Около часа спустя солнце скрылось за горизонтом. Сидя в студии с гитарой на коленях, Джуд любовался последними отсветами вечерней зари. Ему требовалось крепко подумать. Если одно неразрывно связано с другим, то… что же теперь?

Сидел он в кресле, лицом к окну, открывавшему вид на сарай, вольер с собаками и деревья позади. Окно Джуд слегка приоткрыл. Снаружи веяло холодом, но ничего. Ладно. В доме все равно было ненамного теплее, а Джуду как никогда требовался свежий воздух, и ароматам середины октября он радовался всем сердцем. Запахи подгнивших яблок и палых листьев хоть как-то заглушали вонь выхлопных газов, щекотавшую ноздри даже после душа и переодевания.

Устроившийся спиной к двери, появление Джорджии с двумя бокалами красного вина он заметил только благодаря отражению в оконном стекле. Толстый слой бинтов на большом пальце мешал ей держать один из бокалов, и, опускаясь на колени рядом с Джудовым креслом, Джорджия пролила немного вина себе на руку, слизнула с кожи багровые капли, а второй бокал поставила перед Джудом, на усилитель у его ног.

— Не вернется он, — сказала она. — Не вернется этот мертвец, на что угодно забиться готова. Костюм сгорел, и от призрака мы избавились. Гениальный ведь ход, скажи? Кроме того, от этой дряни по-любому избавиться следовало. Вонища от него — фу-у-у… В два мешка мусорных пришлось завернуть, прежде чем вниз нести, и все равно меня мехом внутрь чуть не вывернуло.

«Это-то ему от тебя и требовалось», — подумал Джуд, но вслух ничего подобного, разумеется, не сказал. Что толку обламывать ее попреками? Сделанного не воротишь.

Джорджия, сощурившись, вгляделась в его лицо, и, очевидно, сомнения Джуда от нее не укрылись.

— Думаешь, все же вернется? — спросила она, а не дождавшись ответа, подалась вперед, негромко, с тревогой в голосе предложила: — Тогда отчего бы нам не слинять? Не заказать номер в городе да не убраться отсюда ко всем чертям?

Джуд призадумался. Ответ складывался в голове невероятно медленно и стоил ему изрядных трудов.

— По-моему, — наконец сказал он, — без толку это все — просто сорваться с места и ноги в руки. Он же не к дому привязался, ко мне. Меня преследует, понимаешь?

Да, это было сущей правдой, однако не всей, не всей. Остальное оказалось очень уж нелегко выразить в словах. Во-первых, Джуда никак не оставляло ощущение, будто все происшедшее до сих пор произошло согласно некоему единому замыслу — замыслу мертвеца. Во-вторых, стоило вспомнить то выражение, «психологические операции», спину снова обдало холодком. В-третьих, Джуд уже не впервые задумался: а не подталкивает ли его призрак к бегству нарочно? Если так, то зачем бы? Может, дом или что-то такое в доме дает Джуду нешуточное преимущество перед ним… однако что — до этого Джуд, как ни старался, додуматься не сумел.

— А самой-то слинять тебе в голову не приходило? — спросил он.

— Сегодня ты чуть не погиб, — напомнила Джорджия. — Не знаю, что с тобой творится, но никуда я не побегу. И вообще глаз с тебя не спущу больше. Кроме того, мне-то твой призрак ничего не сделал. Спорим, меня он тронуть не может?

Но Джуд-то видел, как Крэддок нашептывал что-то ей на ухо. Видел, как Джорджия оцепенела, не отрывая взгляда от бритвы мертвеца, покачивавшейся на цепочке перед самым ее носом. И отнюдь не забыл сочащейся ядом угрозы, врастяжку, с ленцой, с характерной реднекской гнусавостью брошенной Джессикой Прайс в телефонную трубку: «Тебе не жить, и никому, помогшему тебе хоть делом, хоть словом утешения, не жить тоже».

Да, Крэддок мог, вполне мог добраться и до Джорджии. Наверное, ей следовало бы бежать, это Джуд теперь видел ясно… но при одной мысли о том, чтоб отослать ее куда подальше, а после проснуться посреди ночи совсем одному, открыть глаза и увидеть над собой мертвеца, стоящего у кровати во мраке, колени ослабли от ужаса. Что, если, уехав, Джорджия увезет с собой и остатки его хладнокровия? Теперь он уже не знал, выдержит ли хоть ночь тишины и безмолвия без нее рядом, — и откровение это оказалось настолько внезапным, что у Джуда, пусть лишь на миг, отчаянно закружилась голова. В эту минуту он понял, каково человеку, боящемуся высоты, глядеть на уходящую вниз землю, когда чертово колесо увлекает его, беспомощного, к небесам.

