу. Казалось, старик замер, приготовившись схватить змею, прячущуюся в траве.
Наконец Крэддок снова заговорил, обращаясь к Риз, но не сводя взгляда с Анны:
— Ступай, ступай, милая. Позволь нам, взрослым, поговорить меж собой. Близится ночь — самое время для взрослых бесед, а маленьким девочкам ни к чему нам мешать.
Риз вопросительно оглянулась на Анну с матерью. Анна, взглянув на нее, едва уловимо кивнула в ответ.
— Иди к себе, Риз, — сказала она. — Этот разговор действительно не для детей.
Девчонка, отступив в спальню, затворила за собой дверь. Спустя пару секунд за дверью слегка приглушенно загрохотала музыка — залп барабанной дроби, душераздирающий, точно скрежет колес сошедшего с рельс поезда, гитарный запил, подхваченный торжествующим детским визгом примерно на той же ноте… последний из хитов Джуда, вошедших в Топ-40, все та же «Знай свое место», перепетая «Кидз Боп».
При первых же ее звуках Крэддок передернул плечами и сжал кулаки.
— Опять этот тип, — прошипел он.
Стоило ему двинуться к Анне с Джессикой, с его обликом произошло еще кое-что любопытное. Лестничную площадку верхнего этажа освещали лучи заходящего солнца, проникавшие внутрь сквозь огромное эркерное окно на фасаде дома, и вскоре свет их упал на лицо приближавшегося к падчерицам Крэддока, выхватив из полумрака множество мелких деталей вроде наклона скул и глубоких морщин в уголках рта. Однако линзы его очков на свету, наоборот, потемнели, спрятав глаза под парой черных, как смоль, кружков.
— Вернувшись от этого человека домой, к нам, ты стала совсем другой, дорогая моя, — заговорил старик. — Ума не приложу, что на тебя нашло. Конечно, тебе не раз приходилось худо — кому же знать это лучше, чем мне, — однако этот субъект, Койн, словно бы взял все твои несчастья и вывернул на полную громкость. Так вывернул, что ты больше не слышишь моего голоса, когда я пробую поговорить с тобой. А знала бы ты, моя милая, как мне больно видеть тебя в таком расстройстве мыслей и чувств!
— Я тебе не милая и не в расстройстве чувств. А подойдешь ко мне ближе четырех футов — очень пожалеешь, так и знай.
— Десять минут, — подала голос Джессика.
Крэддок в раздражении отмахнулся от нее, веля старшей из падчериц помолчать.
Анна бросила взгляд на сестру и вновь повернулась к Крэддоку.
— Думаете, силой меня сможете удержать? Ошибаетесь.
— Нет-нет, никто не собирается тебя ни к чему принуждать, — заверил ее Крэддок, проходя мимо Джуда.
Изборожденное морщинами лицо старика оказалось бледным как смерть: на фоне парафиново-белой кожи ярко выделялось каждое пятнышко, каждая родинка. Шагал он с трудом, волоча ноги по полу, сутулая, искривленная спина, похоже, больше не разгибалась — одно слово: краше в гроб кладут.
— Думаешь, Койн согласится тебя поддержать? — продолжал Крэддок. — Насколько мне помнится, он тебя выставил из дому коленом под зад. И, полагаю, даже на твои письма больше не отвечает. Если он не помог тебе раньше, то с чего вдруг теперь помогать возьмется?
— Раньше он не знал как. И сама я этого не знала, а сейчас знаю. Я расскажу ему обо всех твоих проделках. Объясню, что твое место в тюрьме. И знаешь что? Стоит ему свистнуть, к нему адвокаты в очередь выстроятся, чтобы отправить тебя за решетку, — выпалила Анна и снова бросила взгляд на Джессику. — И ее заодно, если в дурку, конечно, не упекут. Но мне лично без разницы — лишь бы от Риз держали подальше.
— Папа! — вскрикнула Джессика, но Крэддок резко мотнул головой: молчи, мол, заткнись.
