Часть 2
Отцы и сыновья
3
Он начал с того, что знал. В «Универсаме Харкнесса» ассортимент был примерно такой же, как и в его собственном магазине, где имелись ружья и дробовики. Однако дробовики были горизонтальными и вертикальными двухстволками, ничего столь шикарного, как «Браунинг ауто-5». Поэтому «Универсам» можно было исключить. Оставались «Оружие и боеприпасы» на шоссе и «Спорттовары Дино» на Риджфилд-роуд, единственные магазины в городке Муди-Пойнт, где мальчишке могли продать оружие.
Он позвонил Биллу Прайну и попросил присмотреть за магазином, хотя сегодня, в понедельник, у Билла был выходной. Билл не возражал. Возражал он редко. Сейчас разнообразия в его жизни было не больше, чем у Ладлоу, и работа в «Универсаме Эвери», по сути, являлась для него единственной возможностью пообщаться с людьми.
Ладлоу принял душ и побрился. К тому времени как он закончил со всеми делами в ванной, туман растаял, и наступило солнечное утро. Он сел в пикап и проехал по Стиррап-айрон-роуд, мимо старой лютеранской церкви и своего магазина. Внутри горел свет, а на подъездной дорожке стоял «форд» Билла.
В городе он заехал в ресторан Арни Грона, чтобы выпить чашку кофе. В который раз за год полюбовался Глорией, официанткой Арни. Ей было тридцать с небольшим, рыжеволосая, красивая и замужем за портлендским учителем-пьянчугой, по слухам, колотившим ее. Что, возможно, соответствовало действительности: иногда Ладлоу замечал синяки на ее ногах. Вряд ли причина была в неуклюжести.
Он гадал, почему она это терпит.
В мире было столько скрытых фактов, столько тайных жизней. Казалось, каждый проживал хотя бы несколько.
Старик вспомнил, как недавно прочел в газете про женщину из Флориды, которая устраивала в собственном доме стриптиз-шоу для местных подростков, используя в качестве звезды представления собственную четырнадцатилетнюю дочь. Женщина выключала свет и ставила какую-нибудь музыку, а ее дочь раздевалась, после чего женщина выходила из комнаты, и девочка занималась сексом с мальчиками в порядке живой очереди. Кажется, они даже ничего за это не платили.
Старик не понимал, как подобное могло прийти кому-то в голову. Однако он не считал, что с возрастом непременно приходит мудрость. Он много чего не понимал. И, наверное, уже никогда не поймет.
Допив кофе, он перешел на другую сторону улицы, прошагал квартал до «Спорттоваров Дина» и спросил Дина про дробовик и мальчишку. Старик не стал ничего объяснять, а Дин не стал спрашивать. Но ему даже не нужно заглядывать в гроссбух, сказал он, потому что у него никогда не было «Ауто-5». Только «Браунинг семи-ауто» двенадцатого калибра. Попробуй «Оружие и боеприпасы» на 95-м, посоветовал он.
За прилавком «Оружия и боеприпасов» стоял человек лет сорока пяти — возраста Билла Прайна — с крупными руками, одетый в белую рубашку с коротким рукавом. Его унылый вид, а также нависавший над ремнем пивной живот подсказали Ладлоу, что продавец слишком часто сидел по ночам в барах и слишком редко гулял по утрам на солнце. За его спиной невысокий худощавый пожилой мужчина в рубашке с закатанными рукавами расставлял на полках коробки с патронами. Когда старик вошел, продавец не улыбнулся, только кивнул и спросил:
— Чем могу помочь?
Пожилой мужчина продолжил раскладывать патроны.
— Я бы хотел узнать, не продавали ли вы недавно «Браунинг ауто-пять» парню лет восемнадцати-девятнадцати. Высокий, худощавый, короткие светлые волосы.
— Вы полицейский? — спросил продавец.
— Нет.
— На юриста или частного детектива тоже не похожи.
— Верно подмечено.
— Тогда почему спрашиваете?
— Это личное дело.
— Личное?
— Верно.
Продавец с улыбкой покачал головой.
— Уж извините, друг, но мы здесь личных дел не ведем.
— Этот парень, которого я ищу. Он выстрелил из браунинга в мою собаку. Без всякой причины.
Мгновение продавец хмуро смотрел на него, затем пожал плечами и развел руками.
— Мне жаль это слышать, мистер, — сказал он. — Но поймите, мы не можем вмешиваться в подобные вещи. Если бы вы были копом, тогда другое дело.
— Думаю, я смогу привести копа, если понадобится. Но к чему нам обоим лишние проблемы? Я прошу вас о личном одолжении.
— Прости, приятель. Ничем не могу помочь.
— Бога ради, Сэм! — произнес пожилой мужчина, возившийся с полками позади продавца. — Парень застрелил его чертову собаку. Просто загляни в проклятый гроссбух.
Судя по его тону, вряд ли эти двое шли домой под ручку после закрытия магазина.
— Ладно. Отлично. А что, если он пристрелит парня, Кларенс?
— Пристрелит парня?
Пожилой мужчина посмотрел на Ладлоу, внимательно оглядел его с головы до ног и кивнул. Ладлоу кивнул в ответ.
— Он его не пристрелит, Сэм. Сверься с гроссбухом.
Сэм прошел вдоль прилавка и открыл гроссбух.
— Я его продал, — сказал он. — Я это помню. Три, может, четыре дня назад. Мальчик пришел с отцом. Тот был одет с иголочки. Мальчишка был коротко подстрижен, да? Совсем коротко.
— Да, — ответил Ладлоу.
— Вот оно. Продал его во вторник после полудня. Дэниелу К. Маккормаку, восемнадцати лет от роду.
— Адрес есть?
Продавец повернулся к пожилому мужчине.
— Кларенс, ты уверен?
Тот вздохнул и вновь посмотрел на Ладлоу. Кларенс был истинным жителем Новой Англии. В его новоанглийских глазах не было ни унции злобы — но не было и ни унции снисходительности.
— Если кто-то спросит вас об этом, мистер… — сказал он.
— Я случайно увидел его на улице, — ответил Ладлоу. — И проследил за ним до дома. Мне повезло.
Кларенс кивнул.
— Пойдет. Сэм, покажи ему адрес.
Продавец развернул гроссбух, и Ладлоу переписал имя и адрес. Покупка была оплачена картой «Америкэн экспресс», принадлежавшей Майклу Д. Маккормаку. Очевидно, это был отец. Его имя Ладлоу тоже записал.
— Спасибо, — сказал он. И добавил, показав на полки: — Кстати, у вас тут отличный арсенал.
— Благодарю вас, — ответил Кларенс. — Мы с братишкой сами занимаемся заказами. Лично все организуем. Заходите, если возникнет нужда в оружии. Лично я люблю хороших собак. Удачи вам.
4
Маккормаки жили в Нортфилдском районе города; по пути туда Ладлоу проезжал дома, в каждый из которых могло вместиться три его собственных — и еще осталось бы место для гостевых спален.
В Нортфилде преимущественно располагались летние дома богатеев из Нью-Йорка или Бостона, которые считали огромные строения XVIII–XIX века отличным способом укрыться от суеты. Каждое утро армия горничных и смотрителей высаживалась из автобусов и трусила по улицам на работу. Каждый вечер в пять они разъезжались по домам.
Один из местных домов когда-то принадлежал писателю Норману Мейлеру, и Ладлоу знал по меньшей мере одного директора телекоммуникационной фирмы, который перемещался между Нортфилдом, Нью-Йорком и каким-то мелким городком в Колорадо. Этот чудак предпочитал лично покупать носки и нижнее белье в магазине Ладлоу, до которого было три мили и полгорода. Ладлоу гадал, у кого он покупал носки, когда находился в Нью-Йорке и Колорадо.
