Жил-был страшно знаменитый писатель. Когда он не был занят писанием, он думал, а когда он не думал, то писал, а подчас занимался одновременно и тем и другим.

Он не писал и не думал лишь у зубного врача, когда приходил к нему, чтобы вырвать или запломбировать зуб и сидел, развалившись в стоматологическом кресле, с разинутым ртом. Это было единственное время для его отдыха, и потому знаменитый писатель очень любил ходить к зубному врачу.

В доме у писателя, в огромном зале, двенадцать барышень сидели за двенадцатью большими пишущими машинками. Они стучали весь день, двенадцать часов подряд, до восьми часов вечера, до тех пор, пока на смену не приходили другие двенадцать барышень и продолжали стучать всю ночь напролет. А писатель всегда сидел в этой стукотне у своего письменного стола и диктовал двенадцати барышням двенадцать своих сочинений. А сам он писал в это время тринадцатое.

Обыкновенного писателя двенадцать мудрых дев доводили бы до истерики, но ему это было нипочем, потому, что он прежде был лейтенантом в армии, как и все современные писатели. Он был артиллерийским лейтенантом и сочинял даже во время маневров, под грохот десяти батарей. Так он был трудоспособен и трудолюбив.

Но писатель был не только знаменит и старателен, но также безмерно честолюбив. Ему хотелось, чтобы никто из других писателей не мог печатать больше сочинений, чем он, и чтобы никто из них не имел большего количества читателей. Потому-то он и работал день и ночь, потому и содержал две дюжины беспрестанно стучавших на машинках барышень.

Была у него еще одна, двадцать пятая, барышня, которая принимала почту и вырезала из газет все то, что в них выходило из-под пера знаменитого писателя. Все вырезки она вклеивала в альбом, на котором его имя красовалось большими золотыми буквами.

В столице выходило семьдесят восемь ежедневных газет и, кроме того, двадцать семь ежедневных журналов, и в каждом номере было какое-нибудь сочинение знаменитого писателя – можете себе представить, сколько клея переводила та барышня. Но работа ее все же вполне удовлетворяла.

«Клеить всяко лучше, чем стучать, – думала она, – а я как-никак помогаю великому писателю, да еще и деньги получаю!»

Однажды «великий» сообразил, что за последние годы он посетил зубного врача не менее двадцати одного раза, просиживая с раскрытым ртом по получасу, а иногда и по часу, решительно ничего не делая – ну вот совсем ничего! Сколько чудных рассказов о Словакии и Словении мог бы он за это время сочинить. Он так обозлился на собственную лень, что был готов самолично надавать себе пощечин.

Он стал придумывать, как использовать впредь время, проводимое в зубоврачебном кресле. Он посвятил этому целую минуту, а это было очень много по меркам знаменитого писателя, чье время – деньги.

Наконец он воскликнул:

– Вот что: сидя в зубоврачебном кресле, я рожу великолепную идею для повышения моей популярности – так, чтоб вовсе не знала границ. Довольно досужих размышлений!

Сочтя дело решенным, он обернулся к двенадцати барышням и стал диктовать им заглавия двенадцати рассказов – жутко смешных и неимоверно жизненных зарисовок от лица вечно пьяного прусского обер-лейтенанта.

– Целую ваши ручки, фройляйн Фрида, – крикнул он сидящей около него барышне. – Прошу вас, без разбивки – совсем без всякой разбивки – мое имя!

– Я бы вам на этот раз порекомендовал хлороформ, – сказал зубной врач.

– Ни за что, – возразил знаменитый писатель.

– Корень лежит поперек переднего зуба, – продолжал зубной врач, – и его придется удалить. Местная анестезия не поможет, это отзовется на всей челюсти.

– И прекрасно! – ответил спокойно пациент. – Сколько времени займет эта операция?

– Честно говоря, буду рад, если уложусь в два часа, – сказал врач, пожимая плечами.

– Великолепно, – воскликнул писатель. – Очень хорошо. Чудесно!

– В таком случае возьмите себя в руки. Будет очень больно, – предупредил врач.

– Пустяки, – засмеялся бывший обер-лейтенант, – Зато, мучаясь, я выдумаю что-то толковое. – Он откинулся на спинку кресла и раскрыл рот. – Доктор, соблаговолите начать!

