ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Движение во второй половине воскресного дня продолжало оставаться редким. Так что Линкольн-туннель они пролетели, что называется, с ветерком. Уин развлекался с кнопками недавно приобретенного Майроном CD-плейера, нажимая то на одну, то на другую, и остановился на современной обработке американской рок-классики семидесятых. Сначала они прослушали песню «Ночью Чикаго вымирает», а затем рок-балладу «В Джорджии один за другим гаснут огни в ночи», из содержания которых Майрон узнал, что в семидесятые годы гулять по ночам было очень опасно. Потом рок-композиции сменила сквозная тема к песням из фильма «Билли Джек». Помните фильм «Билли Джек»? Уин помнил. Возможно, даже слишком хорошо.
Последним номером шла классическая сентиментальная баллада семидесятых «Шеннон». Лирическая героиня Шеннон умерла в самом начале баллады, после чего исполнители высокими подвывающими голосами сообщили слушателям, что тело бедняжки унесло течением в открытое море. Эта песня всегда трогала Майрона до слез. У матери Шеннон до конца жизни кровоточило разбитое сердце, а отец здорово сдал, и на его лице навсегда застыло скорбное выражение. Короче говоря, после смерти Шеннон все на свете изменилось в худшую сторону.
— А ты знаешь, что Шеннон — это собака? — вдруг спросил Уин.
— Шутишь?
Уин покачал головой.
— Если как следует вслушаться в текст, это становится понятно.
— Сколько я ни вслушивался, понял только то, что она умерла и ее тело унесло в открытое море.
— А дальше, между прочим, следует пассаж, где автор выражает надежду, что ее трупик прибьет к маленькому необитаемому острову с большим раскидистым деревом.
— Раскидистым деревом? — переспросил Майрон.
Вместо ответа Уин пропел:
— Таким же, какое растет у нас на заднем дворе…
— Строфа о дереве отнюдь не свидетельствует о том, что речь идет о собаке, Уин. Может, Шеннон любила сидеть в тени под деревом? Или у нее там висел гамак?
— Возможно, — сказал Уин. — Но в песне есть еще одно указание на то, что это была собака. Правда, неясно выраженное. Я бы сказал, намеком.
— И что же это такое?
— Подвывающие по-собачьи голоса исполнителей.
Таков Уин, и с этим уже ничего не поделаешь.
— Тебя высадить где-нибудь в городе? — спросил Майрон.
Уин покачал головой.
— Мне предстоит прорва бумажной работы, — сказал он. — В этой связи я бы хотел запереться на ключ и укрыться на время от всех своих знакомых.
Майрон не стал с ним спорить.
— У тебя оружие есть? — поинтересовался Уин.
— Есть.
— Еще требуется?
— Нет.
Они припарковались на парковке Кинней и вместе сели в лифт. В высотном здании сегодня стояла непривычная тишина: муравьи покинули муравейник. Эффект был зловещий. Складывалось впечатление, что приятели оказались среди декораций фантастического фильма, повествовавшего о конце света. Всюду пусто и призрачно. Легкое поскрипывание лифта отдавалось в застывшем воздухе, как эхо громовых раскатов.
Майрон вышел из лифта на двенадцатом этаже. Несмотря на воскресенье, Верзила Синди сидела за столом в своем закутке. Как всегда, окружавшие Синди предметы казались крохотными, словно она жила в домике Барби. При виде этой женщины на память приходил эпизод из фильма «Сумеречная зона» с неожиданно уменьшающимся домом, забором и прочими объектами. Сегодня Верзила Синди надела парик, почти такой же, как у комедийной актрисы Кэрол Ченнинг. Не успела утром причесаться, подумал Майрон. Увидев босса, Синди улыбнулась и поднялась с места. Майрон сразу почувствовал себя Кеном — игрушечным приятелем Барби, да еще и выпучил от удивления глаза.
Синди при росте шесть футов шесть дюймов надела высокие каблуки, немилосердно скрипевшие от выпавшего на их долю непосильного испытания: поддерживать в вертикальном положении столь грандиозное существо. В честь воскресного дня Синди также надела некое подобие делового костюма: блузку цвета французского революционного флага и новый серый жакет, который, похоже, только что треснул под мышкой от резкого движения.
