Войдя в спальню, Джорджия сдернула с головы полотенце и перебросила его через спинку кресла.

В крохотной комнатке под самой стрехой едва хватало места для них двоих и собак. Бон, свернувшись клубком, лежала на узкой — для одного — кровати, придвинутой вплотную к стене. Джорджия щелкнула языком, похлопала по подушке, и Ангус, вскочив на кровать, устроился рядом с сестрой.

Остановившись у затворенной двери, Джуд — коробку с доской Уиджа теперь держал в руках он — не торопясь оглядел комнату, где Джорджия провела большую часть детства. Такой здоровой, цельной обстановки он, сказать честно, здесь обнаружить не ожидал. Кровать оказалась застлана самодельным лоскутным пледом, напоминавшим американский флаг. Плетеная корзинка в углу служила коралем целому табуну запылившихся плюшевых единорогов самой разной кондитерской масти.

Еще в комнате имелся старинный ореховый туалетный столик с наклонным зеркалом. Из-за рамы зеркала торчали заткнутые под нее фотографии. Выцветшие на солнце, покоробившиеся от времени, снимки изображали белозубую, черноволосую, по-мальчишечьи тощую девчонку лет десяти или чуть больше. На одном фото она была наряжена в не по размеру просторную — вон, как уши из-под бейсболки торчат — форму Малой лиги, на другом стояла среди загорелых, плоскогрудых, слегка смущенных подружек в бикини где-то на пляже, на фоне причальных мостков.

Единственным намеком на ту, кем ей предстояло стать, был последний кадр, снятый по окончании школы: здесь Джорджия щеголяла в оксфордской шапочке с кистью и черной мантии. Рядом стояли ее родители — иссохшая женщина в цветастом платье прямо с вешалки местного «Вол-Марта» и пухлый, точно картофелина, мужичок с неопрятным зачесом на лысине, одетый в дешевую клетчатую спортивную куртку. Стоявшая посередине Джорджия вроде бы улыбалась, однако глаза ее полыхали мрачным, коварным, ничего доброго не сулящим огнем. Вдобавок свободную от аттестата руку она вскинула кверху в характерном салюте: мизинец и указательный пальцы, торчащие кверху, изображают рога дьявола, ногти черны — дэт-метал в чистом виде. Вот, значит, когда с нею все это началось…

Покопавшись в столе, Джорджия отыскала коробку спичек и склонилась над подоконником, чтобы зажечь несколько темных свечей. Сзади на ее шортах красовалась крупная надпись «УНИВЕРСКИЕ», под кожей упруго играли мускулы бедер, изрядно окрепшие за три года танцев.

— «Универские» кто? — полюбопытствовал Джуд.

Джорджия оглянулась, недоуменно наморщила лоб, сообразила, куда он смотрит, изогнув шею, покосилась себе за спину и заулыбалась.

— Гимнастическая команда. Отсюда и большая часть моих танцевальных штук.

— И с ножом управляться там же учили?

Разумеется, выступала она с бутафорским ножом, но и с настоящим обращалась вполне умело. Как-то раз, выпендриваясь перед Джудом, метнула в полено боуи с двадцати футов, и нож вонзился в дерево с глухим основательным стуком, тут же сменившимся басовитым, переливчатым звоном дрожащей стали.

— Не-а. С ножом — это наука Бамми. К метанию чего угодно у нее природный талант. Что боулинг, что софтбол — ей все равно. Крученые подает потрясающе. В своей софтбольной команде подающей была до пятидесяти, и ни один бьющий на ее подачах хита урвать не мог. А нож она научилась метать от отца и меня научила.

Запалив свечи, Джорджия слегка, не раздвигая простых белых штор, приоткрыла оба окна. Ворвавшийся внутрь ветерок всколыхнул шторы, и в комнату, словно тихие, умиротворяющие волны прибоя, хлынул неяркий солнечный свет. Пламя свечей не освещало практически ничего, однако их пряный дымок, смешанный с прохладными, свежими ароматами трав за окном, приятно щекотал ноздри.