Герр доктор, заправский дантист, являлся подлинным потомком Томаса Торквемады – или по меньшей мере Педро Арбуэса – и применил все свое искусство, заслужившее ему необычайную популярность среди его пациентов. Уверен, испанские предки позавидовали бы ему, если бы увидали его великолепные инструменты.

Он был в восторге от мужества своего пациента и проделал над ним ряд давно испытанных манипуляций для предотвращения боли, единственным результатом которых, впрочем, явилась сильнейшая боль. Но это нисколько не беспокоило знаменитого писателя. Он лежал в кресле с очень довольным лицом, раскрыв рот, закрывал глаза и делал вид, что это его совершенно не касается. Зубной врач приходил в волнение. Он решил в качестве подготовки к операции убить нерв раньше, чем вырывать зуб, и рылся в десне острыми крючками в поисках нужной болевой точки.

– Уважаемый доктор, – сказал писатель, когда операция окончилась. – Поверьте мне, я очень счастливый человек. Благодаря вам я родил прекрасную идею. Позвольте же вас от всей души безгранично поблагодарить.

– И что это за идея? – спросил несчастный врач.

– Великолепная, – засмеялся писатель. – Вот увидите, вы сами увидите – перед вами человек вполне современного склада.

Через неделю зубной врач и многие другие жители Берлина, а также редакции семидесяти восьми ежедневных газет получили изящные карточки, из которых узнали, что знаменитый писатель вступает в «свободные отношения» с некой баронессой.

Вот это взаправду была новость! Забыли холеру, забыли землетрясения и прочие злобы дня. Люди садились за письменные столы и принимались писать статьи о свободной любви, свободных отношениях и знаменитом писателе. Бульварные листки утверждали, что это высоконравственный поступок, и судили о широкой натуре истинного художника, о редком примере. Повод вспомнить Гёте! Юмористические журналы острили над писателем и его «свободным браком» вовсю. Консервативные газеты возмущались – вот так скандал, а еще бывший обер-лейтенант! Налицо подрыв общественной морали. Религия, государство – все попрано и поругано! Раз так поступил знаменитый писатель, то нужно его лишить всей его знаменитости. Он вообще иностранец, и к тому же довольно неприличный; такого бы выслать вон за границы страны, ибо никаких границ этот гад не видит! В Словении, или Словакии, или откуда он там появился, пусть сочетается свободным браком сколько угодно, а здесь пускай блюдет приличия! Так бранились консервативные газеты, к которым всегда относились с большим доверием в известных слоях – в той же полиции, к примеру.

Вследствие этого через несколько дней в доме писателя раздался звонок. Это был уголовный комиссар в штатском, очень приличного вида, в желтых перчатках и цилиндре.

– Чем обязан? – спросил его писатель. – Соблаговолите присесть.

Господин комиссар присел и был необычайно любезен. Он представился и упомянул о «неприятной обязанности».

– Прошу вас, говорите, не стесняясь, – засмеялся писатель, – я весь к вашим услугам.

– Право слово, вы вышли за все границы! – воскликнул комиссар. – Но мы решили уладить все мирно. Начальник полиции предлагает вам официально зарегистрировать свои отношения в восьмидневный срок. Если откажетесь, увы, придется выслать вас из страны!

– Вот так номер, мой почтенный друг. Я так и знал, что вы ко мне пожалуете, – весело воскликнул знаменитый писатель. – Так сразу и подумал. Но, видите ли, дорогой, жениться я вовсе не намерен… и полагаю, что вы все же не вышлете меня отсюда. – Он выхватил из бокового кармана бумажник и, найдя в нем нужную бумажку, с любезной улыбкой передал ей своему посетителю: – Прочитайте ее, почтеннейший. Дело в том, что я уже восемь лет состою в законнейшем браке с моей супругой, баронессой, и что я счастливый отец восьми вполне законных детей: трех славных девочек и пяти здоровенных мальчуганов.

– Ну, знаете ли… – Комиссар, нахмурившись, поднялся со своего стула.

– Просто я человек вполне современный, – напутствовал его писатель. – Обязан вам, господин комиссар. Всего наилучшего. Надеюсь, и впредь вы не откажетесь уважить меня своим визитом!..