Весной 1994 года ЮАР стала первой и на тот момент единственной страной мира, которая сперва разработала собственное ядерное оружие, а потом от него отказалась. Она приняла абсолютно добровольное решение свернуть атомную программу прежде, чем белое меньшинство вынужденно уступило власть чернокожим. Процесс продолжался не один год под наблюдением МАГАТЭ – межправительственной организации, которая по его завершении подтвердила: ни одной из шести южноафриканских бомб более не существует.

Зато седьмая, никогда не существовавшая, существовала по-прежнему. И более того, уже приготовилась вступить в игру.

Началось с того, что юной злюке в конце концов надоело, что полиция никак ее не задерживает. Чем они там вообще у себя занимаются? Она превышает скорость, пересекает двойную сплошную и гудит клаксоном на старушек, переходящих улицу по зебре. Но год шел за годом, и хоть бы один постовой проявил к ней интерес. В стране тысячи ментов, которым давно пора провалиться к чертовой матери, а Селестине не выпало ни единого шанса им об этом сообщить.

Надежда когда-нибудь все-таки спеть Non, je ne regrette rien все еще грела ей душу и не позволяла бросить работу: должно же наконец случиться хоть что-то прежде, чем тебя засосет трясина истеблишмента! Хольгер-2 на днях вообще предложил ей получить настоящие права на управление грузовиком. Но это же будет полный облом!

Вконец расстроенная, она кинулась в Бромму к Хольгеру-1 и сказала, что им пора отметиться.

– Отметиться? – не понял Хольгер.

– Заварить кашу.

– И что ты предлагаешь?

Четких идей у юной злюки не было. Но она отправилась в ближайший магазин и купила номер буржуазной говногазетенки «Дагенс нюхетер», которая только и знает, что облизывать режим. Срань господня!

И стала ее листать. Листала-листала, нашла там много всякого, что подогрело ее злость выше обычного градуса, но маленькая заметка на странице семнадцать взбесила ее по-настоящему.

– Вот! – заявила она. – Вот этого мы точно не потерпим!

В заметке сообщалось, что назавтра сравнительно недавно созданная партия «Шведские демократы» намерена провести митинг на площади Сергеля в Стокгольме. На выборах в риксдаг всего три года назад они получили 0,09 процента голосов, что, на взгляд юной злюки, было адски много. Партия, объяснила она своему бойфренду, состоит из латентных расистов, возглавляет ее бывший нацист, и все они повернуты на королевском семействе!

На митинг «Шведских демократов», по мнению юной злюки, необходимо было ответить контрмитингом!

Последний тезис – насчет отношения к королю и королеве – воспламенил и Хольгера-1. Было бы славно спустя столько лет повлиять наконец на общественное мнение в духе папы Ингмара!

– Завтра у меня, кстати, выходной, – сказал он. – Поехали домой в Гнесту и подготовимся.

Номбеко застала Хольгера-1 и юную злюку за написанием плакатов. Они гласили: «„Шведские демократы“, вон из Швеции!», «Долой королевское семейство!», «Короля – на Луну!» и «„Шведские демократы“ – придурки!».

Номбеко, кое-что читавшая про эту партию, понимающе кивнула. Нацистское прошлое еще не помешало карьере ни одного политика. Таковое имелось чуть не у каждого южноафриканского премьер-министра второй половины XX века. Да, на последних выборах «Шведские демократы» набрали лишь десятые доли процента, но их риторика строится на запугивании, а у страха, на взгляд Номбеко, перспективы есть и были всегда.

Поэтому лозунг «„Шведские демократы“ – придурки!» Номбеко не поддержала. Если нацист избегает называться нацистом, он не так глуп.

В ответ юная злюка произнесла целую речь насчет того, что Номбеко и сама, видимо, нацистка.

Покинув плакатчиков, Номбеко поспешила к номеру второму – предупредить, что возможны проблемы, поскольку его бедовый братец со своей подружкой намыливаются в Стокгольм устраивать беспорядки.

– Нет мира под оливами, – вздохнул Хольгер-2, еще не ведая масштабов предстоящего бедствия.

Главным оратором на митинге «Шведских демократов» был сам лидер партии. Он стоял на самодельном помосте с микрофоном в руке и говорил о шведских ценностях и об угрозах таковым. В частности, требовал остановить иммиграцию и вернуть смертную казнь, которую в Швеции не практиковали аж с 1910 года.

Вокруг стояло человек пятьдесят сочувствующих и аплодирующих. А сразу позади них – разгневанная девица со своим бойфрендом и свернутыми до поры плакатами. Оба планировали ворваться со своим контрмитингом сразу, как только партийный лидер закончит говорить, – иначе их никто не расслышит.

Но во время его выступления Селестина, помимо бешенства, ощутила еще и позыв по-маленькому. Она шепнула Хольгеру на ухо, что отлучится в Культурхюсет, это рядом, и сию же минуту вернется.

