Кольцо
Петер Монен и вправду был счастливчиком. И нынешней ночью он был особенно доволен собой и всем окружающим его миром. Он не мог подобрать слов, чтобы выразить переполнявшее его счастье. Ему непременно хотелось осчастливить еще кого-нибудь, но в столь поздний час на одиноких улицах уже не было ни души. Но вот он заметил в переулке пожилую даму и резво подскочил к ней. Она не была нищенкой и наотрез отказывалась что-либо принимать от него. Однако он не успокоился, пока не всучил ей талер, и только тогда быстрыми шагами пошел дальше. Ему еще удалось повстречать мальчика, продающего спички, и двух подвыпивших работяг, и каждый был осчастливлен талером. Теперь он мог пойти домой.
– Петер Монен, – раздеваясь, сказал он сам себе, – ты самый везучий парень во всей Германии! Еще и трех лет не прошло, как ты приехал в город бедным студентом, стоящим в очереди за бесплатным обедом, и вот ты уже настоящий принц! Любовь, золото, слава… Да, славы тоже немного есть, ведь говорили же о твоих стихах в студенческом альманахе как о самых лучших. Да что там, они и есть лучшие.
Петер Монен был прав. В двадцать лет он кое-как сдал вступительные экзамены и приехал в университет с годовым содержанием в четыреста марок, которые ему ссудил пастор, несмотря на его лень. Из дома он не получал ни пфеннига сверху. Его отец давно умер, а мать едва сводила концы с концами на свой скромный пенсион. Она только отсылала ему его постиранное белье и каждый раз подкладывала туда еще колбасу, которая несколько дней спасала его от голода.
Петер Монен смог приспособиться. Рекомендации священника обеспечили ему вход в некоторые дома, где он мог отобедать. Кроме того, он нашел себе учеников. А еще чуть позже стал писать для одной газеты рецензии на театральные представления и концерты, и в бесплатных обедах уже не было необходимости. После ему везло практически во всех его начинаниях. Его повсюду охотно принимали, а он, в свою очередь, охотно дарил всем свое общество. Он был желанным компаньоном во всем, что не принято делать в одиночестве: фехтование, прогулки верхом, игра в теннис, веселое застолье. Чем дольше он был в университете, тем чаще ему приходилось обращаться за финансовой поддержкой. Вскоре долгов у него сделалось уже как у кавалериста, и все благодаря его привлекательности.
А еще женщины! В первом семестре это была портниха. Потом он завел интрижку с одной, нет, с несколькими кельнершами. А когда он стал писать для газеты, его знакомства стали еще обширней. Очень скоро он этим пресытился и, перед празднованием Троицына дня разорвав довольно продолжительную связь с одной милой вдовушкой, решил твердо интересоваться только «дамами».
Сперва Эльза Кальберг, затем Лиззи… Да и к чему перечислять их всех?
Этой осенью он повстречался с Магдой Зондер-ланд, единственной дочерью консула Зондерланда. Не будем отрицать, Петер Монен влюбился в нее без памяти. Позже он познакомился и с ее матерью и вскоре нанес им визит. И с милой Магдой случилось то же, что и с ее сестрами: она по уши влюбилась в молодого студента. Она была уже на пару зим «перезревшей». Ей было девятнадцать, а ему двадцать три. Но что с того? Разве их родители не были так же молоды, когда поженились?
Петер Монен со своей стороны еще не думал о женитьбе. Он открыто встречался с Магдой в обществе и тайно в ее саду или в каких-нибудь малолюдных переулочках. И единственное его желание, которое он часто высказывал, заключалось в том, чтобы Магда как-нибудь «навестила его».
Но Магда не хотела. Как только она заметила, что ее возлюбленный не планирует обручиться, она прибегла к военной хитрости. Она рассказала ему, что ее подруга видела их двоих на церковном кладбище как раз тогда, когда они целовались. Она такая болтунья! Непременно расскажет об этом всем. И когда дойдет до родителей… тут уже Магда не могла сдержать слез.
– Что же тут поделать? – рассуждал Петер. – Можно попробовать все отрицать.
– Нет, так продолжаться не может! Ты должен немедленно пойти к моим родителям!
Она так подчеркнула это «немедленно», словно сам факт его встречи с родителями был делом решенным и он все равно пошел бы к ним рано или поздно.