Синди вскинула над головой руки и покрутилась перед Майроном, напоминая Годзиллу, травмированного выстрелом из электронного парализующего ружья «тайзер».
— Нравится? — спросила она.
— Очень, — ответил Майрон, а про себя подумал: «Парк Юрского периода-III»: демонстрация мод.
— Приобрела все это в «Бенниз».
— В «Бенниз»?
— Ну да, в нижней части города, — объяснила Синди. — Это магазин одежды для трансвеститов. Но мы, крупные женщины, тоже часто там отовариваемся.
Майрон кивнул.
— Практично, — заметил он.
Верзила Синди чихнула, а потом неожиданно расплакалась. А поскольку она, несмотря на замечания Майрона, по-прежнему носила на лице слишком много смывающейся водой косметики, ее лицо вскоре стало походить на вазу из цветного пластика, случайно забытую во включенной микроволновке.
— О мистер Болитар!
Раскинув в стороны руки, она бросилась к нему, напоминая мультяшного персонажа, проламывающего стены в неудержимом движении вперед и оставляющего после себя огромные рваные дыры в форме тела.
Майрон выставил вперед обе руки.
«Нет, Синди! Майрон хороший. Он любит Синди. Пожалуйста, не делай Майрону больно!»
Бесполезно! Она заключила его в свои медвежьи объятия, оторвав от пола как пушинку. Майрону показалось, что кровать с водяным матрасом вдруг ожила и атаковала его. Так что ему ничего не оставалось, как закрыть глаза и отдаться на волю стихии.
— Благодарю вас, — пролепетала Синди сквозь слезы.
В следующее мгновение Майрон краем глаза заметил Эсперансу. Она наблюдала за этой сценой, скрестив на груди руки и едва заметно улыбаясь. Новая работа, вспомнил Майрон. Теперь Синди будет занята в офисе полный рабочий день.
— Не стоит благодарности, — проблеял он.
— Я вас не подведу.
— Не могла бы ты для начала поставить меня на пол?
Верзила Синди издала звук, долженствовавший изображать хихиканье. В «Парке Юрского периода-III» дети в этот момент наверняка бы завопили от ужаса и вцепились в руки своих мамаш.
Синди опустила его на пол с такой осторожностью, с какой строитель египетской пирамиды устанавливал на вершине заостренный пирамидальный блок, венчавший грандиозную постройку.
— Вы не пожалеете. Я буду работать день и ночь, даже в уик-энды. Кроме того, буду носить ваши рубашки в прачечную, готовить кофе, покупать нектар «Йо-хо» и даже делать вам массаж спины.
При этих словах Майрону почудился подминающий его под себя паровой каток.
— Хорошо бы сейчас стаканчик «Йо-хо».
— Уже несу! — Верзила Синди, сметая все на своем пути, бросилась к холодильнику.
Майрон воспользовался моментом, чтобы протиснуться к Эсперансе.
— Она действительно отлично делает массаж спины, — сказала та.
— Учти! Принимаю твои слова на веру.
— Я сказала Синди, что именно ты выразил желание взять ее на полную ставку.
Майрон кивнул.
— В следующий раз скажи ей, — произнес он, — что я выразил желание лично выковыривать у нее из-под кожи занозы, если она случайно занозит себе лапу.
Появилась Верзила Синди с пакетом «Йо-хо».
— Хотите, я взобью его миксером, мистер Болитар? Вы как больше любите?
— Благодарю, Синди. Я сам разберусь с тем, как мне пить «Йо-хо».
— Слушаюсь, мистер Болитар. — Синди попятилась, освобождая ему место. В этот момент Майрону вспомнилась картина известного мариниста прошлого века, на которой огромный «Посейдон эдвенчурер» шел рядом с маленькой рыбацкой лодкой под парусом.
Майрон повернулся к Эсперансе.
— Какая-нибудь новая информация о продаже Лестера поступила?
— Пока нет.
— Свяжи меня с Роном Диксоном. И звони ему не на мобильный, а по домашнему телефону.
Как ни странно, выполнить это задание вызвалась Синди.
