Глава 17
Все разведчики — профессиональные лжецы, и Влад не питал по этому поводу никаких иллюзий. Ровно столько же иллюзий у него было по поводу из разговора с Михайловым.
Вне всякого сомнения, дальневосточник ему в чем-то врал, а в чем-то просто недоговаривал, да и судя по лакунам в прослушанной записи, где-то есть полная версия беседы Ломтева с Меншиковым, которую Владу услышать не дали. И, отправляя Влада на это задание, разведчик преследовал свои интересы, о которых Владу, видимо, тоже знать было не положено.
Это было нормально в мире профессиональных лжецов, и Влад не задавал вопросов. В конце концов, он пришел к дальневосточникам сам. И сам согласился на задание.
Это был его выбор.
Также очевидно было, что его послали на смерть. Потому что если выводы Михайлова ложны, и князь Ломтев на самом деле бывший князь Громов, чьего внука, кстати, Влад застрелил, то разговор у них будет крайне короткий и с неминуемыми летальными последствиями.
Скорее всего, он будет таким и при другом раскладе, но тут возникали хоть какие-то варианты.
Влад взял снаряжение Михайлова, не пытаясь угадать, чего тот на самом деле от него хочет. В конце концов, это его выбор, и как действовать в дальнейшем, он тоже выберет сам.
Лучший вид контакта — это огневой, и, конечно, проще всего было бы Ломтева пристрелить, вообще не вступая с ним в разговоры. Может быть, на это Михайлов и рассчитывал, выдавая Владу оружие.
Влад не сомневался, что сразу же после его ухода дальневосточная разведка съедет из подвального помещения в офисном здании категории Б и найдет себе новое место, и, в принципе, Влада это устраивало.
Он мог бы убить князя Ломтева и больше не иметь с дальневосточниками никаких дел. Вполне возможно, что именно этого они на самом деле и хотели, и сначала Влад именно так и собирался поступить.
У Влада не было друзей, были лишь временные союзники, и он не колебался, когда приходило время с ними расставаться.
У самурая нет цели, есть только путь, и у Влада, по большому счету, конкретной цели тоже не было.
Он прекрасно осознавал, что не сможет убить всех.
Он понимал, что изменения снизу — восстание, бунт, революция, неважно, как это назовут — в этой стране и при этих раскладах практически невозможно, а любая попытка вывести на улицы значимое число людей захлебнется в крови.
И он знал, что у него нет ни средств, ни возможностей, чтобы повлиять на ситуацию в верхах. В конце концов, князь Ломтев станет первым из дворян высшего звена, до которого он попытается добраться, а для того, чтобы перебить хотя бы половину княжеского совета, с учетом того, как их охраняют и что они представляют из себя на самом деле, у него могут уйти годы.
Но путь в тысячу километров начинается с первого шага, и всегда есть возможность срезать маршрут…
Все равно надо с чего-то начинать.
Поместье вокруг особняка Ломтева было огромным, и путилинцы еще не успели обезопасить весь периметр, и в дальнем конце, откуда сам главный дом было не разглядеть от разросшегося без должного ухода парка, оставались несколько брешей, там что Влад просто дождался темноты, перелез через забор, активировал у штурмового комбеза, выданного Михайловым, режим "хамелеон" и медленно двинулся в сторону особняка.
***
Было три часа ночи, но Ломтев не спал.
Старики вообще мало спят, и, возможно, душа (атман, или что там пересекло границу миров в результате переноса) частично подстраивалась под новые условия существования.
Но, скорее всего, бессоницу вызвала сложившаяся ситуация.
Ломтев сидел в кресле, закинув ноги на подставку, курил трубку, лениво попивал подаренное Меншиковым вино, произведенное на его крымских виноградниках, и в который раз прокручивал в голове беседу с великим князем, рисую перспективы и прикидывая планы на будущее.
Ломтев тоже не был склонен к иллюзиям, поэтому отдавал себе отчет, если он будет точно следовать указаниям Меншикова, живым из этой западни не выберется ни он, ни Ирина.
Ломтев отпил вина и поставил фужер на небольшой журнальный стол, притаившийся в углу княжеской спальни.