Отвернувшись от окна, Джорджия скрестила ноги и села на пол. Джуд, громко хрустнув суставами, опустился на колени напротив.

Коробку он положил посередине, открыл ее и извлек изнутри игральную доску… кстати, можно ли считать доску Уиджа игральной? От края до края светло-коричневого, оттенка сепии, прямоугольника тянулись двумя полукружьями все буквы алфавита, под ними темнели слова «ДА» и «НЕТ», а верхние углы украшали оскалившееся в маниакальной улыбке солнце и мрачно взирающий в его сторону полумесяц. На доску Джуд выложил черный пластиковый указатель в форме символа пиковой карточной масти.

— До последнего сомневалась, что сумею ее отыскать, — сказала Джорджия. — Я ведь этой чертовой штуки лет, наверное, восемь в глаза не видела. Помнишь, я недавно рассказывала про привидение у Бамми на заднем дворе?

— Помню. Про дух сестренки.

— Так вот, перепугалась я тогда до чертиков, а после мне сделалось любопытно. Забавно мы, люди, устроены, да? Увидела я на заднем дворе ту девочку, вернее призрак ее, и все бы отдала, только б она убралась. А стоило ей исчезнуть, мне тут же захотелось поглядеть на нее еще раз. Захотелось еще раз пережить что-то похожее, еще с одним духом встретиться.

— И вот, пожалуйста, теперь за тобой еще один гонится по пятам. Кто сказал, что мечты не сбываются?

Джорджия рассмеялась.

— Ладно. Вот что было дальше. Вскоре после встречи с сестренкой Бамми на заднем дворе подвернулась мне в «Файф-энд-дайм» вот эта штуковина. И мы с одной из подружек принялись с ней играть. Расспрашивать духов о мальчишках из школы. Сколько раз я незаметно двигала указатель так, чтоб доска говорила всякое разное!.. А подруга моя, Ширил Джейн, знала, что указатель двигаю я, но постоянно делала вид, будто действительно в разговоры с духами верит: поднимет брови, глаза вытаращит, как блюдца… Двигаю я указатель, двигаю, и доска Уиджа говорит ей, допустим, что один парень из школы ее трусики в шкафчике хранит, а Ширил Джейн ка-ак взвизгнет: «Так и знала, так и знала, что он по мне с ума сходит!» Хорошая она была. Другая бы постеснялась, наверное, дурочку из себя строить, чтобы мне подыграть.

Вздохнув, Джорджия почесала в затылке и, словно бы только что вспомнив об этом, добавила:

— Вот только однажды сели мы поиграть с доской, а она заработала по-настоящему. Я указатель двигать даже не думала.

— Может, его Ширил Джейн двигала?

— Нет. Двигался он сам по себе, и обе мы сразу же это поняли. Я сразу сообразила: это он сам, потому что Ширил обычных спектаклей с большими глазами устраивать не начала. Наоборот, перетрусила так, что играть ей совсем расхотелось. А когда дух сказал нам, кто он, заявила, что это уже не смешно. А я отвечаю: я тут ни при чем, а она мне: прекрати… но руку с указателя не убирает.

— И чей же это был дух?

— Ее двоюродного брата, Фредди, который повесился тем самым летом. Было ему всего пятнадцать, и дружили они, Фредди с Ширил, — водой не разлить.

— А чего он хотел?

— Сказал, что у них в сарае, под половицей, спрятаны фотки парней в одних трусах. И подробно объяснил, где искать. Не хотел, чтоб родители узнали, что сын геем был, и еще сильнее расстроились. И сам сказал, не хочет больше геем быть, потому с собой и покончил. А еще сказал, что души людей — не парни и не девчонки. Просто души, и все. Выходит, никаких геев на свете нет, и маму он опечалил напрасно. Так и выразился: «опечалил», это я точно помню.

— И вы пошли фотки искать?