— Сию минуту будет готово, мистер Болитар, — сказала она.
Эсперансе оставалось только пожать плечами. Между тем Верзила Синди набрала нужный номер и заговорила, отлично имитируя английский акцент. Ее голос звучал, как у актрисы Мэгги Смит в известной бродвейской пьесе Ноэля Коварда. Майрон и Эсперанса перешли в офис, куда Синди переадресовала звонок.
— Рон? Это Майрон Болитар. Как поживаешь?
— Я знаю, кто звонит, болван. Твоя секретарша мне уже сообщила. А ты в курсе, Майрон, что сегодня воскресенье? Это такой день, когда все отдыхают. Я уже не говорю о том, что в воскресенье занимаюсь семьей. Надо же получше узнать своих детей, не так ли? Итак, какого дьявола ты беспокоишь меня в день отдыха?
— Ты продаешь Лестера Эллиса?
— Вот, значит, из-за чего ты звонишь мне в воскресенье…
— Просто хочу знать, так ли это?
— Никаких комментариев.
— Между прочим, ты говорил, что не будешь продавать его.
— Ошибочка. Я просто сказал, что не буду проявлять в этом смысле активность. Если помнишь, мистер Суперагент, это ты хотел включить в его контракт пункт о возможной продаже, но я отказался оговаривать этот момент отдельным пунктом и добавил, что если ты будешь настаивать на своем, то в этом случае из его жалованья будут вычитать пятьдесят штук. Ты сказал: «нет». А теперь, значит, тебя эта мысль вновь начинает тревожить? Вцепилась, так сказать, тебе в задницу, да?
Майрон поерзал в кресле. Плевать на не слишком вежливое обращение. Дело все равно надо делать.
— И кого ты подыскал ему взамен?
— Никаких комментариев.
— Не продавай его, Рон. Он очень талантливый парень.
— Это точно. Плохо только то, что, играя в бейсбол, он своих талантов почему-то не демонстрирует.
— Сделаешь это, будешь в результате иметь глупый вид. Помнишь, как ты обменял Нолана Райана на Тима Фергюсона? А Бейби Рута помнишь? — Честно говоря, Майрон уже забыл, кого они получили в результате сделки. — Которого ты продал «Ред сокс»?
— Ты что — сравниваешь Лестера с Бейби Рутом?
— Давай поговорим об этом.
— Тут не о чем говорить, Майрон… А теперь прошу меня извинить. Жена зовет. Непростое это дело, доложу я тебе.
— Какое дело?
— Пытаться наладить контакт с детьми, когда видишься с ними раз в неделю. Знаешь, Майрон, что я в этой связи уяснил?
— Что?
— То, что я их всех ненавижу.
Клик. На линии установилось молчание.
Майрон посмотрел на Эсперансу.
— Свяжи меня с Алем Тони из «Чикаго трибюн».
— Мне казалось, что его хотят продать «Сиэтлу»…
— Положись в этой истории на меня, ладно?
Эсперанса указала на телефон:
— Теперь вопросами связи занимается Верзила Синди. К ней и обращайся.
Майрон нажал на кнопку интеркома.
— Верзила Синди, соедини меня, пожалуйста, с Алем Тони. По идее он должен находиться у себя в офисе.
— Слушаюсь, мистер Болитар.
Через минуту послышался голос Синди.
— Мистер Болитар? Аль Тони на первой линии.
— Аль? Привет, это Майрон Болитар.
— Привет, Майрон. Что случилось?
— Я тебе кое-что должен, не правда ли?
— Ну, «кое-что» — это еще слабо сказано.
— Отлично. В таком случае у меня заготовлена для тебя сенсационная новость.
— Не может быть! У меня от этих слов аж соски затвердели. Твои эротические речи безумно меня возбуждают.
— Надеюсь, ты помнишь Лестера Эллиса? Ну так вот: завтра будет обсуждаться вопрос о его продаже «Сиэтлу». Лестер, скажем так, заинтригован. Особенно если учесть, что среди «Янки» весь прошлый год по этому поводу ходили самые разные слухи. Наше агентство, как ты понимаешь, тоже в полном восторге, хотя и выражает легкое недоумение в связи с намечающейся сделкой.
