ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Реабилитационный центр в Инглмуре радовал глаза яично-желтым цветом стен и яркой, жизнеутверждающей отделкой и располагался в живописном месте. При всем том посетителя не оставляло впечатление, что сюда приезжают умирать.
На стене фойе красовалась многоцветная радуга. Мебель в заведении была новая, светлая и функциональная. Никаких мягких глубоких кресел с плюшевой или велюровой обивкой — должно быть, для того, чтобы выздоравливающий больной не прилагал слишком больших усилий, поднимаясь на ноги. В центре приемной стоял стол с большим букетом свежесрезанных роз в стеклянной вазе. Розы отличались удивительно красивым глубоким красным цветом, тем не менее, несмотря на капельки росы на лепестках, каждому было ясно, что через пару дней они завянут.
Майрон глубоко вздохнул. Спокойствие, только спокойствие, сказал он себе. Здесь нельзя давать волю эмоциям.
Помещение благоухало вишней в период цветения. Майрон подумал, что похожий запах исходит от ароматических устройств в форме деревца, которые обыватели часто вешают в машине на зеркало заднего вида. У конторки дежурной сестры или администратора (кто тут разберет?) его приветствовала женщина в светлой блузке и брюках из серии «скромненько, но со вкусом». Ей было слегка за тридцать, и улыбка, игравшая на губах, излучала тепло и искренность, как у героинь известного женского романа «Степфордские жены».
— Я приехал повидаться с Деборой Уиттэкер.
— Нет проблем, — сказала женщина. — Полагаю, что Дебора сейчас находится в рекреационной комнате. Меня зовут Гейл. Я отведу вас туда.
Дебора. Гейл… Здесь всех называют по имени. Очень может быть, что за больными присматривает доктор Боб. Они двинулись по коридору, где стены были расписаны подобием фресок с преобладающим изображением ярких крупных цветов и экзотических растений. Но праздничный декор не помешал Майрону заметить на полу темные полоски от шин инвалидных колясок. Весь обслуживающий персонал постоянно улыбался почти искренними доброжелательными улыбками. Должно быть, подумал Майрон, это входит в программу подготовки сотрудников. Все эти люди — санитарки, сестры, врачи и бог знает кто еще — носили обычную, а не форменную одежду. Пока они с Гейл шли по коридору, Майрон не заметил у проходивших мимо сотрудников ни одного стетоскопа или пришпиленного к нагрудному карману попискивающего пейджера срочного вызова — вообще ничего, что позволило бы судить о пребывании в медицинском учреждении. Здесь, в Инглмуре, нет врачей и больных, а только добрые друзья и подруги.
Через несколько минут Гейл и Майрон вошли в рекреационную комнату с новенькими столами для пинг-понга, бильярдными столами для игры в пул и столиками для игры в карты. Было видно, что эти предметы никогда не использовались, зато стоявший в комнате телевизор имел довольно потрепанный вид.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала Гейл. — Бекки и Дебора выйдут к вам через минуту.
— Бекки? — спросил Майрон.
Очередная улыбка — еще более широкая, чем прежде.
— Бекки — подруга Деборы.
— Понятно…
С этими словами Гейл удалилась, и Майрон остался в компании шести очень пожилых людей, пятеро из которых относились к лицам женского пола. На стадии дожития сексизм отсутствует. Впрочем, все эти люди имели ухоженный вид, были хорошо и чисто одеты, а мужчина даже носил галстук. И все они сидели в инвалидных креслах на колесиках. У двоих тряслись руки, а двое других что-то бормотали себе под нос. Их кожа напоминала посеревшую от времени побелку, без малейшего телесного оттенка. Одна женщина помахала Майрону тонкой почти прозрачной рукой с просвечивающимися голубыми венами. Майрон улыбнулся и помахал в ответ.
На стене висел плакат со словами, которые можно было истолковать как девиз учреждения.
«Инглмур: живи сегодняшним днем».
Великолепно, подумал Майрон и тут же придумал девиз, который, на его взгляд, больше соответствовал окружающей действительности.
