ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Оказавшись на улице, Майрон включил и быстро проверил свой сотовый. Ему звонили дважды. Первый звонок поступил от Эсперансы из офиса, второй — от Джессики из Лос-Анджелеса. С минуту Майрон обдумывал, кому отдать предпочтение, после чего набрал гостиничный номер Джессики, задаваясь вопросом, не будет ли проявлением слабости с его стороны звонить ей прямо сейчас. Что ж, очень может быть. Но играть в тактические игры, подключив мозги в тех случаях, когда задействованы чувства, он не любил. Это было не в его стиле.
Оператор отеля быстро соединил его с номером, но трубку никто не взял. Он оставил сообщение и позвонил в офис.
— У нас большая проблема, — сказала Эсперанса.
— В воскресенье? — удивленно спросил Майрон.
— Господь, возможно, отдыхает по воскресеньям, а вот владельцы команд — далеко не всегда.
— Ты слышала о Хорасе Слотере? — спросил Майрон.
— Да, — ответила Эсперанса. — Мне очень жаль, что все так случилось, но у нас есть еще бизнес, требующий неусыпного внимания. А вот теперь возникла проблема…
— Какого рода?
— «Янки» хотят «продать» Лестера Эллиса. «Сиэтлу». В связи с этим завтра утром собирают конференцию.
Майрон потер переносицу указательным и большим пальцами.
— От кого узнала?
— От Девон Ричардс.
Надежный источник. Проверенный. Вот дьявольщина!
— А сам Лестер в курсе?
— Еще нет.
— Его удар хватит!
— Думаешь, я об этом не знаю?
— Идеи какие-нибудь есть?
— Ни единой, — сказала Эсперанса. — Впрочем, мелкой сошке вроде меня можно особенно не напрягать мозги. Это как дополнительная неоплачиваемая льгота.
Его аппарат просигнализировал, что до него пытаются дозвониться.
— Я тебе позже перезвоню, — сказал Майрон, переключился на другую линию и произнес: — Алло?
— За мной следят, — сказала Франсин Нигли, чей голос он узнал почти мгновенно.
— Ты где?
— На пересечении дорог «А» и «Р» рядом с развязкой.
— Какая машина?
— Голубой «бьюик-скайларк». Не новый. С белой крышей.
— Номера срисовала?
— Нью-Джерси, четыре-семь-шесть-четыре-пять Тэ.
Майрон секунду обдумывал ситуацию.
— Когда начинается твоя смена?
— Через полчаса.
— Твоя сегодняшняя работа связана с разъездами или сидением за столом?
— С сидением за столом.
— Хорошо. Попробую сесть на хвост этому парню.
— Сесть на хвост?
— Если ты будешь постоянно находиться в участке, вряд ли этот тип захочет тратить погожее воскресенье, сидя весь день в машине рядом с твоей конторой. Наверняка за это время он куда-нибудь съездит. Ну а я послежу за ним.
— Станешь хвостом хвоста?
— Совершенно верно. Поезжай по Маунт-Плезент к Ливингстон-авеню. Там я его и перехвачу.
— Послушай, Майрон…
— Слушаю тебя внимательно…
— Если ты влез во что-то важное, то я тоже хочу в этом участвовать.
— Хочешь? Будешь!
Когда она повесила трубку, Майрон поехал в сторону Ливингстона и припарковался около круглой Мемориальной площади, или «кольца», рядом с поворотом на Ливингстон-авеню. С того места, где он остановился, открывался отличный вид на полицейский участок, а также не составляло труда быстро добраться до любой дороги или шоссе. Не выключая мотор, Майрон смотрел в окно на горожан, во всех направлениях пересекавших мемориальное «кольцо», достигавшее полумили в окружности. Уму непостижимо, сколько жителей Ливингстона самого разного вида, возраста, достатка и происхождения пересекли «кольцо» за сравнительно небольшой отрезок времени. Часто встречались пожилые леди, двигавшиеся очень медленно и в основном парами. Те старушки, что пошустрее, делали на ходу дыхательные упражнения, а некоторые даже сжимали в кулаках маленькие гантели. Попадались истязавшие себя бегом пары под пятьдесят или даже под шестьдесят, одетые в одинаковые спортивные костюмы. Легкой поступью проносились стайки тинейджеров, болтавшие о чем-то своем, ни на секунду не закрывая рта. Четко и размеренно двигались в среднем темпе «серьезные» бегуны и бегуньи, с пренебрежением поглядывавшие на жалких «любителей». У них были строгие, волевые лица, повязки на лбу, глаза прикрывали зеркальные солнцезащитные очки, и почти все, даже мужчины, демонстрировали голые накачанные животы. И что, спрашивается в них такого особенного?
