Глава 34
Дом Роберта оказался раздражающе идеальным. Четкие современные линии, насыщенные темные стены и сверкающие поверхности; в нем было достаточно кожи и тканей, чтобы выглядеть тепло и уютно. Он открыл две бутылки вина, чтобы они «подышали», и разжег пламя в уличном камине. Я отреагировала на происходящее приподнятой бровью.
— Почему мне кажется, что ты это делаешь часто?
— Это не так, — он поднес бутылку пива к губам, затем кивнул на вино. — Выбирай.
Я выбрала Шардоне, а не Пино, налила бокал и огляделась. Его дом стоял на Голливудских холмах, построенный достаточно высоко, чтобы открывать вид на город, и в сумерках начинала сиять радуга огней. Полчаса назад я бы увидела закат. И все же зрелище было впечатляющим. Я обернулась и поймала прядку волос прежде, чем она хлестнула меня по лицу.
— Мне не хватало запаха костра.
— Мой строитель хотел поставить пропановый камин, но мне нравится запах дерева, даже если он пропитывает одежду, — улыбнулся он.
— То же самое.
Перед костром стоял полукруглый диван с синими сиденьями и большими белыми подушками. Я села сбоку, сбросила сандалии и подогнула под себя ноги. Он сел посередине, оставив между нами расстояние в шесть футов.
— Как прошел остаток твоего дня?
— Спокойно.
Я отправилась прямо домой и наполнила ванну пеной с ароматом лаванды. Полежала в горячей воде и обдумала каждый элемент дела и то, как в него вписывался Рэндалл Томпсон.
Мне все еще — учитывая тысячу страниц дел и личную встречу с обвиняемым — не хватало данных. Я не знала, что Рэндалл сделал с Люком. Я не знала, проявлял ли он признаки вторичных личностей. За время нашего общения этого точно не произошло. Если бы я опрашивала Рэндалла Томпсона в рамках опознания потенциальных подозреваемых, я бы причислила его к категории «маловероятно». Он не был педантом. Подчеркнуто и не колеблясь стоял на своей невиновности. Психологически он не подходил для преступления.
Но была и доказательная сторона. Его идентифицировал Скотт Харден. В доме нашли коробку памяток от жертв. И в нем было что-то темное. Я узнала это, просто не смогла прощупать, насколько глубоко проросла его порочность.
Роберт повертел в руках бутылку пива.
— Прежде чем я спрошу о твоих впечатлениях о Рэндалле, тебе нужно кое-что знать о Скотте Хардене.
О, нет. Я сжала пальцы на ножке бокала. Скотт так молод. Наверняка он не мог…
— Он поменял свою версию событий.
Опасения вырвались из меня одним вздохом.
— Как?
— Изначально он говорил, что сбежал. Теперь он утверждает, что его отпустили и высадили в нескольких милях от дома.
— Отпустили? — это звучало странно, мое сердцебиение участилось. Все говорило в пользу ДРЛ, к которому я начинала склоняться заместо параноидальной шизофрении. — Когда ты об этом узнал? — это большие новости.
— Примерно пятнадцать минут назад.
Я поставила бокал на подлокотник дивана, нуждаясь в трезвом мышлении.
— Вау. Это интересно.
— Да, — горько рассмеялся он. — Меня это тоже удивило. Если бы только Гейбу так повезло.
Я обдумала новости.
— Ты ему веришь?
— Интересный вопрос, — он склонил голову вбок. — Это ты к чему?
— Здесь важны две вещи. Во-первых, почему Скотт Харден сначала солгал, а потом сказал правду? Мне нужно это проработать. Как это влияет на достоверность его опознания? Чем он руководствовался, когда солгал, а затем изменил точку зрения?
— А второе?
— Ну, это относится к убийце. Если Скотт говорит правду, зачем его отпускать? Что отличает Скотта? Что случилось в те семь недель? — я вздохнула. — Если он действительно его отпустил, это прибавляет достоверности твоей теории о том, что Скотт лжет насчет Рэндалла. Он может защищать настоящего убийцу. У него могла развиться верность или даже любовь к нему.
— Вроде стокгольмского синдрома.