— По-твоему, он тебя видеть захочет? Дверь распахнет настежь, как только ты постучишь? Полагаю, у него давно уж другая девица живет. Симпатичных девчонок, готовых задрать юбку перед рок-звездой, на свете хоть пруд пруди. Ты вряд ли способна предложить хоть что-нибудь, чего ему не найти где угодно, если не принимать в расчет… эмоциональных заскоков.
На лице Анны мелькнула гримаса боли, пыл ее поугас — бегунья, запыхавшаяся, выбившаяся из сил к финишу, да и только.
— Не важно, живет у него кто-нибудь или нет. Он мой друг, — негромко проговорила она.
— Он тебе не поверит. И никто другой не поверит, так как все это неправда, дорогая моя. Неправда от первого до последнего слова, — заявил Крэддок, придвинувшись к Анне еще на шаг. — У тебя вновь помрачился рассудок.
— Вот именно, — с жаром подтвердила Джессика.
— И даже эти фото — совсем не то, за что ты их принимаешь. Позволь, и я все объясню. Я ведь могу помочь тебе, если только…
Однако подошел он куда ближе, чем следовало. Бросившись к старику, Анна сорвала с его носа круглые очки в роговой оправе, хрястнула ими об пол, а другой рукой, со стиснутым в ней конвертом, изо всех сил толкнула Крэддока в грудь. Старик пошатнулся, вскрикнул и, оступившись, упал, только не в сторону лестницы — наоборот, отлетел от нее. Стало быть, сбрасывать его со ступеней Анна, что бы там ни утверждала Джессика, вовсе не собиралась?
Рухнув с ног, Крэддок приложился костлявым задом об пол так, что коридор содрогнулся от начала до конца, а портрет Крэддока на стене изрядно перекосило. Старик заворочался, приподнялся, но Анна, неудержимо дрожа, толчком пятки в плечо вновь опрокинула его на спину.
Джессика, пискнув, одним прыжком одолела оставшиеся ступени, обогнула Анну, припала на колено, склонилась над приемным отцом.
Джуд сам не заметил, как поднялся на ноги. Спокойно сидеть и смотреть на все это он больше не мог. Как он и ожидал, окружающий мир снова пошел вкривь и вкось, всколыхнулся, вспучился, словно отраженный в боку растущего мыльного пузыря. Казалось, голову отделяет от ног не одна миля, а сделав первый шаг, Джуд почувствовал себя невероятно легким, практически невесомым, наподобие аквалангиста, гуляющего по морскому дну. Однако двинувшись по коридору, он велел всему вокруг принять обычную форму и величину, и мир повиновался. Выходит, его воля что-то да значит? Выходит, в окружении этого мыльного пузыря вполне можно двигаться, и, если не переусердствовать, он останется цел?
Руки болели — обе, не только правая. Казалось, ладони распухли до размера боксерских перчаток. Волны боли накатывали одна за другой, мерно, ритмично, в такт пульсу — «шух-шух-шух», точно колеса по асфальту. Смешиваясь с гулом и дребезжанием кондиционера в комнате Крэддока, их шелест превращался в неожиданно умиротворяющий бессмысленный шум где-то на заднем плане.
В эту минуту Джуду отчаянно хотелось крикнуть Анне, чтоб та убиралась отсюда, да поскорее, бежала вниз, прочь из этого дома, однако он нутром чувствовал, что, втиснувшись в разыгравшуюся перед ним сцену, неизбежно разорвет нежную ткань видения в клочья. Вдобавок какой в этом смысл? Прошлого не воротишь, случившегося не изменишь — не удалось же ему спасти Рут, сестренку Бамми, пусть даже окликнув ее. Нет, изменить случившееся нельзя… однако вполне можно засвидетельствовать.
Поразмыслив, зачем Анну вообще понесло наверх, Джуд решил, что ей, вероятно, потребовалось перед отъездом запихать в сумку кое-какую одежду. Ну, а отца с Джессикой она не опасалась, подумав, будто теперь у них нет над ней никакой власти… прекрасная, надрывающая сердце, роковая самоуверенность!
— Говорила же, не подходи, — сказала Анна.