Майрон усилием воли заставил себя не думать о том, что они с Брэндой целовались. Или о том, как она ему улыбалась, когда они сидели друг против друга за столом для пикника. Или как она вспыхивала, когда волновалась или была чем-то возбуждена. Или о том, какой живой и непосредственной показала себя, когда общалась с гостями на барбекю. Или какой нежной и заботливой была, когда бинтовала разбитую коленку маленькому Тимми.
Трудно было не думать о ней, но он старался.
На мгновение ему пришла в голову мысль о том, одобрил бы Хорас их отношения. Странная мысль, как ни крути. Но она тем не менее его посетила. В самом деле, что сказал бы по этому поводу его старый ментор? Честно говоря, Майрон не очень хорошо представлял себе, что значит встречаться с чернокожей девушкой. Его, несомненно, тянуло к ней, но нет ли в этом патологического притяжения, связанного с табу. Или, скажем, с подсознательным отторжением? Интересно, если бы они соединились, что ждало бы их в будущем? Он на мгновение представил, что они живут в небольшом домике в пригороде. Она — детский врач, он — спортивный агент, она — черная, он — белый. Короче говоря, смешанная во всех отношениях пара, которая по идее должна одинаково воспринимать действительность и видеть одинаковые сны… Тут Майрон волевым усилием заставил себя отбросить мысли, которые заслуживали лишь одного названия: «глупые». Как может взрослый занятой человек, к тому же связанный давними отношениями любви и душевной привязанности с молодой, но уже известной в определенных кругах писательницей, находящейся сейчас по литературным делам в Лос-Анджелесе, всерьез размышлять о совместной жизни с чернокожей девчонкой, с которой знаком всего два дня?
Временное помешательство — вот что это такое. Точка.
Светловолосая поклонница бега в облегающих красных шортах и видавшем виды белом спортивном бюстгальтере не спеша протрусила мимо его машины, заглянула в салон и улыбнулась. Майрон ответил ей улыбкой. Опять голый живот. Приходится принимать приятное одновременно с тем, от чего тебя воротит.
Через дорогу машина Франсин Нигли начала поворачивать на подъездную дорожку, ведшую к полицейскому участку. Майрон переключил передачу и положил ногу на педаль газа. В следующее мгновение появился голубой «бьюик-скайларк», проехавший мимо поворота, даже не замедлив ход. Майрон попытался узнать, кому принадлежат номера «бьюика», продиктованные ему Франсин, для чего позвонил в департамент транспорта штата, но был воскресный день и в департаменте, конечно же, никто трубку не снял.
Майрон выехал на Ливингстон-авеню и двинулся вслед за «бьюиком» в южном направлении. Он старался держаться так, чтобы между его автомобилем и «бьюиком» находились как минимум четыре машины, поэтому, чтобы видеть «бьюик», ему приходилось сильно вытягивать шею. По счастью, никто из водителей сильно на акселератор не давил. Стоял воскресный день, а жители Ливингстона по воскресеньям обычно никуда не торопятся, и эта привычка ливингстонцев сегодня особенно радовала Майрона. Зажегся красный свет, и «бьюик» остановился на перекрестке на Нортфилд-авеню. Справа от Майрона располагался небольшой универсальный магазин из красного кирпича. Когда Майрон был маленьким, здесь находилась начальная школа Рузвельта. Однако по прошествии двадцати лет какому-то умнику в руководстве штата пришла в голову мысль, что Нью-Джерси так много школ не требуется и вместо образовательных учреждений нужно строить больше универсальных магазинов и вообще торговых точек. Вот что значит предвидение.
