Глава 30

Я хочу пятьдесят тысяч, — произнес Киммель, — не больше и не меньше.

Уолтер потянулся к лежащей на столе пачке сигарет.

— Можете выплачивать частями, если вам так удобней, но в течение года я должен получить всю сумму.

— Уж не думаете ли вы, что я и впрямь буду платить? Вы исходите из того, что я виновен? Я невиновен.

— Можно представить все так, что вы будете выглядеть виновным, и крепко! Я могу это сделать, — спокойно ответил Киммель. — Не в доказательствах суть — суть в сомнении.

Это Уолтер понимал. Он знал, что Киммель сумеет выжать из его первого посещения лавки, которое подтверждается бланком заказа. Знал он и то, почему Киммель сейчас сидит перед ним и отчего его разбитые очки подвязаны веревочкой; он понял, что Киммель наконец доведен до отчаяния и пылает местью. Однако над всеми прочими чувствами Уолтера возобладали потрясение и изумление, что Киммель взял и явился к нему, да еще с угрозами.

— Тем не менее, — сказал Уолтер, — я, пожалуй, лучше рискну, чем стану платить шантажисту.

— Вы весьма неразумны.

— А вы пытаетесь всучить мне товар, который я не хочу покупать.

— Право на жизнь?

— Не думаю, чтобы вы сумели причинить мне столько вреда. Какие у вас доказательства? Свидетелей не было.

— Я уже объяснил, что доказательства меня не интересуют. В моем распоряжении — ваш заказ на книгу с указанием числа. Число могут подтвердить мои агенты, которым я сразу же переслал ваш заказ. Я смогу раскрутить вокруг того дня, когда вы первый раз ко мне приходили, такую историю для газетчиков, которая вас погубит.

Глазки Киммеля выжидательно щурились за стеклами, которые их уменьшали. Уолтер разглядывал эти глазки, стремясь обнаружить в них смелость, решимость, уверенность. Он увидел и то, и другое, и третье.

— Сделка не состоится, — заявил он, обходя письменный стол. — Можете рассказать Корби все что угодно.

— Вы совершаете чудовищную ошибку, — произнес Киммель, не дрогнув ни единым мускулом. — Может, дать вам сорок восемь часов на размышление?

— Нет.

Потому что через сорок восемь часов я начну демонстрировать вам, на что я способен.

Я знаю, на что вы способны. Я знаю, что вы намерены делать.

Это ваше последнее слово?

Да.

Киммель поднялся. Уолтер почувствовал, что Киммель высится над ним, как башня, хотя Уолтер был ниже всего на пару дюймов.

— Нынче утром я вас защитил, — обратился он к Уолтеру уже другим тоном. — Меня избили, пытаясь вырвать признание, встречался ли я с вами до гибели вашей жены. Я вас не выдал.

Голос у Киммеля дрогнул. Он уже и сам верил, что прошел через адовы муки лишь для того, чтобы выгородить Стакхауса. Он был убежден, что Стакхаус у него в долгу. Ему было стыдно просить деньги, и если он на это пошел, то лишь потому, что считал — он их заслуживает. Он снова пошел на унижение, сам явился сюда нынче утром, а этот неблагодарный кретин, эта бестолочь еще отвечает отказом!

— Разве вы защитили меня лишь из чистого человеколюбия? — спросил Уолтер. — Мне жаль, что вас избили. Вам нет нужды меня защищать. Я не боюсь правды.

— Ах, не боитесь! А ведь я мог бы выдать вас всего несколько часов тому назад. Мог бы выложить им побольше, чем просто правду!

Уолтер уловил отвратительный запах книжной лавки, исходивший то ли от самого Киммеля, то ли от его одежды. От этого ему показалось, что он попал в западню, а звуконепроницаемый потолок, приглушающий тихий горячий голос Киммеля, еще и усугубил это ощущение.

Я понимаю. Но все дело в том, что я намерен сам рассказать Корби всю правду, так-то. Если угодно, можете ее приукрасить. Я рискну — но вам не получить от меня и десяти центов, за что бы то ни было!