«Инглмур: лучше, чем альтернатива».
«Надо будет записать этот лозунг на листочке бумаги и положить на обратном пути в ящик для отзывов и предложений».
— Мистер Болитар?
Шаркая ногами, в рекреационную комнату вошла Дебора Уиттэкер. На голове у нее по-прежнему красовалась экзотическая прическа — как на фотографии, — теперь это сложное построение из седых волос, которое постоянно подкрашивалось и опрыскивалось лаком-фиксатором, больше походило на конструкцию из фибергласа. В целом же внешность женщины чем-то напоминала образ героя романа «Портрет Дориана Грея» — казалось, Дебора в одно мгновение постарела лет эдак на сто. А еще в ее чертах наблюдалось некое странное подергивание — как у Кэтрин Хэпбёрн в старости. Возможно, так на ней сказывалась болезнь Паркинсона, но Майрон не стал бы этого утверждать, не будучи специалистом.
Интересно, что Майрона позвала по имени вовсе не Дебора, а ее так называемая подруга Бекки, которой было от силы лет тридцать. Она тоже носила обычное платье, а не белую форму сиделки и, хотя в ее лице и повадке ничто не говорило о принадлежности к медицинской профессии, Майрону сразу вспомнилась Луиза Флетчер в роли медсестры из фильма «Пролетая над гнездом кукушки».
Он поднялся с места.
— Меня зовут Бекки, — сказала сиделка.
— Майрон Болитар.
Бекки с покровительственной улыбкой пожала ему руку. Видимо, сказывалась профессиональная привычка. Возможно, эта женщина улыбалась по-другому, только оказавшись миль за десять от этого учреждения.
— Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
Впервые за все это время заговорила Дебора Уиттэкер.
— Уйдите, — хрипло сказала она. Звучание ее голоса напоминало скрип старой шины по гравию.
— Но, Дебора…
— Мне надоело это ваше «но, Дебора». У меня сегодня очень симпатичный посетитель, и я не собираюсь делиться им с вами. Так что проваливайте.
Покровительственная улыбка Бекки несколько увяла. Тем не менее она продолжала говорить со своей подопечной дружелюбным голосом, в котором, впрочем, как она ни старалась этого избежать, все-таки проскальзывали наставнические нотки.
— Дебора, — сказала она, — вы знаете, где мы находимся?
— Конечно, знаю, — бросила Дебора. — Союзники только что разбомбили Мюнхен. Фашисты сдались. Я — девушка из Объединенной службы организации досуга войск и стою на южном пирсе в Манхэттене. Океанский бриз овевает мое лицо. Я жду прихода боевого корабля, чтобы запечатлеть жаркий поцелуй на устах первого же солдата или матроса, который сойдет на берег.
Сказав это, Дебора Уиттэкер подмигнула Майрону.
Бекки наставительным тоном произнесла:
— Дебора, сейчас не 1945 год. Сейчас…
— Да знаю я, черт побери! Нельзя же, в самом деле, быть такой легковерной. — Дебора опустилась на стул и наклонилась к Майрону. — Истина заключается в том, что иногда я обитаю в сегодняшнем дне, а иногда оказываюсь в каком-нибудь другом. Путешествую, так сказать, во времени. У моего дедушки была точно такая же особенность. Ему сказали, что это связано с известкованием стенок сосудов. Когда подобное началось у моей матери, это стали объяснять общей изношенностью и дряхлостью организма. Что касается меня, то мой диагноз — Паркинсон с Альцгеймером. — Она посмотрела на сиделку. При этом мышцы ее лица непроизвольно подергивались. — Прошу вас, Бекки: пока я еще в своем уме, — уйдите прочь с моих глаз.
Бекки еще некоторое время стояла рядом с ними, продолжая улыбаться, что, надо признать, давалось ей с известным трудом. Майрон кивнул в знак того, чтобы Бекки сделала, как ее просят, после чего сиделка наконец удалилась.
Дебора сразу же придвинулась к Майрону еще ближе.