По нортфилским меркам дом Маккормаков был скромным. В него вместилось бы всего два дома Ладлоу. Он предположил, что здание было построено в середине XIX века, а второе крыло пристроили лет через пятьдесят. Ладлоу вылез из пикапа, вдохнул запах свежескошенной травы; миновав высокую живую ограду и кованый забор, понял, что это была трава Маккормаков, скошенная до самой земли. Он прошел по широкой дорожке, вымощенной серым плитняком, до крыльца, поднялся по ступеням мимо двух белых колонн с каннелюрами и подошел к двери. Дверной молоток представлял собой перевернутую латунную подкову, скопированную вплоть до отворота, и старик ею воспользовался.
Дверь открыла невысокая молодая чернокожая девушка с сухой левой ладонью, белой от запястья до костяшек пальцев. Ладлоу старался не смотреть на руку, но, как и, наверное, все прочие, с кем доводилось встречаться горничной, не справился. Он сказал, что хочет повидать мистера Маккормака, и назвал свое имя.
Горничная вежливо улыбнулась, развернулась и ушла по коридору. Миновала лестницу и скрылась за дверью слева. Дверь справа была открыта, и за ней старик увидел гостиную с мягкими плюшевыми креслами. Над камином висел темный пейзаж, изображавший побережье Мэна в шторм. Девушка вернулась и попросила мистера Ладлоу следовать за ней, а он подумал, что с ее стороны весьма любезно называть его по имени.
Она привела его в кабинет, целиком отделанный резным дубом, по размерам не уступавший кухне, которая была самым большим помещением в доме Ладлоу. Причем потолки здесь были фута на четыре выше.
Сидевший за столом из орехового дерева мужчина лет пятидесяти был широкоплечим и мускулистым; в его волосах — темных, а не светлых, как у мальчика, — едва наметилась седина. На нем были белая рубашка с расстегнутым воротничком и мешковатые бежевые брюки с крепившимися к пуговицам подтяжками в красно-синюю полоску. Он кого-то напомнил Ладлоу, но старик не смог вспомнить, кого именно. Рукопожатие мужчины было твердым, улыбка — добродушной, и Ладлоу сразу же почувствовал к нему недоверие.
— Вы Эв Ладлоу? Рад знакомству. Присаживайтесь.
Ладлоу опустился в кресло перед столом.
— Мы знакомы, мистер Маккормак? Я сказал горничной, что мое имя Эвери.
Маккормак рассмеялся.
— Лично нет, но мне знаком ваш магазин. «Универсам Ладлоу». Я не раз там бывал.
Это по-прежнему не объясняло использование сокращенного имени, но Ладлоу не стал развивать тему.
— Я пришел насчет вашего мальчика, мистер Маккормак.
— Зовите меня Майкл. Которого мальчика, Эв?
— Дэниела.
— Дэниела. Что насчет него?
— Дэниелу принадлежит дробовик «Браунинг ауто-пять». Вчера он застрелил из него мою собаку.
— Он что?
— Я рыбачил на Миллерс-бенд. Он пришел с еще двумя мальчиками. Они хотели от меня денег. Я сказал, что в бардачке моего пикапа лежит долларов двадцать. Этого оказалось мало. И поэтому ваш мальчик застрелил моего пса.
Казалось, мужчина потрясен.
— Дэнни бы этого не сделал.
Ладлоу не знал, верить этому потрясенному виду или нет. Он решил дать мужчине шанс. Один.
— Боюсь, что сделал, мистер Маккормак. Мне очень жаль. Но иногда мужчины ошибаются в своих сыновьях. Стрелял именно Дэниел. Другие мальчики просто стояли и смотрели, а потом, когда все закончилось, смеялись.
— Смеялись?
— Да. Судя по всему, им показалось, что застрелить собаку — это весьма забавно.
Мгновение Маккормак смотрел на него с раскрытым ртом, потом откинулся на спинку кресла.
— Так что вы пытаетесь мне сказать? Что собака набросилась на него?
— Собака сидела, там, где я велел ей сидеть. Она была послушной.
Маккормак покачал головой.
— Мне очень жаль. Это совсем не похоже на моего мальчика.
— Как я сказал, иногда мужчины ошибаются в сыновьях. У Дэниела есть футболка с надписью «УКРАДЕНО ИЗ БОРДЕЛЯ МЕЙБЛ»?
— Я не знаю.
— Может, проверите?
Казалось, мужчина задумался. Его глаза сузились.
— Чего вы хотите, мистер Ладлоу? Денег?
Теперь он уже не Эв, заметил старик. Теперь он мистер Ладлоу.
— Нет, сэр. Я хочу справедливости, какая только возможна. Хочу убедиться, что мальчик признается в содеянном и что ему придется пожалеть о том, что он сделал, о том, что он вообще встретил моего пса и меня. Хочу убедиться, что он понесет за это наказание, какое сочтет уместным любой приличный человек. И тут на сцену выходите вы, мистер Маккормак. Он ваш сын.
— Наказание? Вы что, имеете в виду тюрьму?
— Я бы начал с хорошей порки. Однако на вашем месте я бы сдал его полиции. Прежде чем он решит, будто может поступить так снова, когда пожелает.
— Вы сами еще не обращались в полицию?
— Еще нет. Я надеялся, что вы с Дэниелом сделаете это за меня. Это пойдет ему на пользу. Вы так не считаете?
Маккормак обдумал его слова, затем подался вперед.
— Откуда мне знать, что вы говорите правду, Ладлоу? У вас есть доказательства?
— У меня есть стреляная гильза, которую в офисе шерифа наверняка смогут соотнести с браунингом, если потребуется. Но почему бы просто не спросить мальчика? Он знает, что я здесь?
— Вряд ли. Я так не думаю.
— Позовите его. Давайте с ним поговорим.
— Двое других, как они выглядели?
— Один примерно возраста вашего сына, с избыточным весом. В джинсах и красной футболке. С пачкой сигарет в кармане футболки. Второй помладше, худой. Немного разбирается в рыбалке.
Маккормак посмотрел на Ладлоу, потом опустил глаза на свой стол и мгновение хмуро созерцал промокашку, сложив руки перед собой. Затем снял трубку телефона и нажал кнопку.
— Карла, где Дэнни?
Он вновь посмотрел на Ладлоу и постучал по столу указательным пальцем.
— Ладно, скажи ему прийти в кабинет. И Гарольду тоже, если он в своей комнате. Скажи им, пусть приходят немедленно.
Ладлоу отметил имя Гарольд. Похоже, ему удастся убить двух зайцев одним камнем.
Хорошо. Это упрощает дело.
Маккормак положил трубку. Ладлоу ощущал тишину в комнате, ощущал удобное кресло, в котором сидел, и сильный лимонный запах мебельной политуры.
— Вы когда-нибудь думали продать магазин, Ладлоу? — спросил Маккормак.
— Прошу прощения?
— Ваш магазин. Когда-нибудь думали его продать?
— Нет. Не скажу, чтобы думал об этом.
— Сколько там земли, акр? Чуть больше?
— Верно. Чуть больше.
— И ваш чистый годовой доход составляет тысяч двадцать, так? Если позволите спросить.
— Позволю. Около двадцати, так и есть.
— Но место у вас отличное. Не только для универсама, для чего угодно. Если задумаетесь о продаже, мы с коллегами можем заинтересоваться. Вы получите неплохую сумму.