– И уж тут они получат по полной программе, – сказала она и чмокнула своего Хольгера в щеку.

На беду, почти сразу после этого партийный лидер исчерпал свою повестку. Публика начала потихоньку рассасываться. Хольгер-1 понял, что действовать придется в одиночку, разорвал упаковочную бумагу и развернул первый плакат: «„Шведские демократы“ – придурки!» Лучше было бы «Короля – на Луну!», подумал он, но и этот сойдет. Тем более что Селестине этот нравился больше остальных.

Не прошло и пары секунд, как плакат заметили два молодых шведских демократа. И он их не обрадовал.

Оба резво, несмотря на получаемое пособие по инвалидности, подбежали к Хольгеру, вырвали плакат у него из рук и попытались порвать в клочья. Это им не удалось, и тогда один из них вцепился в плакат зубами, в некотором роде подтверждая его актуальность.

Когда и с этим не вышло, его товарищ принялся колотить Хольгера плакатом по голове, покуда тот не разломился пополам. Затем оба повалили беднягу на землю, наскочили на него в своих черных берцах и продолжали прыгать, пока не устали. Сильно истоптанный Хольгер не мог подняться, зато сумел-таки простонать своим мучителям: Vive la République! – и те возбудились снова. Не то чтобы они разобрали, что именно он сказал, но рассудили: раз вякает, значит, желает добавки.

Покончив с экзекуцией номер два, они решили, что негоже оставлять тело жертвы на виду, схватили Хольгера за волосы и за руку и проволокли по всей площади до вестибюля метро. Там они швырнули его на пол возле контролера и напоследок устроили экзекуцию номер три, пнув Хольгера еще пару раз и потребовав, чтобы он, который уже и не шевелился, немедленно уполз в метро и больше не вздумал высовывать рыла на поверхность земли.

– Vive la République! – прошептал истоптанный, но доблестный Хольгер в лицо мучителям, на что те ответили: «Понаехали, гады!» – и удалились.

Подняться Хольгеру помог репортер Шведского телевидения, который вместе со своей операторшей как раз записывал сюжет о маргинальной правоэкстремистской партии, поймавшей в паруса ветер времени.

Репортер спросил жертву нападения, кто он и какую организацию представляет. Растерзанный и растерянный Хольгер сказал, что он Хольгер Квист из Блаккеберга и представляет всех граждан этой страны, стенающих под игом монархии.

– Так вы республиканец? – спросил репортер.

– Vive la République! – произнес Хольгер в третий раз за четыре минуты.

Юная злюка, сделав свои дела, вышла из здания Культурхюсет, но не нашла своего Хольгера, зато увидела скопление людей в вестибюле метро. Она протиснулась вперед, отпихнула телевизионщика и повлекла своего бойфренда под землю – на электричку до Гнесты.

Тут бы история и закончилась, не отсними телеоператорша нападение на Хольгера, все целиком, начиная с безуспешной попытки одного из нападающих порвать зубами плакат. В нужный момент она к тому же сумела заснять крупным планом страдальческое лицо Хольгера, еле шепчущего свое Vive… la… République в лицо здоровым, как лоси, шведским демократам, получающим пенсию по инвалидности.

В урезанной версии избиение заняло тридцать секунд и вместе с коротким интервью появилось тем же вечером в новостной программе. Благодаря исключительному драматизму этих тридцати секунд телеканал за двадцать шесть часов сумел продать права на показ репортажа в тридцать три страны. Вскоре избиение Хольгера-1 увидело больше миллиарда человек по всему миру.

Наутро Хольгер проснулся оттого, что у него все болело. Но кости вроде были целы, и он решил, несмотря ни на что, отправиться на работу. С утра два из трех вертолетов выходили в рейс, а значит, потребуется оформлять кучу бумаг.

Он явился с десятиминутным опозданием, и его начальник – он же один из пилотов – велел ему немедленно возвращаться домой.

– Я тебя видел вчера по телевизору, как ты еще стоять умудряешься после всего этого? Домой и отдыхать, бери выходной, черт тебя дери, – сказал начальник и поднял один из «Робинсонов-66» курсом на Карлстад.

– Ты с такой рожей нам всех клиентов распугаешь, обалдуй несчастный, – сказал другой пилот и поднял другой «Робинсон» курсом на Гётеборг.

А Хольгер остался на полосе – наедине с третьим, оставшимся без пилота «Сикорски-76».

Заставить себя ехать домой он не мог. Вместо этого доковылял до кухни, налил себе утренний кофе и вернулся за письменный стол. Он сам не понимал, что с ним творится. С одной стороны, из него сделали отбивную. С другой – вчерашний репортаж имел оглушительный успех! Что, если республиканское движение поднимется теперь по всей Европе?

Он понимал: вряд ли остался достойный упоминания телеканал, не показавший эпизод, в котором его бьют. А побили его как следует. И репортаж вышел отличный. Хольгер невольно гордился собой.

