Глава 17
Рассказ Марка Истербрука

– Ты действительно собираешься на сеанс Тирзы? – вопросила Рода.

– Почему бы и нет?

– Никогда не знала, Марк, что ты интересуешься такого рода вещами.

– Да не очень, – честно признался я. – Но эта троица – презанятная компания. Мне любопытно, какое шоу они устроят.

Мне нелегко было изображать непринужденность. Краешком глаза я видел, как Хью Деспард задумчиво смотрит на меня. Он был проницательным человеком, за его плечами – полная приключений жизнь. Один из тех людей, которые словно шестым чувством распознают опасность. Думаю, сейчас он почуял опасность и понял: на кону нечто более важное, чем пустое любопытство.

– Тогда я пойду с тобой, – радостно сказала Рода. – Мне всегда хотелось побывать на сеансе.

– Ни на какие сеансы ты не пойдешь, Рода, – прорычал Деспард.

– Но ведь на самом-то деле я не верю в духов и всякое такое, Хью. Ты это знаешь. Я просто хочу пойти и повеселиться!

– Ничего веселого в таких делах нет, – заявил Деспард. – Там может быть что-нибудь истинное, неподдельное. И это плохо действует на людей, которые отправляются на такие сеансы из пустого любопытства!

– Тогда ты должен отговорить идти и Марка.

– За Марка я не отвечаю, – сказал Деспард.

Но снова искоса бросил на меня быстрый взгляд. Я был совершенно уверен, что он знает: я иду на виллу с некоей тайной целью.

Рода была раздражена, но сердилась недолго.

А когда тем же утром мы случайно повстречали в деревне Тирзу Грей, та сама прямиком перешла к делу:

– Здравствуйте, мистер Истербрук, мы ждем вас этим вечером. Надеюсь, мы сумеем не оплошать перед вами. Сибил – замечательный медиум, но никогда заранее не скажешь, каких результатов она добьется. Поэтому вы не должны разочаровываться. Одна только просьба: оставьте скепсис за дверью. Мы всегда рады ответить на честные вопросы, но легкомысленный глумливый подход – это плохо.

– Я тоже хотела прийти, – сказала Рода. – Но Хью ужасно против этого настроен. Вы же знаете, какой он.

– А я бы вас все равно не приняла, – ответила Тирза. – Хватит одного постороннего. – Она повернулась ко мне: – Приглашаю сперва перекусить с нами. Мы никогда плотно не едим перед сеансом. Скажем, около семи? Хорошо, мы будем вас ждать.

Тирза кивнула нам, улыбнулась и быстро пошла прочь.

Я смотрел ей вслед, так глубоко погрузившись в свои предположения и догадки, что совершенно не слышал того, что говорила Рода.

– Что ты сказала? Извини, не уловил.

– Ты в последнее время очень странный, Марк. Ведешь себя странно с самого своего приезда… Что-то случилось?

– Нет, конечно, нет. Что могло случиться?

– Скажем, не ладится с книгой… Или еще с чем-нибудь.

– С книгой?

Мгновение я не мог вспомнить, о какой книге идет речь. Потом торопливо сказал:

– Ах да, с книгой. С ней все более или менее нормально.

– По-моему, ты влюблен, – обвиняющим тоном заявила Рода. – Да, так и есть. Влюбленность очень плохо действует на мужчин, у них мутится в голове. А с женщинами все наоборот – они на седьмом небе, просто светятся и становятся вдвое красивей, чем обычно. Забавно, не правда ли, что влюбленность так полезна для женщин, а мужчин заставляет смахивать на больных овец?

– Вот спасибо-то! – сказал я.

– Ох, не надо со мной препираться, Марк. На самом деле я думаю, что все это замечательно. Я в восторге. Она и вправду ужасно милая.

– Кто милая?

– Гермия Редклифф, конечно. Ты, похоже, считаешь меня вообще слепой. А я уже целую вечность вижу, что дело к тому идет. И она действительно именно та женщина, которая тебе нужна, – красивая и умная. Она полностью тебе подходит.

– Это одна из самых язвительных шпилек, которые ты когда-либо отпускала, – заявил я.

Рода посмотрела на меня.

– Пожалуй.

Она отвернулась и сказала, что ей надо пойти устроить головомойку мяснику, а я сказал, что загляну к викарию.