– А что мне там делать? – спросил Петер Монен, который ровным счетом ничего не понимал. – Рассказать им, что это все неправда и что мы не целовались?
– Нет, наоборот, ты должен сказать, что это все правда! Ты должен сказать им, что мы хотим пожениться!
– Что? Нет уж, благодарю покорнейше!
Магда снова разрыдалась:
– Значит, ты собираешься меня бросить! Ты боишься идти к моим родителям! Ты не хочешь поступить как человек чести!
Петер Монен объяснил, что он, напротив, более чем готов поступить как человек чести. Если бы все зависело только от него, он уже на следующий день повел бы ее под венец. Но ее родители! Нет, они ведь знают, что он никто и что у него за душой ничего, кроме долгов. Да, ему часто приходилось занимать, но выкручивался он профессионально – так давал о себе знать обширный опыт любовных похождений.
Но Магда не давала ему покоя. Сперва она сама поговорит с родителями, а он должен пообещать ей, что явится на следующее утро, как только получит от нее записку.
Он пообещал.
На следующее утро Петер Монен проснулся подавленным. Сегодня ему предстояло попросить у богатого консула Зондерланда руки его дочери.
– Никогда прежде не делал ничего подобного, – протянул он задумчиво, и это была чистая правда. – Однако богатство? Ведь господин Зондерланд довольно-таки богат?
Говоря сам с собой, Петер пришел к выводу, что Магду он, совершенно определенно, очень любит, и даже больше, чем остальных! К тому же у него не было ни гроша, но были запросы, которые он вполне мог бы удовлетворить с помощью ее приданого, разве нет?
– Потрачу на это две марки! – решил Петер Монен и пошел наводить справки.
Стремясь не навлекать подозрений своим интересом, он назвался будущим деловым партнером Зондерланда:
– Я хотел бы удостовериться, что консул Зондер-ланд действительно располагает…
– Располагает чем? – Служащий справочного бюро испытующе его рассматривал.
– Пятьюдесятью тысячами марок! – выдохнул Петер.
– Что? Вы еще можете сомневаться, есть ли у консула Зондерланда пятьдесят тысяч марок? Это у господина-то, чей ежегодный доход составляет четверть миллиона?
Петер Монен быстро все осознал, заплатил две марки и откланялся.
– Чудак какой-то, – пробубнил служащий, когда посетитель вышел.
В пять часов пополудни в комнату Петера постучались. Вошел местный слуга:
– Вам корреспонденция от господина консула Зондерланда!
Петеру было вручено два письма – одно в белом, другое в красном конверте.
В белом оказалось такое:
«Многоуважаемый господин Монен!!
С Вашего позволения прошу Вас постараться быть у меня сегодня в шесть.
До встречи.
Искренне Ваша,
Фр. В. Зондерланд.
Консульство Королевства Бельгии».
А в красном – такое:
«Дорогой мой ветрогон!
Вчера я поговорила с матерью, а она в свою очередь сегодня поговорила с отцом. Сегодня в полдень отец поговорил со мной, и теперь сегодня вечером он хочет поговорить с тобой! Все замечательно!
Твоя счастливая
Магда».
– Как бы мне хотелось ничего уже не говорить, и так уже все сказано, – пробурчал Петер Монен. – Проклятье! Она уже все подготовила, а мне хочется только одного – чтобы все это закончилось!
Крайне возбужденный, Петер стал одеваться с исключительным тщанием: лакированные туфли, черные брюки, строгий пиджак, длинный черный галстук… Может, цветок в петлицу? Нет, пожалуй, не стоит. А перчатки какие? Белые? Нет. Черные? Тоже нет. Он выбрал каштаново-коричневые. И никакого цилиндра! Не то будет слишком официально и слишком вызывающе с его стороны. Лучше черная фетровая шляпа. Теперь-то все? Он еще раз посмотрел на себя и со вздохом взял со стола маленькую тетрадочку, где аккуратно записывал свои долги. Стоило хотя бы вскользь упомянуть перед Зондерландом свое финансовое положение.
Он взглянул на часы. Еще полчаса в распоряжении. Присев, он начал подсчитывать.
Ровно в шесть он позвонил в дверь виллы Зондерландов:
– К господину консулу, пожалуйста.
Слуга принял у него пальто и шляпу и проводил в кабинет.