Когда красный свет сменился зеленым, «скайларк» повернул направо. Майрон, пропустив вперед несколько машин, повторил маневр. Теперь они снова двигались в направлении дороги номер 10, но не успели проехать и полумили, как «скайларк» свернул налево на Крезент-роуд. Майрон сосредоточенно нахмурился. Эта захудалая пригородная дорога использовалась большей частью для того, чтобы срезать путь до Хобарт-Гэп-роуд. Из чего следовало, что мистер «Скайларк», возможно, знал город хорошо и к сельским жителям не относился.
Сделав левый поворот, «бьюик» через короткое время повернул направо, и Майрон наконец понял, куда он направляется. Существовало только одно место, куда можно было добраться из этого приходящего в упадок пригородного района, двигаясь подобным путем, и это место называлось стадионом «Литтл-лиг».
Полное название: «Мидоубрук-литтл-лиг-филд». Фактически это было поле, вернее, два поля, а воскресный день и солнечная погода означали, что парковки там будут забиты машинами. Внедорожники и микроавтобусы сменили отделанные деревянными панелями семейные автомобили Майронова детства, но кроме этого здесь мало что изменилось. Дорогу так и не заасфальтировали, и под колесами по-прежнему похрустывал гравий. Подсобные помещения из белого бетона, украшенные зеленой каемкой, все так же находились на попечении матерей из добровольческих организаций. Трибуны, сваренные из металлических труб, скрипели и раскачивались, как и двадцать лет назад, а крики родителей, приветствовавших своих чад, звучали все так же преувеличенно энергично, если не сказать театрально громко.
«Бьюик-скайларк» припарковался в запрещенном месте — у решетки трибуны, защищавшей зрителей от шального мяча. Майрон снизил ход до минимума и стал ждать. И когда дверца «скайларка» распахнулась, а из салона величественно выбрался детектив Уикнер, официально занимавшийся расследованием «несчастного случая» в поместье Брэдфорд, нельзя сказать, чтобы это вызвало у Майрона чрезмерное удивление. Ушедший на покой полицейский снял солнцезащитные очки, резко, со щелчком сложил дужки и швырнул очки в салон автомобиля. После этого достал из салона и надел на голову бейсбольную кепку зеленого цвета с буквой «S» посередине. Почти одновременно с этим черты его лица разгладились и стали мягче, как будто здешнее солнце и обстановка оказывали на него расслабляющее воздействие хорошего массажа. Потом Уикнер повернулся и махнул рукой парням, расположившимся за сетчатой стенкой, к которой был прикреплен плакат с надписью: «Трибуна Эли Уикнера». Парни с энтузиазмом замахали ему в ответ, и Уикнер широким шагом направился в их сторону.
Майрон нажал на тормоз и с минуту простоял на месте, обдумывая тот факт, что Эли Уикнер все еще посещает старый городской стадион, который много лет назад посещал и он, Майрон Болитар. Между прочим, этот стадион являлся своего рода тронным залом Уикнера, и его здесь до сих пор хорошо помнили, о чем свидетельствовал тот факт, что к нему сразу потянулись люди. Некоторые пожимали ему руку, другие по-дружески хлопали по спине, отдельные же типы, судя по всему, близкие приятели, заключали его в объятия. Майрон подумал, что если бы Уикнер вдруг стал епископом, то все эти люди сейчас целовали бы ему кольцо с печаткой. Уикнер уже не просто расслабился, но лучился, как именинник. Он находился у себя дома или, если угодно, в небольшом личном эдеме. Короче говоря, в том месте, где до сих пор чувствовал себя большим человеком.
Пора это менять.