– Но не для того, чтобы попросить его об оглашении лиц, собирающихся вступать в брак! – добавил я, предупреждая возможный комментарий.

Визит к викарию напоминал возвращение в родной дом.

Парадная дверь была гостеприимно открыта, и, шагнув внутрь, я почувствовал, как с плеч моих свалился тяжелый груз.

Миссис Дейн-Колтроп появилась из двери в глубине холла; неведомо зачем, она несла громадное ярко-зеленое пластмассовое ведро.

– Здравствуйте, вот и вы, – сказала женщина. – Я так и думала, что вас увижу.

Она всучила мне ведро. Я понятия не имел, что с ним делать, и стоял, неловко держа эту штуковину.

– Выставьте его за дверь, на ступеньку, – нетерпеливо сказала миссис Дейн-Колтроп, как будто мне полагалось знать, как поступить с ведром.

Я выполнил ее указание и последовал за ней в ту же темную обветшалую комнату, где мы сидели в прошлый раз. Огонь в камине угасал, но миссис Дейн-Колтроп потыкала в него кочергой и бросила в очаг полено. Потом жестом пригласила меня сесть, сама плюхнулась на диван и вперила в меня нетерпеливый взгляд блестящих глаз.

– Ну? – требовательно спросила она. – Что вы предприняли?

По ее энергичным манерам можно было предположить, что нам нужно успеть на ближайший поезд.

– Вы сказали, что я должен что-то сделать. И я кое-что делаю.

– Хорошо! Что именно?

Я рассказал. Рассказал ей все. Каким-то неведомым образом я дал понять даже о том, что не до конца понимал сам.

– Сегодня вечером? – задумчиво проговорила миссис Дейн-Колтроп.

– Да.

С минуту она молчала, уйдя в свои мысли.

Не в силах сдержаться, я выпалил:

– Мне все это не нравится! Господи, как же мне все это не нравится!

– Разве такое может нравиться?

Возразить, разумеется, было нечего.

– Я так за нее боюсь!

Миссис Дейн-Колтроп тепло посмотрела на меня. – Вы даже не представляете, – сказал я, – насколько… Насколько она храбрая. Если ей, так или иначе, сумеют причинить зло…

Миссис Дейн-Колтроп медленно проговорила:

– Не понимаю… Я действительно не понимаю, каким образом ей могут причинить то зло, о котором вы говорите.

– Но они уже делали это… С другими людьми.

– Да, похоже на то.

Судя по голосу, она не была в этом уверена.

– Но в остальном она будет в полном порядке, – сказал я. – Мы приняли все возможные меры предосторожности. Никакое физическое насилие ее не коснется.

– Но эти люди утверждают, будто способны причинить как раз физический вред, – заметила миссис Дейн-Колтроп. – Они утверждают, что способны через разум повлиять на тело. Наслать болезнь… Очень интересно, получится ли у них. Но как ужасно! И этому надо положить конец, как мы и решили.

– Но именно она берет на себя весь риск, – пробормотал я.

– Кто-то же должен это сделать, – спокойно сказала миссис Дейн-Колтроп. – То, что данную задачу выполняете не вы, задевает вашу гордость. Вам придется смириться. Джинджер идеально подходит для роли, которую играет. Она умна и умеет контролировать свои чувства. Она вас не подведет.

– Об этом я и не беспокоюсь!

– Ну так перестаньте беспокоиться вообще. Толку от беспокойства никакого. Давайте не будем уклоняться от главного. Если Джинджер умрет в результате эксперимента, она умрет во имя доброго дела.

– Господи, как вы жестоки!

– Кому-то надо быть таким, – сказала миссис Дейн-Колтроп. – Всегда предполагайте худшее. Вы понятия не имеете, насколько это укрепляет нервы. Вы тут же начинаете чувствовать уверенность, что все не может быть настолько плохо, как вам рисует воображение.

Она успокаивающе кивнула.

– Возможно, вы правы, – с сомнением сказал я. Миссис Дейн-Колтроп с непреклонной уверенностью заявила, что, конечно же, она права.

Я перешел к деталям:

– У вас есть телефон?

– Само собой.

Я объяснил, что хочу сделать.

– После того как вечером это… дело будет завершено, мне, наверное, захочется связаться с Джинджер. И потом звонить ей каждый день.

Можно будет пользоваться вашим телефоном?

