В трех шагах за порогом офиса он ненадолго остановился и огляделся вокруг. Ставни на окнах оказались закрыты, нигде ни огонька… Ничего не видя в темноте, шаг поневоле пришлось замедлить и двинуться дальше ощупью, шаркая подошвами, вытянув руки вперед: мало ли что окажется на пути? Ладно. До двери во двор не так уж и далеко. Еще немного, и он выйдет наружу.

Однако, стоило ему сделать еще пару шагов, грудь как-то странно, тревожно сдавило, дышать стало заметно трудней. Казалось, ладони вот-вот нащупают в темноте холодное лицо мертвеца, и, подумав об этом, Джуд едва сумел справиться с нарастающей паникой. С грохотом рухнул на пол задетый локтем торшер. Сердце бешено билось о ребра. Нетвердым шагом младенца, едва выучившегося ходить, поочередно переставляя ноги, Джуд двигался дальше и дальше, но к цели — к двери наружу — словно бы не приближался ни на дюйм.

И тут в темноте неторопливо открылся, засветился алым огнем глаз — кошачий глаз. Колонки по бокам стереосистемы, негромко ухнув басами, ожили, слегка загудели в ночной тишине. Невидимый обруч, сдавливавший грудь, сомкнулся вокруг сердца, под ложечкой засосало.

«Дыши, — велел себе Джуд. — Дыши и шагай, не стой. Он отчего-то наружу тебя выпускать не желает».

Хриплый, надсадный собачий лай уже звучал где-то вблизи.

Вместе со стерео должен был включиться радиоприемник, однако приемник молчал. В кабинете Дэнни царила мертвая тишина. Пальцы Джуда коснулись стены, нащупали косяк, и тогда он ухватился пропоротой левой за ручку двери. В ране словно бы медленно провернулась воображаемая швейная игла: ладонь обожгло ледяной болью.

Джуд, повернув ручку, потянул дверь на себя. Тьму рассекли ослепительные лучи прожекторов с кенгурятника перед бампером пикапа Крэддока.

— Думаешь, ты, на гитаре выучившись бренчать, стал каким-то особенным? — заговорил отец Джуда в дальнем углу кабинета.

Гулкий, громкий голос отца звучал из колонок стерео.

Спустя еще миг динамики разразились множеством других звуков — тяжелым дыханием, частым шарканьем ног, глухим скрежетом ножек сдвинутого кем-то стола и всем прочим, обычно сопутствующим молчаливой, отчаянной схватке двух человек. Приемник транслировал небольшую радиопьесу, и эту пьесу Джуд знал наизусть. Изначально одним из актеров был именно он.

Не в силах шагнуть наружу, в ночь, пригвожденный к полу звуками из колонок офисной стереосистемы, Джуд замер возле полуоткрытой двери.

— Думаешь, струны дергать навострился и лучше меня стал? — насмешливо и в то же время с яростью в голосе продолжал Мартин Ковзински. — А ну, поди сюда!

Ответил ему голос Джуда… хотя нет, не Джуда: Джудом он в то время еще не стал. Принадлежавший Джастину, этот голос звучал октавой выше, порой ломался и вдобавок не отличался звучностью, глубиной, приходящей по мере взросления.

— Мама! Мама, помоги!

Мать не откликнулась ни словом, ни звуком, но Джуд прекрасно помнил, как она поступила. Поднявшись из-за кухонного стола, мать ушла в комнату, где занималась шитьем, и осторожно, не смея взглянуть на кого-либо из них, прикрыла за собой дверь. Да, Джуд с матерью в жизни друг другу не помогали: смелости не хватало в самый нужный момент.

— Сюда, нах, поди, тебе сказано, — прорычал Мартин.

Грохот: кто-то наткнулся на кресло. Еще грохот: кресло рухнуло на пол. Новый крик Джастина: голос дрожит от страха.

— Не надо! Папа, руку не надо!

— Будешь знать, — сопя, отозвался отец.

Снова грохот, куда громче прежнего, будто в радиостудии с маху захлопнули дверь, Джастин, мальчишка из радиоприемника, пронзительно вскрикнул — раз, другой, и его крик вытолкнул Джуда наружу, навстречу холодной ночи.

Промахнувшись мимо ступеньки, он споткнулся, упал, здорово ушиб колени о мерзлую землю подъездной дорожки, но тут же вскочил, пробежал еще два шага, снова споткнулся и упал на четвереньки прямо перед пикапом Крэддока, перед брутальным стальным переплетом кенгурятника с парой дополнительных прожекторов.

Фасад дома или передок машины нередко похож на человеческое лицо. Так было и с «шеви» Крэддока. Прожектора казались яркими, слепыми, вытаращенными во всю ширь глазами безумца, а хромированная решетка радиатора — зловеще оскаленной пастью, полной серебристых зубов. Пожалуй, Джуд нисколько не удивился бы, если б машина, скрежеща резиной по гравию, бросилась на него, однако пикап мертвеца даже не думал трогаться с места.

