Боль

Дом Джессики Макдермотт-Прайс находился в новостройках, в окружении множества симпатичных кейпов и колониальных особнячков, обшитых виниловым сайдингом самых разных цветов — и ванильного, и фисташкового, и всех прочих оттенков витрины кафе-мороженого, выстроившихся вдоль причудливо, точно кишки на земле, перепутанных, петляющих из стороны в сторону улиц. Дважды они проезжали мимо, и только с третьего Джорджия заметила номер на почтовом ящике. Люминесцентно-желтый, будто манговый шербет, или, скажем, аварийный фонарь, к какому-либо из архитектурных стилей, если не считать особым стилем огромные, безликие особняки американских пригородов, дом не принадлежал. Не останавливая машины, Джуд проехал вдоль улицы еще ярдов сто, свернул на немощеную подъездную дорожку и покатил по сухой красной глине к незавершенному дому — точнее, к будущему гаражу.

Пока что строительство гаража не продвинулось дальше каркаса. Свеженькие сосновые брусья, торчавшие из цементного пола, поддерживали крестовины потолочных балок, обтянутых полиэтиленовой пленкой. Довольно далеким от завершения оказался и примыкавший к гаражу дом: остов особнячка успели обшить клееной фанерой, однако проемы на месте дверей и окон оставались пусты.

Развернув «Мустанг» передом к улице, Джуд задним ходом въехал в открытый, без ворот, без дверей, отсек гаража. Дом Прайсов оттуда был виден как на ладони. Убедившись в этом, Джуд заглушил мотор, и оба на время замерли, вслушиваясь в негромкое тиканье остывающего двигателя.

Дорогу от дома Бамми на юг они одолели довольно быстро: время едва близилось к часу ночи.

— План у нас есть? — спросила Джорджия.

Джуд указал через улицу, в сторону пары больших мусорных баков, выставленных к обочине, затем махнул рукой вдоль дороги. Точно такие же баки из грязно-зеленого пластика виднелись повсюду.

— Похоже, завтра — день вывоза мусора, — пояснил он, кивнув на дом Джессики Прайс, — а она, видишь, баков еще не выставила.

Джорджия вопросительно подняла брови. В неярком свете ближайшего уличного фонаря ее глаза заблестели, словно вода на дне колодца. Глядя на Джуда, она безмолвно ждала продолжения.

— Подождем, пока она не вытащит мусор, а там подойдем и посадим в машину.

— «Посадим»?

— Да. Покатаемся по окрестностям. Поговорим кой о чем… втроем.

— А если мусор вынесет ее муж?

— Это вряд ли. Он был резервистом и сгинул в Ираке. Конечно, о сестре Анна особо не распространялась, но кое-что рассказала.

— Может, она с тех пор парня себе завела.

— Ну, если завела и он намного здоровее меня, другого шанса дождемся. Но Анна ни про каких ее парней, любовников и сожителей не упоминала ни словом. Судя по всему, что я слышал, Джессика жила здесь только с их отчимом, Крэддоком, и дочерью.

— Дочерью?

Джуд бросил многозначительный взгляд на розовый двухколесный велосипед, прислоненный к стене гаража Прайсов. Туда же взглянула и Джорджия.

— Вот почему среди ночи к ней вламываться не стоит, — пояснил Джуд. — Однако в школе завтра учебный день. Рано или поздно Джессика останется одна.

— И что тогда?

— Тогда все, что нужно, и провернем, не опасаясь ее дочь напугать.

На время оба умолкли. Со стороны пальм и кустов за недостроенным домом доносился ритмичный, потусторонний гул насекомых. Больше тишину улицы не нарушало ничто.

— А что мы с ней сделаем? — негромко спросила Джорджия.

— Что бы ни потребовалось.

Джорджия, до отказа опустив назад спинку кресла, уставилась во мрак под потолком. Бон, сунув морду вперед, требовательно заскулила ей в ухо, и Джорджия погладила овчарку по голове.

— Джуд, собаки-то жрать хотят.

— Придется им потерпеть, — ответил Джуд, не сводя взгляда с дома Джессики Прайс.

К ломоте в висках прибавилась саднящая боль разбитых костяшек. Вдобавок он жутко устал и от усталости не мог надолго сосредоточиться ни на одной связной цепочке мыслей. Казалось, мысли превратились в свору черных псов, безо всякого толку, без цели кружащихся на месте в погоне за собственными хвостами.