Майрон нашел место для парковки за пару сотен ярдов от стадиона, вышел из машины и двинулся к трибунам, хрустя гравием под каблуками. Это было своего рода путешествием во времени, возвращением к тем дням, когда он попирал этот вечный гравий не дорогими кожаными туфлями, а мягкими спортивными тапочками. Майрон играл в бейсбол в «Литтл-лиг», иначе говоря, детской любительской лиге. Более того, считался там одним из самых лучших игроков — пока ему не исполнилось одиннадцать. То, что случилось, произошло здесь же, на поле номер два. Ему оставалось зафиксировать только два попадания, при этом у него имелись в запасе четыре гейма. Подавал двенадцатилетний Джой Давито. Ударил сильно, но очень неточно, и мяч поразил Майрона прямо в лоб — как раз под козырьком защитного шлема. Майрон рухнул как подкошенный. Он до сих пор помнил, как часто-часто мигал, лежа на спине, поскольку солнце било ему прямо в глаза. Потом перед его взглядом появилось лицо тренера мистера Фарли. А потом рядом с ним материализовался отец и бережно поднял его на руки, подложив под затылок сильную ладонь. Их домчали до больницы в одно мгновение, после чего Майрона подвергли тщательному осмотру, но никаких серьезных повреждений не обнаружили. По крайней мере физических. Но с тех пор при подаче противника он терял самообладание и думал не о том, как отразить мяч, а как от него увернуться. Короче говоря, бейсбол уже никогда не был для него прежним. Он нанес Майрону рану, от которой тот так и не смог оправиться.
Годом позже он бросил бейсбол навсегда.
Уикнера окружали с полдюжины старых приятелей. Все в бейсболках, плотно натянутых на головы. Не то что нынешняя молодежь, которая, надевая бейсболку, оставляет на макушке изломы или гребни вроде петушиных. Белые футболки ветеранов были надеты навыпуск, обтягивая солидные животы, напоминавшие миски для салата. Тела, сформированные гением Будвайзера. Все они расположились на трибуне за решетчатой стеной. У некоторых с верхнего края сетки свешивались локти, как будто они ехали в воскресный день в открытой машине по не слишком срочным делам. Они рассуждали об игроках подросткового возраста, сравнивали их данные, предсказывали будущее. Обсуждение проводилось чрезвычайно серьезно — как будто эта досужая болтовня могла иметь хоть какое-то значение в реальной жизни.
Майрон отметил, что за последние годы «Литтл-лиг» сильно сдала и дети стали играть заметно хуже. Это не говоря уже о том, что к непосредственной деятельности лиги пристало много мусора. В частности, интриги слишком активных папаш и мамаш, пытавшихся протежировать своих чад, и манипуляции со средствами, которые собирались с родителей на поддержание и ремонт подсобок и трибун. Не так давно лигу пытались реорганизовать на уровне современных требований: политкорректности, равенства возможностей, взаимной вежливости и так далее. Но из этого ничего хорошего не получилось. Во всяком случае, члены лиги «Новый век» — как теперь стали называть это молодежное спортивное объединение — играть лучше не стали.
— Хороший удар! — вопит на поле тренер «Нового века». Но Майрон-то видит, что удар вовсе не хорош: подающий взял слишком высоко. И все это видят. Спрашивается, зачем тогда кричать? Какую идею пытается тренер внедрить таким образом в сознание публики?
Родители на трибунах делают вид, что выигрыш несуществен (главное участие!). Им якобы наплевать, что лучшему игроку предоставляют столько же времени для атаки, сколько и самому посредственному. И место при подаче для лучшего выбирают не самое удачное. Равенство возможностей! Но от проблем не спрячешься. И главная из них — ложный посыл, что детей можно обмануть. Но дети не глупы и все понимают. И лозунг «Нового века»: «У нас все хорошо, пока мы получаем от игры удовольствие», — их не удовлетворяет. Более того, они отвергают его всей душой.
И все-таки он играл здесь, а потом бросил. От этого осталась боль, которая, по-видимому, будет с ним до конца дней.