Бон с Ангусом, лая без умолку, прыгали на стальную сетку вольера, и в их утробном рыке, рыке ярости пополам с ужасом, слышалось извечное, знакомое всякому псу с первобытных времен:

— Видишь клыки? Не суйся, а то укушу! Не суйся: я злее, страшнее!

Поначалу Джуду подумалось, будто лают они на пикап, но, заметив, что взгляд Ангуса устремлен ему за спину, Джуд оглянулся назад. Остановившийся на пороге офиса Дэнни, дух Крэддока поднял черную шляпу-федору и аккуратно водрузил ее на голову.

— Вернись сынок. Немедля вернись, — сказал мертвец.

Но Джуд, стараясь не слушать его, целиком сосредоточился на лае собак. Раз уж только их гавканье и развеяло чары Крэддока там, наверху, в студии, значит, теперь самое важное в мире — добраться до них, хотя Джуд ни за что не сумел бы объяснить кому-либо, включая себя самого, отчего это настолько важно. Услышав их голоса, он сумел вспомнить собственный голос, и этого ему было довольно.

Поднявшись с гравия, Джуд со всех ног помчался к вольеру, упал, поднялся, побежал дальше, споткнулся о кромку подъездной дорожки, снова всей тяжестью рухнул на колени, пополз по траве. Силы иссякли настолько, что больше не встать, студеный воздух жег рану в левой ладони.

Джуд оглянулся назад. Крэддок шел за ним следом с золотой цепочкой в руке. Бритва на конце цепочки качнулась из стороны в сторону, ослепительно засверкала серебром, рассекая ночную темень. Сверкающий маятник завораживал, намертво приковывал к себе взгляд, вытягивал из головы мысли… но в следующий миг Джуд с лязгом врезался в проволочную сетку вольера, рухнул на бок, перевернулся на спину.

Упал он прямо к порогу распашной калитки, ведущей из вольера наружу. Ангус, закатив глаза под лоб, ударил в сетку грудью с другой стороны. Бон, замершая без движения за его спиной, заливалась размеренным, хриплым, настойчивым лаем. Мертвец спокойно, едва не с ленцой, шагал к ним.

— Едем, Джуд, — сказал дух Крэддока. — Прокатимся по ночной дороге.

Джуд снова почувствовал пустоту в голове, власть его голоса, власть серебристого полумесяца, качающегося вправо-влево, рассекая мрак ночи.

Ангус ударил грудью в калитку с такой силой, что отлетел назад и упал на бок. Грохот и лязг металлической сетки вновь вывели Джуда из транса.

Ангус…

Ангус явно рвался наружу. Не успел Джуд моргнуть глазом, как пес вскочил с земли, залаял на мертвеца, заскреб лапами сетку.

И тут в голове Джуда забрезжила дикая смутная мысль: что он такое только вчера утром читал в одной из оккультных книжек? Что-то о зверях-фамильярах. Которые вроде как могут напрямую общаться — и не только общаться — с мертвыми…

Мертвец остановился у Джудовых ног. На изможденном, бледном лице Крэддока застыла гримаса презрения. Черные пятна подрагивали поверх глаз.

— Ну, а теперь слушай. Внимательно слушай мой голос.

— Хватит. Наслушался, — ответил Джуд.

Подняв руку, он ощупью отыскал щеколду и отпер калитку вольера.

В тот же миг Ангус снова ударил в калитку лапами. Калитка с лязгом распахнулась, и Ангус с утробным, сиплым рыком из самых глубин груди — подобного Джуд от своего пса отродясь не слышал — бросился на мертвеца. Следом за Ангусом наружу рванулась Бон — черные губы приподняты, клыки оскалены, язык свисает из разинутой пасти чуть не до самой груди…

Мертвец, едва не споткнувшись, подался назад, на лице его отразилось замешательство. В следующую секунду Джуд начисто перестал понимать, что происходит. Да, Ангус прыгнул на старика… только в эту секунду вроде как сделался не одним — двумя псами. Первый так и остался прежним Ангусом — поджарой, мускулистой немецкой овчаркой, однако позади него виднелась безликая, плоская, но, судя по всему, осязаемая, живая угольно-черная собачья тень.

Материальное тело Ангуса перекрывало ее, но не целиком: кое-где — особенно вокруг морды и разинутой пасти — черная тень выступала за границы его силуэта. Второй, призрачный, Ангус дотянулся до мертвеца на долю секунды раньше настоящего Ангуса и нанес удар слева, держась подальше от золотой цепочки с покачивавшимся на ней серебристым лезвием в правой руке. Мертвец испустил сдавленный, яростный крик… и пошатнулся, отброшенный назад. Ангуса он отшвырнул, наотмашь ударив по морде локтем, только локоть его угодил не в Ангуса — во второго, угольно-черного пса, зарябившего, всколыхнувшегося, точно огонек свечи на ветру.