– Конечно. К Роде приходит слишком много народу. А вы захотите разговаривать без свидетелей.

– Я поживу немного у Роды, а потом, наверное, поеду в Борн-мут. Мне не положено… Не положено возвращаться в Лондон.

– Нет смысла пытаться заглянуть в будущее, – сказала миссис Дейн-Колтроп, – дальше нынешнего вечера.

– Нынешнего вечера…

Я встал. И сказал то, что было не в моем духе.

– Помолитесь за меня… за нас, – попросил я.

– Само собой, – ответила миссис Дейн-Колтроп. Ее удивило, что мне понадобилось просить о чем-то само собой разумеющемся.

Когда я уже выходил, внезапное любопытство заставило меня спросить:

– А зачем это ведро? Для чего оно?

– Ведро? А, это для школьников, чтобы собирать ягоды и листья с живой изгороди… Для церкви. Ведро такое уродливое, не правда ли? Зато удобное.

Я окинул взглядом пестрый осенний мир. Такой тихий, все еще красивый…

– Да защитят нас ангелы и служители Господни, – сказал я.

– Аминь, – отозвалась миссис Дейн-Колтроп.

В «Белом коне» меня встретили совершенно буднично. Уж не знаю, какой особенной атмосферы я ждал – но ее не было.

Тирза Грей в простом темном шерстяном платье открыла дверь и деловито сказала:

– А, вот и вы. Хорошо. Ужин сейчас будет подан.

Не могло быть ничего более прозаического, более обычного…

Стол накрыли в конце обшитого панелями холла и подали простой ужин из супа, омлета и сыра. Прислуживала нам Белла. В черном платье она еще больше смахивала на одного из персонажей толпы, изображенной на картине какого-нибудь примитивиста. Сибил выглядела еще экзотичней, чем прежде. На ней было длинное одеяние переливчатой павлиньей расцветки, расшитое золотой нитью. Бус она на сей раз не надела, зато ее запястья охватывали толстые золотые браслеты. Она съела лишь крошечную порцию омлета – и больше ничего. Говорила она мало и вела себя так, будто мысленно пребывала уже где-то далеко, поглощенная более высокими материями. Это должно было производить соответствующее впечатление, но не производило. Ее манеры казались театральным и надуманными.

Тирза Грей взяла на себя то, что здесь считалось беседой – отрывистые непринужденные замечания о местных делах. Нынче вечером она вела себя как обычная сельская старая дева-англичанка – славная, деловитая, интересующаяся лишь своим непосредственным окружением и больше ничем.

Я подумал: «Да я спятил, совершенно спятил. Чего здесь бояться?»

Даже Белла нынче вечером казалась просто при-дурковатой старухой-крестьянкой… Да таких, как она, сотни! – вырождающихся женщин, которых не коснулось образование, неспособных видеть дальше собственного носа.

Когда я вспоминал свой разговор с миссис Дейн-Колтроп, он казался мне нереальным. Мы с ней так себя накрутили, что вообразили бог знает что. Сама мысль о том, что Джинджер – Джинджер с выкрашенными волосами, живущей под чужим именем, – грозит опасность от того, что могут сделать эти три совершенно обыкновенные женщины, была абсолютно нелепой!

Ужин подошел к концу.

– Кофе не будет, – извинилась Тирза. – Нам ни к чему перевозбуждаться. – Она встала. – Сибил?

– Да, – отозвалась Сибил. Ее лицо приобрело выражение, которое она явно считала экстатическим и не от мира сего. – Я должна приготовиться…

Белла принялась убирать со стола. Я пошел туда, где была прикреплена вывеска старой гостиницы. Тирза последовала за мной.

– При таком освещении вы ее толком не разглядите, – сказала она.

Так и было. В бледном размытом изображении на темной, покрытой копотью панели едва можно было опознать лошадь. Холл освещали слабые электрические лампочки в абажурах из толстого пергамента.

– Та рыжеволосая девушка… Как ее звали? Джинджер, что ли… Которая гостила у Роды. Она сказала, что отчистит и отреставрирует вывеску, – сказала Тирза. – Сомневаюсь, что она вспомнит об этих своих словах. – И небрежно добавила: – Она работает в какой-то лондонской галерее…

Было странно слышать, как о Джинджер говорят так безразлично и небрежно. Уставившись на картину, я сказал:

– Это могло бы быть интересным.

