Собравшиеся поглядели сперва на гончара, а потом на Номбеко – все, кроме гончара, который смотрел прямо перед собой.

Номбеко поняла: их нормальная жизнь со вторым номером в лучшем случае снова откладывается, а скорее, отменяется навсегда. Но сейчас предстояло действовать; оплакать то, что так и не сложилось, успеется и в пресловутом гипотетическом будущем.

Есть как минимум две причины оттянуть визит полиции, объяснила Номбеко. Первая – явный риск, что штурм начнут сквозь южную стену склада и в таком случае могут врезаться сверлом или автогеном аккурат в трехмегатонную бомбу.

– Вот небось удивятся, – заметил Хольгер-2.

– Не успеют, – сказала Номбеко. – А вторая – что у нас на стуле сидит труп.

– Кстати о гончаре, – сказал Хольгер-2. – Он в свое время вроде вырыл подземный ход, чтобы удрать от ЦРУ, если они вдруг сюда заявятся?

– Тогда почему он не удрал? – спросил Хольгер-1. – А сел и умер?

Номбеко похвалила номера второго за мысль о подземном ходе, а номера первого заверила, что настанет день, когда он тоже поймет почему. А затем отправилась выяснять насчет этого самого хода – правда ли он есть, куда ведет и – что немаловажно – пролезет ли в него атомная бомба. Надо было спешить – кто знает, когда снаружи приступят к делу?

– Через пять минут начинаем штурм! – предупредил в мегафон полицейский голос.

Пяти минут, конечно, было отчаянно мало, чтобы:

1) отыскать самодельный подземный ход;

2) выяснить, куда он ведет;

3) с помощью слег, канатов и фантазии утащить с собой бомбу.

Если только она туда пройдет по габаритам. В подземный ход, которого может и не существовать.

Юная злюка чувствовала что-то похожее на чувство вины – в той мере, в какой была способна его испытывать. Ведь когда она звонила в полицию, слова вылетали у нее изо рта отчасти по собственному усмотрению.

Но теперь, пожалуй, оно оказалось даже кстати.

– Мне кажется, я знаю, как нам выгадать время, – сказала она.

Номбеко предложила ей сообщить это как можно скорее, поскольку не исключено, что полиция примется засверливаться в бомбу через четыре с половиной минуты.

Ну, дело в том, объяснила Селестина, что она разговаривала с ментами на несколько повышенных тонах, хотя они первые начали, ответив: «Полиция». Причем весьма вызывающим тоном.

Номбеко попросила Селестину держаться ближе к делу.

К делу, ага. Дело в том, что если они покажут, что готовы осуществить угрозу, которая нечаянно вырвалась у Селестины, эти гады там, снаружи, охренеют. Наверняка. На все сто. Выйдет малость… как его?.. неэтично, но гончар вряд ли стал бы возражать.

И юная злюка изложила свою идею. Что думают остальные?

– У нас есть четыре минуты, – сказала Номбеко. – Хольгер, берешь за ноги, а ты, Хольгер, за голову. Я придержу посередке.

В тот самый момент, когда номера первый и второй взялись каждый за свой конец девяностопятикилограммового бывшего гончара, зазвонил мобильный, который Хольгеру-1 оплачивало АО «Вертолетное такси». Звонил его начальник, чтобы сообщить крайне неприятную новость – один из вертолетов угнали. Что характерно – сразу после того, как Хольгер уехал домой долечиваться, иначе ему удалось бы предотвратить захват машины. Не найдется ли у него минутка, чтобы написать заявление в полицию и связаться со страховой компанией? Нет? Помогает другу с переездом? Ну, хорошо, хорошо, главное, не таскать тяжести.

Полицейский начальник, руководивший операцией, распорядился прорезать проход на объект автогеном в южной стене склада, склепанной из листового железа. Угроза выглядела серьезной, к тому же неизвестно, кто там засел внутри и что вытворяет. Конечно, проще оттащить блокирующий ворота грузовик с помощью трактора. Но грузовик может быть заминирован, как и, кстати, все окна объекта. Поэтому было принято решение проходить стену.

– Врубай автоген, Бьоркман, – сказал руководитель полицейской операции.