И тут в кабинет вошел человек. Без предварительного звонка.

Посетитель посмотрел на Хольгера, который сразу почувствовал: это тот человек и та ситуация, без которых лучше бы обойтись. Но проскользнуть мимо посетителя возможности не было, а в его взгляде читалась такая решимость, что Хольгер остался сидеть.

– Чем могу служить? – встревоженно спросил он.

– Разрешите представиться, – отвечал незнакомец по-английски. – Как меня зовут, не твое дело, и я представляю спецслужбу, название которой тебе незачем знать. Но когда крадут мои вещи, меня это злит. А когда у меня крадут атомную бомбу, это злит меня еще больше. Причем злость во мне копится уже давно. Так что я страшно зол.

Хольгер Квист не понял ровным счетом ничего – ощущение не то чтобы непривычное, однако и не сказать чтобы приятное. Обладатель решительного взгляда (и столь же решительного голоса) извлек из портфеля две увеличенные фотографии и положил на стол перед Хольгером. На одной Хольгер-2 стоял на погрузочной площадке, на другой он же вместе с каким-то мужчиной поднимал на вилочном погрузчике в кузов здоровенный ящик. Тот самый. Фотографии были датированы 17 ноября 1987 года.

– Это ты, – сказал агент и ткнул пальцем в фото Хольгера-2. – А это – мое, – добавил он, ткнув пальцем в ящик.

Семь долгих лет переживал моссадовец А пропажу ядерного боезаряда. И столько же времени пытался его отыскать. Он сразу же начал отрабатывать две параллельные линии поисков. Первая – вычислить вора в надежде, что он и покража все еще находятся в одном и том же месте. Вторая – держать руку на пульсе и не прозевать, если вдруг в Западной Европе или в мире кто-то захочет продать атомную бомбу. И выйти на нее – не через вора, так через сбытчика.

Для начала А отправился из Йоханнесбурга в Стокгольм и отсмотрел все записи видеонаблюдения в израильском посольстве. Камера у ворот отчетливо зафиксировала Номбеко Майеки, получавшую свою посылку у охранника.

Может, это какая-то путаница? Да нет, зачем бы ей тогда приезжать к посольству на грузовике? Десять килограммов антилопьего мяса уместятся и на велосипедном багажнике.

Окажись это простым недоразумением, она вернулась бы, как только обнаружила, что взяла не ту посылку: в оправдание Номбеко говорило ее отсутствие на имеющихся видеозаписях, зафиксировавших погрузку ящика в кузов. В этот момент она как раз подписывала бумаги за углом на проходной.

Нет, никаких сомнений быть не может. Секретный агент МОССАД, удостоенный многих наград, обманут второй раз в жизни. Уборщицей. Той же самой, что и в первый.

Ничего, ждать он умеет. Однажды, рано или поздно, они встретятся снова.

– Вот тогда, дорогая моя Номбеко Майеки, тебе страшно захочется оказаться кем-нибудь еще. И где-нибудь в другом месте.

Камера на воротах израильского посольства зафиксировала номер красного грузовика, задействованного для хищения оружия. Другая камера, на погрузочной площадке посольства, сделала несколько отчетливых снимков белого мужчины – ровесника Номбеко, который ей помогал. Агент А распечатал их в нескольких экземплярах.

После чего взялся за дело. Дальнейшее расследование показало, что Номбеко Майеки покинула лагерь беженцев в Упландс-Вэсбю в тот же день, когда забрала бомбу из посольства. Далее ее след терялся.

Регистрационный номер грузового автомобиля вывел агента на некую Агнес Саломонсон в городе Алингсос. Где выяснилось, что автомобиль по-прежнему остался красным, но грузовым быть перестал, превратившись в «Фиат-Ритмо». Иными словами, номерные знаки оказались краденые. Уборщица работала, прямо скажем, профессионально.

На первой стадии операции агенту А ничего не оставалось, как передать полученные снимки водителя грузовика в Интерпол. Это ничего не дало. В число известных подпольных торговцев оружием водитель не входил. И тем не менее разъезжал с атомной бомбой в кузове.

Агент А сделал логичный, хоть и ошибочный вывод: его обманул некто, досконально осведомленный о действиях Номбеко, бомба успела покинуть территорию Швеции, и теперь предстоит отслеживать каждый из полустертых следов по всему миру.

Работу агента А немало осложняло то, что к южноафриканской бомбе с годами добавилось и другое бесхозное атомное оружие. После распада Советского Союза атомные бомбы обнаруживались то тут, то там – и реальные, и мнимые. Уже в 1991 году разведки заговорили о похищении ядерного боеприпаса из Азербайджана. Воры, выбирая из двух ракет, взяли ту, что полегче. И в результате унесли только оболочку. Показав, что интеллект у похитителей атомного оружия не обязательно выше, чем у остальных людей.