– А, господин Монен, очень рад! – приветствовал его хозяин дома.
– Добрый вечер, господин консул! – сказал воодушевленно Петер Монен.
– Добрый вечер! Прошу, присаживайтесь! Располагайтесь поудобнее! Сигару?
Петер поблагодарил.
– Давайте сразу к делу? Вы любите мою дочь, а моя дочь любит вас, и вы оба хотите пожениться. И это совершенно великолепно! Но скажите мне, можете ли вы содержать ее?
Петер откашлялся, но так ничего и не сказал.
– Так что же? – уточнил консул.
Тогда Петер достал из кармана записную книжку.
– Вот, – сказал он, – это все мои долги!
Консул раскрыл и начал читать:
– «Фрицу Бергеру 5 марок, Лиззи Эдлер 20 марок, редактору Люде 20 марок, доктору Филлипсу 20 марок, художнику Френцу 2 марки, Софи Хиршфельд 15 марок, Джо Гаульке 30 марок, Магде Зондерланд 50 марок, Магде Зондерланд 20 марок, Магде…» Так! Значит, у моей дочери вы тоже занимали?
– Да! – ответил Петер Монен, немного сконфузившись.
– Что ж, – продолжал консул, – из вашей записной книжки я вижу две важные вещи. Во-первых, вы честный молодой человек, который никого не хочет вводить в заблуждение. Во-вторых, вы очень организованный – не только ведете учет своих долгов вместе с датами, но и не поленились свести их к общей сумме. Итак, три тысячи двести семьдесят восемь марок. Да, черт побери, приличная сумма для… сколько семестров вы уже отучились?
– Сейчас на шестом, господин консул!
– На шестом? Тогда скажите-ка, в связи с этими расходами располагаете ли вы хоть каким-то доходом?
– К сожалению, нет, господин консул. Моя мать получает маленькую пенсию, а та скудная мебель, которую я получу после ее смерти, не стоит и ста талеров! Сам я не имею ничего.
– Весьма прискорбно. А на что в таком случае вы можете рассчитывать в смысле заработка, карьеры?
Петер остолбенел. Об этом он еще никогда не думал.
– Я, ну, в общем… – стал запинаться он.
– Чем же вы жили последнее время?
– В прошлом году я писал тексты для одной газетенки, – неуверенно пробормотал он. – Кроме того, мать иногда присылает мне подачки, ну и… и… – Он указал на записную книжку.
– Да, и еще вы занимали! Но что бы вы стали делать, окажись у вас много денег?
– Я бы поехал с Магдой, вашей дочерью, на восток, в Италию… посмотрел бы свет…
– А потом?
– Господин консул, что будет потом, мне доподлинно неизвестно!
– Проясним же: с внешней стороны вы моей дочери ничего предложить не можете. Допустим, ваши внутренние богатства значительнее и, в сущности, важнее. А я, к счастью, не так уж беден…
– Да, я…
– Что вы?
Молчание.
– Я справлялся о вас, господин консул, – выпалил Петер.
– О моем состоянии? Это забавно. Скажите, молодой человек, вы хотите жениться на моей дочери из-за денег?
– Нет! – раздался чей-то звонкий голос возле двери. – Нет, это неправда! – Тут Магда ворвалась в комнату.
– И давно ты подслушиваешь? – осведомился консул.
– Что? Я не подслушиваю вовсе! Просто мимо шла!
– Какие случайности бывают, только подумайте! И что же ты там делала?
Но Магду не так-то просто было подловить.
– Нет, это неправда! Ему не нужны деньги! Он не хотел просить моей руки. И он совсем не хотел приходить к тебе! Он хотел подождать, пока он получит место…
Хотя все это было новостью и для самого Петера, он утвердительно кивнул.
Магда с надрывом продолжала:
– Он бы ни за что не пришел! Ему совсем не нужны твои деньги! Только из-за моих слезных уговоров он в конце концов пришел к тебе! Ты несправедлив к нему, папа, очень несправедлив! Ты бессердечный, жестокий, бесчувственный… ты… ох! – И Магда ударилась в жалостливые всхлипы.
– Ну же, не стоит так терзать себя, дитя, успокойся!
– Нет, я не успокоюсь! Нам не нужны твои деньги! Мы будем сами зарабатывать себе на хлеб, даже если для этого нам придется пахать в каменоломне!
Петер тоже заметно осмелел.