— Мне нравится говорить ей всякие гадости, — прошептала она. — Это единственная бесплатная льгота, которая позволена старости. — Она положила руки на колени и улыбнулась Майрону своей подергивающейся улыбкой. — Вы только что назвали свое имя, но я, извините, уже его забыла.
— Майрон.
На лице у старой дамы появилось озадаченное выражение.
— Не то. Может, Андре? Вы очень похожи на Андре. Обычно он убирал мне волосы.
Бекки стояла наготове в углу, не спуская с них глаз.
Майрон решил не тратить зря время и сразу нырнуть с вышки вниз головой.
— Миссис Уиттэкер, я хочу задать вам несколько вопросов об Элизабет Брэдфорд.
— О Лиззи? — У старухи неожиданно засветились глаза. — Она тоже здесь?
— Нет, мадам.
— Я думала, она умерла…
— Да, она умерла, мадам.
— Бедняжка. Она устраивала такие чудесные приемы. У себя в поместье Брэдфорд. В такие вечера там все подсвечивалось прожекторами, а гости исчислялись сотнями. У Лиззи всегда играли лучшие оркестры, а на кухне трудились лучшие повара. Я от души веселилась на ее приемах. Ну и, разумеется, надевала по такому случаю все самое лучшее и дорогое… — Во взгляде Деборы неожиданно промелькнул отблеск какого-то чувства; возможно, пришло осознание, что приглашений, приемов и дорогих нарядов уже никогда не будет. Как бы то ни было, она замолчала.
— В своей колонке, — сказал Майрон, — вы часто писали об Элизабет Брэдфорд.
— Как же иначе? — Дебора взмахнула рукой. — Без Лиззи колонке словно чего-то не хватало. Она была светской дамой в полном смысле слова. Но… — Тут она снова замолчала и отвела глаза.
— Но что?..
— Так уж случилось, что я не писала о Лиззи месяцами. Странное дело. На прошлой неделе, к примеру, Констанс Лоуренс давала благотворительный бал в пользу детского приюта Святого Себастьяна, но Лиззи и туда не пришла. Между тем это благотворительное мероприятие всегда считалось одним из ее самых любимых. Она, знаете ли, была там главной дамой-распорядительницей последние четыре года.
Майрон кивнул, стараясь следовать за логикой Деборы и быстрыми сменами эпох и событий.
— Значит, Лиззи перестала посещать светские мероприятия, да?
— Да, перестала.
— А почему?
Дебора Уиттэкер словно очнулась от крепкого сна и с подозрением посмотрела на Майрона.
— Скажите-ка еще раз, как вас зовут?
— Майрон.
— Это я уже знаю. Меня интересует ваша фамилия.
— Болитар.
В глазах Деборы снова что-то вспыхнуло.
— Сын Эллин?
— Да.
— Эллин Болитар, — произнесла она с широкой улыбкой. — Как, кстати, она поживает?
— Спасибо, хорошо.
— Такая проницательная женщина… Скажите мне, Майрон, она до сих пор рвет в клочья свидетелей противной стороны?
— Да, мадам.
— Очень умная особа…
— Ей так нравилась ваша колонка, — сказал Майрон.
Дебора просияла.
— Эллин Болитар, лучший адвокат округа, читала мою колонку?
— Каждую неделю. Это было первое, что она читала в газете.
Дебора Уиттэкер откинулась на спинку стула, тряся головой.
— Нет, как это вам понравится? Эллин Болитар читает мою колонку. — Она снова улыбнулась Майрону. А ему становилось все труднее ориентироваться в путанице глагольных времен, и это сильно раздражало, поскольку мешало расставить по местам события, о которых повествовала Дебора. — Как хорошо, что вы пришли. Визит получился просто на диво, не так ли Майрон?
— Да, мадам, чудесный.
В следующую минуту улыбка на ее дрожащих губах увяла.
— А здесь никто не помнит мою колонку, — пробормотала она. — Хотя я окружена очень хорошими милыми людьми, которые прекрасно ко мне относятся. Но я для них просто еще одна старая леди. Когда ты достигаешь преклонного возраста, то неожиданно становишься невидимкой, так как люди замечают только твою тлеющую телесную оболочку. Они знать не хотят, что когда-то этот мозг был остер как бритва, а это тело посещало самые известные приемы и танцевало с красивейшими мужчинами. Они этого просто не видят. Я не помню, что ела на завтрак, но те вечера и приемы помню хорошо. Вы находите это странным?