Несколько человек узнали Майрона, стали хлопать по плечам сидевших рядом и тыкать в него пальцами. Вон идет Майрон Болитар. Лучший баскетболист, которого этот город когда-либо производил на свет. Играл бы за профессиональную команду и был бы одним из лучших, если бы… Если бы не колено. Как говорится, зигзаг судьбы. Майрон Болитар! Наполовину легенда, наполовину предупреждение современным молодым людям. Эдакий атлетический эквивалент разбитой машины, которую используют для демонстрации того, как опасно лихачить или ездить в пьяном виде.
Майрон направился к людям, сидевшим за решетчатой стеной. Там располагались ливингстонские фанаты. Они ходили на все игры: на футбол, на баскетбол, на бейсбол. Некоторые из этих парней были вполне нормальные ребята, а некоторые — совершенные сорвиголовы. Все они знали Майрона и тепло его приветствовали. Только детектив Уикнер хранил молчание и с преувеличенным интересом смотрел на поле, хотя в это время прозвучал свисток и игра на несколько секунд остановилась.
Майрон похлопал Уикнера по плечу:
— Здравствуйте, детектив.
Уикнер медленно повернулся и задержал на нем пронизывающий взгляд серых глаз, на этот раз, правда, обведенных красным ободком. То ли у него конъюнктивит, то ли аллергия, то ли просто крепко выпивает. От постоянного пребывания на солнце кожа у него стала как дубленая. Уикнер носил желтую рубашку с воротничком и короткой застежкой молния. Молния была расстегнута, и Майрон заметил толстую золотую цепь на груди детектива. Похоже, новая, подумал Майрон. Игрушка, подсластившая уход на пенсию? В любом случае она ему не шла.
Уикнеру удалось изобразить на губах улыбку.
— Ты уже вырос, Майрон. Можешь называть меня Эли.
Майрон тут же воспользовался разрешением.
— Как поживаете, Эли?
— Неплохо, Майрон. Мне нравится на пенсии. Остается много времени для рыбалки. А как твои дела? Слышал, ты пытался вернуться в большой баскетбол. Жаль, не вышло…
— Благодарю за сочувствие, — сказал Майрон.
— Все еще живешь с родителями?
— Нет. Сейчас обитаю в Нью-Йорке.
— И что же привело тебя в наши края? Решил навестить семью?
Майрон покачал головой.
— Хотел поговорить с вами.
Переговариваясь, они отошли от решетки футов на десять. Никто за ними не последовал. Язык их тела сыграл роль защитного экрана.
— О чем? — спросил Уикнер.
— Об одном старом деле.
— Связанном с полицейским расследованием?
Майрон посмотрел на него в упор.
— Да.
— О каком из них ты бы хотел поговорить?
— О смерти Элизабет Брэдфорд.
Надо отдать Уикнеру должное. Он и не подумал изображать удивление. Просто снял бейсболку, провел рукой по коротко остриженным седым волосам, снова надел шапку и спросил:
— И о чем в связи с этим делом тебе хотелось бы знать?
— О взятке, — сказал Майрон. — Брэдфорды выплатили вам некую сумму единовременно или предложили долговременную систему выплат с интересом и выгодным вложением процентов?
Уикнер получил основательный удар в область солнечного сплетения, но выдержал и остался на ногах. Только правая сторона рта у него покривилась, и со стороны могло показаться, будто он пытается сдержать слезы.
— Мне не нравятся подобные вопросы, сынок. И твое ко мне отношение.
— По крайней мере честно. — Майрон знал, что его единственный шанс получить что-то от этого разговора — массированная фронтальная атака без каких либо уверток, уходов в сторону и слабых тревожащих ударов. При таком подходе Уикнер быстро пошлет его в нокаут. — Вам предоставляются на выбор два возможных варианта, Эли. Номер первый. Вы рассказываете мне, что на самом деле произошло с Элизабет Брэдфорд, я же приложу все усилия к тому, чтобы ваше имя в этой истории не упоминалось. Номер второй. Я начинаю против вас газетную кампанию, рассказываю о полицейском заговоре, связанном с этим делом, и полностью разрушаю вашу репутацию. — Майрон обвел рукой поле для бейсбола. — Когда я покончу с этим делом, вам останется только одно: повеситься в местном писсуаре.
