При всем ужасе своего положения спустя неделю Хольгер-2 осознал, что дольше валяться в постели не годится: Номбеко и Гертруд требовалась помощь на картофельном поле. Где, кстати, некоторую пользу приносили и первый номер с Селестиной, так что чисто экономического смысла душить их не было.

Жизнь в Шёлиде вернулась в прежнюю колею, включая совместные ужины несколько раз в неделю. Однако за столом чувствовалось напряжение, как ни старалась Номбеко его разрядить. Она продолжала свои политинформации, сообщая, что произошло и продолжало происходить в мире. Среди прочего она как-то вечером поведала, что британский принц Гарри явился на вечеринку, одетый в нацистскую форму (что произвело не меньший скандал, чем спустя несколько лет его же появление на другой вечеринке без одежды вообще).

– Видите, что такое монархия! – заметил Хольгер-1.

– Да уж, – согласилась Номбеко. – В ЮАР нацисты, выбранные демократическим путем, по крайней мере хранили форму дома.

Хольгер-2 не сказал ничего. Даже не послал братца к чертовой матери.

Номбеко понимала: пора что-то менять. В чем они нуждались по-настоящему, так это в новой идее. Для начала им удалось найти покупателя для своего картофельного бизнеса.

Дело обстояло вот как: на текущий момент АО «Графиня Виртанен» могло похвастаться двумястами гектарами картофельных полей, парком современной сельхозтехники, хорошим объемом продаж, высокой окупаемостью и почти полным отсутствием долгов. Все это не укрылось от внимания одного из крупнейших сельхозпроизводителей Центральной Швеции, который прикинул одно к другому и предложил шестьдесят миллионов крон за все про все.

Номбеко подозревала, что шведский картофельный бум скоро закончится. Медийная персона, севшая на картофельную диету, растолстела снова, а по информации ИТАР-ТАСС, урожай картофеля в России впервые прогнозировался скорее высокий, чем низкий.

По-любому выходило, что картофельные угодья графини, даже будь они для кого-то смыслом жизни, пора продавать.

Номбеко обратилась к официальной владелице предприятия, и та ответила, что с радостью займется чем-нибудь другим. Картошка у нее давно уже вот где сидит.

– Вроде бы существует такая штука под названием спагетти? – предположила она.

Ну да, кивнула Номбеко, спагетти существуют, и довольно давно. Примерно с двенадцатого века. Но выращивать их не такое простое дело. Лучше зарабатывать деньги как-нибудь еще.

И тут ее осенило:

– Что скажет Гертруд насчет выпуска собственного журнала?

– Журнала? Здорово! А о чем?

Репутация Хольгера Квиста, которого буквально вышвырнули из Стокгольмского университета, оказалась уничтожена. Но его познания в области экономики и политологии никуда не делись. Да и себя Номбеко за дуру не держала. Так что они оба могли бы работать закулисно.

Номбеко поделилась этими соображениями со своим вторым номером, и тот не возражал. Но о каких кулисах она говорит? И чего ради вообще все это затевать?

– Ради того, милый мой Хольгер, чтобы избавиться от бомбы.

Первый номер журнала о шведской политике, который так и назывался – «Свенск полити́к», вышел в апреле 2007 года. Шикарное ежемесячное издание было бесплатно разослано пятнадцати тысячам политиков и лидеров общественного мнения по всей стране. Отбить подобные затраты представлялось крайне сложным, но в том-то и была фишка.

Проект заметили и в «Свенска дагбладет», и в «Дагенс нюхетер». По-видимому, журнал выпускала эксцентричная восьмидесятилетняя Гертруд Виртанен, прежде занимавшаяся картофелеводством. Интервью фру Виртанен не давала, зато опубликовала на второй полосе собственную колонку, в которой объяснила принципиальную важность того, чтобы все статьи и аналитические материалы шли без подписи. Поскольку оценивать тексты следует исходя исключительно из их содержания.

Помимо фру Виртанен, интерес представлял и сам журнал – тем, что это был… интересный журнал. Пилотный номер похвалили в передовицах целого ряда газет. В числе его главных публикаций была аналитическая статья о «Шведских демократах», сумевших на выборах 2006 года удвоить прежний результат в полтора процента голосов. Анализ был сделан в широком международном контексте, с огромной фактологической базой и привлечением исторических аналогий с нацистскими течениями в Африке. Вывод звучал, пожалуй, несколько драматически: «Кто бы поверил, что партия, чьи сторонники кидали зиги, приветствуя своего лидера, однажды окажется в риксдаге? И тем не менее!»

