Мы – дефективный вид.

Впервые я столкнулся с доказательством этого еще в 1986 году, хотя тогда мне не хватило ума, чтобы его осознать. У меня на пороге образовалась парочка свидетелей Иеговы, которую распирало от благих вестей об Иисусе Христе, Господе нашем и Спасителе. У них был буквальный подход к Писанию и критический – к Дарвину: эволюция – ложь, говорили они, и не слишком убедительная.

Этого-то момента я и дожидался.

Я, видите ли, испытывал новый подход. Вместо того чтобы читать этим заблудшим душам лекцию – вместо того чтобы рассказывать им о естественном отборе и молекулярной генетике, – я собирался обратить против них их собственные аргументы. Допустить, что их утверждения верны, и посмотреть, куда это нас заведет.

– Что ж, – сказал я. – Видимо, из этого следует, что Ной не был праведником, так ведь?

Они нахмурились и спросили, как я могу такое говорить.

– Ну, мы же знаем, что существуют десятки болезней, передающихся половым путем, которыми заражаются только люди, и больше никто, – объяснил я. – А если эволюция – ложь, значит, все эти ЗППП должны были существовать от сотворения мира – а уцелеть во Всемирном потопе они могли только внутри у Ноя и его семейства. Так что по логике весь выводок Ноя страдал от гонореи сильнее, чем самая дешевая шлюха Гоморры.

Логика была неумолима. Не существовало способа, которым эти фанатики могли бы от нее уклониться. Я их подловил.

Это их даже не замедлило.

– Нет, – терпеливо объяснили мне, – Господь ниспослал нам эти болезни, чтобы покарать женщин за первородный грех. Господь может сделать все, что Он пожелает.

(Упоминал ли я, что обе эти миссионерки были женщинами?)

В тот момент я и осознал, что против некоторых людей логика попросту бессильна. И лишь намного позже начал понимать, почему это так. Думаю, это сводится к часто обсуждаемой идее, что естественный отбор формировал наши мозги не под логику, а под совокупную приспособленность. Мы, конечно, можем пользоваться логикой, если захотим. В нашей власти инструменты разума; однако, согласно мнению некоторых экспертов, эти инструменты нужны нам не для того, чтобы отделять правду от лжи, а для того, чтобы выигрывать в спорах; чтобы заставлять других делать то, что мы хотим; чтобы использовать их как оружие. Эволюция вела отбор для риторики и манипуляции: логику докинула просто в довесок. Грандиозное ораторское искусство, рациональные обсуждения – все это лишь способ подчинить других своей воле.

В свете такой гипотезы нас не должно удивлять то, что наши мозги разработали контрмеры против так называемых «веских аргументов». Кажущийся бесконечным список когнитивных глюков понижает способность мозга воспринимать реальность – но, возможно, это не столько глюки, сколько адаптации, чье назначение – противостоять тлетворному влиянию златоустов. Предвзятость восприятия, например, позволяет нам отбирать исключительно те факты, которые подтверждают наши собственные убеждения; эффект Земмельвейса заставляет автоматически отвергать открытия, противоречащие нашим ожиданиям. Возможно, самый радикальный из них – эффект обратного действия. Вы могли бы подумать, что рациональный человек при виде доказательств, противоречащих его воззрениям в какой-либо области, хотя бы станет чуть менее уверенно их придерживаться. На самом деле такие доказательства зачастую подкрепляют те воззрения, которые должны опровергать.

Такие адаптации, если это адаптации, – такие защиты от общественной манипуляции – уже сами по себе сделали бы рациональное общение достаточно сложным. Но это только цветочки. Из работы Крюгера и Даннинга мы знаем, что люди не просто склонны переоценивать собственный ум, но что этот эффект особенно ярко выражен у некомпетентных представителей рода человеческого. Более того, некомпетентные люди не просто считают себя умнее прочих; они часто считают по-настоящему умных людей особенно глупыми, даже когда им предъявляют эмпирические доказательства того, что они менее компетентны, чем те, над кем насмехаются.

Они объясняют столь многое, эти контрриторические искажения. Они объясняют, почему отрицатели глобального потепления только сильнее упираются рогом с каждым новым исследованием, подтверждающим реальность изменений климата. Они объясняют легкость, с которой религиозные фундаменталисты отметают горы доказательств существования эволюции, предпочитая несостоятельные и идиотские мифы о сотворении мира. Они объясняют засилье наклеек на бамперы, с гордостью провозглашающих «Так сказал Господь. Я ему верю. Вопрос исчерпан», и глубочайшее недоверие к образованию, столь присущее североамериканскому консервативному движению. Мы даже начинаем понимать, как настолько зашоренные типы могут оказывать такое непропорционально большое влияние на общество в целом: из сетевого анализа Се и др. следует, что вера, которой придерживаются хотя бы 10 % популяции, может со временем стать общественной нормой, если эти изначальные 10 % достаточно консервативны и фанатичны. (По сути, это эффект храповика: чем более ты открыт для чужих взглядов, тем более готов принять вероятность того, что можешь быть неправ. Так что когда фанатичный верующий пытается переубедить восприимчивого неверующего, вероятнее, что последний уступит, – что увеличивает количество верующих в популяции. Что увеличивает частоту, с которой восприимчивые неверующие сталкиваются с верующими. Ну, вы поняли.)

Конечно, ни у кого нет иммунитета к этим искажениям; я сам не раз ловил себя на тенденциозном отборе информации. В этом плане у каждого из нас в глазу бревно. Но способы выявления собственных ошибок есть, если вы готовы ими воспользоваться. Научный подход в основе своей есть набор инструментов, созданных с четкой целью разрушения искажений и выведения на свет скрытой за ними эмпирической информации. Распознав собственные предрассудки, мы способны их преодолеть.

На что мы, однако, неспособны – и у меня ушло немало времени, чтобы это усвоить, – так это на успешное общение с людьми, отвергающими подобные инструменты. Для свидетеля Иеговы логика не значит ничего. Креационисту окаменелости не говорят ни о чем. Все данные мира не переменят мнения истинного отрицателя глобального потепления. Этих людей невозможно переубедить. Их нельзя воспринимать всерьез. Браться за это – пустая трата сил.

Все, что вы можете делать, – это высмеивать их. Все, что вы можете делать, – это едко и жестко потешаться над ними, если получится – то публично. Так что в следующий раз, когда увидите какого-то болвана, размахивающего картинкой с эмбрионом перед абортарием, или будете проходить мимо какого-нибудь фанатика, визжащего, что «Бог ненавидит пидоров» – не заговаривайте с ними, но и не игнорируйте их. Бросьте им орешек и изобразите обезьяну. Сфоткайте их и рассмейтесь. Разговаривайте между собой громким сценическим шепотом; используйте их как наглядное пособие, чтобы продемонстрировать детям последствия кровосмешения; заметьте, что не подозревали, насколько далеко зашли эксперименты по скрещиванию людей и животных. Вы никогда не склоните их на свою сторону, но хотя бы сможете отвести душу за их счет.

У меня ушло слишком много времени, чтобы это осознать. Но, кажется, мое подсознание все понимало еще тогда, в 1986 году, когда стоявшие на моем пороге миссионерки обвинили меня в том, что я считаю себя «умнее Бога».

– О, я не считаю себя умнее Бога, – выпалил я, сам того не желая. – Я просто считаю себя умнее вас.

Надо признаться, планка была невысока.

Потешайтесь над ними, пока еще можете. Потому что они побеждают. И если Се и др. правы, то времени у всех нас осталось очень мало.