В этот самый миг из-за занавески одного из обшарпанных чердачных окон показался человек. Видно его было плохо, зато хорошо слышно:

– Вам до нас не добраться! Только попробуйте взять дом штурмом, и мы выбросимся из окон, все, один за другим! Слышите? – проорал Хольгер-2 самым исступленным и отчаянным голосом.

Руководитель операции тормознул Бьоркмана с автогеном. Кто это там наверху разоряется? Что ему надо?

– Вы кто? И чего хотите? – спросил в мегафон полицейский начальник.

– Вам до нас не добраться! – повторил голос из-за занавески.

Затем человек шагнул из-за занавески на подоконник и наклонился над улицей. Кажется, не без посторонней помощи сзади… Или?.. Он что, правда собирается выброситься? Выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть только ради того, чтобы…

Твою ж мать!

Человек отпустил руки. И спланировал на асфальт. Казалось, он не испытывает ни малейшего беспокойства, как если бы давно уже решил сделать то, что сделал. Не издал ни звука в полете. Не выставил руки вперед.

Приземлился он на голову. С хрустом и глухим ударом. Море крови. Никаких шансов остаться в живых.

Штурм был немедленно отменен.

– Едрить-колотить, – сказал полицейский с автогеном, которому при виде этой картины стало нехорошо.

– Что будем делать, шеф? – спросил его коллега, которому было не лучше.

– Все прекращаем, – сказал шеф, которому, похоже, было хуже всех. – И звоним в Стокгольм, в Национальные силы специального назначения.

Американцу-гончару было всего пятьдесят два года, на протяжении значительной части которых его, помимо воображаемых преследователей, преследовали вьетнамские флешбэки. Но с тех пор как рядом с ним появились Номбеко и сестрички-китаянки, кое-что стало налаживаться. Он почти избавился от своей параноидальной тревоги, чуть снизились показатели адреналина, и организм приспособился жить в этом новом состоянии. Когда в дверь вдруг постучалось предполагаемое ЦРУ, все произошло слишком быстро, и уровень адреналина не успел вернуться на прежние защитные позиции. У гончара началось мерцание желудочков. Зрачки его расширились, и сердце остановилось.

Когда такое случается, человек становится как мертвый, а потом и правда умирает. Если затем его выбросить из окна четвертого этажа вниз головой на асфальт, то он умрет уже наверняка, если до сих пор не успел.

Хольгер-2 приказал всем отступить назад от окна, выдержал тридцатисекундную минуту молчания в память о том, кого с ними больше не было, и выразил покойному признательность за помощь в нынешних непростых обстоятельствах.

После чего вернул командование Номбеко. Поблагодарив за доверие, она начала с того, что нашла и визуально оценила вырытый гончаром подземный ход. Похоже, покойник поможет им еще раз.

– Он не просто выкопал стометровый проход до мастерской на той стороне улицы. Он его обустроил, провел электричество, развесил на всякий случай керосиновые лампы, сложил запас консервов и бутилированной воды на много месяцев… Короче говоря, он и в самом деле не очень дружил с головой.

– Царствие небесное, – сказал Хольгер-1.

– А проход широкий? – спросил Хольгер-2.

– Ящик пройдет, – заверила Номбеко. – Не то чтобы с большим запасом. Но с небольшим должен пройти.

Номбеко раздала задания всей команде. Селестине поручалось пройти по всем квартирам и забрать все, что могло навести на след их обитателей; остальное оставить.

– Кроме одного, – добавила она. – У меня в комнате лежит рюкзак, его я хотела бы взять с собой. В нем кое-какие важные вещи, которые в будущем нам понадобятся.

19,6 миллиона важных вещей, подумала она.

Хольгеру-1 было велено пробраться подземным ходом и притащить из мастерской тележку, а номера второго любезно попросили демонтировать уютный уголок, превратив его основу обратно в обычный ящик.

– Обычный? – переспросил Хольгер-2.

– Действуй, мой милый.

На этом распределение обязанностей закончилось, и каждый приступил к выполнению своей части.

Подземный ход являл собой блистательный образец параноидального инженерного искусства. Высокий потолок, ровные стены, надежная система опор и перекрытий для предотвращения возможного обвала.