Наверное, надо было идти спать, ну, пусть не спать, но хотя бы поваляться в кровати, постараться хоть немного отдохнуть и набраться сил, потому что завтра Ломтеву предстоял очередной тяжелый день, за которым последует тяжелая неделя, предвещающая начало тоже не слишком легкого месяца, и, скорее всего, так оно и будет тянуться до самого конца, каким бы он ни был.
Учитывая сопутствующие жизни новоявленного князя обстоятельства, конец, скорее всего, будет внезапным.
Но спать не хотелось, внутренне Ломтев был слишком взбудоражен, да и вылезший из стены призрак старого князя тоже не помогал умиротворению.
— Ты думаешь так громко, что это мешает даже мне, а ведь я уже больше, чем наполовину покойник, — сообщин старый князь. — Впрочем, ты тоже больше, чем наполовину покойник, так что в этой ситуации мы равны.
— Наверное, это и называется поэтической справедливостью, — сказал Ломтев. Вино было неплохим и не особо крепким для Ломтева, предпочитавшего более серьезные напитки, но он выпил почти две бутылки, и ограничения восьмидесятидевятилетнего тела не давали о себе забыть.
Во-первых, Ломтеву захотелось в туалет. Во-вторых, когда он попытался встать, он заметил, что его слегка покачивает, а у комнаты шатаются стены, и решил, что первый пункт может еще немного потерпеть.
— Поэтическая справедливость? Это что еще за чушь?
— Это такой высший вид справедливости, — попытался объяснить Ломтев. — Вроде как мы оба, бывший и нынешний хозяева этого тела, и у нас одна судьба на двоих, и, на самом деле, я обладаю примерно такой же властью над текущими собтытиями, как и ты. То есть, практически никакой. Но если у тебя есть какие-то соображения и ты решишь ими со мной поделиться, я с благодарностью тебя выслушаю.
— Меншиков, значит. Что ж, демон, дела твои плохи.
— Это очень ценное наблюдение, — сказал Ломтев.
— Меншиков — старый лис, и если он в игре, это означает, что ставки куда выше, чем я полагал, и правила будут меняться на ходу.
— А это — очень ценное замечание, — сказал Ломтев.
Великий князь обладал ограниченным контролем над самим временем. Конечно, он не мог перемещаться по временному потоку туда-сюда или разворачивать его вспять, но мог изменить течение времени для выбранного объекта.
Или целой группы объектов.
Например, таким образом он искуственно старил продаваемое его торговыми представителями вино, придавая ему благородной выдержки и взвинчивая цену в несколько раз, из-за чего у него практически не осталось конкурентов, вынужденных работать естсесвенными методами.
Также ходили слухи, что именно с этим талантом великого князя может связано удивительное долголетие императора. Сам Меншиков эти слухи не поддерживал.
Но и не опровергал.
Разумеется, у его силы было и военное применение, пусть и не такое эффектное, как у некоторых других родов, и, поскольку за его кланов помимо военной и экономической мощи стояли давние дружеские связи с домом Романовых, Меншиков по праву считался вторым человеком в империи.
Кое-кто был склонен считать его и первым, поговаривая, что судьбоносные решения он нашептивает Романову на ухо во время процедур по замедлению старения, и, разумеется, Меншиков эти слухи не поддерживал.
Но и не опровергал.
Он просто делал вид, что их нет.
— Интрига куда серьезьнее, чем я думал, — сказал старый князь. — Это не проделки давних врагов, не очередная возня благородных семейств, за этим стоит что-то большее. Возможно, саму империю ждут перемены.
— Перемен, — сказал Ломтев. — Требуют наши сердца.
— Это что еще за чушь?
Ломтев даже не стал пытаться объяснить. Но если за грядущими переменами будет стоять кто-то вроде великого князя, это явно не те перемены, на которые рассчитывала потенциальная аудитория песни.
Если бы в этом мире вообще была такая песня. Но наверняка что-то подобное есть, ведь запрос сущесвтует.
В такой политической ситуации его просто не может не существовать.
— Возможно, вам не помешают перемены, — сказал Ломтев просто для того, чтобы хоть что-то сказать.
— Империи не нужны перемены, — заявил старый князь. — Ей нужна жесткая рука, и у Петра она именно такая. Врочем, я могу и заблуждаться. Всю жизнь я старался держаться подальше от политики, а когда задумал вмешаться, то кончилось сие вмешательство вот этим.
И старый князь пронзил свою грудь собственной рукой, наглядно демонстрируя Ломтеву свою призрачность.