В 1992 году агент А вышел на след узбека Шавката Абдуджапарова, бывшего полковника Советской армии, который бросил в Ташкенте жену и детей и три месяца спустя появился в Шанхае, где надеялся, по собственным словам, продать бомбу за пятнадцать миллионов долларов. Судя по цене, речь шла об оружии, способном нанести серьезный урон, но прежде, чем агент А успел добраться до Шанхая, полковника Абдуджапарова нашли в акватории порта с отверткой в основании черепа. А бомбу не нашли – ни тогда, ни позже.

С 1994 года агент А застрял в Тель-Авиве, не по своей воле и не то чтобы на низкой должности, хотя она была бы существенно выше, не случись та история с южноафриканским атомным оружием. Рук агент не опускал, продолжая проверять все ниточки удаленно и непрерывно держа в голове фотографии Номбеко и неизвестного мужчины с грузовиком.

И вдруг накануне, семь лет спустя, во время краткой и малоувлекательной командировки в Амстердам, он включает новости. На экране мелькают кадры политических беспорядков на стокгольмской площади. Члены шовинистической партии «Шведские демократы» оттаскивают участника контрдемонстрации. Волокут его в метро. Пинают берцами. И… вот! Жертва крупным планом!

Это же он!

Водитель красного грузовика!

Если верить журналистам, Хольгер Квист из шведского Блаккеберга.

– Извините, – сказал Хольгер, – а что это за атомная бомба, о которой вы говорите?

– Тебе вчера что, мало врезали? – спросил агент А. – Допивай свой кофе, если угодно, но только мигом, потому что через пять секунд мы отправляемся к Номбеко Майеки, где бы она ни находилась.

Хольгер задумался так крепко, что больная голова разболелась еще сильнее. Стало быть, этот человек по другую сторону стола работает на секретную службу какого-то иностранного государства. Он принял Хольгера-1 за Хольгера-2. И ищет Номбеко. Которая украла у него… атомную бомбу!

– Ящик! – вдруг произнес Хольгер-1.

– Да, где он? – спросил агент А. – Говори, где ящик с бомбой?

И тут Хольгер прозрел. Вот уже семь лет как матерь всех революционных грез лежит у них на складе в доме 5, а он об этом даже не догадывался. Целых семь лет он имел прямой доступ к тому, вероятно, единственному средству, которое способно заставить короля отречься от престола!

– Чтоб тебе в аду сгореть! – машинально пробормотал Хольгер-1 по-английски.

– Что? – не понял агент А.

– Да нет, это я не про вас, – смутился Хольгер. – Это я про мисс Номбеко.

– Тут я согласен, – сказал агент, – хотя в такие вещи верю не особо. Поэтому веди меня к ней, и немедленно. Где она? Отвечай!

Агент А полагался на свой решительный голос. К тому же в руке у него был пистолет.

Хольгер вспомнил детство. Отца и его борьбу. Он тоже вступил в нее, но мало чего добился.

А решение все это время было у него под носом!

Хольгера угнетало не столько присутствие агента иностранной спецслужбы, готового выстрелить, если его не отведут к Номбеко и ее ящику, сколько хитрость южноафриканской подружки брата, водившей его за нос. Но теперь уже слишком поздно. Целых семь лет он имел возможность исполнить отцовскую волю. И не понимал этого.

– Ты не слышал, что я сказал? – спросил агент. – Может, тебе прочистить уши выстрелом в колено?

В колено, не в лоб. Значит, первый номер все еще нужен. А что дальше? Когда он приведет агента на Фредсгатан, человек с пистолетом возьмет ящик весом не меньше тонны под мышку и помашет им на прощание?

Нет, это вряд ли. Наоборот – он всех их там убьет. После того, как они помогут ему погрузить бомбу в кузов красного грузовика.

Он убьет их всех, если Хольгер прямо сейчас не сделает то, что, как он только что сообразил, должен сделать. Ибо единственным, за что теперь имело смысл сражаться, было право брата и Селестины на жизнь.

– Я доставлю вас к Номбеко, мистер агент, – наконец ответил Хольгер-1. – Но только вертолетом, если вы не хотите ее упустить. Они с бомбой вот-вот уедут.

Ложь о необходимости спешить явилась сама собой, из ниоткуда. Ее можно было даже назвать идеей. В первый раз со мной такое, подумал Хольгер. И в последний, потому что наконец-то он поступит со своей жизнью осмысленно.

Отдаст ее.

Агент А не собирался позволять уборщице и ее шайке провести его в третий раз. Он кожей чуял подвох. Но в чем он?

Номбеко, надо думать, поняла, чем рискует, когда Хольгер Квист засветился на телевидении. Не поэтому ли она так заторопилась в дорогу?? Агент умел отличить ханьского гуся от дешевой подделки, а необработанный алмаз от стекляшки. Умел он и много чего другого.

