ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Такси остановилось у дома Болитаров в Ливингстоне.

— Мы можем поехать в другое место, — еще раз попытался отговорить ее от задуманного Майрон.

Она покачала головой.

— Сделайте мне одолжение, прошу вас.

— Какое?

— Никому не говорите о смерти отца. По крайней мере не сегодня.

Майрон вздохнул.

— Хорошо, не буду.

Дядя Сидни и тетушка Сельма уже находились у Болитаров. Кроме них, там уже сидели дядя Берни и тетя Софи со своими мальчиками. Машины других родственников подъехали в тот момент, когда Майрон расплачивался с таксистом. Мама выбежала на порог и обняла Майрона с такой силой и страстью, что можно было подумать, будто его только что освободили из рук террористов Хамаса. Брэнду она тоже заключила в объятия, как, впрочем, и всех, кто приехал. Отец в это время находился на заднем дворе и занимался барбекю. Слава Создателю, они наконец обзавелись газовым грилем, поэтому исчезла обременительная необходимость постоянно подбрасывать в железный ящик деревянные чурки и поливать их средством для заправки зажигалок. На голове у отца красовался настоящий высоченный поварской колпак, а живот закрывал фартук с надписью: «Вегетарианец-реформист». Майрон представил собравшимся Брэнду как свою клиентку. Мать сразу же подхватила девушку, взяла под руку и повела показывать дом. Гости между тем продолжали прибывать. В частности, в полном составе явились соседи — Демпси, Коэны, Дейли и Вайнштейны — все с коробками пасты под мышкой или с мисками фруктового салата в руках. Поскольку Брауны переехали во Флориду, соблазненные пляжами и жарким солнцем, явилась занявшая их дом молодая пара с двумя детьми. Новые соседи были младше Майрона года на два.

Когда все собрались, вечеринка началась. Первую ее часть традиционно занимали спортивные игры. На этот раз гости разбились на две команды и вооружились мячами и бейсбольными битами. Во время импровизированного матча все смеялись, шутили, дурачились. Когда Майрон, сделав замах, промахнулся по мячу, остальные игроки повалились на землю, как будто их сбил с ног сопровождавший движение Майрона воздушный поток. Потом присутствующие сосредоточили внимание на Брэнде. Всем захотелось узнать о новой баскетбольной женской лиге, но куда больше их впечатлило то, что, занимаясь баскетболом, девушка одновременно училась в медицинском институте и готовилась стать врачом. Отец проникся к Брэнде такой симпатией, что ненадолго доверил ей наблюдение за грилем. Это для него равносильно тому, чтобы пожертвовать орган для пересадки. Вскоре запахи жарившейся на гриле еды разнеслись над задним двором. Пахло жареным цыпленком, гамбургерами и сосисками из магазина деликатесов «Донз-дели». Надо сказать, что мама покупала сосиски только в этом магазине, как и шиш-кебаб, аромат которого тоже долетал до ноздрей собравшихся. Для тех, кто особенно следил за своим здоровьем и боялся избытка холестерина, отдельно готовились стейки из лосося.

Майрон бросал взгляды на Брэнду. Она держалась молодцом, с ее лица не сходила улыбка.

Дети, приехавшие в основной своей массе на велосипедах, сняли шлемы и поставили двухколесные машины вдоль подъездной дорожки. Обнаружилось, что сын Коэнов носит в ухе сережку, и все начали подтрунивать над ним по этому поводу. Он, однако, не обращал на критиканов внимания и улыбался, как именинник. Вик Раскин сообщил Майрону, какие акции на рынке ценных бумаг идут вверх, и дал совет относительно того, что стоит прикупить. Майрон благодарно кивнул и тут же забыл об этом. Фред Демпси вытащил из гаража баскетбольную корзину, а его дочь Дейли снова стала набирать команды. Майрону пришлось играть. Брэнде тоже. Все веселились от души. Майрон в перерыве между бросками жевал чизбургер. Тимми Раскин упал, до крови разбил колено и захныкал. Брэнда наклонилась к нему, обработала ранку антисептиком, заклеила пластырем и улыбнулась. У Тимми сразу высохли слезы, и он засиял, как начищенный медный чайник.

Час проходил за часом. Незаметно сгустились сумерки, голубое небо Ливингстона стало наливаться чернильной тьмой.

Гости постепенно стали расходиться. Автомобили и велосипеды то и дело отъезжали от дома Болитаров. Соседи отправились по домам пешком. Отцы обнимали сыновей за плечи, а маленьких дочек несли на руках или усаживали себе на шею. Гости, прощаясь с хозяевами, целовали маму и папу Болитар в щеку. Майрон украдкой смотрел на родителей. Они оставались единственной семьей, которая безвыездно жила здесь со времен постройки квартала, можно сказать, были патриархами этих мест. Неожиданно они показались Майрону очень старыми. И это испугало его.

Брэнда подошла и встала у него за спиной.

— Какой чудесный вечер, — сказала она.