Уикнер отвернулся от Майрона, но по его поднимающимся и опускающимся широким плечам было заметно, как тяжело он дышит.
— Я понятия не имею, о чем вы говорите.
Майрон секунду молчал, потом заговорил снова, но уже совсем другим голосом — мягким и проникновенным.
— Что с вами случилось, Эли?
— В каком смысле?
— В свое время я относился к вам с большим уважением, — произнес Майрон. — И слушал вас, чуть ли не раскрыв рот. Вы казались мне олицетворением правды и справедливости.
Слова Майрона угодили в цель. Уикнер ссутулился и опустил голову. Майрон ждал. Наконец Уикнер повернулся к нему. Красная, будто дубленая кожа на его лице показалась Майрону совсем сухой, вот-вот готовой растрескаться, а челюсти едва заметно двигались, словно детектив хотел что-то сказать, но не мог. Майрон решил предоставить ему время собраться с духом и молча продолжал ждать.
Кто-то подошел сзади и крепко схватил Майрона за плечо.
Майрон резко повернулся и обнаружил у себя за спиной начальника детективного бюро Ливингстонского полицейского участка Роя Померанца — тупоголового служаку, бывшего когда-то партнером Уикнера. Он щеголял в белой футболке и белых шортах, пояс которых был так высоко поднят, что штанишки глубоко врезались ему в ягодицы. Наружность самца, надо признать, он сохранил, зато лишился волос, и его голова напоминала натертый воском хорошо отполированный шар.
— Уберите руку с моего плеча, — процедил Майрон.
Померанц проигнорировал его требование.
— У вас все нормально? — осведомился он. Вопрос относился, конечно же, к Уикнеру.
— Мы просто беседовали, Рой.
— Беседовали? О чем же?
Майрон взял ответ на этот вопрос на себя.
— О вас.
Улыбка шириной с поле.
— Да?
— Мы говорили о том, — уточнил Майрон, — что если бы вы носили в ухе серьгу в виде кольца, то были бы точной копией комиссара по прозвищу Мистер Чистый из новейшего полицейского телесериала.
Улыбка на губах Померанца увяла.
Майрон понизил голос:
— Повторяю: уберите руку с моего плеча, иначе я сломаю ее сразу в трех местах. — Обратите внимание на это самое «сразу в трех местах». Нестандартные, специфические угрозы всегда действуют наилучшим образом. Этому Майрона научил Уин.
Померанц, чтобы сохранить лицо, подержал руку на плече Майрона еще пару секунд, после чего быстро убрал.
— Вы все еще числитесь в рядах полиции, Рой, — сказал Майрон. — Поэтому, случись что, потеряете куда больше своего партнера. Тем не менее я сделаю вам аналогичное предложение. Расскажите мне все, что знаете о деле Элизабет Брэдфорд, и я постараюсь сделать так, чтобы ваше имя в этой истории не упоминалось.
Померанц презрительно покривил рот.
— Забавно, Болитар…
— Что именно?
— Вы начали раскапывать это дело как раз в год выборов.
— И что из этого следует?
— То, что вы работаете на Дэвисона, — сказал Померанц. — Хотите замарать грязью достойного человека Артура Брэдфорда, чтобы расчистить дорогу этому подонку.
Дэвисон был оппонентом Брэдфорда на губернаторских выборах.
— Извините, Рой, но это не соответствует действительности.
— Неужели? Впрочем, мне на это наплевать. Элизабет Брэдфорд в любом случае умерла, упав с балкона.
— Только кто ее оттуда столкнул — вот в чем вопрос.
— Это был несчастный случай.
— Кто-то случайно столкнул ее?
— Никто ее никуда не толкал, умник. Стоял поздний вечер. На балконе было темно и скользко. Она поскользнулась и упала. Повторяю, это был несчастный случай. Подобные инциденты происходят постоянно.
— Правда? В таком случае хотелось бы знать, сколько женщин в Ливингстоне погибли за последние двадцать лет, поскользнувшись и упав с собственного балкона?