– Конечно, это не первоклассная живопись, – сказала Тирза. – Просто мазня. Но она очень подходит к данному месту… И ей куда больше трехсот лет.

– Готово.

Мы резко обернулись. Нас манила Белла, появившаяся из полумрака.

– Пора приступать, – сказала Тирза – все так же отрывисто и деловито.

Я последовал за ней на улицу, и она повела меня в амбар-пристройку. Как я уже упоминал, из дома войти в амбар было нельзя. Стояла облачная темная ночь, звезд не было.

И вот из густой темноты мы попали в длинное освещенное помещение. Вечером амбар преобразился. Днем он казался симпатичной библиотекой, теперь же стал чем-то большим. Тут стояли лампы, но они не были зажжены. Свет лился неизвестно откуда, наполняя помещение нерезким, но холодным сиянием. В центре амбара виднелось нечто вроде высокой кровати или тахты, застеленной пурпурным покрывалом, расшитым каббалистическими знаками. В дальнем конце стояла маленькая бронзовая жаровня, рядом с ней – большой медный таз, судя по его виду, старинный. У противоположной стены, почти касаясь ее, стояло тяжелое кресло с дубовой спинкой.

Тирза указала мне на него:

– Сядьте там.

Я послушно сел.

Теперь ее поведение изменилось. Странно, но я не мог точно определить, в чем заключаются изменения. В поведении Тирзы не было ничего от фальшивого оккультизма Сибил. Скорее это походило на то, что занавес повседневной, нормальной, банальной жизни был отдернут. И за ним оказалась женщина, какой Тирза была на самом деле, чьи манеры напоминали манеры хирурга, приближающегося к операционному столу, чтобы провести трудную и опасную операцию. Впечатление усилилось, когда она подошла к стенному шкафу и достала оттуда нечто вроде длинного рабочего халата. В нем на мгновение отразился свет, и мне показалось, что он сшит из ткани, сплетенной из металлической нити. Тирза натянула то, что очень напоминало длинные тончайшие кольчужные перчатки, – однажды мне показывали бронежилет из похожей ткани.

– Следует принять меры предосторожности, – сказала она.

Фраза прозвучала слегка зловеще. Потом Тирза обратилась ко мне глубоким выразительным голосом:

– Я должна настоятельно потребовать, мистер Истербрук, чтобы вы хранили полную неподвижность. Ни при каких обстоятельствах вы не должны покидать это кресло. Для вас это будет небезопасно. Это не детская игра. Я имею дело с силами, опасными для тех, кто не знает, как с ними обращаться!

Помолчав, она спросила:

– Вы привезли то, что должны были привезти?

Без единого слова я вытащил из кармана коричневую замшевую перчатку и протянул ей.

Взяв перчатку, Тирза прошла к металлической, прикрытой колпаком лампе на длинной ножке. Она включила ее и поместила перчатку туда, где пятно света имело самый нездоровый оттенок, превративший густо-коричневый цвет замши в безликий серый. Потом выключила лампу и одобрительно кивнула.

– Подходит как нельзя лучше, – проговорила она. – Физические эманации владелицы крайне сильны.

Она положила перчатку на то, что смахивало на большой радиоприемник, в дальнем конце помещения. Потом слегка возвысила голос:

– Белла, Сибил. Мы готовы.

Сибил вошла первой. Поверх своего павлиньего платья она накинула длинный черный плащ, который отбросила в сторону театральным жестом. Плащ соскользнул на пол, напоминая лужу чернил. Сибил выступила вперед.

– Я очень надеюсь, что на сей раз все пройдет хорошо, – сказала она. – Никогда не знаешь заранее. Пожалуйста, мистер Истербрук, не настраивайтесь на скептический лад. Это очень все усложняет.

– Мистер Истербрук здесь не для того, чтобы потешаться, – сказала Тирза довольно жестко.

Сибил легла на пурпурную тахту. Тирза склонилась над ней, поправила ее одежду.

– Тебе вполне удобно? – заботливо спросила она.

– Да, спасибо, дорогая.

Тирза выключила несколько ламп. После вкатила какой-то балдахин на колесиках и разместила его так, чтобы он прикрывал тахту, оставив Сибил в глубокой тени посреди рассеянного полусвета-полумрака.