— Это все ради него? — спросил Крэддок. — Ради каких-то безумных планов вернуть себе его благосклонность?
До сих пор говорил он с неподражаемой южной учтивостью, однако теперь от этой учтивости не осталось даже следа. Теперь в резком, гнусавом выговоре уроженца старого доброго Юга не чувствовалось никакой доброты.
— Думаешь, если приползти к нему на брюхе с душещипательной сказкой о папочке, принуждавшем тебя ко всяким ужасам и навсегда искалечившем твою психику, он тебе посочувствует? Ручаюсь, тебе просто не терпится похвастать ему, как ты велела мне убираться, как с ног меня сбила — меня, старика, заботившегося о тебе во время болезни, оберегавшего тебя от себя же самой в минуты помрачения разума. Думаешь, он бы гордился тобой, если б сейчас оказался рядом и увидел, как ты набросилась на меня?
— Нет, — ответила Анна. — По-моему, он гордился бы мной, если б увидел вот что.
С этими словами она шагнула вперед и плюнула Крэддоку в лицо.
Крэддок втянул голову в плечи, зажмурился, сдавленно взвыл, как будто в глаза ему брызнули чем-то едким. Джессика, скрючив пальцы, привстала, но Анна схватила ее за плечо, сильным толчком повалила на пол рядом с приемным отцом и встала над ними. Сотрясавшая ее дрожь не унялась, но заметно ослабла.
Джуд, робко потянувшись вперед, коснулся ее плеча забинтованной левой ладонью и легонько сжал пальцы. Решиться на это ему удалось далеко не сразу, однако Анна, похоже, ничего не заметила. Как только его рука коснулась ее плеча, окружающий мир снова на миг исказился, но Джуд немедля привел его в норму, сосредоточившись на фоновом шуме, на аккомпанировавшей происходящему музыке — «шух-шух-шух» и стрекоте кондиционера.
— Молодец, Флорида, — сам того не ожидая, сказал он вслух.
Слова сорвались с языка прежде, чем он успел сдержаться, но к концу света не привели.
Анна слегка сокрушенно, неспешно покачала из стороны в сторону головой.
— И вот этого слизняка я боялась, — с усталым презрением сказала она.
Отвернувшись, она выскользнула из-под ладони Джуда, прошла к комнате в самом конце коридора, шагнула через порог и захлопнула за собой дверь.
Услышав негромкое, звонкое «плюк», Джуд опустил взгляд. Носок на правой руке пропитался кровью насквозь, и теперь она капала на пол. Серебряные пуговицы его пиджака — черного, а-ля Джонни Кэш, сверкнули в последних розоватых, оттенка свежей лососины, отсветах уходящего дня. Как же он до сих пор не заметил, что одет в костюм мертвеца? Действительно, сидит как влитой, будто на него шили…
Вопросов, каким образом ему удается видеть разворачивающиеся перед ним события, у Джуда не возникало, однако сейчас ответ на эти незаданные вопросы сделался очевиден сам по себе. Он ведь купил костюм мертвеца, а мертвеца получил в придачу, стал полноправным владельцем и духа Крэддока, и его прошлого, и, стало быть, эти минуты тоже принадлежали ему.
Поднявшись, Джессика присела на корточки возле приемного отца. Тяжко дыша, оба не сводили глаз с затворенной двери в комнату Анны. Из комнаты доносились шорохи, дробный перестук выдвижных ящиков, грохот дверцы шкафа…
— Ночь, — прошептала Джессика. — Вот и ночь. Наконец-то.
Крэддок кивнул. На щеке его, точно под левым глазом, красовалась царапина — Анна зацепила ногтем, срывая с него очки. Вдоль носа алой слезинкой стекала к губам капелька крови. Утершись тыльной стороной ладони, Крэддок размазал кровь по скуле.
Джуд бросил взгляд в сторону огромного эркерного окна в прихожей. Бездонное ярко-синее небо темнело на глазах. Вдоль горизонта за кронами деревьев, за крышами домов через улицу, там, где минуту назад скрылось из виду солнце, тянулась багровая полоса.