Но управлять вертолетом – это нет. Значит, придется положиться на пилота, иными словами, на вот этого сидящего перед ним человека. Стало быть, в кабине должны находиться двое: один за штурвалом, другой с оружием на изготовку.

Агент А принял решение лететь вертолетом, но прежде снестись с Б на случай, если что-то пойдет не так.

– Точные координаты места, где находится уборщица, – потребовал он.

– Уборщица? – не понял Хольгер-1.

– Мисс Номбеко.

Хольгер выполнил приказ. Благодаря специальной навигационной программе на стоявшем в кабинете компьютере это заняло несколько секунд.

– О’кей. Сиди тут, пока я передам это наружу. А потом взлетаем.

Агент А обладал суперсовременным мобильным телефоном, с которого отправил зашифрованное сообщение коллеге Б с полной информацией о том, где он, с кем, куда направляется и почему.

После чего распорядился:

– Вперед.

За годы работы в АО «Вертолетное такси» в Бромме Хольгер-1 налетал в общей сложности не меньше девяноста тренировочных часов в сопровождении коллег-пилотов. Но самостоятельно не поднимал машину ни разу. Его жизнь кончена, это он понимал. Он охотно бы прихватил на тот свет эту паршивку Номбеко – это ее агент назвал уборщицей? – но не родного брата. И не восхитительную Селестину.

Достигнув неконтролируемого воздушного пространства на высоте две тысячи футов, он перешел в горизонтальный полет со скоростью сто двадцать узлов. Лететь оставалось двадцать минут.

Но когда они приблизились к Гнесте, заходить на посадку Хольгер не стал. Вместо этого он включил автопилот: курс – строго на восток, высота по-прежнему две тысячи футов, скорость те же сто двадцать узлов. После чего привычно расстегнул ремень безопасности, снял наушники и вылез из кабины.

– Что ты делаешь? – спросил агент, но Хольгер не счел нужным отвечать.

Пока он отпирал заднюю дверь вертолета и отодвигал ее в сторону, агент продолжал сидеть в кабине, не в состоянии обернуться и увидеть, чем занимается Хольгер: для этого нужно было расстегнуть четырехточечный ремень безопасности. Но как это делается? Слишком хитро, времени нет. Изогнувшись как мог, он повернулся верхней частью корпуса и пригрозил:

– Спрыгнешь – застрелю!

Хольгер-1, отродясь не отличавшийся находчивостью, поразился самому себе:

– То есть вы меня убьете, не дожидаясь посадки? Любопытно, как это поможет мистеру агенту исправить его положение.

Агента А охватила бессильная ярость. Его вот-вот бросят посреди маршрута на борту воздушного судна, которым он не умеет управлять. К тому же его только что уел пилот, собравшийся покончить с собой. Агент А был готов выругаться второй раз в жизни. Он попытался чуть-чуть переместить свое наглухо пристегнутое тело и переложить пистолет из правой руки в левую – и уронил его.

Пистолет приземлился на пол позади кресла и заскользил дальше – прямо к Хольгеру, стоявшему в воздушном потоке и готовому сделать шаг наружу.

Номер первый удивился, поднял пистолет и сунул во внутренний карман. И пожелал агенту счастливо разобраться с управлением вертолетом «Сикорски-76».

– Обидно, что мы забыли инструкцию в кабинете.

Больше Хольгеру сказать было нечего. И он прыгнул. На один миг ощутив что-то вроде умиротворения. Но только на один.

Потому что в следующий сообразил, что мог бы воспользоваться пистолетом против агента.

Типичный случай, подумал Хольгер-1. В кои-то веки раз пришла умная мысль, и то не вовремя.

В ходе полета с шестисотметровой высоты к жесткой матери-земле его тело успело ускориться до двухсот сорока пяти километров в час.

– Прощай, беспощадный мир. Иду к тебе, папа, – сказал Хольгер, сам себя не слыша в воздушном потоке.

А агент А продолжал одинокий полет на борту вертолета, поставленного на автопилот, курсом строго на восток со скоростью сто двадцать узлов через Балтику, понятия не имея, как отключить автопилот и что будет, если это удастся. С запасом топлива примерно на восемьдесят полетных минут. Притом что до эстонской границы их оставалось сто двадцать. Над морем.

Агент А посмотрел на множество кнопок, лампочек и приборов. Обернулся. Дверь по-прежнему оставалась открыта. Управлять воздушным судном было некому. Этот идиот сунул в карман пистолет и спрыгнул. Суша уже уходила прочь из иллюминаторов. Ее вытесняла вода. Все больше, и больше, и больше.

За долгую службу агент не раз попадал в переделки. Он привык рассуждать хладнокровно. Поэтому он не спеша проанализировал сложившуюся ситуацию. И сам себе сказал:

– Мама!