— Я буду иметь это в виду.
— Надо полагать, в вашем возрасте это непросто. Содержать такое заведение. Часто приходится трудиться сверхурочно.
— Вы этим зарабатываете на жизнь, мистер Маккормак? Покупаете магазины?
Маккормак усмехнулся.
— Среди прочего. Иногда мы с друзьями занимаемся застройкой. Кстати, только что заключили сделку на строительство нового комплекса «Хоум депо» на Первом шоссе. Боюсь, через год они составят вам серьезную конкуренцию.
— Конкуренция меня не тревожит. Главное, чтобы не пустили под откос.
Ладлоу все еще размышлял, почему и откуда этот человек так много знает про него и его дело, когда дверь открылась, и вошли мальчики. Ладлоу понял, что они сразу его узнали и догадались, зачем он пришел. На лице младшего вновь появилось испуганное выражение, которое он пытался скрыть. Но на лице того, который застрелил пса, узнавание сменилось озадаченностью за то время, что потребовалось, чтобы закрыть дверь. И Ладлоу понял, что этот мальчишка не только подлый, но и хитрый.
И также понял, кого ему напомнил Маккормак. Своего младшего сына, Гарольда.
— Вы знаете этого человека? — спросил Маккормак.
Дэниел пожал плечами.
— Нет. А что?
Не отрывая глаз от пола, Гарольд покачал головой.
— Прежде никогда его не видели?
— Нет.
— Вы уверены?
— Ага.
— Дэнни, это мистер Ладлоу. Он рассказал мне удивительную историю. Говорит, вчера вы пытались его ограбить. И застрелили его собаку.
— Мы?
Маккормак кивнул.
— Это шутка?
— Не думаю, что мистер Ладлоу шутит. Говоришь, вы ничего об этом не знаете?
— Нет.
— Ты вчера брал с собой браунинг, Дэнни?
— Нет. Мы ездили в Плимут. Спроси Карлу. Она видела, как мы брали машину.
— С кем? — спросил Маккормак.
— Только мы и Пит.
— И больше вы никуда не ездили?
— Нет.
— Вы не ездили на Миллерс-бенд?
— Что нам делать на Миллерс-бенд?
— Ладно. У тебя есть футболка с надписью «СОБСТВЕННОСТЬ МЕЙБЛ…»
— «УКРАДЕНО ИЗ БОРДЕЛЯ МЕЙБЛ», — поправил его Ладлоу.
— «УКРАДЕНО ИЗ БОРДЕЛЯ МЕЙБЛ»? У тебя есть такая футболка?
Дэнни ухмыльнулся.
— Если бы была, я бы ее надел.
Мальчишка хорош, вынужден был признать Ладлоу. Мелкий мерзавец. И благодаря тому, что он был хорош, младший теперь тоже выглядел более уверенно.
— Но у тебя нет такой футболки.
— Нет.
Маккормак долго смотрел на них, потом повернулся в кресле к Ладлоу и вздохнул.
— Должен признать, Эв, мне это с самого начала показалось неправдоподобным. У меня хорошие сыновья, и они не стали бы участвовать в том, что вы описали. Мне жаль вашу собаку, действительно жаль. Но, боюсь, это не те два мальчика.
— Два мальчика? Я ничего не говорил про двух мальчиков. Насколько я помню, я упомянул только Дэниела. Сдается мне, вы сами увидели связь между тем, как я описал двух других мальчиков, и Гарольдом. Хотя он там присутствовал. Дэнни называл его по имени. — Ладлоу посмотрел на Гарольда. — Верно, сынок?
— Я…
— Кстати, спасибо, что солгал брату насчет моих мушек. За них можно было выручить пару сотен долларов. И ты это знал. Было очень мило с твоей стороны промолчать. Но почему бы не рассказать отцу про моего пса?
— Я ничего не знаю про вашего пса, мистер!
Даже не знай Ладлоу правду, слова мальчика его бы не убедили. Чтобы хорошо солгать, нужно верить в ложь, пока ее произносишь, и ловко перескакивать от правды к неправде. На этот раз с ловкостью у Гарольда не сложилось. Хотя с мушками он справился отлично.
Зная сына, отец не мог не почувствовать ложь. Но Маккормак промолчал.
— Говорить правду намного проще, сынок, — негромко сказал Ладлоу.
— Я не…
Старик решил надавить.
— Я слышал, как вы трое смеялись, поднимаясь на холм. Долго слышал вас. Ты это знаешь?
Мальчик готов был расплакаться.
— Думаю, достаточно, Ладлоу, — сказал Маккормак.
Ладлоу посмотрел на него — и впервые увидел скрытую внутри жесткость, услышал ее в бесстрастном, ровном голосе. Этот человек покупал и продавал землю. Ладлоу был готов биться об заклад, что дела он вел беспощадно.
А чего он ждал? Надо полагать, люди вроде Дэнни откуда-то берутся.
— Раз они говорят, что этого не делали, значит, так оно и есть, — сказал Маккормак. — Боюсь, вы ошиблись.
Он поднялся.
Ладлоу понял, что с ним закончили.
На войне он научился проглатывать свои чувства. И сейчас поступил так же.
Это всегда было нелегко.
Он встал с кресла, и Дэнни улыбнулся ему, словно раскусил его и пришел к выводу, что бояться нечего. Мальчишка открыл перед Ладлоу дверь, как открыл бы перед любым усталым пожилым человеком, после чего братья переместились поближе к отцу, подальше от дверного проема. Мгновение Ладлоу подождал, наблюдая, не дрогнет ли что-то в глазах Маккормака, но в них ничего не дрогнуло, и наконец старик отвернулся.
— Что ж, я вас попросил, — сказал он.
— Что, простите?
— Я сказал, что попросил вас.
— Попросил о чем?
— Поступить правильно.
— Я бы поступил. Если бы вы не ошиблись с мальчиками.
— О, я не ошибся. Это вы ошиблись, мистер Маккормак. Все эти годы вы ошибались в мальчиках, и продолжаете ошибаться, и, думаю, вам об этом известно. Надо полагать, меня ждет работа. Спасибо, что уделили мне время.
Он помедлил в дверях.
— Вы некоторое время изучали мою землю, верно? Вас она заинтересовала. Вот почему вы называли меня Эв. И пригласили в дом.
Маккормак улыбнулся.
— По правде говоря, так и есть. Как вы догадались?
— Вам нужен был повод. Думаю, в этом вы отличаетесь от сына. Дэнни повод не нужен, — сказал Ладлоу и вышел в коридор.
5
Летом 1950-го Ладлоу прибыл в Корею на древнем транспортном самолете Си-54 времен Второй мировой, таком тяжелом, что тот разворотил посадочную полосу. Он был в 29-м пехотном полку, в составе отрядов, прибывших на второй неделе катастрофы, которая, по мнению сидевших дома генералов, должна была быть приятной прогулкой в парке. Это были мальчишки, совсем зеленые, но столь нужные, что вместо обещанных шести недель тренировок в Штатах им пообещали десять дней интенсивных тренировок в Пусане. Но они не получили даже этого. У них оказалось всего три дня на то, чтобы собрать снаряжение и пристрелять оружие. Однако и этот приказ был отозван, и их сразу же бросили в Чинджу. Один-единственный день в стране — и на фронт.
Он помнил, что все они осознавали, насколько не готовы. Ладлоу понимал, как мало его 75-миллиметровое безоткатное орудие может сделать против северокорейских танков Т-34, которые уже сокрушили 24-ю дивизию в Осане, пока его вместе с другими перепуганными юнцами везли на транспортных грузовиках в ужасной летней жаре через страну, провонявшую человеческим дерьмом, которое местные фермеры использовали в качестве удобрения.