— А в чем, собственно, заключается сенсация?
— Как в чем? Это важная история в мире спорта.
— В Нью-Йорке или Сиэтле — может быть. Но я-то в Чикаго, Майрон.
— Тем мне менее я подумал, что тебе это тоже будет интересно.
— Ты ошибся. И по-прежнему передо мной в долгу.
— Прежде чем отказываться, — сказал Майрон, — может, проверишь на всякий случай свои соски?
— Подожди, сейчас проверю. — Пауза. — Мягкие, как переспелые виноградины. Но если нужно, через несколько минут могу проверить снова и перезвонить.
— Не нужно. Спасибо, Аль, что уделил мне время. Честно говоря, не думал, что ты ухватишься за эту новость, но почему не попытаться, верно? Между нами говоря, «Янки» действительно очень хотят его сплавить и давят на меня, с тем чтобы не ставил им в этом смысле палки в колеса. Вот я и подумал: вдруг ты тоже заинтересуешься этим делом?
— Но почему Лестер? Кем его хотят заменить?
— Представления не имею.
— Лестер — отличный игрок. Возможно, ему пока не хватает опыта, но в целом он очень хорош. Интересно, почему «Янки» так заинтересованы в том, чтобы от него избавиться?
— Надеюсь, ты не напечатаешь то, что я тебе сейчас скажу?
Снова пауза. Майрону казалось, что в наступившей тишине слышно, как прокручиваются шестеренки в голове Аля.
— Нет, если последует категорический запрет с твоей стороны.
— Лестер получил травму в результате несчастного случая у себя дома. Повредил колено. Руководство старается сохранить этот инцидент в тайне, но уже ни для кого не секрет, что после окончания сезона Лестеру придется ложиться на операцию.
На линии установилось молчание.
— Можешь печатать это, Аль.
— Нет проблем. Ну, я пошел…
Майрон улыбнулся.
— Не надо так спешить, Аль. Сегодня воскресенье.
С этими словам Майрон повесил трубку.
Эсперанса посмотрела на него.
— Ты занимаешься тем, о чем я подумала? Дезинформацией? Да еще и собираешься подписаться под этим?
— Аль Тони — король интриги, — объяснил Майрон. — Он пообещал, что напечатает это. Но не напечатает. Однако его работа заключается также в обмене услугами и новостями. И в этом смысле он лучший в нашем деле специалист.
— И что с того?
— А то, что он сейчас позвонит своему приятелю из «Сиэтл таймс» и обменяет это известие на какое-нибудь другое. И слух о травме получит распространение. А если он дойдет до широкой публики раньше официального объявления о сделке, то продажа не состоится.
Эсперанса ухмыльнулась.
— Проделка, совершенно лишенная этики.
Майрон пожал плечами.
— Назовем ее «окутанной туманом».
— Как ни называй, но она мне нравится.
— Всегда помни лозунг агентства «МБ спортспред»: клиент у нас на первом месте.
Она кивнула и добавила:
— И в сексуальном плане тоже.
— Послушай, наше агентство гарантирует клиенту первосортное обслуживание по всем статьям. — Майрон некоторое время смотрел на нее, потом сказал: — Могу я кое-что у тебя спросить?
Эсперанса задиристо вскинула голову.
— Смотря что.
— Почему ты так ненавидишь Джессику?
У Эсперансы затуманилось лицо. Пожав плечами, она сказала:
— Наверное, это просто вошло у меня в привычку.
— Я серьезно.
Эсперанса вытянула скрещенные ноги.
— Лучше я воздержусь от серьезных разговоров и буду заниматься своими делами мелкой служащей, хорошо?
— Ты мой лучший друг, — сказал Майрон. — И мне, естественно, хочется знать, почему ты ее не любишь.
Эсперанса вздохнула, закинула ногу на ногу и заправила за ухо выбившуюся из прически прядку.
— Джессика умна, проницательна, с развитым чувством юмора, хорошая писательница, и, уж конечно, я бы не стала выгонять ее из постели за то, что она любит крекеры.
Бисексуалка, что с нее возьмешь?