— Кстати, об этом, — сказал Ломтев. — Что вы не поделили с сыном?
— Я не хочу об этом говорить.
— Но больше мне спрашивать не у кого, — сказал Ломтев. — Вряд ли мы с ним сядет где-нибудь на диванчике и, распивая крымское вино великого князя, предадимся совместным воспоминяниям о том памятном дне, когда он выжег тебе энергетические каналы, ли как ты там это называешь. А эта информация важна для моего выживания. Для нашего с тобой общего выживания, если что.
На эту тираду старый князь только махнул рукой.
— Я все равно уже мертв, — сказал он. — Так что мои разногласия с сыном останутся только между мной и сыном.
— Он хотел перемен, а ты уже тогда знал, что они не нужны? — попробовал угадать Ломтев.
— Изменения в империи могут происходить по воле только одного человека, — отрезал старый князь. — Все остальное — это государственная измена.
— Парадокс вашей вертикали власти заключается в том, что центр тяжести не может находиться на самой вершине, — сказал Ломтев. — И особое искусство — убедить всех, что он именно там.
— Ты сам хоть понял, что сейчас сказал?
— Конечно, — сказал Ломтев. — Вы всеми своими силами пытаетесь остановить истррические процессы, но у вас получается только замедлить этот поток, и он все равно снесет вас, рано или поздно.
— Думаю, что если и случится то, что ты пророчишь, скорее, это будет поздно, мы с тобой уже не застанем, — сказал старый князь. — Да оно и к лучшему. И вообще, это смешно. Два покойника рассуждают о мироустройстве…
— Я все еще жив, — сказал Ломтев.
— Это ненадолго, — заверил его старый князь. — Если ты сам не свернешь себе шею и тебя не прикончит интрига Меншикова, это сделает мой сын. Он не и тех людей, кто будет терпеть унижения от тебя-меня…
— Разве ж это унижения? — удивился Ломтев.
— Ты расколол его дом, забрал его деньги и выставил его не в лучшем свете, — сказал старый князь. — В молодости я убивал и за меньшее. Гораздо меньшее.
— Странно, что вы вообще еще не вымерли, — сказал Ломтев. — Хотя обвинить вас в недостатке старания, видимо, никто не сможет.
— А что, мы тебе не нравимся? — усмехнулся старый князь.
— А кому вы вообще нравитесь? — поинтересовался Ломтев. — Тем, кого вы называете простолюдинами? Вы и сами себе не нравитесь, иначе бы так глотки друг другу не рвали.
— Это естественный процесс, — усмехнулся старый князь. — Выживает сильнейший, иерархия выстраивает себя сама. Нам дана сила, которая позволяет нам выбирать путь для себя и для остальных, которые, из-за своей слабости, глупости или слепоты, не могут сделать этого сами.
Ну да, подумал Ломтев, дворяне в империи — это раса сверхлюдей, которые даже не притворяются, что всего лишь равнее остальных, и единственный работающий социальный лифт — это сила, дар, талант делать то, что большинство делать не может. Только вот с человеческими качествами это, разумеется, никак не соотносится.
Иерархия уже выстроила себя сама, и теперь у тебя, будь ты дворянин или простолюдин, неважно, есть только два выхода. Либо ты встраиваешься в систему на том месте, которое она для тебя определит, либо она тебя давит.
Впрочем, это почти везде так, просто в империи вышло слишком уж наглядно.
— А знаешь, что самое смешное в твоей обличительной речи? — поинтересовлася старый князь, то ли прочитавший часть мыслей Ломтева, то ли просто уловивший их общий настрой. — Ты — такой же, как мы. Ты тоже пройдешь по дороге, вымощенной трупами, если будешь думать, что эта дорога ведет тебя к цели. Ты тоже не будешь себя сдерживать, и если придет время решать, ты тоже решишь не только за себя, не оглядываясь ни на законы, ни на мораль. Но ты еще хуже, чем мы, потому что разделение "свой-чужой" в твоем случае вообще не работает. У тебя нет своих, все окружающие тебя — лишь помехи или подспорья в пути.
— А как может быть иначе? — вкрадчиво поинтересовался Ломтев. — У меня украли дочь, украли тело, украли всю мою жизнь, и все, что я слышал с тех пор, это сладкие речи о том, что все вернется, если я буду хорошим мальчиком. Но слова дешевы, а патроны стоят денег.