И он действительно был таким, хотя Уин наверняка вставил бы по этому поводу пару едких замечаний. Джессика же вообще терпеть не могла подобных родственно-соседских посиделок. Ее семья всегда демонстрировала завидную сдержанность, скрывая за стерильным интеллигентским фасадом взаимное раздражение и даже неприязнь между родственниками. Оказавшись в силу необходимости на подобной вечеринке в пригороде или сельской местности, члены ее семьи при первой же возможности мчались в город, как будто городской воздух содержал некое противоядие, способное нейтрализовать тлетворный дух провинции. Майрон и Джессика всегда возвращались с подобных мероприятий в полном молчании, недовольные друг другом. Майрон подумал об этом, а потом вспомнил слова Уина относительно того, что лишь невероятный зигзаг судьбы может заставить взрослого человека полностью изменить свою жизнь.

— Мне будет не хватать вашего отца, — сказал Майрон. — Я не общался с ним лет десять. И все равно мне будет его не хватать.

Брэнда кивнула:

— Я знаю.

Они помогли родителям Майрона убраться и привести двор в порядок. Это было несложно, ведь во время вечеринки использовались бумажные тарелки и одноразовые пластиковые стаканчики. Пока шла уборка, Брэнда и мать Майрона то и дело смеялись над разными пустяками, что не мешало маме время от времени исподтишка поглядывать на сына. Складывалось впечатление, что она знает нечто такое, чего не знает он.

— Я всегда хотела, чтобы Майрон учился на медицинском факультете, — сказала мама. — Ничего удивительного. Еврейские матери почти всегда мечтают о том, чтобы их сыновья стали врачами.

И они с Брэндой снова залились смехом.

— Увы, он падает в обморок при виде крови, — продолжала рассказывать мама. — А пока не поступил в колледж, даже в кино на детективные фильмы не ходил. Он спал с включенным ночником до тех пор, пока ему не исполнилось…

— Мам, прекрати, а?

— Видите, он стесняется. Между прочим, я твоя мать, Майрон, и должна говорить правду, пусть даже она вызывает у тебя смущение. Не так ли, Брэнда?

— Вы совершенно правы, миссис Болитар.

— В десятый раз говорю вам — зовите меня Эллин. А отца Майрона зовут Аль. Но все называют его Эль-Аль. Поняли почему? Так называется главная израильская авиакомпания.

— Мам…

— Все, успокойся, я ухожу. Надеюсь, Брэнда, вы останетесь у нас ночевать? Гостевая комната к вашим услугам.

— Благодарю вас, Эллин. Это очень любезно с вашей стороны.

Мама повернулась к Майрону.

— Итак, детки, оставляю вас наедине. — Когда она говорила это, у нее на губах расплывалась счастливая улыбка.

С ее уходом на заднем дворе установилась тишина. Поскольку электричество выключили, единственным источником света осталась сиявшая в небе полная луна. Стрекотали цикады. Где-то гулко и отрывисто пролаяла собака. А Брэнда и Майрон гуляли и разговаривали. Говорили о Хорасе. Но не о его убийстве. Не о том, почему он исчез, не об Аните Слотер и не об Эф-Джее. И не о новой баскетбольной лиге или Брэдфордах. Они говорили только о Хорасе.

Они прошлись до Бернет-Хилл, где находилась начальная школа, которую посещал Майрон. Несколько лет назад город закрыл половину здания в связи с опасной близостью проводов линии высокого напряжения. Между тем Майрон провел целых три года именно в этой части школы. Фактически сидел три года прямо под проводами. Наверное, это кое-что объясняет, подумал он.

Брэнда присела на качели. Ее кожа поблескивала в лунном свете. Неожиданно для Майрона она начала раскачиваться, высоко вскидывая ноги. Майрон сел с ней рядом и они вместе на мгновение взмыли в небо. Металлическая конструкция качелей была сработана прочно, но под двойным весом взрослых людей стала подрагивать.

Они замедлили движение.

— Вы не спросили о столкновении с отцом, — сказала Брэнда.

— Для этого еще будет время.

— На самом деле история проста, как выеденное яйцо.

Майрон сидел молча, ожидая продолжения.

— Я приехала на квартиру к отцу. Он был в подпитии. Отец пил редко и мало. Но когда выпивал всерьез, алкоголь здорово ударял ему в голову. Ну так вот: когда я открыла дверь, отец плохо понимал, что к чему. И сразу же обрушился на меня с бранью. В частности, обозвал шлюхой. А потом толкнул.

Майрон покачал головой, не зная, как на это реагировать.

Брэнда уперлась ногами в землю и остановила качели.

— А еще он назвал меня Анитой, — добавила девушка.

У Майрона пересохло во рту.

— Он подумал, что вы — его жена?

Брэнда кивнула.

— У него глаза сверкали от злости, — сказала она. — Я еще никогда не видела его в таком состоянии.