Дурного он в жизни, конечно, наделал немало — к примеру, посадил Анну в поезд, отправив ее к родственникам, на погибель, но ничего подобного тому, что могло ждать его впереди, наверное, пока что не совершал. Мало ли как дальше все обернется? Вполне ведь и до убийства может дойти… При этой мысли в голове зазвучал голос Джонни Кэша, поющего «Блюз Фолсомской тюрьмы»: мама говорила, будь хорошим мальчиком, с пушками не балуй, и так далее, и так далее. Тут Джуду, разумеется, вспомнился оставленный дома револьвер, огромный, под стать Джону Уэйну, «сорок четвертый». Наверное, с револьвером в руках ответы от Джессики Прайс получить было бы проще… вот только если б он прихватил с собой револьвер, Крэддок наверняка давно уболтал бы его застрелить Джорджию, и собак, конечно же, тоже, а напоследок застрелиться самому. Дальше из глубин памяти всплыли все револьверы и ружья и все собаки, какие у него были в жизни, и как он, Джуд, в восторге носился босиком со стаей собак по холмам за отцовской фермой, в лучах рассвета, под отдаленные хлопки дробовика — это отец стрелял уток, и как мать вместе с ним, девятилетним, сбежала от отца, только на остановке «Грейхаундов» оробела, позвонила родителям, пожаловалась им, поплакалась, а те велели ей везти мальчишку к отцу да решать дело миром, примириться и с законным мужем, и с Господом, а когда оба вернулись домой, отец, ждавший их на крыльце с дробовиком в руках, врезал матери по зубам ружейным прикладом, ткнул дулом в левую грудь и сказал, что пристрелит ее, если она снова вздумает сбежать из дому, и больше мать о побегах даже не думала. А когда Джуд — только в то время он еще был Джастином — двинулся в дом, отец сказал:

— На тебя, парень, я не сержусь, ты-то тут не виноват, — и, обхватив его за плечи, притиснул к бедру.

Притиснул к бедру, и наклонился, подставив щеку для поцелуя, и добавил, что любит сына, а Джастин машинально ответил, что тоже любит его, и до сих пор, вспоминая об этом случае, невольно ежился. Вот это было поступком настолько отталкивающим, настолько постыдным, что Джастин просто не смог оставаться тем, кто его совершил, отчего ему и потребовалось со временем превратиться в кого-то другого. Но можно ли считать этот иудин поцелуй на отцовской щеке, пока мать истекала кровью, безропотное согласие принять ничего не стоящий сребреник отцовской любви, худшим, что только Джуд сделал в жизни? Наверное, нет. Наверное, это не хуже отправки Анны к родным, и вот теперь он снова вернулся к тому же, с чего начинал, гадая насчет приближающегося утра, гадая, сможет ли, когда потребуется, запихнуть сестру Анны на заднее сиденье «Мустанга», увезти из дому и разговорить — любыми средствами, какими придется.

В кабине «Мустанга» было вовсе не жарко, однако тут Джуду пришлось утереть лоб тыльной стороной ладони, пока пот не потек в глаза. Занятый размышлениями, он зорко следил за домом Прайсов и за дорогой. Один раз мимо проехал полицейский патруль, но, не разглядев «Мустанг», прекрасно укрытый от посторонних глаз в темноте недостроенного гаража, полицейские даже не замедлили ход.

Сидевшая рядом Джорджия уснула, отвернувшись к окну, однако в два с небольшим вдруг начала отбиваться от кого-то во сне, а правую руку подняла кверху, будто на уроке, чтобы привлечь внимание учителя. Так и не перебинтованная заново, ладонь побледнела, скукожилась, словно не один час мокла в воде. Блеклая, сморщенная, она одним видом нагоняла жуть… а Джорджия вдобавок замахала перед собой руками, хрипло застонала от ужаса, отчаянно замотала головой.

Склонившись к ней, Джуд окликнул ее по имени и осторожно, однако настойчиво встряхнул за плечо. Отмахнувшись от него все той же нагноившейся правой ладонью, Джорджия открыла глаза и бессмысленно, не узнавая Джуда, в слепом, всепоглощающем ужасе уставилась на него снизу вверх. Сомневаться не приходилось: в первые секунды пробуждения она видела над собой вовсе не Джуда — лицо мертвеца.

— Мэрибет, — повторил Джуд. — Все это только сон. Чш-ш-ш. Все в порядке. Все в порядке с тобой.

Туман в глазах Джорджии поредел, сжавшееся в комок, окаменевшее тело обмякло, сбрасывая напряжение, из горла вырвался негромкий вздох. Сдвинув в сторону прядку волос, прилипших к ее мокрой от пота щеке, Джуд ужаснулся: жаром от нее веяло, будто от печки.

— Пить хочется, — пожаловалась она.