— А как же Дэнни? — спросил Джуд. Звук собственного голоса казался таким неестественным, сдавленным, что пришлось откашляться, прочищая горло. — Дэнни решил, что его следует опасаться.

— А что с Дэнни такого стряслось? Увидел что-то, перетрусил — и бежать со всех ног. А призрак ему ничего и не сделал.

— «Не сделал» еще не значит «не мог». Вспомни, что со мной днем случилось.

Согласно кивнув, Джорджия одним духом осушила бокал, сверкнула глазами, подняла на Джуда испытующий взгляд.

— Поклянись, что пошел в сарай не для того, чтоб покончить с собой. Поклянись, Джуд. Только не злись на меня… мне правда нужно в этом убедиться.

— По-твоему, я из этаких?

— При чем тут — из этаких, не из этаких… любого накрыть может.

— Только не меня.

— Любого. Я тоже пробовала. Таблетки… Бамми нашла меня отрубившейся на полу в ванной с посиневшими губами и еле дышащую. Через три дня после школьного выпускного. А после мать с отцом в больницу ко мне пришли, а отец и говорит: «Даже этого сделать как следует не смогла».

— Педрила гнойный.

— Ага. Уж это точно.

— А с чего тебе вдруг захотелось покончить с собой? Надеюсь, повод серьезный был?

— Из-за того, что трахалась с лучшим другом отца. С тринадцати лет. А ему сорок, и дочь его — мне ровесница. Об этом узнали. И дочь его узнала, конечно. Мы с ней подругами были. А она сказала, что я всю жизнь ей испортила. Шлюхой меня назвала… — С этим Джорджия покрутила опустевший бокал из стороны в сторону, любуясь игрой солнечных зайчиков на ободке. — Хотя тут с ней, наверное, не поспоришь. Он мне дарил разное, а я никогда не отказывалась. К примеру, однажды новенький свитер мне подарил с пятьюдесятью долларами в кармашке. «Это, — сказал, — на новые туфельки, чтоб к свитеру подошли». Выходит, я за деньги на туфельки ему дала…

— Ну, нет, — рассудил Джуд, — вот это вовсе не повод с собой кончать. Скорей уж, повод его прикончить.

Джорджия рассмеялась.

— Как его звали?

— Джордж Ругер. Сейчас торгует подержанными тачками в моем родном городке. И возглавляет окружной руководящий комитет Республиканской партии.

— В следующий раз, как буду в Джорджии, загляну туда и кончу этого сукина сына.

Джорджия расхохоталась снова.

— Или как минимум втопчу его задницу в джорджийскую глину, — добавил Джуд и, пробежавшись пальцами по струнам, сыграл вступление к «Грязным делам».

Дотянувшись до усилителя, Джорджия подняла бокал Джуда, отсалютовала им, отхлебнула вина.

— Знаешь, что в тебе самое лучшее? — спросила она.

— Понятия не имею.

— Ничем тебя не прошибешь. Ничто тебя не колышет. Ну, то есть я только что обо всем этом рассказала, а ты вовсе не думаешь, будто я… э-э… не знаю даже. Конченая. Безнадежная.

— Может, и думаю, да только мне плевать.

— Нет, не плевать, — возразила Джорджия, опуская ладонь на его щиколотку. — Тебя просто ничем не удивить.

Спорить с ней Джуд не стал, хотя обо всем этом — о попытке самоубийства, о бесчувственном папаше, о домогательствах друга семьи — мог бы догадаться чуть не с первого взгляда, едва увидев ее в собачьем ошейнике, с прической под дикобраза и с белой помадой на губах.

— Ну, а с тобой-то что стряслось? — спросила Джорджия. — Теперь твоя очередь.

Джуд стряхнул ее руку со щиколотки.

— Нет. Я, знаешь, жизненными неприятностями мериться не люблю, — сказал он, взглянув в окно.

От света солнца снаружи осталось только неяркое красновато-бронзовое зарево вдали, за голыми ветвями деревьев. На фоне этого зарева отражалось в оконном стекле полупрозрачное, длинное, костлявое, изрезанное морщинами лицо Джуда, обрамленное волнистой черной бородой, отросшей чуть не до самой груди… чем не зловещий страждущий дух?

— Тогда расскажи, что за баба прислала тебе этого призрака, — сказала Джорджия.

— Джессика Прайс… только она не просто прислала его мне, а обманом всучила за деньги, помнишь?

— Да, точно. Через «Ибэй» или еще что-то вроде?