Вел он в подвал гончарной мастерской, откуда был выход на задворки, невидимые для толпы народа, которая уже успела собраться возле дома 5 по Фредсгатан.

Везти восьмисоткилограммовую атомную бомбу на четырехколесной тележке ничуть не удобнее, чем это может показаться. Но не прошло и часа, как боеприпас выкатили на улицу, перпендикулярную Фредсгатан, всего в двухстах метрах от эпицентра бешеной активности, развернувшейся перед домом под снос, куда как раз прибыли Национальные силы специального назначения.

– А теперь поехали отсюда, – сказала Номбеко.

Хольгеры и Номбеко подталкивали тележку с боков, а юная злюка управляла ею за ручку.

Процессия медленно продвигалась по узкой асфальтовой дороге, уходящей вглубь сёдерманландского сельского ландшафта. И вот уже целый километр отделял беглецов от осажденной Фредсгатан. Два километра. Три.

Временами бывало тяжело – всем, кроме Селестины. Но когда, одолев три километра, тележка нечувствительно перевалила через невидимый гребень холма, везти стало полегче. Дорога наконец пошла под легкий уклон. Номера первый и второй и Номбеко получили заслуженный отдых.

На несколько секунд.

Номбеко первая сообразила, что сейчас случится. И велела обоим Хольгерам поднажать с другой стороны. Один понял сразу и подчинился, другой вроде бы тоже понял, но в этот момент как раз приотстал почесать задницу.

Впрочем, его недолгое отсутствие ни на что уже повлиять не могло. Было слишком поздно: все восемьсот килограммов уже катились своим ходом.

Последней сдалась Селестина. Она продолжала бежать за бомбой и направлять ее движение, пока оно не сделалось слишком быстрым даже для нее. Тогда она отпустила ручку тележки и отскочила в сторону. Теперь ничего не оставалось, кроме как смотреть, как оружие массового поражения в три мегатонны мчится прочь по узкой проселочной дороге, все круче уходящей под уклон. А с ним вместе уезжает притороченный к ящику рюкзак с 19,6 миллиона крон.

– Есть идеи, как нам за десять секунд удалиться отсюда на пятьдесят восемь километров? – спросила Номбеко, глядя вслед уносящейся бомбе.

– Насчет идей – это не ко мне, – сказал Хольгер-1.

– Зато ты у нас мастер задницу чесать, – сказал его брат, отметив, что в качестве прощального слова реплика прозвучала своеобразно.

В двухстах метрах впереди дорога резко свернула вбок. В отличие от атомной бомбы на четырех колесах, которая продолжила движение по прямой.

Господин и госпожа Блумгрен обрели друг в друге родственную душу: главной добродетелью оба полагали бережливость. Последующие сорок девять лет Маргарета крепко держалась за своего Харри, который еще крепче держался за их общие денежки. Сами себя они считали ответственными людьми. Но сторонний наблюдатель скорее все-таки назвал бы их скупердяями.

Харри всю жизнь, с тех пор как в двадцать пять лет унаследовал отцовское дело, скупал железный лом. Последнее, что отец успел сделать, прежде чем ему на голову обрушился «Крайслер-Нью-йоркер», это принять на работу молодую девушку. Наследник Харри счел этот шаг непозволительным транжирством, пока девушка – ее звали Маргарета – не добавила в приходную бухгалтерию таких статей, как «комиссия за счет-фактуру» и «пени за просрочку». После чего он в нее немедленно влюбился, предложил ей руку и сердце и получил согласие. Свадьбу отметили на приемном пункте металлолома, а в гости позвали трех остальных сотрудников – при посредстве объявления на доске в вестибюле о банкете в складчину.

Детей у них не было. Харри и Маргарета постоянно подсчитывали связанные с ними будущие расходы – до тех пор, пока имелись основания заниматься подобными подсчетами.

Зато проблема с жильем разрешилась сама собой. Первые двадцать лет они жили вместе с матерью Маргареты на ее хуторе Экбакка, пока старуха, к радости супругов, не покинула этот мир. Была она мерзлявая и вечно причитала, что Харри и Маргарета до того плохо топят зимой, что на окнах изнутри нарастает иней. Так что на кладбище в Херьюнге, на непромерзающей глубине, ей стало куда теплее. Тратиться на могильные цветы ни Харри, ни Маргарета смысла не видели.