Дом под снос по адресу Фредсгатан, 5 в Гнесте ждал сноса почти двадцать лет и наконец дождался. Началось с того, что заведующая муниципальным отделом устойчивого развития отправилась выгулять своего пса. Накануне вечером она выгнала своего гражданского мужа, имея к тому веские основания, и настроение у нее было скверное. Не улучшилось оно и когда удрал пес, догоняя бездомную суку. Все мужики стоят друг друга, что двуногие, что четвероногие.

Пришлось отклониться от обычного утреннего маршрута, и к тому времени, когда возбужденного кобеля удалось снова взять на поводок, заведующая муниципальным отделом устойчивого развития успела обнаружить, что в доме под снос на Фредсгатан, 5, похоже, кто-то живет, – в том самом доме, где, судя по данному несколько лет назад объявлению, некто намеревался открыть ресторан.

Неужели заведующую обманули? Две вещи она ненавидела больше всего на свете: бывшего гражданского мужа и когда ее обманывают. Наихудшей была, конечно, комбинация – обман со стороны бывшего гражданского мужа. Но хватало и просто обмана.

Участок считался промзоной с 1992 года, когда Гнеста вышла из состава муниципалитета Нючёпинга и обрела самостоятельный статус. Муниципальные власти собирались заняться промзоной, но руки никак не доходили. Что, разумеется, не означало, что кому угодно можно заселяться куда угодно. Кроме всего прочего, в старой гончарной мастерской на той стороне улицы, похоже, имеет место неразрешенная предпринимательская деятельность, иначе почему мусорный бак у дверей полон пустых мешков из-под гончарной глины?

Заведующая муниципальным отделом устойчивого развития была из тех, кто считал неразрешенную предпринимательскую деятельность первым шагом к анархии.

Для начала она сорвала досаду на псе, потом пошла домой, положила в миску на кухне пару кусков мяса, попрощалась с Ахиллом – который, утолив свои любовные порывы, спал теперь без задних ног, как всякий мужчина в подобной ситуации, – и отправилась на работу, дабы совместно с коллегами положить конец дикому капитализму на Фредсгатан.

Несколько месяцев спустя, когда административные и политические мельницы медленно, но верно завершили свой помол, владельца недвижимости по адресу Фредсгатан, 5, АО «Хольгер&Хольгер», уведомили, что строение согласно параграфу 15 главы второй Акта о форме правления подлежит экспроприации и сносу, а его обитатели – выселению. После публикации уведомления в государственной газете «Пост о Инрикес Тиднингар» обязанности муниципалитета считались выполненными. Но в качестве жеста доброй воли заведующая отделом и хозяйка любвеобильного кобеля позаботилась о том, чтобы в почтовый ящик каждого из потенциальных обитателей сносимой недвижимости пришло соответствующее письмо.

Оно упало в эти ящики утром в четверг 14 августа. В письме, помимо ссылок на различные параграфы, указывалось, что всем возможным квартиросъемщикам надлежит выселиться из объекта недвижимости не позднее 1 декабря.

Первой, кто его прочитал, оказалась бесновавшаяся по любому поводу Селестина. Раньше тем же утром она помахала рукой вслед своему сильно поколоченному бойфренду – тот настаивал, что отправится на работу в Бромму, несмотря на полученные накануне побои.

Теперь она разозлилась в очередной раз и ринулась к Номбеко, размахивая этим отвратительным письмом. Бессердечные чинуши выбрасывают на улицу честных простых людей!

– Ну, мы тут не то чтобы особо простые или честные, – сказала Номбеко. – Пошли в наш с Хольгером уютный уголок. Все лучше, чем стоять тут и беситься из-за всякой ерунды. Выпьем утреннего чаю, а ты, если убеждения не позволяют, кофе. И обсудим ситуацию – тихо и спокойно.

Тихо и спокойно? Когда наконец – наконец-то! – появилась та баррикада, на которую можно выйти? Номбеко с Хольгером могут хлебать свой сраный чаек в своем гребаном уютном уголке, а она начинает свой протест! Вставай, проклятьем заклейменный!

И, скомкав письмо, юная злюка, разозлившись (а как иначе?), выбежала во двор, свинтила ворованный номерной знак с красного грузовика Хольгера и Хольгера, села за руль, завела мотор и, дав задний ход, заблокировала арку – единственный путь, по которому можно было попасть с Фредсгатан во двор и на склад. Потом поставила машину на ручник, вылезла через окно из кабины, швырнула ключи от машины в колодец и проколола все четыре колеса, так что теперь уже с гарантией никто не мог ни въехать, ни выехать.

После этого первого акта войны против общества, взяв свинченные номера под мышку, она отправилась на поиски Хольгера и Номбеко, чтобы заявить: хватит гонять чаи (и даже кофеи) по уютным уголкам: настала пора самозахвата! Оккупай! По пути она прихватила гончара – чем больше народу, тем лучше. Жалко только, что любимый Хольгер на работе. Ну да тут уж ничего не поделаешь. Последний бой ждать не станет!

Хольгер-2 и Номбеко сидели на бомбе, прижавшись друг к дружке, когда на склад ворвалась Селестина с растерявшимся гончаром в поводу.