В другой статье подробно разбирались гуманитарные, политические и финансовые последствия возможной ядерной катастрофы в Швеции. От одних математических выкладок читателя продирало морозом. Только восстановление закрытых энергоблоков Оскарсхамнской АЭС в пятидесяти восьми километрах к северу от прежнего места потребует создания тридцати двух тысяч новых рабочих мест в течение двадцати пяти лет.

Помимо статей, которые писались буквально сами собой, Номбеко со вторым номером сочинили кое-что еще, призванное потрафить новому премьер-министру из консервативного лагеря. Вроде экскурса в историю Евросоюза в связи с пятидесятилетием подписания Римского договора: вышеназванный премьер как раз присутствовал на праздновании юбилея. Или глубокого анализа кризиса, поразившего социал-демократов. На последних выборах они показали наихудшие с 1914 года результаты. А теперь еще и обрели нового партийного лидера в лице Моны Салин. В статье делался вывод: Салин может выступить в одиночку вместе с зелеными, дистанцировавшись от левых, и проиграть следующие выборы. Либо объединиться с этими бывшими коммунистами, создав трехпартийный альянс, – и проиграть их точно так же (кстати, впоследствии она испробовала и то и другое, после чего лишилась лидерской позиции).

Редакция журнала располагалась в Чисте – одном из пригородов Стокгольма. По настоянию второго номера Хольгеру-1 и Селестине вмешиваться в журнальные дела было категорически запрещено. Вдобавок номер второй обвел свой письменный стол меловым кругом диаметром в два метра и потребовал от первого номера не преступать черту ни при каких обстоятельствах, помимо очистки мусорной корзины.

Он предпочел бы и вовсе не видеть братца в редакции, но тут, с одной стороны, уперлась Гертруд – она не даст согласия на проект, если в нем не будет участвовать ее Селестиночка, – а с другой – оба эти ходячих несчастья нужно было занять хоть чем-нибудь, раз уж отпала надобность копать картошку.

Сама Гертруд, считавшаяся официальным спонсором всей затеи, получила отдельный кабинет, в котором нежилась под вывеской «Ответственный издатель». К чему, собственно, и сводились ее обязанности.

Следующий номер журнала Номбеко и Хольгер-2 наметили на май, а третий – на осень, после сезона отпусков. После чего – так им казалось – премьер-министр станет податливее. Журнал «Свенск политик» попросит его об интервью. И премьер с удовольствием согласится. Рано или поздно это случится, если только они сумеют пройти по лезвию бритвы и не споткнуться.

Но в кои-то веки все сложилось не хуже, а лучше, чем рассчитывали Хольгер с Номбеко. Премьера спросили об отношении к «Свенск политик» на пресс-конференции, посвященной его предстоящему визиту в Вашингтон и Белый дом. И премьер ответил, что прочел журнал не без интереса, что в общем согласен с его анализом ситуации в Европе и с нетерпением ожидает выхода следующего номера.

Большего нельзя было и желать. Номбеко решила, что Хольгеру-2 пора звонить в правительственную канцелярию. Зачем ждать? Что они теряют?

Тот отвечал, что братец и его подружка обладают сверхъестественной способностью изгадить что угодно и что он отказывается хоть на что-то надеяться, пока эту парочку куда-нибудь не запрут. Впрочем, терять и правда было нечего.

Хольгер-2 в который уже раз позвонил референтке премьера, хотя и по другому вопросу, и та – мама дорогая! – ответила, что его надо согласовать с начальником пресс-службы. Тот перезвонил на другой день и сообщил, что премьер-министр готов их принять 27 мая в десять ноль-ноль для сорокапятиминутного интервью.

Иными словами, беседа состоится спустя пять дней после выхода второго номера журнала. Значит, третьего уже не понадобится.

– Или, может, продолжим? – спросила Номбеко. – Таким счастливым я тебя не помню.

Нет, первый выпуск влетел им в четыре миллиона, да и второй вряд ли будет дешевле. А картофельные деньги нужны были для той жизни, на которую оба все еще надеялись. В которой оба начнут наконец существовать – с видом на жительство и всем прочим.

И Хольгер, и Номбеко понимали: когда они уведомят об атомной бомбе главного человека в государстве, на чьей территории та оказалась, может случиться всякое. Маловероятно, скажем, что премьер-министр сильно обрадуется. И не факт, что он отнесется к сложившейся ситуации достаточно серьезно. Или хотя бы оценит более чем двадцатилетние усилия Номбеко и Хольгера по соблюдению режима сугубой секретности.