— Да, — синдром не был официальным диагнозом, а скорее способом преодоления травмы, эксплуатируемым Голливудом и писателями, но все равно очень даже настоящим. Я отбросила изначально предложенный Робертом вариант как невозможный, но теперь… с моим шатким мнением о Рэндалле Томпсоне и сомнительности свидетельских показаний Скотта… он начинал казаться вполне возможным.
Я подоткнула подол темно-фиолетового длинного платья под колени.
— Ты не ответил на мой вопрос.
Он посмотрел на меня, и на его лице блеснуло пламя костра.
— Напомни мне.
— Ты веришь в новую версию Скотта?
— Я думаю, он доказал, что ему нельзя верить. Вне зависимости от того, верю я ему или нет, он дал мне оружие, которое я не побоюсь использовать так, чтобы присяжные не поверили ни одному его слову.
Он был прав. Черт, я сама сильно сомневалась в виновности Рэндалла. Если убрать коробку сувениров, я была уверена в его невиновности. Он был квадратным колышком, не вписывающимся в мой портрет, а Скотт Харден официально оказался ненадежным. Все, что нужно Роберту — чтобы один из присяжных обоснованно стал сомневаться. Если так случится, Роберт Томпсон обретет свободу.
Я выдохнула и подумала о том, что Кровавое Сердце до сих пор на воле. Наблюдает за нами. Я оглядела темный обрыв перед виднеющимися вдалеке огнями, и неожиданно почувствовала себя не так уж уютно и защищенно.
— Я перечитал твой портрет Кровавого Сердца.
— И? — я убрала прядку волос ото рта.
— В нем есть пробелы.
Точное утверждение. Пробелы, которые помог бы заполнить диагноз параноидальной шизофрении или ДРЛ. Я сделала глоток вина и не ответила.
— Насколько ты уверена в том, что Кровавое Сердце — гей?
Он ссылался на раздел портрета, в котором я разбирала анальные изнасилования и ампутации пенисов. На эту вероятность указывала чрезвычайно личная и сексуальная природа насилия в сочетании с подбором жертв.
— Я не уверена в том, что он гей. Я считаю, что у него есть невероятно сильные чувства относительно гомосексуальности и он может подавлять свои наклонности, если сталкивался с ними в повседневной жизни.
— Ну, Рэндалл Томпсон не гей. На сто процентов не гей, — он встал так рехко, будто обсуждение было окончено. Я смотрела, как он подошел к бронзовой урне и бросил туда бутылку.
— Откуда ты знаешь? — бросила вызов я. — Ты говорил с его бывшими учениками?
— Нет, но я час назад переслал тебе сведения по его делу. Можешь сама их просмотреть. Каждое обвинение против него было сделано ученицами, не учениками. Жутковат ли Рэндалл? — он прервался. — Да. Доверил бы я ему нянчить мою четырнадцатилетнюю племянницу? Хрена с два. Но он не гей и находится в ужасной форме, так что не мог бы засовывать в багажник тела и доставать их оттуда. Разве что у него под рукой был ингалятор и помощник.
Это веский аргумент, подчеркивающий, что Рэндалл слишком стар для моего психологического портрета. Он приближался к пенсии, а Кровавому Сердцу с бóльшей вероятностью было немного за сорок, он находился в хорошей физической форме и не контактировал с учениками каждый день.
— Послушай, — сдалась я. — Я пришла сюда не для того, чтобы убедить тебя в его соответствии с портретом. Но с ним что-то не так.
— Конечно, он насильник, — он пожал плечами, будто эта информация не имела значения. — Трое учениц написали на него жалобы за последние двадцать лет.
— Погоди, что? — я замолчала. — Почему ты не упомянул об этом раньше? Когда я тебя спрашивала… — я попыталась вспомнить, когда это было. — Неделю назад? Я спрашивала, жаловались ли на него ученики.
Он вытащил новую бутылку из ведерка со льдом и отвинтил крышку.
— Я не хотел испортить твое изначальное мнение. Ты же исповедовала непредвзятость при составлении психологического портрета.