Он помнил гильзы, усыпавшие заливные поля, словно нашествие сверкающей саранчи, столько гильз, что поля пахли порохом.
Помнил тела южнокорейцев, штабелями лежавшие в реке и на горных склонах.
Поначалу они ничего не понимали — но быстро учились или погибали. Корея научила Ладлоу сражаться, подчиняться приказам в меру своего понимания — и повиноваться суровому голосу своего знания и боевой подготовки, насколько это возможно. А когда все эти ресурсы истощались, драться, чем придется и что подвернется под руку.
В противном случае, как это было с психическими атаками в Северной Корее, мир тебя поглотит.
Сидя в кабинете Сэма Берри, он сказал:
— Я хочу их наказать. И надеялся, что ты подскажешь лучший способ.
Сэм был адвокатом и другом Ладлоу — они вместе играли в футбол в старших классах, и Ладлоу знал, что Сэм его поймет, потому что собственный пес Сэма, Бастер, крупный чистокровный ирландский сеттер, однажды спас хозяину жизнь.
С одиннадцати лет Сэм был заядлым охотником; у него это неплохо получалось, и он всегда осторожно обращался с оружием. Этой осенью сравняется восемь лет, как он охотился на фазанов, как назло, в одиночку, не считая Бастера, хотя очень редко так поступал. Впервые в жизни он забыл про предохранитель и, держа палец на спусковом крючке, споткнулся в зарослях кустарника.
Посмотрев вниз, он увидел, что большая часть его правой ноги над лодыжкой свисает на окровавленной мышце. Он сделал из куртки жгут, но кровь, пульсируя, выплескивалась из тела, и он чувствовал, как его стремительно накрывает шок. Он оказался один в чаще леса, и у него так кружилась голова, что он не мог вспомнить, в какой стороне дорога.
Он услышал лай и увидел, что его пес пробежал несколько шагов и остановился, залаял, потом пробежал еще несколько шагов, снова остановился и залаял.
Сэму показалось, будто пес зовет его, и он последовал за ним — сперва прыжками, затем опираясь на ружье в качестве костыля и, наконец, ползком через кусты, пока не оказался в дренажной трубе и не понял, что дальше ползти не может — и уж точно не сможет взобраться на холм впереди, где была собака, — а потому просто лег в неторопливо текущую воду.
Собака то исчезала за вершиной холма, то появлялась вновь. Исчезала и появлялась.
Сэм то приходил в себя, то погружался в сон, в котором ему было тепло и уютно.
Однако Бастер вывел его на дорогу — или почти вывел. Дорога была сразу за холмом, прямо перед ним, и в этот день удача все-таки улыбнулась ему, потому что два охотника проезжали мимо, заметили красивого ирландского сеттера, охотничьего пса, который бегал туда-сюда через дорогу, заглядывал в дренажную трубу и лаял, и подумали: что такое хорошее животное делает здесь в одиночестве? Охотники остановились. Собака поднялась на холм и завыла, охотники посмотрели вниз — и увидели Сэма, лежавшего без сознания в трубе.
Сэм лишился ноги ниже колена. Он выкинул собачий корм и кормил пса только лучшей вырезкой до конца его жизни.
Поэтому Ладлоу знал, что Сэм его поймет. Но то, что он услышал, сразу ему не понравилось.
— Итак, — сказал Сэм, — ты не сможешь доказать попытку ограбления, есть только твое слово против их, а значит, мы имеем случай жестокого обращения с животными и, быть может, неосторожное обращение с огнестрельным оружием. В данном штате это преступления класса D. Проступки.
— Проступки? Боже правый.
— Именно. Хуже того, мне не хочется тебя огорчать, но, по правде говоря, я даже не уверен, что удастся возбудить дело.
— Почему?
— Сперва давай предположим, что твоему парню исполнилось восемнадцать. В противном случае это задача для суда по делам несовершеннолетних, а они ограничатся тем, что шлепнут его по заднице, и это не будет стоить потраченного времени. Но предположим, что ему есть восемнадцать. Подобное преступление будет рассматриваться в окружном суде по статье семнадцать раздела тысяча тридцать один, жестокое обращение с животными. Она влечет за собой штраф в размере ста долларов, хотя в теории обвинитель может запросить больше. В теории, потому что большинство обвинителей удовлетворятся сотней баксов и небольшим тюремным сроком. По закону самое длительное тюремное заключение за жестокое обращение с животными — триста шестьдесят четыре дня. На практике ни один обвинитель, если только он в своем уме, не запросит больше тридцати. И ему повезет, если назначат десять.
— Десять дней. И сто долларов.
— Именно, — кивнул Сэм. — Сам понимаешь, к чему я веду. Эв, даже чертова повестка с вызовом в суд обойдется штату дороже сотни, не говоря уже о том, чтобы притащить его несчастную задницу на заседание. Господь свидетель, мне очень жаль, но немногие обвинители согласятся возиться с подобным делом. Если только речь не идет о рецидивисте или целом стаде убитых или покалеченных животных. Понимаешь, Эв, мы говорим о собственности. По закону животное — всего лишь собственность. Не только в Мэне, почти в каждом чертовом штате этой страны. И как по-твоему, какова была рыночная стоимость старины Рэда? Почем нынче старые верные псы-полукровки?
Ладлоу попытался разжать руки, стиснувшие кресло. Он ощущал тошнотворную пустоту в желудке, словно уже много дней забывал поесть. Ему хотелось что-то ударить. Причинить боль.
Хотелось причинить боль мальчишке. Как-то.
— Но шериф все равно может его арестовать, верно? Хоть это он может сделать. Напугать мелкого говнюка.
Сэм покачал головой.
— Чтобы арестовать мелкого говнюка, шериф должен был сам видеть, как тот нажал спусковой крючок.
— Что?
— Таков закон о животных. Как и о неосторожном обращении с оружием. Он должен был лично присутствовать там. Нет. В лучшем случае ты добьешься повестки в суд. И даже этого я не могу гарантировать.
— Господи.
— Знаю, это несправедливо. Чертовски несправедливо. Но таков закон.
— Проклятье, Сэм, я могу доказать, что он его убил. Что насчет гильзы?
— А что насчет нее? Подумай, о чем ты просишь, Эв. Ты просишь окружного прокурора выдать ордер на обыск с целью найти и конфисковать браунинг — от которого они вполне могли избавиться, ведь ты их любезно предупредил, — а потом провести баллистическую экспертизу, чтобы соотнести оружие с гильзой. Ты просишь его выслать мальчишке повестку в суд, потом завести на него дело и судить. И все это — время, работа, деньги — из-за старой дворняги, которую ты уже похоронил.
Ладлоу наблюдал, как Сэм неловко ерзает в кресле. Не в первый раз подумал, что другу нужно сбросить вес. Что неловкость, которую тот испытывал, вызвана не только предметом обсуждения. Бэрри по природе был крупным мужчиной, но после несчастного случая его физическая активность заметно упала. Он терял мышцы и набирал жир. У Ладлоу осталось немного друзей в Муди-Пойнт. Он не хотел потерять Сэма из-за инсульта или сердечного приступа. Но у них было не принято об этом говорить.
— Послушай, — сказал адвокат. — Я бы хотел заявить, что это будет легко, но не могу. И все же я позвоню в офис шерифа и изложу твою жалобу Тому Бриджуотеру. Он передаст ее окружному прокурору. Думаю, мое посредничество придаст жалобе некоторый вес. Я попрошу Тома позвонить тебе или заехать. А ты отправляйся домой и отдохни. Тем временем я проведу небольшое расследование, посмотрю, что удастся выяснить про Майкла Маккормака и его семейство. Не знаю, будет ли от этого толк, но почему бы и нет? Ты говорил, они упоминали еще одного мальчика?