– Да, господин консул, – воскликнул он, – пусть даже в каменоломню!
– Пойдем, любимый. – Магда бросилась Петеру на грудь. – Пойдем же, оставим на веки вечные это неприветливое место! Пойдем прямо сейчас – только вместе! Прочь от моего жестокого отца, который готов гнать нас на улицу! Нужно только сказать что-нибудь матушке на прощание. О, она этого не переживет! Я знаю наверняка! Ее сердце будет разбито! Ведь она так сильно нас любит! Пойдем отсюда прочь, в ночь и туман!
«Пожалуй, ей не стоит злоупотреблять девичьими романами», – подумал Петер, но вслух ничего не сказал, а лишь учтиво поклонился:
– Прощайте, господин консул! И пусть судьба будет к вам более благосклонна, чем вы к нам! Прощайте!
Он церемонно повел свою заплаканную возлюбленную к двери.
Но Магда слишком хорошо знала своего папулю. Она знала: сердце старого дельца, которое не дрогнуло бы ни при каких обстоятельствах на бирже, уже растаяло как масло от устроенного ею спектакля. Да и когда это он мог ей отказать? Поэтому не успела она и шага ступить в сторону двери, как старик всплеснул руками:
– Да вы с ума сошли! Оба! Кто гонит вас на улицу? Разве я хоть слово сказал об этом? Послушайте меня и будьте благоразумны! – Он обхватил дочь за плечи. Магда утерла слезы с лица. – Обещаю, что более не упрекну твоего любимого ни в чем, но сейчас оставь нас, пожалуйста, наедине!
Дочь поцеловала отца и с победоносным видом вышла из комнаты.
– Уф, – выдохнул консул. – Ну кто-то же, в конце концов, должен здесь сохранять хладнокровие. Сперва всю ночь тычки и упреки супруги, а теперь эта сцена от вас двоих. Однако подойдите сюда, молодой человек, нам волей-неволей нужно завершить наше дело! Итак, вы станете моим зятем!
– Благодарю вас! – воскликнул Петер Монен.
– А теперь к деловой части вопроса. – Зондерланд подошел к сейфу и достал оттуда пару толстых бухгалтерских книг. – Между прочим, – спросил он, обернувшись, – а почему вас, собственно, так интересовало мое финансовое положение?
Петеру потребовалось какое-то время, чтобы вернуть прежнее самообладание.
– Потому что, как будущий супруг и отец семейства, я считаю своей обязанностью иметь представление о том, в каких условиях я буду растить своих детей, и подготовиться к трудностям при необходимости.
– Ах вот как! – усмехнулся консул, но вспомнил о своем обещании. – Так что же вам сказали в банке?
– Что у вас как минимум четверть миллиона ежегодного дохода!
– Так, и вы этим остались довольны? Тогда еще взгляните вот сюда. – Зондерланд бросил книгу на стол и сел напротив Петера. – Вот! В четырнадцать лет Магда получила небольшое наследство от своей тети. Сумма, кстати, весьма увеличилась за счет процентов, на сегодня она составляет сто двадцать шесть тысяч марок и двадцать восемь пфеннигов. Поскольку я нахожу весьма щекотливым, если всем состоянием располагает супруга, а муж гол как сокол, я выделю вам точно такую же сумму. Оба счета будут в вашем распоряжении, вы уже можете начать распоряжаться средствами по своему усмотрению. Я не против, даже если вы выбросите их в Рейн! Кроме того, приданое Магды составляет сто тысяч марок. И еще, так как вы, вероятно, еще не удовлетворены вполне, я назначу вам ежегодное пособие в размере тридцати тысяч марок. Ну и наконец, дорогой Монен, я оплачу все ваши долги!
– Благодарю вас, господин консул. Я завтра же запишу вам адреса моих кредиторов. А Магде вам не придется что-либо выплачивать: мы отказываемся от ваших денег. Таким образом, сумма долгов уменьшается на двадцать марок.
– Вы очень великодушны, мой милый зять. Ну а теперь пойдем к нашим дамам, они, готов спорить, ждут нас с нетерпением.
На том и порешили. Фрау Адельхайд Зондерланд поцеловала Петера в лоб, а Магда чмокнула папулю в обе щеки. Затем был ужин.