Перегнувшись назад, Джуд нашарил в пакете с едой, прихваченной на заправке, бутылку воды, и Джорджия, свинтив пробку, в четыре огромных глотка опорожнила посудину на целую треть.

— А что, если сестра Анны не сможет помочь нам? — спросила она. — Что, если ей просто не по силам отвадить от нас этого Крэддока? Что нам тогда, убивать ее?

— Послушай, не бери в голову. Отдыхай. Нам с тобой еще ждать и ждать.

— Не хочу я никого убивать, Джуд. Не хочу тратить последние часы земной жизни на душегубство.

— До «последних часов земной жизни» тебе еще далеко, — твердо сказал Джуд, намеренно умолчав о самом себе.

— Я и тебя прошу: не убивай никого. Не хочу я, чтоб ты стал убийцей. Вдобавок, если убить ее, нас уже не один, а два духа преследовать станут. Если они вдвоем возьмутся за нас, двух я уж точно не выдержу.

— Радио, может, включить?

— Обещай не убивать ее, Джуд. Как бы ни повернулось.

Включив радио, Джуд отыскал на УКВ, в самом конце шкалы, «Фу-файтерс» — Дэвида Грола, поющего о том, как болтается здесь, просто болтается здесь, — и убавил громкость до минимума, до едва различимого лепета.

— Мэрибет, — начал он.

Джорджия вздрогнула.

— Что с тобой?

— Ничего. Просто нравится, когда ты зовешь меня настоящим именем. А Джорджией не зови больше, окей?

— Окей.

— Знаешь, как жалко, что ты впервые увидел меня раздевающейся перед набухавшейся толпой? И что познакомились мы не где-нибудь, а в стрип-клубе? Вот если бы встретились до того, как я занялась этим… до того, как стала такой, как сейчас… до того, как сделала все, о чем теперь жалею…

— А ты знаешь, сколько народу готовы переплачивать за этакие легкие потертости, царапины на мебели? За вещи, «повидавшие виды», как они выражаются… а почему? Потому что слегка потертая, поношенная вещь попросту интереснее с иголочки новой, без единой щербинки.

— Ага, это как раз про меня, — согласилась Мэрибет. — Повидавшая виды… отчего и привлекательна.

Тут Джуд заметил, что она снова дрожит — ровно, не переставая.

— Ты как себя чувствуешь?

— Нормально, — дрожащим, как и все тело, голосом ответила она.

Оба умолкли, вслушиваясь в музыку сквозь едва слышное шипение помех. На сердце стало спокойнее, в голове прояснилось, напружинившиеся, одеревеневшие, о чем Джуд до этого даже не подозревал, мускулы понемногу обмякли, расслабились. Казалось, все, что их ждет впереди, все, что ни придется им предпринять утром, утратило всякую важность. Все, что осталось в прошлом — и двое суток езды, и призрак Крэддока Макдермотта в старом грузовичке, с черными метками поверх глаз, — тоже отодвинулось куда-то на задний план. В эти минуты Джуд попросту оказался где-то на юге, в кабине «Мустанга», и, растянувшись в кресле с до отказа опущенной спинкой, слушал по радио «Аэросмит».

Но вскоре Мэрибет не оставила от его покоя камня на камне.

— Если я умру, а ты, Джуд, еще будешь жив, — заговорила она, — я постараюсь ему помешать. Оттуда, с той стороны.

— Это еще что за новости? Ты что, всерьез помирать собираешься?

— Нет, конечно. Не собираюсь. Я так, на всякий случай. Если вдруг дела обернутся не в нашу пользу, я разыщу Анну, и мы вдвоем постараемся прижать его к ногтю.

— Во-первых, о смерти и думать забудь. Плевать мне, что там сказала доска Уиджа и что Анна показывала тебе в зеркале.

Именно так Джуд решил еще пару часов назад, в дороге.

Мэрибет задумчиво сдвинула брови.

— Как только она заговорила с нами, в спальне холодно сделалось, просто жуть. Дрожь колотит, пальцы даже планшетки не чувствуют, а потом ты о чем-то спросил, и я сразу же поняла, что Анна ответит. Что она хочет сказать. Ни голосов не слышала, ничего этакого — просто поняла, и все. Поняла, а вот сейчас уже не понимаю. Забылось все, из головы вылетело — и что ей от меня требовалось, и что значит «стать дверью». Одно ясно: кажется, она хотела сказать, что если Крэддок сумел вернуться назад, то и она сможет. Только ей в этом помощь кое-какая нужна, а я каким-то образом могу помочь… Но есть нюанс. Возможно, для этого понадобится умереть.

— Я же сказал: о твоей смерти и речи не может быть, если мое слово тут хоть что-нибудь значит.