— Но она причинила тебе боль.
— И что с того? Разве она единственная в мире женщина, совершившая опрометчивый поступок?
— Тоже верно, — согласилась Эсперанса, затем хлопнула себя по коленке и поднялась с места. — Должно быть, я не права… Теперь мне можно идти?
— Тогда почему до сих пор имеешь на нее зуб?
— А мне нравится держать на кого-то зло. Потому что это легче, чем прощать.
Майрон покачал головой и жестом предложил ей вернуться в кресло.
— Все-таки ты должна объяснить, почему не любишь ее?
— Послушай, я всегда была занозой в заднице. Не воспринимай мои выпады слишком серьезно.
Майрон снова покачал головой.
Эсперанса подперлась рукой и некоторое время смотрела в окно.
— Ты не такой крутой парень, каким кажешься, понятно?
— Что ты имеешь в виду?
— То, что для такого рода душевной боли у тебя слишком ранимая душа. Большинство людей могут пережить подобное. Я, к примеру, могу. И Джессика может. Уин — без вопросов. А вот ты — не можешь. Потому-то я и сказала, что ты не такой крутой парень, каким кажешься. Просто ты по-другому устроен.
— Тогда, быть может, во всем виноват я?
— Да, виноват, — ответила Эсперанса. — По крайней мере частично. Во-первых, ты слишком идеализируешь такого рода отношения. А еще ты слишком чувствительный. И слишком открытый. И слишком часто подставляешься под удар, прикрывая других.
— Разве это плохо?
Она заколебалась.
— Нет. Если разобраться, даже хорошо. И хотя ты слишком открытый и даже в чем-то наивный тип, все-таки много лучше тех, чья душа застегнута на все пуговицы… Слушай, может прекратим этот разговор, а?
— Мне почему-то кажется, что ты так и не ответила на мой вопрос.
Эсперанса словно в знак капитуляции вскинула над головой руки.
— Я выдала максимум, на что способна, и больше не скажу ни слова.
Майрон сам не заметил, как углубился в реминисценции, вспомнил любительскую лигу, в которой играл, и удар Джоя Давито, заставивший его навсегда распрощаться с бейсболом. Как Эсперанса сказала? «Ты слишком часто подставляешься под удар, прикрывая других». Вот и тогда он подставился, хотя никого не прикрывал. Наверное, судьба такая, подумал Майрон и покачал головой.
Эсперанса, воспользовавшись наступившим затишьем, поторопилась перевести разговор на другую тему.
— Я тут навела кое-какие справки по делу Элизабет Брэдфорд по твоей просьбе.
— И что же?
— А ничего. Нет ни единого свидетельства, которое указывало бы на то, что причиной ее смерти могло стать что-то иное, кроме неудачного падения с балкона. Кстати, если хочешь, можешь навестить ее брата. Он живет в Уэстпорте. Но предупреждаю: по поводу смерти сестры он придерживается точки зрения своего шурина, так что ты, поговорив с ним, никуда не продвинешься.
Стало быть, напрасная трата времени.
— А другие родственники?
— Имеется сестра, которая также живет в Уэстпорте, но предпочитает проводить летние месяцы на Лазурном берегу.
Опять по нулям.
— Что-нибудь еще?
— Есть-таки одна вещь, которая вызывает у меня легкое недоумение, — сказала Эсперанса. — Элизабет Брэдфорд была, без сомнения, социальным животным, иначе говоря, светской дамой самого высокого разбора, и ее имя фигурировало в прессе по тому или иному поводу минимум раз в неделю. Но за шесть месяцев до того, как она упала с балкона, всякие упоминания о ней в прессе полностью прекратились.
— Что значит «полностью»?
— То и значит. Иначе говоря, ее имя со страниц газет словно корова языком слизнула. Ни в одной не нашла, даже в той, что выходит в пригороде.
Майрон некоторое время обдумывал ее слова.
— Может, она тоже на Лазурном берегу отдыхала?
— Может. Но мужа с ней не было совершенно точно. Местная пресса в это время регулярно о нем писала.