Должен признаться, Стакхаус, что в смелости вам не откажешь, но с самого начала и до конца вы вели себя как дурак и трус.

Уолтер начал открывать перед Киммелем дверь, однако остановился, взявшись за ручку. Он не хотел, чтобы Джоун услышала хотя бы обрывок их разговора.

Вы закончили, мистер Шаффер?

Киммель нахмурился, и его массивное гладкое лицо приняло выражение, как у обиженного младенца.

Может, мне назвать секретарше свое настоящее имя?

Уолтер рывком распахнул дверь:

— Убирайтесь!

Киммель вышел легкой походкой, высоко подняв голову, и за порогом обернулся:

— Я вам все-таки позвоню через сорок восемь часов.

Уолтер закрыл дверь, подошел к окну и устремил взгляд в пустое небо над крышей соседнего здания. Мысль первому поговорить с Корби, опередив Киммеля, уже не казалась удачной. Чем больше он будет им сообщать, чем больше правды выплывет на свет сейчас, когда время упущено, тем хуже он будет выглядеть. Уолтер представил себе злорадное торжество Корби, когда тот услышит от него о первом посещении лавки. Корби, разумеется, не поверит, что он забрел туда случайно или только для того, для чего он действительно приезжал, — всего лишь поглядеть на Киммеля. Корби задастся вопросом — а зачем ему, собственно, понадобилось глядеть на Киммеля? Конечно, на то были какие-то свои причины. Любое действие имеет какую-то причину — или объяснение.

Уолтер представил, как он забирается в лавку Киммеля, роется в конторке и находит бланк со своим заказом. Он смущенно поежился и повернулся спиной к окну. В любом случае бланка там не окажется. Киммель его, вероятно, спрятал или носит теперь с собой. Уолтер поглядел на телефон и прикинул, где можно застать Корби в этот утренний час. Не лучше ли подождать сорок восемь часов до звонка Киммеля? За это время что-нибудь может случиться. Но что? Что бы ни произошло, он только увязнет еще глубже, только это и может случиться. Страх подтолкнул его к телефону, но он понял, что ему не хватит решимости рассказать об этом Джону. Два дня тому назад он провел с Джоном вечер. Джон держался совершенно естественно; судя по всему, он списал эпизод с вырезкой как чистейшей воды совпадение. Корби сообщил ему про вырезку. Джон знал, что Уолтер имеет обыкновение выдирать из газет заметки. Насколько мог судить Уолтер, Джон не придал вырезке о Киммель никакого значения, но стоит ему узнать, что Уолтер побывал у Киммеля в лавке… Это будет последней каплей, и все разом выпадет в осадок.

Уолтер тихо вышел из кабинета и спустился вниз. Он вошел в гостиницу на противоположной стороне улицы, позвонил в Службу расследования убийств филадельфийской полиции и спросил лейтенанта Лоуренса Корби. Вызов переключили на другой телефон, пришлось ждать. Он чуть было не повесил трубку — ему вдруг пришло в голову, что Корби может решительно не поверить рассказу Киммеля о посещении им лавки или о бланке заказа. Бланк был заполнен карандашом, вспомнил Уолтер, и Киммель запросто мог проставить его имя на чужом заказе. А в требованиях на книгу, разосланных другим книготорговцам, Киммель, понятно, не указывал его имени. Попытаться нанести ответный удар было бы вполне в духе Киммеля, и Корби это поймет. Но Уолтер знал — Корби уцепится за такую возможность в любом случае, поверит он Киммелю или ист, и потребует от Уолтера, чтобы тот изобличил Киммеля во лжи. Корби мог верить или не верить, это ни в малейшей степени не влияло на его действия. Уолтер сжал трубку в руке.

— Лейтенант Корби сейчас в Ньюарке. Вряд ли он вернется в ближайшие двое суток. Говорит начальник Корби, капитан Дэн Ройер.

— Благодарю вас.

— Могу я узнать, кто его спрашивает?

— Это неважно, — ответил Уолтер.

В пять тридцать он выехал в Ньюарк.