С другого боку на Крэддока прыгнула Бон. Бон тоже стала не одной собакой — двумя, тоже обзавелась зыбким, призрачным двойником. Едва она взвилась в воздух, старик хлестнул ей навстречу золотой цепочкой, да так, что серебристый полумесяц бритвы тоненько свистнул в воздухе. Сквозь правую переднюю лапу и плечо Бон лезвие прошло, не оставив следа, но затем с лету впилось в лапу ее черной тени. Не успевшая увернуться, призрачная Бон ненадолго утратила сходство с собакой… да и с кем-либо еще. Мертвец ловко поймал высвободившуюся бритву в ладонь, Бон жутко, пронзительно заскулила от боли, однако какая из двух Бон подала голос — овчарка или ее тень, — Джуд понять так и не смог.

Ангус, разинув пасть, норовя впиться зубами в горло, в лицо, бросился на мертвеца снова, и развернуться, чтобы достать его бритвой на цепочке, Крэддоку не удалось. Призрачный Ангус толкнул его лапами в грудь, и мертвец, не устояв на ногах, во весь рост растянулся поперек подъездной дорожки. В прыжке черный пес опередил двойника, немецкую овчарку, почти на целый ярд, вытянулся в длину, истончился, будто тень к концу дня. Черные, словно тушь, клыки щелкнули в какой-то паре дюймов от носа Крэддока. Шляпа мертвеца отлетела прочь, и Ангус — немецкая овчарка заодно с псом-двойником полуночной масти, — прижав врага к земле, пустил в ход когти.

Время рванулось вперед.

Мертвец, вновь на ногах, прижался спиной к пикапу. Ангус, прыгнувший сквозь время с ним вместе, припал к земле, впился темными клыками в штанину брюк Крэддока, рванул ткань на себя. Царапины на лице мертвеца сочились жидким мраком. Падая наземь, капли шипели, дымились, будто жир на раскаленной сковороде. Пинок Крэддока угодил в цель, но Ангус, кувыркнувшись через голову, приземлился на лапы, выгнул спину, в груди его вновь забурлил басовитый утробный рык. Не сводя глаз с мертвеца и покачивавшейся в его руке золотой цепочки с серебристым полумесяцем бритвы, пес ждал — ждал шанса снова вонзить клыки во врага. Мощные мускулы под короткой лоснящейся шерстью напружинились, вздулись буграми. Черный двойник Ангуса прыгнул первым, на долю секунды раньше, разинул пасть, сомкнул челюсти на яйцах Крэддока, и Крэддок тоненько взвизгнул от боли.

Снова прыжок во времени.

В воздухе эхом разнесся грохот захлопнутой дверцы. Старик сидел в «шеви», на водительском месте, а его шляпа, сплюснутая в блин, валялась посреди дорожки.

Ангус ударил грудью в борт пикапа, и грузовичок покачнулся на пружинах амортизаторов. С другой стороны к пикапу прыгнула, лихорадочно заскреблась в дверцу Бон. Ее дыхание мутным пятном расплылось по боковому стеклу, забрызганному слюной, будто стекло настоящей машины. Как Бон там оказалась, Джуд не заметил: еще секунду назад она жалась к его ноге.

Соскользнув с дверцы, Бон развернулась кругом и бросилась на грузовичок снова. В тот же миг к противоположной дверце бросился Ангус. Однако еще миг спустя «шеви» исчез, и собаки столкнулись в воздухе, звучно стукнулись лбами и рухнули на промерзшую землю там, где буквально только что стоял пикап мертвеца.

Вот только исчез «Шевроле» не целиком, не совсем. В воздухе над дорожкой сияли два ослепительных круга — огни дополнительных прожекторов. Упруго вскочив на ноги, собаки с яростным лаем развернулись к ним. Бон выгнула спину, вздыбила шерсть на загривке и, не прекращая лая, попятилась прочь от парящих в воздухе бесплотных огней. Ангус, совсем лишившийся голоса, скорее не лаял — хрипел. Тут Джуд заметил, что их темные двойники исчезли, как не бывало, — возможно, развеялись вместе с пикапом Крэддока, а может, снова спрятались в материальных собачьих телах, где обитали всю жизнь. Следовало полагать (по крайней мере, Джуду эта мысль казалась вполне правдоподобной), черные псы, близнецы Бон и Ангуса, были их душами.

Округлые огни прожекторов начали меркнуть, приобрели холодный синеватый оттенок, съежились и угасли. Еще миг, и от них не осталось никакого следа, кроме едва различимых остаточных образов, отпечатавшихся на обратной стороне сетчатки Джудовых глаз — пары тусклых, цвета луны, дисков над подъездной дорожкой, растворившихся в темноте две-три секунды спустя.