— Кого-то по имени Пит.
— И ты полагаешь, что он был третьим?
— Они сказали, что провели с ним весь день. Что ездили в Плимут. В этом есть логика.
— Ладно. Значит, Пит. — Он записал имя.
— Спасибо, Сэм.
— Скажешь спасибо, если у нас что-то получится. — Мгновение он смотрел на Ладлоу через стол. — Ты в последнее время общался с Элис?
— Кажется, на Рождество.
— Ты мог бы ей позвонить. В конце концов, сколько у тебя дочерей?
Единственный сын Сэма умер при родах. Его жена скончалась двадцать лет назад. У него никого не было.
— Ведь Рэд был и ее собакой, верно? — сказал он.
— Верно.
— Ну что ж.
Ладлоу поднялся, и они пожали друг другу руки.
— Возможно, тебе придется его откопать, — сказал Сэм. — Если заведут дело.
— Я сделаю то, что должен, — ответил Ладлоу.
— В этом я не сомневаюсь, — сказал Сэм.
6
Он вошел в дом через переднюю дверь и почувствовал знакомый запах горелого дерева, который никогда не выветривался из очага, и дивана, и мягких кресел. Посмотрел на телефон на журнальном столике и подумал, что да, ему придется ей позвонить, но не сейчас.
Комната изначально была маленькой, но Ладлоу сделал ее еще меньше, разместив в ней массивный диван и два пухлых мягких кресла, а также книжные полки вдоль стен, и потому теперь гостиная больше напоминала кабинет. Телевизора не было — когда старый сломался, Ладлоу не стал его менять, — однако возле телефона стояло радио. Он хотел было включить его, но вместо этого отправился в кухню.
В холодильнике лежала половина жареной курицы, большую часть которой они с Рэдом съели два вечера тому назад. Ладлоу достал ее, положил на тарелку, сел за стол и принялся разделывать курицу руками. В комнате было очень тихо. Ладлоу слышал, как рвется холодная, влажная куриная плоть, как лопаются сухожилия на суставах. Слышал, как облизывает пальцы.
Закончив, он выбросил остатки и подошел к раковине, чтобы вымыть оставшуюся после завтрака посуду и жирную тарелку от курицы. За окном в сумерках начали собираться привлеченные светом мотыльки. К тому моменту как полностью стемнеет, они покроют все окно, сидя крылом к крылу по какой-то невообразимой прихоти, прижимаясь мохнатыми брюшками к холодному гладкому стеклу. Крупные бело-зеленые сатурнии будут порхать у окна, словно летучие мыши. В тишине кухни Ладлоу иногда слышал их и думал о Мэри и временах до кота Адама и ремонта, когда они слышали настоящих летучих мышей на чердаке, и такими вечерами она являлась, подобно внезапной тени, лишь для того, чтобы вновь оставить его в одиночестве, вместе с Рэдом.
Ему пришло в голову, что здесь, в доме, его окружали души.
В восемь вечера позвонил Том Бриджуотер. Ладлоу рассказал ему то же, что и Сэму Бэрри.
Том молча выслушал, потом вздохнул и сказал: «Господи, чертовы дети, они думают, будто им все сойдет с рук. И знаешь что? В половине случаев так и выходит». Ладлоу знал, что у Тома двое сыновей-подростков и что, даже будучи сыновьями шерифа, они время от времени попадают в неприятности — один раз за кражу выпусков «Плейбоя» и «Пентхауса» из аптеки Д. Л. Флури, другой — за то, что напились виски отца другого мальчика и разъезжали в таком виде по городу в два часа ночи.
Том сказал, что гильзу следует придержать. Утром он сразу переговорит с офисом окружного прокурора и посмотрит, что можно сделать.
Ладлоу положил трубку с чувством, что, как и Сэм, Том полностью на его стороне, но, как и Сэм, не может предсказать реакцию окружного прокурора.
Он достал из холодильника пиво и выпил его за столом, потом взял еще одно и сел, прислушиваясь к шелесту летнего ветерка и ночным звукам, доносившимся через окно с сеткой за его спиной. Он уснул за столом, положив голову на руки, и ему приснилось, что его дочь, Элис Ладлоу Палмер, снова маленькая девочка, что она играет за домом на давно упавших качелях, висевших на дубе, под которым он похоронил Рэда.
За холмом, в отдалении, он видел двух мальчиков — лет одиннадцати и постарше, стоявших в тени спиной к нему. Но он все равно их узнал. И ощутил ужасную печаль, видя, как они стоят там. Он подошел к Элис, чтобы позвать ее обедать, но она покачала головой — нет, еще нет — и посмотрела на мальчиков в тени на холме.
Мертвые будут дома прежде нас, папа, сказала она. Но нас ждет работа.
Он проснулся с неожиданной тревогой — и сразу увидел потревоженный рой мотыльков и насекомых, бившихся в окно над раковиной, а потом услышал звуки, словно что-то скребло по задней стороне дома, что-то достаточно крупное, чтобы потревожить крылатых гостей. Он поднялся и подошел к окну, слыша собственные громкие шаги по деревянным половицам, мысленно исключая оленя, потому что олени никогда не подходили к дому, ведь они могли кормиться ягодами под дубом, исключая енота — слишком маленький, потом думая про медведей, хотя они редко сюда забредали. А потом — про человека.
Он из принципа не держал в доме оружия, но теперь подумал, что оружие бы сейчас не помешало, потому что ни медведи, ни люди не были исключительно дружелюбными.
За окном он видел только беззвездную тьму.
Он подошел к задней двери, включил свет на крыльце — и услышал шаги в высокой траве у стены дома. Он подошел к окну спальни — и успел заметить долговязую фигуру, которая взбежала на холм и скрылась за рощей у обочины дороги.
Он вернулся в кухню. Посмотрел на гильзу, которую было видно снаружи — та по-прежнему стояла возле раковины, — и задумался, не она ли была причиной суматохи за окном.
Он убрал гильзу в карман.
Посмотрел на часы на стене и увидел, что уже первый час ночи, а значит, звонить дочери поздновато.
Он пошел в гостиную, взял с полки книгу про великие Угольные войны в Скалистых горах в начале XIX века и лег с ней в постель, но понял, что не может сосредоточиться на Национальной гвардии и Мамаше Джонс, однако и уснуть тоже не может, а потому просто лежал с раскрытой книгой на груди, черпая странное утешение в ее тяжести. В такой позе он и проснулся на следующее утро, когда солнечные лучи, проникшие через окно рядом с кроватью, высушили его сны, как росу на золотарнике.
7
— Они виляют, — сказал Сэм. Старая тяжелая бакелитовая телефонная трубка в руке Ладлоу казалась вполне подходящим инструментом для погрома. — Они хотят, чтобы ты заехал в офис шерифа и подписал заявление, и хотят гильзу. Я спросил, означает ли это, что они готовы возбудить дело, но в ответ получил только «посмотрим». Что, конечно, лучше, чем «ни в коем случае».
— Я заеду к ним, как только загляну к Биллу в магазин.