— Нет, через другой сайт, какой-то клон третьесортный. И все это только с виду выглядело будто обычный аукцион в интернете. На самом деле она втихомолку подстроила так, чтобы выиграл именно я. Зачем ей понадобилась вся эта возня, сказать не могу, — добавил Джуд, заметив вопросительный взгляд Джорджии и ответив на зреющий в ее голове вопрос, прежде чем она успела сказать хоть слово. — Однако нутром чую: просто прислать костюм мне отчего-то было нельзя. Не годилось. Я должен был согласиться принять его. И в этом наверняка заключена какая-то глубокая мораль.

— Да уж, — вздохнула Джорджия, отхлебнув вина и облизав губы. — Одно слово: покупай на «Ибэй», остерегайся подделок… И все из-за самоубийства сестры? С чего она взяла, будто в этом ты виноват? Из-за какой-нибудь песни? Вроде как с тем парнишкой, который покончил с собой, наслушавшись Оззи Осборна? Ты разве писал что-нибудь с призывами к самоубийствам, одобрял их где-нибудь?

— Нет. И Оззи ничего подобного не писал.

— Тогда я не понимаю, почему она на тебя вдруг так взъелась. Ты с ней раньше знаком был? Девушку, покончившую с собой, лично знал? Может, она, к примеру, письма идиотские тебе писала, как у фанатов заведено?

— Она жила со мной некоторое время. Вот как и ты, — признался Джуд.

— Как я? Ого…

— У меня для тебя новости, Джорджия. Может, ты удивишься, однако я не был девственником до нашей встречи.

Собственный голос казался чужим, деревянным.

— И долго она здесь прожила?

— Точно не помню. Месяцев восемь, а то и девять… словом, достаточно, чтоб надоесть.

Джорджия призадумалась.

— А ведь я тоже около девяти месяцев с тобой прожила.

— И что?

— Может, я тоже у тебя загостилась? Может, девять месяцев — это предел, а после пора себе новую, свежую щель подыскать? Может, она была натуральной блондинкой, и ты брюнетку решил для разнообразия завести?

Джуд убрал руки со струн.

— Психопаткой она была натуральной, потому я ее отсюда и выставил коленом под зад. И видимо, ей это не слишком понравилось.

— В каком смысле «психопаткой»?

— В маниакально-депрессивном, вот в каком. В маниакальной фазе трахаться с ней было одно удовольствие. Зато из депрессивной фазы вытаскивать стоило таких трудов…

— То есть она была душевнобольной, а ты ее просто так взял да выгнал?

— Я ее до конца жизни за ручку водить не подписывался. И тебя, кстати, тоже. И вот что я тебе, Джорджия, еще скажу. Если, по-твоему, наша с тобой история закончится чем-то типа «и с тех пор жили они долго и счастливо до конца своих дней», то ты, блин, не в ту сказку попала.

Едва закрыв рот, Джуд понял, что отыскал шанс обидеть Джорджию и избавиться от нее. Теперь-то ему стало ясно: он с самого начала именно к этому и вел разговор. А что? Возможно, если удастся уязвить ее побольнее, так, чтоб ушла — пусть хоть на время, на одну ночь, даже на пару часов, это станет последним, самым добрым делом из всех, когда-либо сделанных им для нее.

— А как ее звали — ту девушку, покончившую с собой?

Раскрыв рот, Джуд собирался сказать «Анна», но вместо этого ответил:

— Флорида.

Джорджия вскочила на ноги, да так резко, что пошатнулась и едва не упала. Конечно, Джуд вполне мог бы подхватить, поддержать ее, но не стал. Пусть падает. Пусть обижается. Побледневшая как полотно, Джорджия отступила на полшага, изумленно, обиженно уставилась на него… но тут взгляд ее прояснился, словно ей вдруг сделалось ясно, кто перед ней.

— Нет уж, Джуд, — негромко выдохнула она. — Так тебе от меня не избавиться. Мели что угодно, выдумывай любые пакости — я с тобой.

Аккуратно поставив бокал на край Джудова стола, Джорджия двинулась к выходу, у порога остановилась, обернулась, однако взгляд ее тут же вильнул в сторону.

— Я спать ложусь. И ты давай-ка тоже приляг.

Скорее распоряжение, чем просьба…

Открыв было рот для ответа, Джуд обнаружил, что сказать-то ему и нечего. Как только Джорджия вышла за дверь, он осторожно прислонил гитару к стене и поднялся. Пульс барабанной дробью стучал в висках, колени ослабли… однако проявившиеся таким образом чувства опознать удалось не сразу: похоже, испытывать облегчение Джуд совершенно отвык.