Во время ужина к Петеру вернулась его прежняя уверенность. За секунды он вжился в свою новую роль и с самым непринужденным видом говорил «дорогой тесть» и «фрау мама». После ужина все расположились в гостиной, и Петер сел за рояль. Когда он отыграл с превеликим вдохновением «Лунную сонату», фрау Зондерланд, утирая слезы, подошла к нему и расцеловала как родного.
Консул, который на дух не переносил сантиментов, объявил, что должен выпить с Петером на брудершафт и велел подать шампанского. Радостный стук бокалов друг о друга воспроизводил чудесный звон, будто от колокольчиков в волшебных санках феечки. Теперь Петер должен был что-нибудь прочесть. Магда взяла тетрадь и выбрала лучшее из его стихотворений:
Мама, мама, счастье близко,
Грусть отступит и уйдет,
Поклонюсь тебе я низко,
Сердце восхвалю твое!
Нет на свете справедливей
И внимательней тебя,
Пусть бывал с тобой строптив я,
Стал тобой прощенным я!
Пусть головушка седая
На плече покой найдет,
И пусть рифма золотая
От печалей прочь несет!
Под атласный парус встанем,
Мама, это все не сон,
Улыбнись, ведь там, за краем,
Ждет чудесный Авалон!
Ветер нежен, волны низки,
Легок летних птиц полет.
Мама, мама, счастье близко,
Только счастье нас и ждет!
Он читал великолепно. На глазах у будущей тещи выступили слезы, Магда тоже не могла сдержаться. Еще бы чуть-чуть, и даже старый консул растрогался бы. Но он держался стойко.
– Ты замечательный парень, Петер, – сказал старик, пожимая ему руку. – Теперь нам нужно поскорее телеграфировать твоей матери, чтобы она узнала радостную весть.
– Я хочу написать депешу, – засуетилась фрау Зондерланд.
И она написала так много, что посыльному, пришедшему к ней, пришлось заплатить двадцать марок.
– Ваша матушка должна немедленно приехать, – сказала фрау Зондерланд. – Завтра поутру я еще напишу ей письмо. Она должна быть с нами, пока вы…
– Пока мы не поженимся! – воскликнула Магда. – А поженимся мы уже через два месяца, ура!
Она схватила свой бокал и разбила его об угол. Мать было посмотрела на нее испуганно, но Петер уже успел последовать примеру суженой, на что консул сказал:
– Что ж, матушка, нельзя же нам отставать. Битая посуда – к счастью!
И старики тоже разбили свои бокалы об угол.
Так закончился день помолвки Петера Монена. После Магда провела его к садовой калитке, где они еще попрощались, совсем недолго, всего три четверти часа, в ходе которых господин консул несколько раз пытался вмешаться, но безрезультатно. И только потом Петер наконец отправился домой. Разве это странно, что он был счастлив и потому желал осчастливить и всех вокруг своими последними талерами?
– Да ты самый удачливый парень в Германии! – воскликнул Петер, проснувшись следующим утром.
Он встал, умылся, оделся и начал рассматривать себя в зеркале.
– Да и собой недурен! – Он отвесил своему отражению низкий поклон.
Хозяйка постучала в дверь и внесла завтрак.
Петер встретил ее вопросом:
– Фрау Купферрот, угадайте, кто стоит перед вами?
– А кто же, как не вы?
– Да, я, но кто это – я? Вам все равно не отгадать, так что я вам скажу: здесь, перед вами, стоит важная персона – сам зять консула Зондерланда. Я помолвлен официально со вчерашнего вечера!
– Боже! Правда? Герр Монен, мои поздравления! Мои поздравления! Мои поз…
– Благодарю вас, фрау Купферрот! А теперь скажите-ка мне, сколько я вам задолжал за комнату?
– Хм… С первого числа уже четыре месяца! И если бы это было возможно…
– Четыре месяца с завтраком и еще некоторыми знаками вашей доброты… и теми небольшими суммами, которые вы одалживали мне, все вместе составляет около двухсот марок, не так ли?
– Да, так и есть. Но я могла бы подождать еще…
– Нет необходимости! А вам причитается пять сотен марок! И не придется говорить, что Петер Монен, которого вы поддерживали в дни его нужды, совершенно забыл о вас, когда к нему пришла удача! А ведь у вашей Фриды на Пасху конфирмация! Вам совершенно необходимо для церемонии красивое черное платье. Я все оплачу! Ваш сын ведь никак не может получить место клерка, так и работает по временному найму? Скажите ему, чтобы завтра рано утром зашел ко мне, я достану ему место в компании Зондерланда! Полтораста марок в месяц! Да, фрау Купферрот, разве у вас нет никаких пожеланий? Мне хотелось бы и вам доставить радость.