Но действия давали шанс. В отличие от бездействия.

Второй выпуск был посвящен международной политике. В частности, в нем предлагался анализ политической ситуации в США – в связи со встречей премьер-министра с Джорджем Бушем-младшим в Белом доме. А также экскурс в историю геноцида в Руанде, где истребили миллион тутси за то, что они не хуту. Коренное отличие между этими двумя народами, согласно статье, состояло в том, что в среднем тутси были несколько выше ростом, чем хуту.

Затем шло заигрывание с премьером по вопросу предстоящей отмены аптечной монополии.

Хольгер-2 и Номбеко выверяли каждое слово. Они не имели права на ошибку. Журнал должен был оставаться интересным и содержательным, но ни в коем случае не наступать премьер-министру ни на единую мозоль.

Ошибок вроде бы не нашлось. Так почему бы не пригласить любимую Номбеко в ресторан – отпраздновать окончание работы и отправку номера в типографию? Впоследствии Хольгер-2 станет так себя за это проклинать, что даже позабудет убить братца.

В редакции оставались Гертруд, которая спала в своем начальственном кресле, и Хольгер-1 с Селестиной, проводившие инвентаризацию канцтоваров – скотча, шариковых ручек и прочего. Вот тут-то их взгляд и упал на монитор Хольгера-2, на экране которого висел сверстанный номер журнала.

– Эти-то небось сидят в шикарном кабаке, пока мы тут с тобой скрепки пересчитываем, – сказала Селестина.

– И на целый номер ни единого словечка о чертовой королевской семейке, – сказал Хольгер-1.

– И об анархии, – сказала Селестина.

Номбеко, видимо, вообразила, что все картофельные деньги Гертруд – ее собственные. Кем она себя возомнила? А теперь вон со своим Хольгером-2 подлизывает этому роялисту-консерватору.

– Вперед, любимая, – сказал Хольгер-1, вступая в запретную зону у письменного стола брата.

Он уселся в его кресло и открыл колонку Гертруд на второй полосе. Это была какая-то фигня о слабости оппозиции. Написанная, разумеется, братцем. Хольгер-1, не в силах дочитать текст до конца, просто-напросто его удалил.

Набирая взамен другой, отражавший чувства, которые переполняли его в тот миг, он бормотал, что отныне номер второй может распоряжаться шестьюдесятью тремя из шестидесяти четырех страниц. Но шестьдесят четвертую он экспроприирует.

Дописав, он отправил файл в типографию – с пометкой, что в нем исправлена серьезная ошибка.

В следующем месяце второй выпуск «Свенск политик» был отпечатан и разослан тем же влиятельным лицам, что и первый. На второй полосе ответственный издатель заявлял:

Хольгер-1 не смог придумать, что бы написать еще, и поскольку в одном из двух столбцов колонки еще оставалось пятнадцать сантиметров, нарисовал в графической программе, которой не то чтобы хорошо владел, человечка на виселице со словом «король» на груди. Повешенный, видимо, был повешен так, что мог при этом говорить. И в пузыре из его рта значилось: «Хрю!»

Мало того, в последнюю свободную строку Селестина вписала:

За дополнительной информацией обращаться в Стокгольмский союз анархистов.

Спустя пятнадцать минут после того, как второй выпуск журнала достиг канцелярии правительства, референт премьер-министра позвонила сообщить, что запланированное интервью отменяется.

– Но почему? – не понял Хольгер-2, еще не успевший взять в руки свежеотпечатанный журнал.

– А вы сами, блин, как полагаете? – вопросом на вопрос ответила референтка.

Встречаться с представителем журнала «Свенск политик» премьер-министр Фредрик Райнфельдт отказался. Однако довольно скоро ему пришлось-таки это сделать. И заодно заполучить на свою голову атомную бомбу.

Мальчик, которому со временем предстояло стать премьером, был в семье старшим из трех детей. В их доме всегда царили любовь, чистота и порядок. У каждой вещи было свое место, и все за собой убирали.

На маленького Фредрика это произвело такое воздействие, что, повзрослев, он продолжал считать, что самое увлекательное на свете занятие – не управлять страной, а пылесосить. Но все-таки он подался в политику, а не в клининг. Ведь талант у него имелся и к тому и к другому. И много к чему еще.