— Что делать будешь? — спросил Крэддок. Тихий, чуть громче шепота, его голос заметно подрагивал от ярости.
— Она позволила мне провести с ней пару сеансов гипноза, — на той же негромкой ноте ответила Джессика. — Чтоб лучше спалось по ночам. И я внушила ей кое-что. Закладку кое-какую оставила.
Возня в комнате Анны ненадолго утихла. Затем из-за двери донесся явственный — дзинь! — звон горлышка бутылки о край бокала, тут же сменившийся негромким журчанием.
— Что за закладку? — спросил Крэддок.
— Внушила ей, что приход ночи — прекрасное время, чтоб выпить. Вознаградить себя за прожитый день. Бутылка у нее в верхнем ящике комода.
Затишье в комнате Анны пугающе затянулось.
— И что в этом толку?
— В бутылке — джин, а в джине — фенобарбитал, — пояснила Джессика. — И спит она у меня — любому сурку на зависть.
Из комнаты Анны послышался звон толстого стекла о половицы. Звон выпавшего из рук бокала.
— Умница девочка, — выдохнул Крэддок. — Я в тебе не сомневался. Так и знал: у Джесси в запасе что-нибудь да найдется.
— Тебе нужно заставить ее забыть — и о найденных снимках, и обо всем вообще. Обо всем, что здесь сейчас случилось. Как будто и не было ничего, понимаешь? Иначе никак.
— Не выйдет, — возразил Крэддок. — Такое мне давненько уже не по силам. Вот когда она младше была… когда больше мне доверяла… Может быть, лучше ты?
Но Джессика отрицательно покачала головой.
— Мне так глубоко не проникнуть. Не дается, я пробовала. В последний раз под гипнозом, во время сеанса лечения от бессонницы, начала задавать вопросы насчет Иуды Койна — что Анна в письмах ему писала, не рассказывала ли чего-нибудь о… о тебе. И всякий раз, как я спрашивала о чем-нибудь личном, всякий раз, как ей не хотелось отвечать на вопрос, она начинала петь одну из его песен. Вроде как отгораживалась ею от меня. В жизни с подобным не сталкивалась.
— Это все Койн, — подытожил Крэддок, зло скаля зубы. — Койн погубил ее. Погубил. Обратил против нас. Воспользовался ей, получил что хотел, перевернул вверх дном всю ее жизнь, а после отправил к нам ломать наши жизни. С тем же успехом он мог бы нам бомбу прислать по почте…
— Да, но сейчас-то нам как быть? Ей помешать нужно, вот только как? Из дому ее такой выпускать нельзя, сам слышал. Она и Риз у меня отберет, и тебя. Нас с тобой арестуют, и не увидимся больше — ну, разве что в зале суда.
Дыхание Крэддока выровнялось, на лице не осталось никаких чувств, кроме тусклой свинцовой ненависти.
— В одном ты права, девочка. Выпускать ее из дому нельзя ни за что.
Похоже, Джессика не сразу поняла, к чему он клонит. Изумленно приподняв брови, она устремила на отчима непонимающий взгляд.
— Что происходит с Анной, известно всем, — продолжал Крэддок. — Ее несчастья ни для кого не секрет. Намерения покончить с собой — тоже. Кто удивится, если она наконец ляжет в ванну и вскроет вены?
Джессика, в оторопи покачав головой, отстранилась, попыталась подняться, но Крэддок схватил ее за запястья и снова привлек к себе.
— Джин и снотворное сюда вписываются как нельзя лучше. Пара глотков крепкого плюс таблетки — так многие делают. Прежде чем покончить с собой. Чтоб унять страх и притупить боль, — пояснил он.
Но Джессика только сильнее, отчаянней замотала головой, не сводя с отчима невидящего, остекленевшего, полного ужаса взгляда. Дыхание ее участилось, сделалось мелким, поверхностным — так и до гипервентиляции недалеко.
— Прекрати панику. Немедля, — ровно, спокойно велел ей Крэддок. — Хочешь, чтоб Анна Риз забрала? Нет? А в окружной психушке лет этак десять провести хочешь?