– Ох, я не знаю… надо подумать…
– Думайте, фрау! Подумайте хорошенько – и до встречи!
Она повернулась к двери.
– Хотя, фрау Купферрот, подождите еще немного. Одолжите мне пока еще несколько талеров. Я сейчас совсем на мели, а мне нужно посетить цирюльника, прежде чем идти к своей невесте.
Хозяйка принесла ему купюру в десять марок:
– Это последние, господин Монен. Поэтому, если у вас будет возможность, хорошо бы вернуть до первого числа…
– Конечно, фрау Купферрот! – беззаботно ответил Петер, решивший, что сегодня же нужно взять у Магды сто марок.
Он покинул свою квартиру. Сперва к цирюльнику, потом к цветочнику. Он заказал роскошный букет для тещи и несколько роз для Магды. Затем он направился к литографу, чтобы заказать извещения о помолвке. Бумага потребуется ручной выделки, с бархатными краями. «Помолвка их единственной дочери Магды с господином Петером и т. д.» И еще в газету нужно дать объявление.
Что еще? Ах да, обручальное кольцо! Монен направился к ювелиру Кроненбергу, лучшему в городе. Он уже знал владельца, так как пару раз встречал его на вечерах у консула Зондерланда. Его пригласили войти.
– Добрый день, Петер! Очень рад, что вы навестили меня. Чем могу быть полезен?
– Мне нужна пара обручальных колец. Я вчера обручился.
– Да что вы! Мои поздравления. И с кем же?
– С фройляйн Магдой Зондерланд.
– Что? Да вы счастливчик! Поздравляю, поздравляю!
Петер поблагодарил.
– Для меня большая честь, что вы решили приобрести кольца именно у меня. Могу я попросить вас пройти сюда? Фройляйн, подайте нам ту большую стеклянную шкатулку с витрины.
Петер наклонился над прилавком.
– Вот, господин Монен, это лучшее, что у меня есть. Но почему это произошло так внезапно, что никаких разговоров даже не было слышно? И когда же свадьба? Ах, уже через два месяца? А путешествие на пару лет, говорите? Простите мою прямоту, господин Монен, но вы величайший счастливчик из всех, кто мне известен. А есть ли у вас мерка для кольца вашей невесты? Нет? В таком случае можем снять мерку с вас – уверен, ваш мизинец одного размера с ее четвертым пальчиком. Прошу вас, взгляните на это кольцо. Как, нравится?
– Честно говоря, совсем не нравится, господин Кроненберг. Такое толстое и широкое, будто для мясника!
– Хорошо, выберем потоньше. Это, хм?
– Да, это выглядит куда изящнее.
– Тогда давайте проверим, подойдет ли по размеру. – Петер протянул руку, и ювелир заключил его палец в гладкий золотой обруч. – Ну как вам?
Петер ничего не ответил. На него нашло странное, беспричинное чувство страха и тоски, которому он сам удивился. Ему казалось, что он задыхается, как в кошмаре.
– Что это было? – Он машинально стянул кольцо с пальца.
В этот самый момент ювелира позвали к телефону.
– Подождите здесь немного, господин Монен, я вернусь через минуту. Пожалуйста, посмотрите пока кольца.
Петер остался один. Он размышлял над тем, что напугало его. Теперь чувство снова пропало. Да-да, именно в тот момент, когда он снял кольцо. Значит, вина на нем? Он взял его и снова надел на палец – и снова страх начал застилать все в его голове, подобно живому полотну из уймы копошащихся пауков-долгоножек. Бросить бы это кольцо да сбежать…
Но он держался: он хотел понять, что происходило с ним. Разве это кольцо на пальце не конец цепи, которая теперь будет держать его всю оставшуюся жизнь?
Ювелир вернулся.
– А есть у вас кольцо еще тоньше? – поинтересовался Петер.
– Еще тоньше? Но ведь кольцо должно быть очень крепким! Ведь вы будете носить его всю жизнь!
– Всю жизнь?.. Ваши кольца настолько долговечные?