Так, в одиннадцатилетнем возрасте Фредрика избрали в председатели ученического совета. Спустя несколько лет он окончил школу с самым высоким среди всех выпускников баллом и заступил на службу арктическим егерем в Лапландский полк: если нападут русские, они будут иметь дело с человеком, умеющим воевать при минус сорока.

Но русские не напали. А Фредрик поступил в Стокгольмский университет, где посвятил себя экономике, студенческим капустникам и поддержанию армейского порядка у себя в общежитии. И окончил вуз с дипломом магистра экономики.

Интерес к политике тоже шел из семьи. Отец Фредрика был муниципальным политиком, и сын двинулся по его стопам. Добрался до риксдага. Стал лидером молодежного крыла Умеренных.

На выборах в риксдаг 1991 года его партия победила. Молодой Фредрик все еще не был в ней центральной фигурой, тем более после того, как подверг ее лидера Карла Бильдта критике за авторитарный стиль руководства. Возражать Бильдт не стал, а великодушно подтвердил правоту Райнфельдта, засунув его на хранение в партийный морозильник, где тот и просидел двенадцать лет, пока сам Бильдт разъезжал по бывшей Югославии и вел там переговоры по урегулированию. Спасать мир ему представлялось делом куда более захватывающим, чем провалиться, спасая Швецию.

Его преемник Бу Лундгрен считать умел не хуже Номбеко, но, поскольку шведский народ не очень любил голые цифры и хотел вдобавок к ним обнадеживающего словечка-другого, дело тоже кончилось провалом.

Умеренной коалиционной партии срочно требовалось что-то новенькое. Тут-то и распахнулась дверь партийного морозильника, где все это время сидел и дрожал Фредрик Райнфельдт. Его разморозили и 25 октября 2003 года единогласно выбрали председателем. Не прошло и трех лет, как он, его партия и его «Альянс за Швецию» смели на выборах социалистов. Фредрик Райнфельдт стал премьер-министром и лично прибрался в правительственной канцелярии, стерев малейшие следы пребывания своего предшественника Перссона. Для этого он использовал главным образом зеленое мыло, благо оно создает на обработанных поверхностях грязеотталкивающую пленку. Покончив с уборкой, Райнфельдт вымыл руки и начал новую эру в шведской политике.

Он был очень горд проделанной работой. И доволен собой. Какое-то время.

Номбеко, Селестина, номера первый со вторым и Гертруд вернулись в Шёлиду. Если атмосферу, царившую тут до авантюры со «Свенск политик», можно было назвать напряженной, то теперь она сделалась и вовсе нездоровой. Хольгер-2 не разговаривал с братом и даже не садился с ним за один стол. Первый номер, со своей стороны, чувствовал себя непонятым и отвергнутым. К тому же они с Селестиной после заявления в конце колонки поцапались с анархистами. Поскольку чуть ли не все политические репортеры страны последовали данному совету и ломанулись в штаб-квартиру за фактографией, позволяющей приравнять королевский дом к свинарнику.

Теперь Хольгер-1 проводил дни в амбаре на сеновале, поглядывая сверху на картофельный грузовик. В кузове по-прежнему лежал ящик с атомной бомбой в три мегатонны. Которая не мытьем, так катаньем заставит короля уйти. И которую Хольгер-1 обещал не трогать.

Подумать только: он столько лет держит данное слово, а братец злится на него ни за что ни про что. Обидно!

В свою очередь Селестина наехала на второго номера за то, что тот наехал на номера первого. Номер второй не понимает одного: нельзя выучиться гражданскому мужеству, оно у тебя или есть, или его нет. Так вот у брата номера второго оно есть!

Хольгер-2 пожелал Селестине навернуться как следует, и побольнее. А лично он пойдет погуляет.

Он спустился по тропинке к озеру, сел на скамейку на причале и стал смотреть на воду. Душа его полнилась… да нет, ничем она не полнилась. В ней было совершенно пусто.

Конечно, у него есть Номбеко, и он за это благодарен судьбе. Но в остальном: ни детей, ни жизни, ни будущего. Никогда, думал номер второй, ему не встретиться с премьер-министром: ни с нынешним, ни со следующим, ни с каким бы то ни было в их череде. От двадцати шести тысяч двухсот лет, за которые бомба утратит свою разрушительную мощь, оставалось еще двадцать шесть тысяч сто восемьдесят. Плюс-минус три месяца. С тем же успехом можно просто коротать время на скамейке у озера.

Иными словами, наступила полная, бесконечная безнадега. А спустя тридцать минут стало еще хуже.