Майрон некоторое время молчал, думая о своем. К примеру, о теории, начавшей формироваться у него в мозгу. Окровавленная футболка в шкафчике больницы Святого Варнавы. Телефонные звонки адвокатам и Брэдфордам. Потом побег Хораса. И наконец, его убийство. Элементы головоломки постепенно занимали свои места, создавая цельную картину произошедшего. Но пока это лишь теория, основанная исключительно на умозаключениях. А проще говоря, умствованиях. Нет, прежде чем озвучить ее, ему необходимо, как говорится, переспать с ней и основательно помариновать ее у себя в мозгу.

— Далеко ли отсюда до дома Брэдфордов? — спросила Брэнда.

— Думаю, с полмили.

Она отвела от него взгляд.

— Вы по-прежнему думаете, что мать убежала от нас из-за того, что произошло в этом доме?

— Да.

Она поднялась с места.

— Давайте сходим туда…

— Мы ничего не увидим. Только огромные ворота и заросли кустарника.

— Моя мать входила в эти ворота на протяжении шести лет. Мы просто подойдем к ним и посмотрим, как там все устроено. Этого достаточно. Пока.

Они двинулись по тропинке между Ридж-драйв и Коддингтон-террас. Майрон не верил своим глазам. Хотя прошло столько лет, тропинка все еще существовала. Пройдя какое-то расстояние, они свернули направо и сразу же увидели огни на холме. Но ничего больше. Потом подошли к воротам. Брэнда приблизилась к ним, и охранник ей подмигнул. Девушка остановилась напротив железных прутьев и некоторое время смотрела сквозь них в глубь поместья.

Охранник высунулся из своей будки.

— Могу чем-нибудь помочь, мадам?

Брэнда отрицательно покачала головой и пошла прочь.

Они вернулись домой довольно поздно. Отец Майрона сидел в кресле-качалке и делал вид, что дремлет. Старые привычки умирают с трудом. Майрон «разбудил» его. Отец, «просыпаясь», вздрогнул всем телом. Плохо. Пачино никогда так не переигрывает. Сделав вид, что проснулся, отец улыбнулся и пожелал Брэнде доброй ночи. Майрон, желая доброй ночи отцу, поцеловал его в щеку. Щека оказалась чуть шершавой и едва заметно пахла одеколоном «Олд спайс». Как и должно быть.

Постель для Брэнды постелили в гостевой комнате на первом этаже. Для этого, по-видимому, вызвали приходящую служанку, так как мама терпеть не могла заниматься домашними делами и сторонилась предметов домашнего обихода, словно они излучали радиацию. Она все еще работала и считала себя занятой деловой женщиной. Более того, она была адвокатом по уголовным делам, причем не просто адвокатом, а считалась лучшим адвокатом штата со времен Глории Стейнем.

Родители Майрона, летая за границу или в другие штаты, всегда привозили из полетов пластиковые упаковки с туалетными принадлежностями, которые выдавались пассажирам первого класса. Майрон открыл шкаф и вручил одну такую упаковку Брэнде. Кроме того, он достал для нее из шкафа чистую футболку и пижамные брюки.

Когда после этого она, будто в знак благодарности, поцеловала его в губы, он почувствовал, как напряглось его тело. Кроме того, им овладел целый вихрь чувств. Волнение первого поцелуя, ощущение его вкуса на губах, исходивший от этой женщины свойственный только ей одной запах… Это не говоря уже о том, что к нему прижималось молодое, крепкое, сильное тело. Ко всему прочему, весьма крупное. Майрон чувствовал себя так, словно оказался вдруг в состоянии невесомости и безвоздушном пространстве одновременно. Когда кончики их языков встретились, Майрон испытал сильное возбуждение и словно со стороны услышал собственный сдавленный стон.

В следующее мгновение Майрон, сделав над собой усилие, отодвинулся от Брэнды.

— Мы не должны этого делать. Только что умер ваш отец. Вы…

Она заставила его замолчать, запечатав ему рот новым поцелуем. Майрон обхватил ее рукой за затылок и неожиданно почувствовал, как у него защипало в глазах. Наверное, от избытка чувств.

Когда поцелуй закончился, они еще некоторое время держали друг друга в объятиях и шумно дышали.

— Если ты скажешь, что я сделала это, потому что слабая и ранимая, — пробормотала она, — то я отвечу, что ты ошибаешься. Впрочем, ты и сам знаешь, что это не так.

Майрон сглотнул.

— Мы с Джессикой переживаем сейчас непростые времена…

— То, что произошло, не имеет к этому никакого отношения.

Он согласно кивнул, потому что сам понимал это. После десятилетнего общения с одной и той же женщиной это пугало его больше всего. Майрон отступил на шаг назад.

— Спокойной ночи, — произнес он непослушными, словно онемевшими губами.

Потом повернулся и помчался в свою старую комнату в подвале. Там он забрался под одеяло, натянув его до самой шеи, после чего некоторое время рассматривал наклеенные на стены постеры с изображением Джона Хавличека и Ларри Берда. Хавличек, представитель старой гвардии «Селтика», висел у него на стене с тех пор, как ему исполнилось шесть. В 1979 году к Хавличеку присоединился Берд. Майрон думал, что привычная обстановка старой комнаты принесет ему покой и избавление от ненужных мыслей.

Но это не помогло.