Померанц скрестил на груди руки. Его бицепсы напряглись и выпирали из-под рукавов футболки, как бейсбольные мячи. Этот парень в прямом смысле играл мускулами в надежде самым примитивным образом вас запугать. Вам же оставалось делать вид, что вы этого не замечаете.
— Несчастные случаи дома — самая обычная вещь. Знаете, к примеру, сколько людей ежегодно погибает из-за таких вот несчастных случаев?
— Нет, Рой, не знаю. И сколько же?
Померанц не ответил, чем несказанно удивил Майрона. Потом Майрон заметил, что коп в этот момент смотрел на Уикнера, вид у которого был чрезвычайно смущенный и пристыженный.
Майрон решил нанести новый удар, воспользовавшись замешательством противника.
— А что вы скажете о нападении на Аниту Слотер? Или это тоже был несчастный случай?
В маленьком кружке обменивавшихся репликами людей неожиданно установилось гнетущее молчание. Уикнер помимо воли издал звук, напоминавший стон. А у Померанца в прямом смысле опустились руки, повиснув вдоль тела, словно парализованные.
Потом Померанц сказал:
— Не понимаю, о чем вы толкуете.
— Наверное, просто забыли, Рой. Эли ссылался на этот случай в одном из своих рапортов.
Померанц оскалился.
— Имеете в виду ту папку, которую Франсин Нигли похитила из комнаты, где хранятся старые дела?
— Ничего она не похищала, Рой. Просто пролистала ее — и все.
Померанц медленно скривил губы в улыбке.
— Пролистала или нет, но сейчас эта папка в архиве отсутствует. А Нигли последняя, кто с ней работал. Так что мы считаем, что офицер Нигли ее похитила.
Майрон покачал головой:
— Все не так просто, Рой. Вы могли спрятать эту папку. Вы даже могли спрятать папку, где рассказывается о нападении на Аниту Слотер. Но не радуйтесь. Я уже наложил лапу на медицинский файл из больницы Святого Варнавы. Они тоже ведут соответствующие записи и хранят их.
Снова молчаливый обмен удивленными взглядами. А между тем слова Майрона были чистой воды блефом. Но на этот раз блеф удался, поскольку вызвал весьма бурную реакцию.
Померанц наклонился к Майрону и, обдавая его запахом плохо переваренной пищи изо рта, шепотом произнес:
— Ты суешь свой нос, куда не следует.
Майрон кивнул.
— А вы зубы не чистите…
— Я не позволю тебе дискредитировать достойного человека на основании ложных инсинуаций.
— Инсинуаций, — повторил Майрон. — Похоже, вы прослушиваете диски с записями статей толкового словаря в служебной машине, Рой. Интересно, налогоплательщики знают об этом?
— Ты играешь в опасные игры, забавник.
— У-у-у-у-у! Вы меня, можно сказать, почти напугали… — Когда незаезженных сарказмов в запасе нет, приходится прибегать к банальностям.
— Но начну я не с тебя, — сказала Померанц, — а для начала займусь Франсин Нигли.
— И что же вы вмените ей в вину?
— Она не имела никакого отношения к той папке. Мы считаем, что кто-то из избирательного штаба Дэвисона — ты, к примеру — заплатил ей, чтобы она похитила ее. Похоже, ты, Болитар, занимаешься сбором информации, чтобы посредством искажения фактов в извращенной форме попытаться дискредитировать Артура Брэдфорда.
Майрон задумался.
— Как вы сказали? «Посредством искажения фактов в извращенной форме»?
— Думаешь, я не доберусь до нее, а потом и до тебя?
— Я даже представить не могу, что это значит. «Посредством искажения фактов в извращенной форме»… У вас, Рой, когда вы прослушивали текст толкового словаря, вероятно, в голове перемешалось несколько разных статей…
Померанц ткнул пальцем чуть ли не в лицо Майрона.
— Смешки подпускаешь? Ничего, будь я не я, если не возьму за задницу твою помощницу Франсин и не испорчу вконец ее карьеру!