— Нет, мадам, не нахожу.
— Я помню последнее суаре, которое устраивала Лиззи, как если бы это происходило вчера. На ней было черное платье без бретелек от Хальстона и нитка крупного жемчуга на шее. И загар очень ей шел. Я же надела ярко-розовое летнее платье. Подарок Лилли Пулитцер, между прочим, и должна вам сказать, что мужчины буквально сворачивали головы, чтобы лишний раз на меня глянуть.
— А что, собственно, произошло с Лиззи, миссис Уиттэкер? Почему она перестала посещать званые вечера и приемы?
Дебора Уиттэкер неожиданно напряглась.
— Я светская журналистка, а не сплетница.
— Отлично вас понимаю, кроме того, пикантные истории меня не интересуют. Но ответ на этот вопрос для меня весьма важен.
— Лиззи — моя подруга…
— Вы ее видели после того вечера?
Лицо Деборы снова приобрело отстраненное выражение.
— Мне казалось, что она слишком много пьет. Даже задавалась вопросом, нет ли у нее каких-нибудь серьезных проблем.
— Вы имеете в виду проблемы, связанные с выпивкой.
— Не люблю сплетничать. Это не в моем характере. Я пишу заметки в светской колонке — и точка. А причинять людям боль мне не улыбается.
— Это признание дорого стоит, миссис Уиттэкер.
— Но как бы то ни было, я ошиблась.
— Ошиблись?
— Никаких проблем с выпивкой у Лиззи нет. Конечно, она может выпить на вечере — и довольно много, но, помня о своих обязанностях хозяйки, никогда не перебирает.
Опять эта путаница в глагольных временах.
— Так вы видели ее после того вечера?
— Нет, — тихо сказала Дебора. — Не видела. Никогда.
— Но быть может, вы разговаривали с ней по телефону?
— Я дважды звонила ей. После того как она пропустила званый вечер у Вудмеров, а потом прием у Констанс, я поняла: случилось нечто ужасное. Но поговорить с ней мне так и не удалось. Ее или не было дома, или она не могла подойти к телефону. — Дебора посмотрела на Майрона. — Вы знаете, где она? С ней ничего дурного не произойдет?
Майрон не знал, что и сказать. Или в каком времени.
— Вы беспокоитесь за нее?
— Конечно, беспокоюсь. Ведь Лиззи исчезла. Я расспрашивала всех ее близких друзей из клуба, но никто из них тоже ее не видел. — Дебора нахмурилась. — Впрочем, друзьями я бы этих людей не назвала. Друзья не сплетничают и не распускают слухи.
— Какие слухи?
— О Лиззи.
— И по какому поводу они сплетничали?
Дебора заговорила конспиративным шепотом:
— Я думала, что она совершает странные поступки, потому что крепко выпивает. Но это было связано с другими вещами.
Майрон наклонился к ней и тоже понизил голос до шепота.
— Какими?
Дебора Уиттэкер посмотрела на него затуманенным взглядом, и он задался вопросом, что в действительности она сейчас видит.
— С нервным срывом, — сказала она после минутной паузы. — Леди в клубе шептались о том, что у Лиззи случился нервный срыв и Артур отправил ее лечиться. В медицинское учреждение, где стены обиты войлоком.
Майрон словно оцепенел.
— Все это сплетни, — прошипела Дебора. — Сплетни и грязные слухи.
— Значит, вы в это не верите?
— Ответьте мне на один вопрос, — сказала Дебора, облизнув губы — такие сухие, что они, казалось, могли улететь от легкого дуновения ветра, как прошлогодние листья. — Если Элизабет действительно находилась под замком в заведении для душевнобольных, то как вышло, что она упала с балкона в собственном доме?
Майрон кивнул. Действительно, тут есть о чем подумать.