– Война! – заявила Селестина.

– Да что ты? – удивилась Номбеко.

– ЦРУ? – спросил гончар.

– А почему у тебя номера под мышкой? – спросил Хольгер-2.

– Они краденые, – ответила юная злюка. – Я решила, что…

В этот миг у них над головой раздался грохот. Это Хольгер-1, пролетев по воздуху шестьсот метров со скоростью примерно двести километров в час, продолжил движение сквозь ветхую крышу и приземлился на пятьдесят тысяч шестьсот сорок подушек, очень кстати оказавшихся на складе.

– Не может быть! Это ты, любимый? – воскликнула юная злюка. – А я думала, ты в Бромме!

– Я что, жив? – поинтересовался Хольгер-1, ощупывая плечо – единственную часть тела, которая не болела после давешних побоев и на которую пришелся первый контакт с черепицей, легко подавшейся под его скоростью и весом.

– Похоже на то, – ответила Номбеко. – А почему ты вошел через крышу?

Хольгер-1 чмокнул в щеку свою Селестину. Потом попросил брата сделать ему двойной виски. Нет, тройной. Ему срочно требуется: выпить, убедиться, что все внутренние органы на месте, собраться с мыслями и чтобы его на минутку оставили в покое. После чего он всем всё расскажет.

Хольгер-2 просьбу выполнил и вместе с остальными покинул брата наедине с виски, подушками и ящиком.

Юная злюка отправилась проверить, не выплеснулись ли протесты в поддержку захвативших здание на улицу. Но ничего такого не происходило. Что неудивительно. Во-первых, транспорта на их улице и прежде было негусто – она проходила по краю промзоны и вела исключительно к пункту приема металлолома. Во-вторых, сделать вывод о захвате здания из того единственного факта, что в воротах стоит грузовик с проколотыми шинами, мог далеко не каждый.

Что это за захват, до которого никому нет дела? И юная злюка решила подтолкнуть события в нужном направлении.

Она обзвонила всех.

Сперва «Дагенс нюхетер», потом «Радио Сёрмланд» и, наконец, «Сёдерманладс нюхетер». В «Дагенс» ей зевнули в ответ. Со стокгольмской точки зрения, Гнеста находилась где-то на краю света. «Радио Сёрмланд» переключило Селестину по инстанции, на Нючёпинг, где ее попросили перезвонить после обеда. Наибольший интерес выказали в «Сёдерманладс нюхетер» – ровно до тех пор, пока не выяснилось, что полиция не в курсе.

– Можно ли считать захват захватом, если окружающие его захватом не считают? – отвечал склонный к философии (а может, к лености) редактор газеты.

Всех троих юная злюка последовательно послала к едрене фене. После чего позвонила в полицию.

– Полиция, чем могу помочь? – отозвалась несчастная дежурная в Сюндсвале.

– Привет, легашка, – сказала юная злюка. – Сейчас мы свергнем продажный строй. Власть пора вернуть народу!

– В чем дело? – пролепетала перепуганная дежурная, которая и полицейской-то не была.

– Сейчас узнаешь, гадина! Мы уже захватили пол-Гнесты. И если наши требования не выполнят…

Тут юная злюка запнулась. Откуда она взяла «пол-Гнесты»? И какие у них требования? И что она сделает, если их не выполнят?

– Пол-Гнесты? – переспросила дежурная. – Позвольте вас переключить…

– Фредсгатан, 5, – сказала юная злюка. – Ты что, глухая?

– А почему вы захватили… кстати, вы – это кто?

– Какая на фиг разница. Если вы не выполните наши требования, мы все один за другим спрыгнем с крыши, так что наша кровь зальет весь город.

Трудно сказать, кого сказанное поразило больше – дежурную или саму Селестину.

– Очень прошу вас, – попросила дежурная, – оставайтесь на линии, я переключу вас на…

Но договорить она не успела, поскольку юная злюка нажала отбой. Теперь полицию точно поставят в известность. Правда, слова прозвучали не совсем те, которые Селестине хотелось бы сказать, и не совсем так, как ей бы хотелось.

Зато теперь захват стал настоящим захватом, и это было приятно.

Тут в дверь Селестины постучала Номбеко. Хольгер-1 разделался со своим двойным или тройным виски и собрался с мыслями. Теперь он им кое-что расскажет. Так что Селестину ждут на складе. И неплохо будет прихватить по дороге гончара.

– Я знаю, что лежит у вас в ящике, – начал Хольгер-1 с места в карьер.

Номбеко, от природы довольно понятливая, на сей раз не поняла.

– Как ты можешь это знать? – спросила она. – Ты свалился к нам сквозь крышу и говоришь, будто знаешь то, чего не знал семь лет. Ты что, на небесах побывал? Ну и с кем ты там побеседовал?