Еще крепче стиснув запястья Джессики, он притянул ее ближе — так, что последние слова процедил ей прямо в лицо. Мало-помалу ее взгляд сделался осмысленным, сосредоточился на приемном отце, голова прекратила покачиваться из стороны в сторону.
— Нашей вины тут нет, — сказал Крэддок. — Это все он. Это он загнал нас спиной в угол, слышишь? Он подослал к нам эту чужую девицу, вознамерившуюся погубить и тебя, и меня. Что сталось с нашей Анной, просто ума не приложу. Настоящей Анны я не видел… даже не помню, с каких пор. Та, выращенная тобой, Анна мертва. Об этом Койн позаботился. На мой взгляд, он ее и прикончил. Сам вены ей взрезать мог — с него сталось бы. И он за это еще ответит, непременно ответит, поверь. Я ему покажу, как совать нос в чужую семейную жизнь. Ну, а теперь — чш-ш-ш. Отдышись. Успокойся. Слушай только меня. Мы справимся. Выпутаемся. Из всех жизненных бед я тебя выручал, выручу и из этой. Доверься мне. Вдохни поглубже. Еще разок. Легче?
Серо-голубые глаза погрузившейся в транс Джессики округлились, вспыхнули хищным огнем, из горла с присвистом вырвался протяжный вздох, а за ним и другой.
— Ты справишься, — заверил ее Крэддок. — Справишься, я уверен. Ради Риз ты сделаешь все, что ни потребуется.
— Я постараюсь, — согласилась Джессика. — Только тебе придется все объяснить. Подсказать, что нужно делать. Самой мне с мыслями никак не собраться.
— Это не страшно. Думать за нас обоих буду я, — ответил Крэддок. — А от тебя требуется всего лишь взять себя в руки и приготовить теплую ванну.
— Ладно. Окей.
Джессика привстала, но Крэддок снова потянул ее за руки и удержал на месте.
— А когда закончишь, сбегай вниз и принеси мой старый маятник. Для запястий Анны понадобится.
Стоило Крэддоку выпустить руки падчерицы, Джессика вскочила так резко, что едва не подвернула ногу, и оперлась ладонью о стену. Ненадолго задержав взгляд на Крэддоке, она, будто сомнамбула, отвернулась и, распахнув дверь слева, скрылась в облицованной белым кафелем ванной.
Крэддок так и остался на полу, но, когда в ванной зашумела хлынувшая из кранов вода, с трудом поднялся на ноги и встал плечом к плечу с Джудом.
— Пидор ты старый, — сказал Джуд ему в самое ухо.
Мыльный пузырь видения всколыхнулся, подернулся рябью, но Джуд, что есть сил стиснув челюсти, привел его в нормальный вид.
Бескровные, тонкие губы Крэддока разъехались в стороны, обнажив зубы в отвратительной злобной гримасе. Обмякшие с возрастом мышцы его предплечий дрожали, как студень. Волоча ноги, малость покачиваясь — очевидно, падение на пол не прошло даром, старик двинулся к комнате Анны, толчком отворил дверь, и Джуд, не отстававший от него ни на шаг, вошел в комнату за ним следом.
Окон в комнате Анны оказалось не одно — целых два, но оба выходили на задний двор, совсем не в ту сторону, где скрылось солнце. Сюда уже пришла ночь, и комнату затопили темно-синие сумерки. Анна сидела в изножье кровати, а опустевший бокал валялся на полу, между ее ступней. За ее спиной, на матрасе, покоилась полуоткрытая дорожная сумка с наспех заброшенной внутрь одеждой — рукав красного свитера так и остался торчать снаружи. Лицо Анны лучилось бессмысленной, блаженной улыбкой, предплечья упирались в колени, немигающий, остекленевший взгляд был устремлен в какую-то невероятную даль. Рука ее машинально сжимала позабытый нежно-кремовый конверт с поляроидным снимком Риз — уликой против Крэддока. При виде ее в таком состоянии у Джуда тревожно засосало под ложечкой.