– Слишком яркий свет губителен для глубокого транса, – сказала она. – Теперь, думаю, мы готовы. Белла!

Белла вышла из тени.

Они с Тирзой подошли ко мне. Тирза взяла меня правой рукой за левую, Беллу – левой за правую. Левая рука Беллы нашла мою правую руку. Ладонь Тирзы была сухой и твердой; ладонь Беллы – холодной и вялой: я как будто держал слизня и содрогнулся от отвращения.

Тирза, должно быть, нажала какой-то выключатель, потому что сверху раздалась тихая музыка. Я узнал траурный марш Мендельсона.

«Мизансцена, – пренебрежительно подумал я. – Фальшивая мишура!»

Но, несмотря на мой спокойный критический настрой, я чувствовал, как в глубине моей души зарождается непрошеное мрачное предчувствие.

Музыка смолкла. На смену ей пришло долгое ожидание. Слышно было только дыхание: с легким присвистом – Беллы и глубокое и размеренное – Сибил.

А потом Сибил вдруг заговорила. Но не своим голосом. То был голос мужчины, без ее жеманных интонаций, но с гортанным иностранным акцентом.

– Я здесь, – сказал голос.

Женщины выпустили мои руки. Белла скользнула во тьму. Тирза сказала:

– Добрый вечер. Это ты, Макандаль?

– Я – Макандаль.

Тирза подошла к тахте и отдернула защищающий ее балдахин. На лицо Сибил упал мягкий свет. Похоже, она спала глубоким сном, и ее лицо сейчас казалось совершенно другим. Морщины разгладились. Она выглядела на много лет моложе. Ее почти можно было назвать красивой.

– Готов ли ты, Макандаль, подчиниться моим желаниям и моей воле? – спросила Тирза.

Этот новый глубокий голос ответил:

– Готов.

– Готов ли ты защитить тело Доссы, лежащее здесь, в которое ты вселился, от любого физического ранения и вреда? Посвятишь ли ты его жизненные силы моей цели, дабы достигнуть сей цели с его помощью?

– Я сделаю это.

– Находясь в этом теле, сделаешь ли ты так, чтобы смерть смогла передаться через него, повинуясь законам природы, которые могут иметься в теле реципиента?

– Смерть должна породить смерть. Да будет так!

Тирза отступила на шаг. Подошла Белла и протянула ей какой-то предмет – я разглядел, что это распятие. Тирза положила его на грудь Сибил вверх ногами. Потом Белла принесла маленький зеленый пузырек. Тирза капнула из него немного на лоб Сибил и начертала что-то пальцем. Мне снова показалось, что это был перевернутый крест.

– Святая вода из католического храма в Карсингтоне, – коротко бросила мне Тирза.

Ее голос звучал совершенно обыденно, что должно было разогнать морок, но этого не произошло. Наоборот, все происходящее стало казаться еще более зловещим.

Наконец она принесла ту кошмарную погремушку, которую мы уже видели раньше. Тирза трижды тряхнула ею и сомкнула на ней пальцы Сибил.

– Все готово, – сказала она, отступив.

– Все готово, – повторила Белла.

Тирза негромко обратилась ко мне:

– Вряд ли весь этот ритуал произвел на вас большое впечатление, не так ли? Как и на некоторых других наших гостей. Полагаю, для вас во всем этом слишком много «мумбо-юмбо»… Но не будьте слишком самоуверенным. Ритуалы – шаблонные слова и фразы, освященные временем и многократным употреблением, – производят должный эффект на человеческий дух. Что вызывает массовую истерию толпы? Точно неизвестно. Но такой феномен существует. Эти старинные обряды играют свою роль – думаю, они просто необходимы.

Белла вышла из комнаты и вернулась с белым петухом; тот был живой и старался вырваться. Потом она опустилась на колени и принялась мелом чертить на полу знаки вокруг жаровни и медного таза. Когда женщина положила петуха на пол, спиной на белую линию, нарисованную вокруг таза, петух так и остался лежать без движения.

Белла намалевала еще несколько знаков, при этом выговаривая что-то нараспев тихим гортанным голосом. Слов я не разбирал, но, стоя вот так на коленях и покачиваясь, она явно старалась привести себя в состояние некоего отвратительного экстаза.