У матери Маргареты было симпатичное хобби – она держала трех овечек, которые паслись на лугу у дороги. Но не успела старуха остыть чуть больше, чем стыла при жизни, как Харри с Маргаретой забили и съели всех трех овец. Опустевший ветхий хлев остался догнивать.

Супруги вышли на пенсию, продали фирму, отпраздновали свое шестидесятипятилетие, затем семидесятилетие и однажды решили, что с развалиной на лугу надо что-то делать. Харри разобрал строение, Маргарета сложила доски в кучу. Затем кучу подожгли, и она отлично разгорелась. Харри Блумгрен стоял со шлангом наготове на случай, если огонь перекинется на что-нибудь еще. А рядом с ним стояла, как всегда, его супруга Маргарета.

Вдруг раздался треск – это восьмисоткилограммовая бомба на колесах проломила забор, въехала на бывшее овечье пастбище супругов Блумгрен и остановилась перед самым костром.

– Боже, что это? – воскликнула фру Блумгрен.

– Забор! – воскликнул господин Блумгрен.

Затем оба умолкли и уставились на группу из четырех человек, следовавшую за тележкой и ящиком.

– Добрый день, – сказала Номбеко. – Вы не могли бы залить костер, так, чтобы он полностью погас? И не откладывая, если можно.

Харри Блумгрен не ответил. И не шевельнулся.

– Не откладывая, если можно, – повторила Номбеко. – В смысле – немедленно!

Наконец Харри Блумгрен отверз уста.

– Вода денег стоит, – сообщил он.

И тут раздался грохот.

От первого взрыва у Номбеко, Селестины, Хольгера и Хольгера случилась остановка сердца вроде той, что около часа назад оборвала жизнь гончара. Но в отличие от него все четверо пришли в себя, поняв, что на воздух взлетело одно из колес тележки, а не весь регион.

За первым колесом последовало второе, третье и четвертое. Харри Блумгрен по-прежнему отказывался залить водой ящик и рюкзак. Прежде он хотел узнать, кто возместит ему поломку забора. И расходы на воду.

– Боюсь, вы не вполне понимаете серьезность ситуации, в которой мы оказались, – сказала Номбеко. – В этом ящике находится… находятся горючие материалы. Если жар окажется слишком сильным, дело кончится плохо. Чудовищно плохо. Уж поверьте!

На рюкзак она уже махнула рукой. 19,6 миллиона, считай, пропали.

– С какой стати мне верить абсолютно незнакомому человеку и ее сообщникам? Лучше отвечайте, кто мне заплатит за забор!

Номбеко поняла, что с таким собеседником ей не совладать. И призвала на подмогу Селестину.

Юная злюка охотно включилась в беседу. И без лишних проволочек гаркнула:

– А ну гаси огонь, а то убью!

Поняв по ее глазам, что она так и сделает, Харри Блумгрен тотчас выполнил приказ.

– Молодец, Селестина, – похвалила Номбеко.

– Моя девушка, – с гордостью заявил Хольгер-1.

Хольгер-2 промолчал, но отметил про себя: когда юная злюка делает что-то полезное для всей четверки, это всякий раз происходит в форме угрозы убийством.

Тележка прогорела наполовину, ящик обуглился по краям, от рюкзака не осталось и следа. Но огонь был потушен. Мир уцелел в своем прежнем виде. Харри Блумгрен приободрился:

– Ну что, обсудим наконец вопрос о возмещении убытков?

Лишь Номбеко и Хольгер-2 понимали: это предлагает человек, который только что спалил 19,6 миллиона крон, пожалев воды. Из собственного колодца.

– Вопрос в том, кто кому и что должен возместить, – пробормотала Номбеко.

Еще с утра ей и ее Хольгеру будущее виделось вполне определенным. Несколько часов спустя само их существование оказалось под угрозой. Причем два раза подряд. А сейчас ситуация зависла примерно посередине между тем и другим. Впрочем, считать жизнь сахаром, по мнению Номбеко, было бы в принципе натяжкой.