— Померанц! Ну нельзя же быть таким тупым! Вы когда-нибудь слышали о Джессике Калвер?
Указательный палец Померанца обмяк, согнулся и стал указывать в землю.
— Приходилось. Это твоя подружка, не так ли? — сказал Померанц. — Кажется, она писательница или что-то в этом роде…
— Известная писательница, — наставительно произнес Майрон. — И весьма уважаемая в определенных кругах. И знаете, что она в самое ближайшее время напишет? Большую критическую статью о сексизме в провинциальных полицейских управлениях. О том, в частности, каким кошмарным притеснениям подвергаются там сотрудники полиции женского пола. Потом начнется гигантская кампания в прессе, и вами займется лично Бетти Фридан, известнейшая поборница прав женщин в США, после чего — я вам это твердо обещаю — вы сами попроситесь в отставку, чтобы вас не уволили без выходного пособия!
Померанц смутился, что было ясно видно по его лицу. Возможно, по той причине, что не знал, кто такая Бетти Фридан, или еще не до конца прослушал словарную статью о сексизме и был не в курсе, какие кары на начальника-мужчину могут навлечь обвинения в вышеупомянутом социальном грехе, рифмовавшемся со словом «расизм». Впрочем, надо отдать Померанцу должное: оправился он довольно быстро, а когда заговорил снова, компенсировал былое смущение сладкой, почти приторной улыбкой на губах.
— Понятно, — сказал он. — Опять холодная война. Я угрожаю неисчислимыми бедствиями тебе и твоим друзьям, ты угрожаешь мне… Патовая ситуация, не находишь?
— Ничего подобного, Рой. У вас хорошая работа, семья, репутация, но в перспективе, возможно, суд и тюремный срок. А вот мне действительно нечего терять.
— Шутишь? Ты собираешься вступить в конфронтацию с одной из самых могущественных семей в Нью-Джерси. Неужели и вправду думаешь, что тебе за это ничего не будет?
Майрон пожал плечами.
— Такой уж я псих, — сказал он. — Или, перефразируя ваши же слова, субъект, чье сознание функционирует в «извращенной форме».
Померанц посмотрел на Уикнера. Уикнер посмотрел на Померанца. Неожиданно послышался щелчок биты, и бейсбольный мяч с треском врезался в решетчатую стенку, за которой они укрывались. Зрители повскакали с мест.
— Давай, Билли! — кричали они.
И Билли, судя по бурной реакции публики, давал…
Померанц вдруг повернулся и, не сказав больше ни слова, пошел от них прочь.
Майрон некоторое время смотрел на Уикнера в упор.
— Вы действительно уже законченный мошенник, детектив?
Уикнер промолчал.
— Когда мне было одиннадцать, вы выступали перед нашим пятым классом, и все мы думали, что вы — самый крутой коп, какого нам только приходилось видеть. Я смотрел, как вы играли в бейсбол. Всегда хотел заручиться вашим расположением и одобрением. А вы, оказывается, вот какой — самый обыкновенный лжец.
Уикнер отвел глаза и стал смотреть на поле.
— Спусти это дело на тормозах, Майрон.
— Не могу, Эли.
— Дэвисон — отъявленный негодяй. Он не стоит твоих усилий.
— Я не работаю на Дэвисона. Я работаю на дочь Аниты Слотер.
Уикнер продолжал смотреть на поле. Его напоминавший щель рот не двигался, но Майрон заметил в уголках губ едва заметное рефлекторное подергивание.
— Будешь продолжать, добьешься одного: причинишь серьезные неприятности многим людям.
— Что случилось с Элизабет Брэдфорд?
— Она упала с балкона, — сказал Уикнер. — И точка.
— Я не перестану копать это дело, — сказал Майрон.
Уикнер натянул бейсболку по самые уши, поднялся с места и направился к выходу.
— Тогда появятся новые трупы.
Уикнер и не думал угрожать. Он просто констатировал факт, и в его тоне проступали нотки обреченности.