— На следующий же день. Прошмыгнули в сарай и оторванную половицу нашли, только ничего под ней не оказалось. Тут явился отец Фредди, наорал на нас, обругал, сказал, нечего нам шарить по чужим сараям, мы и удрали от него во весь дух. После Ширил сказала, что, раз никаких фоток мы не нашли, значит, все это обман, значит, я все подстроила. Разозлилась на меня — ты себе даже не представляешь. А по-моему, отец Фредди просто нашел их прежде нас и избавился от них, чтоб никто не узнал, что его сын был педиком. Кричал он на нас, будто боялся, не знаем ли мы чего лишнего. Не эти ли фотки и ищем.

Сделав паузу, Джорджия тяжко вздохнула.

— А мы с Ширил после так и не помирились. Притворялись, будто все хорошо, будто обиды забыты, но вместе тусовались все меньше и меньше. Однако я только рада была. Потому что к тому времени уже спала с отцовским приятелем, Джорджем Ругером, и не хотела, чтоб целая куча подруг, ошивавшихся рядом, начала любопытствовать, откуда у меня вдруг завелось столько денег.

Шторы, всколыхнувшись, опали, хлынувший в спальню свет снова сменился сумраком. Ангус протяжно зевнул.

— Ладно. Сейчас что делаем? — спросил Джуд.

— Ты с такой штукой баловался когда-нибудь?

Джуд отрицательно покачал головой.

— Значит, так. Оба кладем руки на указатель, — сказала Джорджия и потянулась к указателю, но тут же передумала и отдернула руку. Правую.

Однако было поздно: Джуд ухватил ее за запястье, отчего Джорджия вздрогнула, будто даже запястье руки отозвалось на прикосновение болью.

Прежде чем отправиться в душ, она сняла бинты, а заново забинтовать руку не успела. При виде ее ладони без повязки у Джуда перехватило дух. Казалось, ладонь мокла в ванне не один час: кожа сморщилась, побелела, размякла. Однако большой палец выглядел еще хуже. В полумраке Джуду на миг показалось, будто с него кожа слезла вообще. Воспалившийся палец жутко побагровел, а впалый, желтоватый от гноя, до черноты потемневший посередине кружок нарыва расползся по подушечке почти во всю ее ширину.

— Бог ты мой, — выдохнул Джуд.

Невероятно бледное, исхудавшее лицо Джорджии под вуалью дрожащей тени оставалось на удивление безмятежным. Ничего не ответив, она выдернула руку из Джудовых пальцев.

— Без руки хочешь остаться? — раздраженно спросил Джуд. — Хочешь проверить, переживешь ли заражение крови?

— Знаешь, сейчас мне уже не так страшно умереть, как еще пару дней назад. Смешно, правда?

Джуд открыл было рот, но не нашелся с ответом. Желудок сжался в тугой холодный комок. Если воспаленный палец оставить как есть, без лечения, дело кончится смертью, и Джорджия понимала это не хуже него, однако смерти нисколько не боялась.

— Смерть — еще не конец, — продолжала она, — я теперь точно знаю. И ты тоже знаешь.

— Но это еще не повод, чтоб ложиться да помирать. Чтоб совсем о себе не заботиться.

— А я помирать и не собираюсь. Просто ни в какие больницы идти не согласна. Мы уж который раз к этому возвращаемся. Сам понимаешь: кто нас с собаками пустит в операционную?

— Доктора можно вызвать прямо сюда. Денег у меня хватит.

— Я ведь уже говорила: не верю я, что доктора с этим могут помочь, — отрезала Джорджия, подавшись вперед и дробно постучав костяшками левой ладони о доску Уиджа. — Вот что куда важнее всяких больниц. Пойми ты: собак Крэддок рано или поздно перехитрит, отыщет лазейку, и, думаю, с этим у него не затянется. Не сможем мы вечно держать собак при себе, и потому нам с тобой нельзя терять ни минуты. Нет, смерти я не боюсь, но с одним условием: чтоб он меня там, за порогом, не ждал.

— Ты просто больна. Все это — горячечный бред. Тебе не дурацкое шаманство с доской, тебе антибиотики требуются.

— Мне требуется, — ответила Джорджия, не сводя с Джуда ярко блестящих глаз, — чтоб ты, блин, заткнулся и положил руку на указатель.