— Прежде, чем начать стрелять, стоит определиться с мишенями, — сказал старый князь. — При этом надо понимать, что в твоем распоряжении может оказаться не тот калибр. Или что мишенью в любой момент можешь стать ты сам.
— Ну и что ты посоветуешь? — спросил Ломтев. — Что мне делать?
— Все, что говорит Меншиков, для начала.
Ломтев покачал головой.
— Это путь в никуда.
— Тогда делай, что хочешь, — рявкнул старый князь. — Мне все равно.
За окном кратко вспыхнуло, отбрасывая длиные тени, громыхнуло, оконные стекла задребезжали от взрывной волны, но сотались целыми.
Кстати о мишенях, подумал Ломтев.
Со стороны главных ворот, где был расположен основной пункт охраны, доносилась приглушенная стрельба, довольно беспорядочная
Он былой расслабленности не осталось и следа. Он вырвал свое тело из кресла, в два шага подошел к окну и аккуратно выглянул наружу. На подъездной дорожке догорал оставленный великим князем фургон, а от ворот к дому уже неслись черные тени, числом не менее дюжины.
И что-то подсказывало Ломтеву, что это не путилинцы спешат к нему с докладом об успешном отражении атаки.
Знакомая картинка, отстраненно подумал он. Только горы кокаины не хватает, да и пулемет бы не помешал…
— Удачи, демон, — сказал старый князь, растворяясь в воздухе. — С каждым днем она тебе все нужнее.
Пулемета не было.
В кабинете, в запертом ящике стола (и на кой он его запирал, в доме даже прислуги нет? наверное, по привычке) лежал найденный в доме пистолет и две обоймы к нему, но против десятка спецов в штурмовой броне одним пистолетом много не навоюешь, и Ломтев в ту сторону даже не дернулся.
Впрочем, Ломтев вообще дергаться не стал. Вместо этого он сжал кулак и почувстввал, на на него снисходит сила.
Или не снисходит, а поднимается откуда-то из глубин… Ломтев был пьян и оттого немного бесшабашен, и технические вопросы волновали его в последнюю очередь.
Старый князь окончательно растоврился, но Ломтев знал, что на самом деле он никуда не ушел, он здесь, где-то рядом, и он наблюдает, и еще неизвестно, на чьей стороне его симпатии.
Старый вояка хотел зрелищ? Что ж, сейчас он их получит.
Ломтев подошел к двери в спальню — тоже закрытой, и на кой черт он тут все позапирал? — и встал рядом, но, разумется, не напротив. Он прислонился к стене, напряженно вслушивась в доносящиеся снаружи звуки и выбирая момент.
Перестрелка на первом этаже была короткой, на посту было всего двое бойцов, и столь массированной и внезапной атаки они явно не ждали. И это — лучшие люди города? В смысле, лучшее охранное бюро империи?
Хотя, в этом мире и в такой ситуации у охранников явно другие задачи. Их главная цель — не спасти находящегося под их защитой аристократа, а выиграть для него время, чтобы он разобрался с вторжением, как умеет.
Или не разобрался…
Адреналил выплеснулся в кровь, и сердце стучало чаще обычного, и все чувтсва обострились, но рассудок оставался холодным, и ярость Ломтева тоже была холодна и не толкала его на необдуманные геройства. Выскакивать врагу навстречу с воинственными кличами он не собирался.
И ждать, пока кто-то из нападавших выбьет дверь ударом ноги, чтобы швырнуть в комнату гранату, может быть, светошумовую, но, скорее всего, боевую, или зальет спальню свинцом, он тоже не собирался.
Возраст особняка и скрипучий деревянный пол второго этажа стали временными союзниками Ломтева, и он услышал шаги убийц задолго до того, как они подобрались к его двери, этому последнему рубежу обороны, больше символическому, чем реально работающему.
И, едва только он услышал эти шаги, Ломтев рухнул на одно колено, ударив кулаком в пол и надеясь, что внешние стены старого здания не сложатся, как карточный домик, и крыша не упадет ему на голову.
А в том, что перекрытие не выдержит и рухнет вниз, устроив мессиво из дерева, крови и штукатурки, он и не сомневался.
Он, собственно говоря, на это и рассчитывал.
И перекрытие не выдержало.