Майрон откинулся на спинку стула и крутанулся на сиденье. Его взгляд снова упал на бродвейские плакаты, занавешивавшие стену за его рабочим местом. Да, их действительно пора убрать, подумал он, но сказал другое:
— А до этого, говоришь, об Элизабет Брэдфорд в прессе публиковали множество разных историй?
— Ну, историями заметки в две-три строки не назовешь, — подкорректировала Эсперанса слова босса. — Скорее они относятся к разряду упоминаний из серии: «На приеме присутствовали…» или «В ознаменование этого события состоялся банкет, который почтили своим присутствием…» — ну и так далее в том же духе…
Майрон кивнул.
— А такого рода упоминания появлялись в особых колонках или статьях на общие темы… Короче говоря, где?
— К примеру, в газете «Джерси леджер» имелась колонка, освещавшая светские события. Назвалась «Соушиэл суаре», если мне не изменяет память.
— Броско. — Майрон смутно помнил эту колонку с детских лет. Его мать имела обыкновение просматривать ее, выискивая среди выделенных жирным шрифтом фамилий знакомые имена. Между прочим, мама тоже пару раз в ней фигурировала как «известный местный адвокат Эллин Болитар». Потом она в шутку требовала, чтобы дома ее называли именно так, и когда Майрон орал: «Мама!» — появляясь, говорила: «Известный местный адвокат Эллин Болитар к вашим услугам, мистер Мятые штаны».
— Кто вел эту колонку? — спросил Майрон.
Эсперанса протянула ему лист бумаги. На нем красовался фотопортрет симпатичной женщины с несколько сложной в стилистическом отношении прической, скажем, a la леди Бёрд Джонсон. Подпись внизу фотопортрета гласила, что это некая Дебора Уиттэкер.
— Думаешь, нам удастся разжиться ее адресом?
Эсперанса кивнула:
— Уверена, много времени это не займет.
С минуту они пристально смотрели друг на друга. Срок, назначенный Эсперансой, истекал и нависал над ними как дамоклов меч.
Майрон сказал:
— Не могу представить, что ты исчезнешь из моей жизни.
— Этого не произойдет, — ответила женщина. — Независимо от того, каким будет твое решение, ты все равно останешься моим лучшим другом.
— Партнерские отношения разрушают дружеские.
— Ты в этом уверен?
— Я это знаю. — Он довольно долго избегал этого разговора, но время почти вышло, и откладывать неизбежное в надежде, что оно словно по мановению волшебной палочки само растворится в воздухе и исчезнет, не приходилось. — Мой отец и дядя пытались сделать это. Попытка завершилась тем, что они после этого не разговаривали четыре года.
Эсперанса кивнула:
— Я знаю.
— Даже сейчас их взаимоотношения далеко не те, что прежде. И уже никогда прежними не станут. Я лично знаю десятки друзей и членов различных семейств — и все они, поверь, хорошие люди, — которые пытались вступить в партнерские отношения вроде тех, о которых говоришь ты. Ну так вот: не помню ни одного случая, когда им это удалось и все с течением времени пришло в норму. Повторяю, ни одного. Все переругались или даже стали врагами. Брат возненавидел брата, дочь подала в суд на отца, друг стал желать смерти своему лучшему другу — и так далее. Деньги очень сильно влияют на людей и творят с ними удивительные вещи.
Эсперанса снова согласно кивнула.
— Наша дружба может выдержать любое испытание, — продолжал Майрон, — но я сильно сомневаюсь, что она переживет партнерские отношения.
Эсперанса поднялась с места.
— Пойду искать адрес Деборы Уиттэкер, — сказала она. — Как я уже говорила, это не займет много времени.
— Благодарю.
— Я готова предоставить тебе три недели для реорганизации всех твоих дел. Надеюсь, этого хватит?
Майрон кивнул, почувствовав, как сильно у него пересохло в горле. Ему хотелось сказать что-то еще, но очередная мысль, приходившая в голову, казалась еще более пустой и бессодержательной, чем предыдущая.
Неожиданно послышался сигнал интеркома. Эсперанса вышла из комнаты. Майрон нажал на кнопку.
— Слушаю…
Верзила Синди произнесла:
— На первой линии «Сиэтл таймс».