Харри и Маргарета Блумгрен не собирались отпускать непрошеных гостей, пока те не расплатятся за причиненные разрушения. Но дело шло к вечеру, и Харри прислушался к их доводам: дескать, наличных у них нет, было, правда, немножко в рюкзаке, который только что сгорел, но теперь уж ничего не поделаешь, придется ждать до завтра, когда откроются банки. После чего они хотели бы починить свою тележку и уехать вместе с ящиком.

– Кстати о ящике, – сказал Харри Блумгрен. – Что в нем?

– Не твое собачье дело, старый мудак, – отрезала юная злюка.

– Мои личные вещи, – пояснила Номбеко.

Общими усилиями компания перетащила обугленный ящик с того, что осталось от тележки, на автоприцеп Харри и Маргареты. Затем Номбеко удалось ценой долгой торговли и при некотором содействии Селестины добиться, чтобы прицеп занял место в гараже взамен автомобиля Харри. В противном случае ящик будет виден с дороги, и одна мысль об этом лишила бы Номбеко сна.

В Экбакке имелся гостевой дом, который чета Блумгрен сдавала немецким туристам, пока не угодила в черный список фирмы-посредника за попытку взимать с постояльцев дополнительную плату практически за все, включая туалет, где супруги установили автомат-монетоприемник.

С тех пор дом заодно с платным туалетом (десять крон за визит) пустовал. Зато было где разместить незваных гостей.

Хольгеру-1 и Селестине досталась гостиная, а второй номер с Номбеко заняли спальню. Маргарета Блумгрен не без удовольствия продемонстрировала им устройство платного туалета, добавив, что не потерпит, если кому-нибудь из них вздумается облегчиться в саду.

– По десять крон не разменяете? – спросил Хольгер-1, которому страшно хотелось писать, и протянул фру Блумгрен купюру в сто крон.

– Слабо стребовать комиссию за размен? – подначила юная злюка.

Стребовать комиссию Маргарете Блумгрен оказалось слабо, и купюра так и осталась неразменянной. Так что номер первый дождался темноты и справил нужду в кустах сирени. Да только его все равно засекли, поскольку супруги Блумгрен в этот момент сидели у себя на кухне, погасив свет и вооружившись биноклями.

Что незваные гости протаранили своей тележкой забор, было, разумеется, поступком безответственным, но вряд ли преднамеренным. Что они путем угроз заставили супругов потратить воду на спасение своих вещей, отдавало прямой уголовщиной, но хотя бы объяснялось отчаянным положением этих людей.

Но нагло, в нарушение четких инструкций, встать посреди кустов сирени и мочиться прямо в садик супругов – это не лезло ни в какие ворота. Это было имущественное преступление, нарушение общественного порядка и едва ли не худшее из всего, что случалось в их жизни.

– Эти хулиганы нас по миру пустят, – сказала Маргарета Блумгрен своему мужу.

Харри Блумгрен кивнул.

– Да, – сказал он. – Надо действовать, пока не поздно.

Номбеко, Селестина и Хольгеры легли спать. Тем временем в нескольких километрах от них Национальные силы специального назначения готовили штурм объекта на Фредсгатан, 5. В полицию звонила шведка, и мужчина, видневшийся из-за занавески, тоже говорил по-шведски – тот, который потом выбросился из окна. Тело, разумеется, подлежало вскрытию, а пока находилось в машине скорой помощи на улице неподалеку. По данным первичного осмотра, оно принадлежало белому мужчине лет пятидесяти.

Получалось, захватчиков в доме было не менее двух. Полицейским, которые наблюдали за происходящим, показалось, что за занавеской они видели еще людей, но полной уверенности у них не было.

Спецоперация началась в 22:32, в четверг 14 августа 1994 года. Штурмовые группы двинулись одновременно с трех сторон, с применением газа, бульдозера и вертолета. Молодые спецназовцы волновались. Никто из них прежде не участвовал в реальных боевых действиях операции, и немудрено, что в суматохе раздались отдельные выстрелы. По крайней мере один из которых привел к тому, что подушки загорелись и повалил такой дым, что дальнейший штурм стал невозможен.

На другое утро, сидя на кухне супругов Блумгрен, бывшие обитатели дома на Фредсгатан узнали о развязке разыгравшейся там драмы из выпуска новостей.