– Заткнись, уборщица, – сказал Хольгер-1, и тут Номбеко сообразила: либо номер первый напрямую пообщался с МОССАД, либо нарвался в небесах на инженера Вестхёйзена. Хотя это навряд ли: инженер скорее пребывает в несколько иных областях того света.

Хольгер-1 продолжил свою повесть: как он сидел в одиночестве в офисе, хотя ему велели ехать домой, и как в дверь вошел представитель иностранной секретной службы и потребовал доставить его к Номбеко.

– Или к уборщице? – уточнила Номбеко.

Угрожая пистолетом, мужчина оттеснил Хольгера к единственному свободному вертолету и велел лететь в Гнесту.

– Значит ли это, что теперь в любой миг на нас сквозь крышу может свалиться сердитый представитель иностранной спецслужбы? – осведомился Хольгер-2.

Нет, не значит. Вышеупомянутый агент в настоящий момент следует курсом через открытое море и скоро в него навернется – как только топливо в баке кончится. А сам Хольгер выпрыгнул из вертолета, чтобы спасти жизнь брату и Селестине.

– А заодно и мне, – добавила Номбеко. – В качестве побочного эффекта.

Хольгер зыркнул на нее и сказал, что лучше бы он свалился ей прямо на голову, чем на подушки, да только ему всю жизнь не везет.

– Ну, на мой-то взгляд, сегодня тебе немножко повезло, – сказал Хольгер-2, которого ход событий привел в некоторое замешательство.

Селестина бросилась на шею своему герою, обнимая его и осыпая поцелуями, и сказала, что больше ждать не может.

– Ну, говори же, что там, в ящике! Скажи, скажи, скажи!

– Атомная бомба, – сказал Хольгер-1.

Селестина разняла руки, сомкнутые вокруг спасителя и возлюбленного, на секунду задумалась и подытожила ситуацию:

– Ого!

Повернувшись к Селестине, гончару и Хольгеру-1, Номбеко объяснила им, насколько важно – с учетом всего, что они только что узнали, – никоим образом не привлекать к Фредсгатан ни малейшего внимания. Если тут по складу начнут бегать люди, с бомбой может случиться неприятность. И это будет не просто неприятность.

– Атомная бомба? – переспросил гончар, который все расслышал, но понял не до конца.

– Похоже, я предприняла избыточные меры, – признала Селестина.

– В каком смысле? – спросила Номбеко.

И тут с улицы донесся усиленный мегафоном голос:

– Это полиция! Если в помещении кто-то есть, просим сообщить ваши имена!

– В самом прямом, – ответила юная злюка.

– ЦРУ! – произнес гончар.

– С какой стати ЦРУ являться вместе с полицией? – спросил Хольгер-1.

– ЦРУ! – снова произнес гончар, а потом еще раз.

– Кажется, его заклинило, – сказала Номбеко. – Однажды на моих глазах такое уже случилось – с переводчиком, когда его ужалил в ногу скорпион.

Повторив это слово еще несколько раз, гончар умолк. И так и сидел на стуле, уставившись прямо перед собой и приоткрыв рот.

– Я-то думал, он выздоровел, – сказал Хольгер-2.

Тут снова донесся голос в мегафон:

– Внимание, это полиция! Если в помещении кто-то есть, дайте знать! Арка заблокирована, так что мы не исключаем возможности штурма. Нам поступил телефонный звонок, который мы не можем игнорировать!

Юная злюка объяснила собравшимся, что она устроила, а именно – оккупировала дом, объявив обществу войну во имя демократии, применив в качестве оружия, в частности, грузовую машину. А в целях информационного обеспечения еще и позвонила в полицию. И, надо признать, зажгла как следует!

– Что ты, говоришь, сделала с моей машиной? – спросил Хольгер-2.

– С твоей? – спросил Хольгер-1.

Юная злюка посоветовала второму номеру не цепляться ко всякой ерунде, когда на карте стоит защита важнейших демократических принципов. Как можно сравнивать с ними один-единственный несчастный прокол колеса? И откуда ей было знать, что соседи держат на складе атомные бомбы.

– Атомную. Бомбу. В единственном числе, – поправил Хольгер.

– Зато в три мегатонны, – веско добавила Номбеко, которой показалось, что Хольгер преуменьшает проблему.

Тут гончар прошипел что-то неразборчивое, по-видимому, название все той же разведслужбы, с которой в свое время не поладил.

– Не сказала бы я, что он выздоровел, – заметила Номбеко.

Продолжать дискуссию о грузовике Хольгеру-2 не хотелось, сделанного не воротишь, но он все же задался вопросом, какой из демократических принципов Селестина имела в виду. Да и несчастных проколов вообще-то было четыре, а не один-единственный, но он и этого говорить не стал. Ситуация и без того складывалась удручающая.

– Ну мы и влипли, – сказал он. – Хуже не бывает.

– Не скажи, – сказала Номбеко. – Посмотри на гончара. Мне кажется, он умер.