— Хорошо. Тем временем мне удалось кое-что разузнать про Маккормаков. Мой друг из торговой палаты говорит, что отец вращается в высших кругах, хотя и с относительно недавнего времени. «Портлендский загородный клуб» и тому подобное. Зарабатывал на грузоперевозках, как и его папаша, что долго не давало ему продвинуться по социальной лестнице. Судя по всему, папаша был порядочным мерзавцем. Имел список протоколов задержания длиной с твою руку, в основном за пьянство и буйное поведение. У сына арестов нет. Он любит играть с недвижимостью. Покупает много золота. Удачно женился. Жену в девичестве звали Эдит Спрингер. Родословная ее семьи прослеживается до первых колоний. Ты ее видел?
— Нет.
— Говорят, она пьяница. Богатая, но пьяница. Я бы не догадался. Как бы там ни было, у них куча денег и политическое влияние, но внутри Маккормак — деревенщина вплоть до последнего поколения. Сейчас воображает себя джентльменом-фермером. Владеет примерно ста акрами земли и домом на побережье возле Кейп-Элизабет, разводит хвойные деревья, а подальше от моря — лошадей. Всем этим управляют за него.
— Что это за строительный бизнес? Вчера он буквально предложил купить у меня магазин.
— Думаю, это скорее хобби. В деньгах он точно не нуждается. Похоже, ему просто нравится покупать старые симпатичные земельные участки и превращать их в торговые центры, комплексы сетевых магазинов, ресторанные комплексы. Все радости современной жизни. Разумеется, не рядом с его домом. Он входит в какую-то портлендскую группу инвесторов. Они здесь неплохо потрудились, но заходят и на север, до самого Бангора. И кстати, кажется, я выяснил, кем был третий мальчишка.
— Как тебе удалось?
Берри усмехнулся.
— Тебе о чем-то говорит имя Салли Эббот?
— Нет.
— Если помнишь, когда-то я ухлестывал за девицами. Разумеется до того, как встретил Сару. Тогда у меня было две ноги, и вечерами пятницы и субботы я танцевал до упаду. Одной из девиц, с которой я проводил время, была Салли. Чертовски умная и красивая. Если бы не Сара, я бы мог на ней жениться. Тогда она жила в Олд-Орчард-Бич. Сейчас преподает математику в средней школе Муди-Пойнт, уже лет двадцать как. Салли знает обоих детей Маккормаков и говорит, у них есть друг по имени Пит Дауст, весьма упитанный. Вероятно, это и есть твой мальчик.
— Дауст. Произнеси по буквам.
Берри произнес.
— Она что-нибудь про них сказала?
— Ничего нового. Старший, Дэнни, был смутьяном. Ничего серьезного, но, по ее словам, у нее были с ним проблемы. Окончил школу год назад, но по-прежнему часто болтается поблизости. Воображает себя сердцеедом, возможно, не без оснований. У младшего, Гарольда, она не преподавала, но у нее сложилось впечатление, что он не такой скверный, как брат.
— Что насчет Дауста?
— Говорит, с таким длинным языком и скудными мозгами Пит наверняка станет губернатором. Я и забыл, как мне нравилась эта женщина. Интересно, она еще танцует?
Ладлоу положил трубку, достал из ящика телефонный справочник и нашел фамилию Дауст. Она упоминалась только один раз, и в качестве адреса была указана Сидар-роуд. Отнюдь не такой фешенебельный район, как Нортфилд. Но Сидар-роуд располагалась недалеко от Миллерс-бенд, и это могло объяснять, как в тот день мальчики оказались у реки.
Он поехал в магазин и припарковался рядом с «фордом» Билла Прайна. Других машин не было. Внутри Билл распаковывал коробку стоваттных лампочек и складывал их на проволочный стеллаж. Когда колокольчик на двери звякнул, Билл поднял глаза и улыбнулся.
— Привет, Эв.
— Как дела, Билл?
Билл вернулся к лампочкам. Ладлоу отметил, что руки у него не дрожат.
По вечерам Билл Прайн любил выпить; кто-то даже назвал бы его алкоголиком. Но днем он был самым надежным человеком из всех, кого знал Ладлоу.
Билл также мог заговорить зубы самому дьяволу.
Он стал местной знаменитостью несколько лет назад, когда однажды вечером в магазин Ладлоу прямо перед закрытием вошел мужчина из Бакстона и попытался совершить ограбление. При себе у него был не один пистолет, а целых два. И он был очень пьян. Билл находился в магазине в одиночестве, поэтому сделал, как было велено, и переложил содержимое кассы в бумажный пакет. Потом посмотрел на один из пистолетов и сказал: боже мой, что за прекрасное оружие! Это «Смит-Вессон»? Грабитель кивнул и ответил: да, «Смит-Вессон-магнум» сорок четвертого калибра. Билл спросил, не согласится ли он продать револьвер, и, немного поторговавшись, они договорились о цене.
Билл заплатил из своего кармана, и грабитель положил револьвер на прилавок.
Затем Билл восхитился другим пистолетом — это был «Кольт-детектив-спешл». За него они сторговались на более низкой цене, и Билл снова заплатил грабителю, а пока тот пересчитывал деньги за вторую продажу, подошел к двери и запер ее, после чего вернулся за прилавок, взял оба револьвера и вызвал полицию.
Ладлоу и Прайн согласились, что мужчина, вероятно, был самым тупым грабителем в штате Мэн, если не во всей Америке, но случившееся быстро вошло в историю и легенды Муди-Пойнт. Билл попал в газеты вместе с «Универсамом Ладлоу», и Ладлоу полагал, что до сих пор, три года спустя, зарабатывает на этом.
Он не знал, почему Билл пьет. Тот никогда не рассказывал. Но это не отражалось на его работе, и руки у него не тряслись, а значит, по мнению Ладлоу, обсуждать было нечего.
— Мы получили заказ из «Коулмана»?
— Сегодня утром. Он сзади. Хочешь сам его разобрать, или заняться мне?
— Сегодня у меня дела. Согласен снова остаться один?
— А то. Я смогу снова тебя ограбить.
— Давай. Ладно, увидимся позже. Часа в три.
— Не торопись. У меня все в порядке. Хочешь, чтобы я распаковал «Коулмана»?
— Да.
Ладлоу сел в машину и поехал через холмы, по волнистым фермерским угодьям, к темным густым соснам на Сидар-хилл-роуд.
Дом номер 118 был маленьким, как и его собственный, но здесь с двух сторон на расстоянии нескольких футов имелись соседи в тени чахлых деревьев, и все три жилища буквально излучали нежелание обитателей выкидывать вещи. У стены дома Даустов ржавела стиральная машина, рядом с матрасом и пружинной сеткой кровати у соседнего дома лежала груда покрышек, а на пне стоял старый V-образный восьмицилиндровый двигатель, будто выросший здесь.
Все три двора покрывали ползучие сорняки, словно изъеденный молью плащ.
Ладлоу поднялся по деревянным ступеням и нажал кнопку звонка. Немного подождал, затем постучал. Услышал, как женский голос зовет какого-то Уилли, вероятно, того самого У. Дауста из телефонного справочника.
Человек, появившийся за дверным экраном, был на добрый фут ниже Ладлоу, седой и лысеющий, полный, как и его сын. Ему было за пятьдесят, он носил очки в тонкой металлической оправе и был одет в брюки на подтяжках и чистую белую футболку. Если можно судить о человеке по его обуви, этот был неряшливым и консервативным. На ногах у него были старые черные туфли на шнурках, явно дешевые.
— Мистер Дауст? Я Эвери Ладлоу.
— Я знаю, кто вы такой, — ответил мужчина.
— Значит, вы говорили с мистером Маккормаком.
— Маккормак не станет говорить с безработным плотником. Его мальчик позвонил моему.
— Дэнни?
— Да, Дэнни.
— И?