Шагнув к Анне, Иуда сел на кровать рядом с ней. Матрас под ним заскрипел, однако никто — ни Анна, ни Крэддок — этого не заметил. Тогда он накрыл левой рукой правую руку Анны. Колотая рана в левой ладони снова сочилась кровью, промокшие насквозь бинты ослабли, съехали на сторону. Когда же это началось? Он даже не мог поднять правую руку, которая отяжелела и ужасно ныла. От одной мысли о том, чтобы сдвинуться, голова начинала кружиться.
Крэддок, остановившись перед приемной дочерью, склонился к ней, пристально взглянул ей в лицо.
— Анна? Ты меня слышишь? Слышишь мой голос?
Поначалу улыбка на губах Анны даже не дрогнула, однако две-три секунды спустя Анна моргнула, открыла глаза и заговорила:
— Что? Ты что-то сказал, Крэддок? Я слушала Джуда. По радио. Моя любимая песня…
Крэддок сжал губы так, что они начисто утратили цвет.
— Опять этот тип, — в который раз процедил он, едва не брызжа слюной.
За уголок выдернув из пальцев Анны конверт, старик выпрямился и повернулся к ближайшему окну, чтоб опустить жалюзи.
— Я люблю тебя, Флорида, — сказал Джуд.
Спальня вокруг всколыхнулась, угрожающе вспучилась, будто готовый лопнуть мыльный пузырь, и снова сжалась до прежней величины.
— И я люблю тебя, Джуд, — негромко ответила Анна.
Вздрогнув от неожиданности, Крэддок оглянулся назад, обвел спальню вопросительным взглядом.
— Ничего, скоро вы с ним воссоединитесь. Раз уж тебе так хочется — что ж, будь по-твоему, — проворчал он. — Я обо всем позабочусь. Уж я постараюсь устроить вам встречу, и как можно скорей.
— Будь ты проклят, — откликнулся Джуд.
Комната снова вздулась, вытянулась ввысь и вширь, и, как Джуд ни старался, как ни сосредоточивался на мерном фоновом «шух-шух-шух», на сей раз вернуть ее в обыкновенный, нормальный вид не удалось. Еще миг, и вспухшие пузырем стены вогнулись внутрь, будто развешенные для просушки простыни на ветру.
В жаркой, душной комнате явственно пахло автомобильным выхлопом и псиной. Услышав негромкое поскуливание за спиной, Джуд обернулся и взглянул на Ангуса, лежавшего поверх матраса на том самом месте, где еще минуту назад валялась дорожная сумка Анны. Дышал пес тяжело, отекшие глаза его пожелтели, из согнутой лапы торчал остроконечный кроваво-алый обломок кости.
Вновь повернувшись к Анне, Джуд обнаружил на ее месте, в изножье кровати, сидящую бок о бок с ним Мэрибет с неподвижной, суровой гримасой на чумазом лице.
Стоило Крэддоку опустить жалюзи, в комнате стало еще темнее. Взглянув в другое окно, Джуд увидел за оконным стеклом кусты и пальмы у обочины хайвэя, россыпи мусора среди травы, а после зеленую табличку с надписью «СЪЕЗД 9». Ладонь по-прежнему — «шух-шух-шух» — пульсировала болью, ее пульсу вторили трескучие завывания кондиционера, и Джуд впервые удивился тому, что этот шум доносится из спальни Крэддока даже сюда, хотя комната старика совсем в другом конце коридора. Вдобавок рядом часто, мерно, словно метроном, защелкал включенный сигнал поворота.
Передвинувшийся к другому окну Крэддок заслонил спиною хайвэй, опустил жалюзи, и комната Анны погрузилась во тьму. Ночь. Вот и ночь…
Джуд вновь перевел взгляд на Мэрибет. Та, крепко сжав зубы, держала руку на рулевом колесе. На приборной доске моргал в такт щелчкам индикатор включенного поворотника, и Джуд раскрыл рот, собираясь сказать что-то, только сам еще не знал что — что-то вроде…