– Конечно! Они ведь созданы мастером. – Ювелир улыбнулся. – Браку, скрепленному таким кольцом, не распасться вовек!
«Вовек…» – отдалось эхом в голове Петера. Он снова надел кольцо на палец… и в ту же секунду резким движением сорвал его. Оно со звоном упало на стекло прилавка. Петер одернул руку, как от ядовитой жабы.
– Что с вами, господин Монен? – спросил недоуменно ювелир.
– Со мной? Да ничего, – ответил Петер. – Наверное, будет лучше, если мы придем примерить кольца вместе с невестой. Пожалуй, сегодня после полудня.
Не дожидаясь ответа, он схватил шляпу и перчатки и выскочил на улицу. Он побежал в городской парк – в это время года там никого не было. Ему нужно было побыть одному и все хорошенько обдумать.
Он опустился на скамейку. Итак, что же все это значит?
Одно он знал точно: надевая кольцо, он попадал во власть мучительно-невыносимых чувств. ВОВЕК – вспыхивало и гасло перед глазами. Такое маленькое золотое колечко – и такая удивительная сила! Его жизнь больше не принадлежала ему, теперь она принадлежала другим, чужим. И для этих чужих он теперь должен жить. Вовек, вовек, вовек он обязан от сей поры одной-единственной женщине.
Но ведь каждый мужчина через это проходит – и каждая женщина! Но Петер не знал никого, кому бы досаждали эти оковы, их как будто вообще не замечали. Конечно, бывают и несчастливые браки, определенно! Но его-то союз непременно должен быть счастливым: тому были все необходимые условия. Он все-таки немного любил Магду, а она и вовсе была от него без ума! Она дарила ему все – любовь, красоту, богатство. И дарила это так, будто это всего лишь скромный презент за его великодушие. Какое будущее! Скоро все его мечты сбудутся, любое желание будет сиюминутно исполняться! В Сорренто он сможет упиваться сладким лунным светом, а в Риме, во Флоренции, в Неаполе – созерцать закат. Афины, Константинополь, Каир! А дальше – больше! В Гималаях он будет охотиться на тигров, в Тегеране смотреть танец пчел, посетит праздник хризантем в Йокогаме! И ночи на Таити, и Ниагара, и Йеллоустоунский парк, и, и… Он вытянул руки, будто хотел обхватить все это.
И все это вместе с любимой и любящей женщиной, молодой, здоровой, красивой и энергичной, жизнерадостной и страстной, такой же, как он!
Кольцо! Кольцо!
А если он этого не сделает? Если откажется, несмотря ни на что? Что тогда? Да, это будет катастрофа!
Кто еще одолжит ему денег? На что бы он жил последнее время, если бы не Магда? Он лишился стипендии еще два месяца назад, когда пастор узнал, что богословие им совсем заброшено. В газете им тоже были недовольны. От него требовали неподкупности, а он не раз кривил пером за поцелуи подкрашенных губ артисточек. Его статьи находили слишком резкими, из-за него газета потеряла уже трех подписчиков. Редактор ему сказал: «Подход нужно изменить в корне. Мы не можем больше терять подписчиков. Зарубите это себе на носу, господин Монен».
Его мать, дорогая матушка!.. Она уже наверняка получила ту телеграмму, а сегодня вечером еще придет письмо от фрау Зондерланд. Какая радость после всех хлопот, которые он ей доставил! Боже, да ведь он уже несколько месяцев рвал ее письма непрочитанными. Ведь там были одни только причитания. Священник приходил к ней и призывал бедную женщину к ответственности за то, что он растратил свое великодушие на ее недостойного сына. Сегодня ей воздастся за все ее страдания.
Разве только ей одной? Да он может осчастливить столько людей, сколько захочет. И швею, которая теперь голодает вместе с его ребенком и которую он не поддержал ни пфеннигом. И хозяйку дома, где он снимал комнату, и всю ее семью.
Нет, у него уже не было пути назад.
Кольцо, всего лишь маленькое колечко на пальце! Да он просто дурак, боится каких-то воображаемых призраков. Он должен немедленно вернуться в магазин и купить кольцо.
В город он вернулся так же быстро, как перед этим сбежал. Вот снова ювелирный магазин. Он прохаживался вдоль витрин и наконец остановил свой взгляд на стеклянной подставке с кольцами. Он замер. Четвертое во втором ряду. То самое, которое он примерял.