— И что? Послушайте, Ладлоу, Пит говорит, они ездили в Плимут. Шатались по торговому центру, даже купили пару CD. Чертовски дорогих CD. Ни слова про дробовики или чью-то собаку.
— Может, они и ездили в Плимут. До или после. Мне это неизвестно. Но около четыре часов дня они были на Миллерс-бенд, и, когда не получили от меня денег, Дэнни Маккормак застрелил моего пса, а ваш сын стоял рядом с ним и смеялся.
Вид у мужчины был такой, будто ему не по себе, и Ладлоу подумал, что, возможно, Дауст представил, как Пит делает это. Смеется.
— Послушайте… — начал он.
За его спиной возникла женщина. Очевидно, все семейство страдало от лишнего веса, поскольку джинсы явно были ей малы, как и рубашка в поперечную сине-белую полоску. В руках женщина держала совок и щетку. Она погрозила Ладлоу щеткой, как учительница грозит карандашом нерадивому ученику.
— Мистер Ладлоу, я все слышала, — сказала она, — и хочу знать, что, по-вашему, вы делаете, заявляясь к нам подобным образом. Если у вас ссора с Маккормаками, с ними и разбирайтесь. Насколько я понимаю, даже если мальчики врут — а я этого не утверждаю, ни на секунду, — то вам нужен Дэнни Маккормак. Так почему бы вам не уйти и не оставить нас в покое?
— Мне жаль, но если вы слышали мои слова, мадам, то знаете, что ваш сын участвовал в попытке ограбления. И ему показалось забавным, что его друг застрелил моего питомца. Так с чего мне оставлять его в покое?
— Он не стрелял в вашу собаку.
— Он был там. И видел мальчика, который это сделал. Я хочу, чтобы он это признал.
— Может, он раскаивается. Вам это не приходило в голову?
— Простите, но как он может раскаиваться в том, чего, по его словам, не было?
Женщина посмотрела сперва на мужа, потом снова на Ладлоу — и тот понял, что одержал победу, хотя бы кратковременную.
— Послушайте, — сказал он. — Я готов простить вашего сына, если ему хватит смелости и порядочности признать свою роль в случившемся и рассказать шерифу о том, что произошло, что сделал Дэнни Маккормак. Вы правы, ваш сын не стрелял. И я знаю, что иногда мальчик может совершить жестокость, в которой потом будет раскаиваться. Все, чего я от него хочу, — это правда. Поговорите с ним. Скажите, что нужно поступить правильно. Это все, о чем я прошу.
Он достал из кармана рубашки ручку и блокнот, написал свой домашний телефон и телефон магазина, вырвал листок и вручил им. Мужчина приоткрыл дверной экран, чтобы взять листок, — совсем немного, словно боялся, что в дом влетит рой шершней.
— Спасибо, — сказал Ладлоу. — Надеюсь, вы скоро позвоните мне, когда побеседуете с ним.
Садясь в пикап, он услышал доносившиеся из дома крики, но не смог разобрать слов. Однако голоса было три, и третий, высокий и плаксивый, принадлежал Питу. Ладлоу задумался, удастся ли родителям криками вразумить сына.
Он поехал в город. С севера, с озера Сабаго, наползали облака. Медный, наэлектризованный привкус во рту сообщил Ладлоу, что надвигается летняя гроза. Когда он остановился у здания суда, первые капли дождя, большие, как десятицентовая монета, упали на лобовое стекло. Он закрыл водительское окно и вышел в неподвижный сумрачный воздух.
Том Бриджуотер сидел за столом в офисе шерифа, ел крулер из ресторана Арни Грона дальше по улице, пил кофе и читал. Читал он «Человека-зверя» Эмиля Золя и, судя по всему, преодолел уже три четверти книги.
— Бездельничаешь, Том?
Том улыбнулся и положил книгу на стопку бумаг. На его левом переднем резце, более длинном, чем правый, была золотая коронка, придававшая ему вид деревенщины. Но Том не был деревенщиной. Он получил степень по криминологии в каком-то южном университете и прочел большую часть публичной библиотеки Муди-Пойнт. Он разводил пчел и, возможно, знал о них больше любого жителя штата. Ладлоу считал это нормальным. Люди редко являлись тем, чем казались. Том просто ленился, как в продвижении по карьерной лестнице, так и в том, чтобы поставить на зуб нормальную коронку.
— Отнюдь, — сказал Том. — Бумажной работы до самой задницы. Слышал, что вчера случилось с той женщиной? Она заехала на заправку на Девяносто первом, расплачивается за бензин — и видит, что какой-то парень снаружи пытается угнать ее машину. Понимаешь, она оставила в ней ключи. А также шестилетнюю дочь, которая спала на заднем сиденье. В общем, парень выезжает с заправки, но к тому моменту женщина уже распахивает водительскую дверь, обхватывает одной рукой руль, а другой пытается расцарапать и поколотить угонщика. Тот пытается ее вытолкнуть. Она тянется под переднее сиденье и достает «клаб». Ну, знаешь, противоугонку на руль. И начинает колотить его этой штукой. Наполовину свисая из машины. В общем, он волочет ее четверть мили и врезается в ресторан Роя Роджерса. Там она вытаскивает его из машины, берет противоугонку и бьет парня по голове, а потом ломает ему обе ноги! Он умоляет о пощаде. Когда-нибудь слышал о чем-то подобном? Мы взяли его за угон и похищение. Он даже не подозревал, что в машине ребенок. — Том поднял книгу. — Золя бесподобен. Читал?
— Нет.
— Почитай. Это про парня, который видит убийство в окне проходящего поезда. Он всегда хотел кого-нибудь убить, но ему не хватало смелости, и потому он прицепляется к тем двоим, что действительно совершили убийство, будто пиявка. Доводит их до помешательства. «Нану» тоже не читал?
— Нет.
— Почитай, Эв. Хотел бы я приучить к чтению мальчишек или хотя бы Эвелин. Она читает только чертову газету. А дети и того хуже. Хорошо, если заглянут в телепрограмму. Сожалею о твоем псе. Ты принес гильзу?
Ладлоу отдал ему гильзу.
Том осмотрел ее, понюхал, спрятал в карман и прикончил крулер, после чего взял пенопластовый кофейный стаканчик и встал с кресла.
— Пойдем повидаем Фила Джекмэна.
Сэм Берри по телефону упоминал помощника окружного прокурора, однако Ладлоу никогда с ним не встречался. Они прошли по коридору до нужного кабинета, симпатичная темноволосая секретарша сообщила об их прибытии, Том открыл матовую стеклянную дверь, и они вошли.
Кабинет был завален книгами и бумагами. Сильнее, чем кабинет Тома, если такое возможно.
Джекмэн сидел за столом без пиджака, ослабив идеальный виндзорский узел на галстуке. Он поднял глаза от листа бумаги с печатным текстом, сперва посмотрев за окно, где грохотал гром, потом на Тома и Ладлоу. Поднялся, оказавшись намного выше, чем выглядел, пока сидел. Протянул руку.
— Мистер Ладлоу?
Запястье под манжетой рубашки было худым, как и весь помощник прокурора, но рукопожатие оказалось крепким.
— Эв, — сказал Ладлоу.
Помощник прокурора взял со стола бумагу и вручил Ладлоу.
— Том подготовил для вас заявление, жалобу на сына Маккормака. Я бы хотел, чтобы вы просмотрели его и сказали, все ли правильно или мы что-то упустили. Если вам есть что добавить, скажите.
— Это означает, что вы возбудите дело?
— Это означает, что мы обдумываем обвинения.
— Обдумываете.