По свидетельству корреспондента Шведского радио, имели место вооруженные стычки. По меньшей мере одному из спецназовцев пуля попала в ногу, еще трое отравились газом. Принадлежавший силам специального назначения вертолет стоимостью в двенадцать миллионов крон совершил жесткую посадку позади бывшей керамической мастерской, потеряв ориентацию в густом дыму. Бульдозер сгорел вместе со всем строением, складом, четырьмя полицейскими автомобилями и машиной скорой помощи, в салоне которой находилось ожидавшее вскрытия тело самоубийцы.

В целом, однако, операция была признана успешной. Все террористы оказались нейтрализованы. Точное их число еще предстояло выяснить, поскольку огонь уничтожил тела.

– О боже, – сказал Хольгер-2. – Национальные силы специального назначения сражались сами с собой.

– Но хотя бы победили. Значит, кое-что все-таки умеют, – сказала Номбеко.

Во время завтрака супруги Блумгрен даже не заикнулись насчет того, что расходы за него подлежат возмещению. Наоборот, оба молчали. Сосредоточенно. И казалось, несколько стыдливо. Последнее заставило Номбеко насторожиться: людей бесстыднее она в жизни не встречала, притом что навидалась всяких.

Миллионы пропали, но у Хольгера имелось восемь тысяч на банковском счете (оформленном на брата). Кроме того, почти четыреста тысяч крон осталось на счете фирмы. Следующим шагом было откупиться от этих кошмарных людей, взять в прокате машину с прицепом и переместить бомбу с одного прицепа на другой. И увезти ее. Куда – это предстояло еще решить, но определенно куда-нибудь подальше от Гнесты и супругов Блумгрен.

– Мы видели, как вчера вы писали в саду, – вдруг произнесла фру Блумгрен.

Сволочь Хольгер-1, подумала Номбеко.

– Я этого не знала, – ответила она. – В таком случае выражаю сожаления и предлагаю еще десять крон в счет долга, размер которого, как мне кажется, мы должны теперь обсудить.

– Незачем, – отрезал Харри Блумгрен. – Поскольку полагаться на вас невозможно, мы сами позаботились о том, чтобы компенсировать свои издержки.

– Как это? – не поняла Номбеко.

– «Горючие материалы»! Чушь! Я всю жизнь работал с металлоломом, – продолжил Харри Блумгрен. – Он не горит, черт меня дери!

– Вы что, открыли ящик? – спросила Номбеко, исполнившись самых страшных подозрений.

– Я им сейчас обоим горло перегрызу, – воскликнула юная злюка, так что Хольгеру-2 пришлось схватить ее и крепко держать.

Хольгер-1 с трудом понимал, что происходит, и предпочел выйти, почувствовав к тому же настоятельную потребность вновь посетить сиреневые насаждения. Харри Блумгрен отступил на шаг от юной злюки – женщины, на его взгляд, крайне неприятной.

После чего сообщил то, что собирался. Речь его звучала легко и непринужденно, благо он всю ночь ее репетировал.

– Вы решили злоупотребить нашим гостеприимством, вы утаили от нас деньги, вы писали в нашем саду, короче, доверия вам нет. У нас не оставалось иного выбора, кроме как гарантировать себе возмещение ущерба, от чего вы, несомненно, попытались бы уклониться. Так что ваша бывшая бомба конфискована.

– Конфискована? – переспросил Хольгер-2, увидев внутренним взором детонацию атомного заряда.

– Конфискована, – повторил Харри Блумгрен. – Ночью мы сдали ваше старье в металлолом. Из расчета крона за кило веса. Сущие гроши, но хоть что-то. С горем пополам это покрывает нанесенный вами ущерб. Но не ваше проживание в гостевом доме. И не воображайте, что я скажу вам, где находится приемный пункт. Мы и так от вас натерпелись.

Продолжавший удерживать юную злюку от двойного убийства, Хольгер-2, как и Номбеко, сообразил: старик и старуха, видимо, не поняли, что бомба, которую они называли металлоломом и старьем, на самом деле – сравнительно новая и к тому же целая.

Харри Блумгрен добавил, что сделка вопреки ожиданиям принесла даже некоторую прибыль, хоть и незначительную, так что вопросы с водой, старым забором и писанием в саду можно считать улаженными. Разумеется, если гости с этого момента и вплоть до их немедленного отъезда будут пользоваться исключительно туалетом гостевого дома. И не причинят иных убытков.