Он присмотрелся. Боже! Да ведь в нем и правда нет ничего ужасного! Он представил себе, как снова надевает его на палец. И все вернулось! Он сунул руки в карманы пальто, словно пряча их от золотого обруча, и уставился на стеклянную подставку.
Что-то странное теперь творилось в его голове. Казалось, что кольцо становится все больше и больше и раскрывается, словно зев. Световые блики на полированной глади все отчетливее походили на жадные глаза, и вот перед ним, сложив полукругом свои влажные лапы, уже лежала огромная жаба. Он продолжал стоять в зачарованном кругу, словно сошедший с картин Саши Шнайдера обнаженный безвольный раб, в отчаянии осознающий свою вечную зависимость. А ядовитая тварь все росла, и его словно втягивало внутрь огромными присосками, рассыпанными по перепончатой шкуре.
Он истошно завопил и побежал сломя голову прочь. К своему дому. Скорее наверх.
На лестнице он столкнулся с тринадцатилетней Фридой.
– А, господин Монен, смотрите, какое платье! – Она повлекла его за собой, чтобы показать свою обновку.
– Никакого вам покоя, господин Монен! – сказала фрау Купферрот. – Фрида совсем потеряла голову, когда я передала ей все, что вы мне сказали… Мне пришлось сразу пойти и купить ей это платье.
– Я сама его выбрала! – радостно воскликнула Фрида.
– Да, и они не хотели отдавать нам его под честное слово. Я должна была заплатить сразу. Но когда я рассказала им о вашей помолвке и о том, что вы за все уплатите, им ничего не оставалось, кроме как уступить мне! Вот чек на двадцать семь марок, завтра пришлют за оплатой.
– Хорошо, – сказал Петер.
Но они не оставляли его в покое, они следовали за ним до его комнаты. Там на столе стояли один огромный роскошный букет и два поскромнее.
– Эти розы от меня, – гордо пояснила фрау Купферрот. – Примите еще раз мои многократные поздравления. А этот букетик, что поменьше, это от Вильяма. Он также вас многократно поздравляет и сердечно благодарит за место, которое вы ему обещали. Завтра утром он обязательно сам к вам зайдет!
– А это от меня! – воскликнула Фрида и протянула ему букет фиалок. – Я тоже вас благодарю и поздравляю.
– Спасибо, – пробормотал Петер Монен. – А теперь я хочу побыть один. Работа…
Они наконец вышли, и он встал у окна. Дверь позади него слегка приоткрылась. Он обернулся – это была четырехлетняя Паула, толстощекая, с большими круглыми глазами.
– Ну, а тебе чего? – добродушно поинтересовался он.
Она ничего не ответила.
– Ну скажи-ка мне, чего тебе хочется.
– Кук-р-лу!
– Да-да, завтра ты получишь свою куклу! – Он подтолкнул малышку к двери.
О, что может быть хуже! Завтра у бедняжки Фриды заберут платье. А эта девчушка никогда не получит куклу, о которой мечтает.
– Кук-р-ла!
Он сел за письменный стол, намеренный написать Магде, но перо выпало из руки. Написать – значит причинить боль… всем. И там, на роскошной вилле, и здесь, в этих бедных комнатах, и в доме его несчастной матери. Да и сам он будет страдать. С другой стороны, смех, нега, веселье, музыка, звон бокалов, поцелуи, золото, все…
«Может, мне стоит пойти к ней? Ее поцелуи рассеют все мои страхи».
Но ведь он не хотел, чтобы его страхи рассеивались, вовсе нет! Да, все подталкивает его, все. Как эти жабьи присоски из магазина. Пока его не затянет в этот зачарованный круг, где он не сможет пошевелиться, скованный чудовищными лапами, слабый и сломленный. Еще шажок вперед, и он уже не сможет отвернуть. Никогда. Всей жизни настанет конец.
Где, где же бумага? Он написал:
«Любимая!
Я так не могу. Ты едва ли поймешь причину, но я не могу лишиться своей свободы.
Это совершенно невозможно. Прощай.
Петер».
Он позвонил в колокольчик.
– Фрида, сбегай брось письмо в почтовый ящик!
Распорядившись, он опустился на стул.
Что теперь? О боже, что теперь?