Мэрибет улыбнулась. Сколько усталости чувствовалось в этой улыбке…

— Нет. Извини, тут твой номер — шестнадцатый.

Поначалу Джуд просто не нашелся с ответом. Один верный способ вывести Мэрибет из-под удара ему в голову уже пришел, только распространяться о нем вслух он не собирался. Способ был очевиден и прост: если умрет он сам, Крэддок уберется восвояси, а Мэрибет останется в живых. В конце концов, Крэддоку нужен только он — возможно, мертвец вообще имеет право оставаться в этом мире лишь до тех пор, пока жив Джуд. В конце концов, Джуд купил его честь по чести, расплатился и за него, и за костюм мертвеца сполна. Скоро неделя, как Крэддок склоняет Джуда к самоубийству, а Джуду, зациклившемуся на сопротивлении, до сих пор не приходило в голову одной простой вещи: стоит ли овчинка выделки? Не слишком ли дорого обойдется спасение? Не проще ли уступить мертвецу, раз уж он все равно обречен? Ведь чем дольше он упорствует, тем вернее утащит за собой Мэрибет — мертвый живущую…

А Мэрибет все глядела, глядела на него, не сводя с Джуда чудесных, влажно, словно чернила, блестящих во мраке глаз. Джуд нежно смахнул с ее лба прядь волос. Совсем юная, невероятно красивая… вот только как же горяч мокрый от пота лоб! Сама мысль о том, что ей суждено умереть прежде Джуда, казалась не просто невыносимой — кощунственной.

Придвинувшись ближе, Джуд взял ее за руки. Если лоб Мэрибет был влажен и слишком горяч, то руки, настолько же влажные, оказались холодными как лед. Повернув ее кисти кверху ладонями, Джуд окинул их взглядом и чудом не ахнул от неожиданности. Не только правая, обе ее ладони сморщились, побледнели — хотя правая выглядела куда страшнее: подушечка большого пальца превратилась в сплошной блестящий гнойник, а ноготь слез начисто. Вдобавок ладони покрылись частой сеткой извилистых багровых линий, тянувшихся вдоль тоненьких ветвистых вен к предплечьям и, расходясь в стороны, воспаленно алевших поперек запястий, точно глубокие резаные раны, нанесенные ножом или бритвой.

— Что же это такое? — выдохнул Джуд, хотя ответ знал заранее. Что же еще, как не история о гибели Анны, написанная на коже Мэрибет?

— Анна… теперь мы с ней вроде как вместе. Вдвоем в одном теле. И, кажется, уже довольно давно.

Наверное, ее ответ должен был удивить Джуда, однако нисколько не удивил. Он и сам чувствовал, что Мэрибет с Анной каким-то образом сходятся, срастаются в одно целое. Взять хоть вернувшийся к Мэрибет акцент — чем не лаконичный, протяжный деревенский говорок Анны? И эта новая привычка поигрывать прядями волос — тоже одна из привычек Анны…

— Ей нужно с моей помощью вернуться в наш мир, чтобы помешать ему, — продолжила Мэрибет. — Я — дверь, как она объяснила.

— Мэрибет, — начал Джуд, но тут же умолк, не зная, что еще ей сказать.

Мэрибет, прикрыв глаза, улыбнулась.

— Да, так меня и зовут. И не трепли мое имя попусту. А хотя… хотя… хотя трепли, не стесняйся. У тебя оно здорово получается. Только обязательно целиком. Не просто «Мэри».

— Мэрибет, — повторил Джуд и, выпустив ее руки, поцеловал ее чуть выше левой брови. — Мэрибет…

Второй поцелуй пришелся в левую щеку, и она снова вздрогнула — на этот раз от удовольствия.

— Мэрибет…

С этим Джуд поцеловал ее губы.

— Да, это я. Я самая. Та, кем мне и хочется быть. Мэри… Бет. Будто бы две девчонки по цене одной. А знаешь, может, девчонок у тебя теперь в самом деле две! Если Анна в меня вселилась… — Открыв глаза, Мэрибет встретилась с Джудом взглядом. — Может, ты, когда любишь меня, и ее любишь тоже. Замечательное приобретение, скажи? Выгода просто адская. Вот где, где ты еще такую, как я, найдешь, где?

— Да уж, повезло мне с приобретением невероятно, — согласился Джуд.

— Так на носу себе и заруби, — сказала Мэрибет, целуя его в ответ.

Отворив дверцу, Джуд велел собакам выметаться наружу, и они с Мэрибет на время остались в кабине «Мустанга» одни, а овчарки улеглись рядом, на цементном полу гаража.