Тут Хольгеру-2 пришлось вынести юную злюку в сад и попросить ее немножко успокоиться. Видимо, оправдывалась она, в самом облике старика и старухи есть для нее что-то невыносимое. А также в том, что они говорят и делают.

Такой вспышки гнева Харри с Маргаретой не ожидали, когда ночью отвозили бомбу на когда-то принадлежавший им приемный пункт металлолома, теперь находящийся в собственности и управлении их бывшего сотрудника Руне Рунессона. Поведение этой психопатки не укладывалось в рамки логики. Короче, оба перепугались. К тому же Номбеко, которая никогда по-настоящему не злилась, разозлилась по-настоящему. Еще несколько дней назад ей и второму номеру казалось, что у них все впереди. Впервые у них появилась вера, появилась надежда, появились 19,6 миллиона. И от всего этого остались только… господин и госпожа Блумгрен.

– Глубокоуважаемый господин Блумгрен, – сказала Номбеко. – С вашего позволения я хочу предложить вам договоренность.

– Договоренность? – переспросил Харри Блумгрен.

– Да, господин Блумгрен, мой металлолом очень мне дорог. И я предлагаю господину Блумгрену в течение десяти секунд сообщить мне, куда он его увез. В благодарность я обещаю не позволить женщине, которая сейчас находится в саду, перегрызть горло вам и вашей жене.

Бледный Харри Блумгрен ничего не сказал.

– Если помимо этого, – продолжила Номбеко, – вы на неопределенное время предоставите в наше пользование вашу машину, то я даю вам слово, что мы, возможно, когда-нибудь вам ее вернем, а прямо сейчас не разнесем вдребезги ваш монетоприемник и не подожжем ваш дом.

Маргарета Блумгрен уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но супруг пресек ее попытку:

– Тихо, Маргарета, я все улажу.

– До сих пор все мои предложения были сделаны в любезной форме, – повысила голос Номбеко. – Но возможно, господин Блумгрен предпочитает более жесткий разговор?

Все уладить Харри Блумгрен, похоже, собирался с помощью упорного молчания в ответ на любой вопрос. Маргарета снова попыталась было что-то сказать, но Номбеко успела раньше:

– Кстати, фру Блумгрен, вы сами вышили эту дорожку на столе?

От резкой смены темы Маргарета растерялась.

– Да, а что? – ответила она.

– Очень красивая, – сказала Номбеко. – Не хотите, чтобы я запихнула ее вам в глотку?

Из сада этот диалог слышали Хольгер-2 и юная злюка.

– Моя девушка, – сказал Хольгер-2.

Не везет – так уж не везет. Разумеется, бомбу доставили в тот единственный на земле-матушке пункт приема металлолома, куда доставлять ее ни в коем случае было нельзя – в Гнесте на Фредсгатан, 9. Харри Блумгрен не сомневался, что теперь их жизнь повисла на волоске. И признался, что ночью они с женой отбуксировали бомбу на прицепе именно туда. Они надеялись быстро сдать ее Руне Рунессону, но по соседству с приемным пунктом творилось какое-то светопреставление. Два здания всего в полусотне метров дальше пылали огнем. Часть дороги была перекрыта, так что заехать на площадку к Руне не представлялось возможным.

Сам Руне успел проснуться и отправился в контору, чтобы принять ночную поставку, но в сложившейся ситуации ничем помочь им не смог. Прицеп с металлоломом пришлось бросить на улице за полицейским ограждением. Рунессон обещал позвонить, когда оно будет убрано, и пригласить для завершения сделки.

– Хорошо, – сказала Номбеко, когда Харри Блумгрен сообщил все, что мог сообщить. – А теперь катитесь оба к черту, будьте так любезны.

Покинув кухню супругов, она велела юной злюке сесть за руль машины Харри Блумгрена, Хольгеру-1 – на переднее сиденье, а сама вместе с Хольгером-2 устроилась на заднем – для выработки совместной стратегии.

– Вперед, – скомандовала она, хотя юная злюка уже и так дала по газам.

И по пути снесла то, что еще оставалось от забора супругов Блумгрен.