Справедливо. И все же…
— Если он насильник, это только добавляет достоверности…
— Они все женского пола. Тринадцати- и четырнадцатилетние девочки. Это совершенно другой метод действий.
Я помолчала, обдумывая информацию. Он прав, это другой метод действий. Таков ли был Рэндалл? Насильник, а не убийца?
Может, я ошибалась.
Он вгляделся в меня, а затем повернулся к дому.
— Хватит разговоров о смерти. Пойдем внутрь. Я хочу кое-что тебе показать.
* * *
— Что думаешь?
Я уставилась на стену предметов, оглядывая каждый из них. Их было слишком много, чтобы разглядеть все за раз, и я подошла ближе, а затем медленно двинулась вдоль нее. Каждый экспонат находился в прозрачной, выпирающей из стены коробке и подсвечивался фонариком.
— Что это?
— Это моя коллекция диковинок. Я добавляю к ней что-то каждый день рождения и Рождество.
Я оценила коллекцию. По меньшей мере тридцать предметов от статуэток до снимков.
— Как давно ты их собираешь?
— Моя жена начала эту традицию. Она всегда выбирала значимые вещи, имевшие личное значение для нашей жизни. После ее смерти мы с Гейбом продолжили сами.
Я осознала важность созерцаемого. Не просто стена дорогих безделушек — потаенный взгляд за занавес. В то время как его кухня была лишена жизни, эта комната была переполнена ею. Она могла быть мрачной и скорбной, но в ней присутствовала доля благоговения. Здесь он казался более расслабленным, словно очутился дома. Остановившись перед парой мечей, я наклонилась, чтобы прочесть золотую табличку.
— «Рассекающие брови». Что это значит?
— Это мечи самураев из 1800-х. Они испытывали их остроту, разрезая человеческий череп пополам. Когда они проходили испытание, владелец гравировал на них это высказывание.
Он пробежал пальцем по блестящей поверхности острия.
— Их выбрал Гейб. Его любимым фильмом был «Последний самурай». Этим летом мы собирались провести две недели в Японии и посетить округ Каконудате и замок Хаги, — он сглотнул навернувшиеся на глаза слезы и убрал руку.
Меня накрыло осознанием реалий его жизни. За дорогими костюмами, уверенностью и победами в суде скрывался мужчина, живущий наедине с призраками. Всех, кого он любил, у него забрали. Стоило ли удивляться, что он объявился у меня дома с цветами и остался, чтобы собрать пазл? Настаивал на ужине, а потом практически умолял меня выпить этим вечером? Познакомился с незнакомкой в баре и отправился с ней домой?
Может, для меня имели значение только кошка и список романтических комедий, но в этой жизни не было скорби; иная же сила утопила его одиночество в боли.
Я прочистила горло и прошла дальше, разглядывая бейсбольный мяч, выглядевший так, словно он побывал в мусорке. Он последовал за мной, задев меня рукой, и я подавила желание прикоснуться к нему и утешить.
— А вот у этого кольца, — он указал на винтажный ободок с изумрудом, обрамленным золотом и бриллиантами, — интересная история.
Я ждала, боясь спросить, принадлежало ли оно его жене.
Он поднял открытую шкатулку с подставки, убирая ее с подсветки.
— Ему больше четырехсот лет, и оно тонуло дважды. В первый раз — в 1622-м, когда испанский корабль с сокровищами утонул у берегов Флориды из-за урагана.
— «Аточа», — отметила я. Он впечатлился моими знаниями, приподняв бровь.
— Верно. Охотники нашли сокровища в 1985-м, это кольцо достали, отполировали и подарили жене перспективного инвестора, Дебби Стикльбер, ежедневно носившей его на пальце десять лет подряд. Каждый божий день, за исключением одного, — он замолчал, и я улыбнулась, наслаждаясь театральностью истории. Неудивительно, что он был так хорош в зале суда. Будь я присяжной, слушала бы его целыми днями.