Наблюдая за мной, Тирза сказала:

– Вам это не слишком-то нравится? Это старый, знаете ли, очень старый обряд. Смертные чары по старинным рецептам, передающимся от матери к дочери.

Я не мог раскусить Тирзу. Она не старалась усугубить то ужасное впечатление, которое могло произвести на меня кошмарное представление Беллы. Она как будто намеренно взяла на себя роль комментатора.

Белла протянула руки к жаровне, и мерцающее пламя взметнулось вверх. Она посыпала что-то на огонь, и густой аромат наполнил воздух.

– Мы готовы, – сказала Тирза.

«Хирург берется за скальпель», – подумал я…

Она подошла к тому, что я принял за радиоприемник. Подняла крышку, и я увидел, что это какой-то сложный электрический прибор. Его тоже можно было катить на колесиках, и Тирза медленно и осторожно подкатила аппарат к тахте. Склонившись над ним, она поправила регуляторы, бормоча про себя:

– Направление северо-северо-восток… Градусы… Так, все верно.

Тирза взяла перчатку и пристроила в нужном положении, включив рядом с ней маленькую фиолетовую лампочку. Потом обратилась к неподвижной женщине на тахте:

– Сибил Диана Хелен, ты свободна от своей бренной оболочки, которую дух Макандаль вернет тебе в полной сохранности. Ты свободна и можешь стать единым целым с владелицей этой перчатки. Как и у всех человеческих существ, ее цель – умереть. Нет никакого последнего удовлетворения, кроме смерти. Только смерть решает все проблемы. Только смерть дает истинный покой. Все великие знали это. Вспомни Макбета. «Прошел горячечный припадок жизни». Вспомни экстаз Тристана и Изольды. Любовь и смерть. Любовь и смерть. Но величайшее из этого – смерть…

Слова звенели, порождали эхо, повторялись… Большая, похожая на ящик машина начала тихо гудеть, лампочки на ней засияли – и у меня закружилась голова, меня как будто уносило куда-то.

Да, чувствовал я, здесь больше нет ничего, над чем я бы смог посмеяться.

Тирза, спустив с привязи свою внутреннюю силу, полностью поработила распростертое на тахте тело. Она использовала Сибил. Использовала, стремясь к точно поставленной цели.

Я вдруг смутно осознал, почему миссис Оливер боялась не Тирзу, а с виду безобидную, глупую Сибил. Сибил обладала силой, врожденным даром, не имевшим никакого отношения к ее уму или интеллекту; то была физическая способность отделять свой дух от тела. И когда это происходило, ее дух принадлежал уже не ей, а Тирзе. И Тирза использовала то, что временно становилось ее собственностью.

Да, но как же ящик? Он-то здесь при чем?

И внезапно все мои страхи сосредоточились на ящике. Какие дьявольские секреты задействуются с его помощью? Может, в нем есть источник, испускающий физические лучи, которые каким-то образом влияют на клетки мозга? Мозга определенного человека?

Голос Тирзы не умолкал:

– Слабое место… Всегда есть слабое место… глубоко в тканях тела… Через слабость идет сила – сила и покой смерти… К смерти… Медленно, естественно, к смерти… Вот верный путь, природный путь. Ткани тела повинуются разуму… Прикажи им… Прикажи им… К смерти… Смерть-Завоеватель… Смерть… скоро… очень скоро… Смерть… Смерть… СМЕРТЬ!

Ее голос взметнулся в оглушительном нарастающем крике… И другой, ужасный, звериный вопль испустила Белла. Она вскочила, блеснул нож… Петух издал жуткий сдавленный крик… Кровь закапала в медный таз. Белла побежала, держа таз перед собой.

– Кровь… кровь… КРОВЬ! – завизжала она.

Тирза выхватила перчатку из аппарата. Белла взяла ее, обмакнула в кровь и возвратила Тирзе. Та положила перчатку обратно.

Белла снова издала высокий исступленный вопль:

– Кровь… кровь… кровь!

Она принялась бегать вокруг жаровни, а потом, дергаясь, рухнула на пол.

Пламя в жаровне замерцало и угасло.

Меня ужасно тошнило. Ничего не видя, я сжал ручки кресла, голова моя буквально шла кругом…

Раздался щелчок, гул машины смолк.

И прозвучал голос Тирзы, ясный и трезвый:

– Старая магия и новая. Древние познания веры, новые познания науки. Вместе они победят.