— Утром четвертого октября 1995-го Дебби разбудил муж, прокричавший одеваться и хватать все ценное. Приближался ураган. Зонтики и мебель на крыльце их пляжного дома уже разметало по перилам. Штормовой порыв проносился по песку, — его голос приобрел глубокий тон, которым вещали истории о привидениях. — Она взяла маленький сейф из офиса и картину Ван Гога, висевшую у спальни, и побежала к машине, оставив обручальное кольцо, часы и это кольцо лежащими на тумбочке, на которой оставляла их каждый вечер.
— Почему они не убрались раньше? Разве о приближении урагана не оповещают за несколько дней?
— Стикльберы прославились своими вечеринками и решили пересидеть шторм с несколькими дюжинами бутылок ликера и шампанского. Только утром, когда муж проснулся и понял масштабы урагана, он решил, что им нужно убираться — и правильно. Ураган Опал уничтожил их дом, полностью сравняв его с песком. Когда они вернулись через неделю, то увидели, что единственным оставшимся от дома были бетонные опоры. Вместе с пожитками ураган унес пятьсот монет с «Аточи», шесть серебряных слитков и ее украшения. Поисковая група с экскаваторами и ныряльщиками обыскивала берег и океан несколько недель в поисках вновь утраченных сокровищ.
— И они нашли его? — я посмотрела на кольцо.
— Ага. В четырех домах от них, в сотне ярдов от берега, зарытым под двумя футами песка. Они в итоге отыскали два слитка и примерно половину монет. Остальное так и не нашли, или, — он хитро ухмыльнулся, — я подозреваю, что часть прикарманила себе поисковая команда.
— Как оно у тебя оказалось?
Он посмеялся:
— Дебби Стикльбер оставила имущество — включая кольцо — своим собакам, это решение взбесило ее детей, что привело к серьезному юридическому сражению.
— Я не знала, что ты занимаешься правом недвижимости.
— Я и не занимаюсь, — его улыбка стала еще шире. — Но когда один из сыновей попытался убить свою сестру за владение той-пуделем, по цене равняющимся стоимости некоторых стран… то наняли меня. Имущество заморозил суд, но сестра всучила мне это кольцо, и мы мирно разошлись.
— Потрясающая история, — я протянула ему коробочку.
— Оставь себе. Считай это платой за портрет.
— Чт— что? Нет, — я поперхнулась смешком. Камень был в два карата, если не три. Его ценность… с историей… которую я не могла даже представить. — Не говори глупостей.
— Мне некому дарить подарки, Гвен, — его голос оборвался. — Просто возьми его. Пожалуйста. Я не хочу быть тем человеком, который оставит все наследство золотой рыбке.
Я посмотрела ему в глаза, откуда исчез еще один защитный слой, обнажая эмоции, и этот измученный взгляд оказался почти невыносимым. Я импульсивно потянулась и обняла его. Широкая спина была напряжена, язык тела казался сдержанным, но я все равно обхватила его руками и сжала. Спустя мгновение он ответил, обмякнув в объятии.
— Спасибо, — тихо сказала я. — Это лучшая вещь, которую мне доведется иметь. И золотая рыбка точно не проживет больше месяца.
Он рассмеялся и поцеловал меня в лоб, и этот удивительно милый жест повлиял на меня больше, чем стоило. Когда он отступил, мое тело изнывало от желания последовать за ним.
— Просто пообещай, что ты не потеряешь его в шторме.
— Не потеряю, — я закрыла крышку и взглянула на пустое пространство на полке. — Я подарю тебе что-то взамен. Не бесценный изумруд, конечно, но я что-нибудь найду. Что-то крутое.
— Крутое, — повторил он, прохаживаясь вдоль ряда и уже не обращая внимания на опустевшее место. — Думаю, я слишком стар для крутых вещей.
— Что из этого твое любимое? — я вздрогнула, проходя мимо вентиляции, потому что платье было слишком тонким для прохлады, царившей в комнате.
— Слишком сложно выбрать, — он посмотрел на меня и подошел ближе, проводя ладонями по моим плечам. — Хочешь выйти туда, где теплее?
Я не успела придумать ответ, потому что его взгляд опустился на мои губы, а руки сжались крепче. Он притянул меня к себе, я прильнула к крепкой груди подобно бездумной героине из любовного романа. Прямо в руки уязвимого и одинокого чудовища.