— Я должен посоветоваться с окружным прокурором. Принимать решение будет он.
— А вы, мистер Джекмэн? Как бы вы поступили?
— Я не знаю. Пока мы имеем ваше слово против их. С другой стороны, они дети, а вы — уважаемый бизнесмен. Вы принесли гильзу?
— Она у меня, — сказал Том.
— Хорошо.
Ладлоу прочел документ. Том потрудился на славу. Заявление было сухим и беспристрастным, но в нем было все, и Том написал его лучше, чем получилось бы у самого Ладлоу. Он полагал, любовь к чтению сыграла здесь не последнюю роль.
— Выглядит хорошо.
Джекмэн вручил ему ручку. Ладлоу наклонился над столом и поставил подпись там, где было указано «потерпевший», а выпрямляясь, ощутил укол в пояснице. Это была привычная боль в нервных окончаниях, которую он время от времени испытывал после войны. Боль пронзила ногу. Некий мышечный заговор внутри тела, не желавшего, чтобы он вновь встал прямо. Поморщившись, Ладлоу распрямился и закрыл вопрос.
Это не ускользнуло от Тома Бриджуотера.
— Ты в порядке, Эв?
— Просто спина. Иногда капризничает. — Он повернулся к Джекмэну. — Что дальше?
— Сегодня во второй половине дня я поговорю с окружным прокурором Фелпсом. После этого мы с вами свяжемся. А пока — никаких визитов к Маккормакам. И никаких бесед с мальчиком Даустов.
— Я с ним уже побеседовал.
— Вы что?
— Не с самим мальчиком. Я поговорил с его отцом и матерью, прежде чем ехать сюда. У меня сложилось впечатление, что, быть может, они нам посодействуют. Я не уверен.
У Джекмэна плохо получалось скрывать раздражение. Его выдали ярко-красные пятна на щеках. Вероятно, с покером у него тоже выходило не очень.
— Это было не слишком разумно, мистер Ладлоу. Они могут подать иск о клевете. На вашем месте я бы больше так не делал.
— Я не собираюсь. Просто хотел продемонстрировать им, что я живой человек, а не какой-то незнакомец по имени Ладлоу. Если они позвонят, я сразу направлю их к вам. При условии, что вы решите возбудить дело. В противном случае…
— В противном случае что?
— В противном случае я даже не знаю, что мне делать. Если у вас будут идеи, я бы послушал.
На этот раз рукопожатие Джекмэна было более осмотрительным.
Ладлоу проводил Тома обратно до его кабинета и оставил там потягивать остывший кофе, а сам вышел под проливной дождь.
8
Когда он вошел в магазин, вдова Эмма Сиддонс стояла у прилавка. Перед ней лежали две коробки восьмипенсовых и десятипенсовых гвоздей, и Билл пробивал товар. Эмма была старше самого Господа, но по-прежнему сама занималась столярными работами и ремонтом. Двое «летних людей», мужчина и женщина средних лет, изучали походное снаряжение в задней части магазина.
Эмма улыбнулась Ладлоу и поздоровалась, а когда он проходил мимо, сказала:
— В последние дни я не видела, чтобы твой старый пес отирался рядом с моей Эванджелиной.
— Его больше нет, Эмма, — ответил Ладлоу.
— Нет?
— Мальчишка застрелил его. В воскресенье, на Миллерс-бенд.
— О боже. Почему?..
— Без всякой причины. Из жестокости.
Он увидел, что Билл таращится на него.
— Застрелил? Старину Рэда? Господи, Эв, почему ты ничего не сказал?
— Сам не знаю. Я похоронил его за домом. Сходил к отцу мальчишки, но, полагаю, его это не слишком встревожило.
— Что ты собираешься делать?
— Я написал жалобу. Теперь буду надеяться, что закон выполнит свою работу.
— Ты был у Тома Бриджуотера?
Ладлоу кивнул.
— И у Сэма. И только что побывал у помощника окружного прокурора, парня по фамилии Джекмэн. Подписал бумаги. Теперь остается только ждать.
Билл покачал головой.
— Господи. По мне, мальчишку, совершившего такое, надо выпороть кнутом, — сказал он.
Пара в дальнем конце услышала его и обернулась, затем поспешно отвела взгляд.
Ладлоу сложил купленные Эммой коробки с гвоздями в пакет и вручил ей. Билл дал ей сдачу с двадцати долларов.
Эмма повернулась к Ладлоу и положила ладонь на его руку. У Эммы был сильный артрит, но ее ладонь казалась мягкой и гладкой, словно крыло бабочки.
— Мне жаль, Эв. Хоть я и жаловалась, когда у Ванджи была течка, Рэд был хорошим псом. Я буду по нему скучать.
— Спасибо, Эмма. Очень мило с твоей стороны.
— Хочешь совет?
— Слушаю.
— Заведи новую собаку. Возьми щенка, и чем быстрее, тем лучше. Тебе станет намного легче, вот увидишь.
— Даже не знаю, Эмма. Может, я так и сделаю. Посмотрим.
— А пока я надеюсь, что Том Бриджуотер посадит маленького засранца в камеру и выбросит ключ, — сказала она.
Ладлоу улыбнулся.
Впервые за весь день.
9
Покупателей было мало, и до конца дня они в основном занимались инвентаризацией. Ладлоу уже собирался отпустить Билла домой, когда в магазин вошел Сэм Берри. Он придержал дверь стройной, симпатичной молодой женщине с темными волосами, в сером деловом костюме. Та улыбнулась Сэму и вошла, держа перед собой портфель. Тряхнула головой, отбрасывая назад волосы, и приблизилась к прилавку, теперь улыбаясь Ладлоу.
— Эв, познакомься с Кэрри Доннел, — сказал Сэм. — Она из «Дабл-ю-си-эй-пи-ньюс», что в Портленде.
— Мистер Ладлоу. — Женщина протянула руку.
Ладлоу принял ее, думая, что это редчайшее для него событие — ощутить прикосновение двух женских рук за один день.
— Мисс Доннел.
— Кэрри — наше секретное оружие, — сообщил Сэм. — И, судя по всему, оно нам понадобится.
— Я не понимаю.
— Джекмэн отказался возбуждать дело. Маккормак уже нанял адвоката, парня по имени Каммингс. Я хорошо его знаю, и, уж поверь, у него отличные связи. Они связались с окружным прокурором Фелпсом. Причем быстро, вскоре после того, как ты пообщался с Джекмэном. Утверждают, что ты мог подобрать эту гильзу где угодно, даже если экспертиза даст положительный результат. Что ты мог сам пристрелить свою собаку. Соотнести пулю с оружием не получится.
— Боже мой, зачем мне это делать?
— Незачем. Суть в том, что, поскольку трое мальчишек все отрицают, Фелпс считает, что доказательств недостаточно. Особенно с учетом воплей Каммингса про клевету. Ты когда-нибудь вышвыривал Дэнни Маккормака из своего магазина, Эв?
— Я впервые увидел его в это воскресенье.
— Разумеется. Но они утверждают, что ты его вышвырнул. Несколько месяцев назад, за то что он пытался стянуть перочинный нож или что-то в этом роде. Они пытаются выставить тебя психом. Который точит зуб на мальчика.
Ладлоу покачал головой.
— Думаю, я услышал достаточно.
— Еще нет. Помнишь, ты говорил, что мальчишка отрицал знакомство с тобой в присутствии отца? Теперь адвокат Маккормака утверждает, что оба мальчика говорят, будто знают тебя. Видели в твоем магазине. Вот так. И что сразу сказали об этом в кабинете Маккормака. А Маккормак их поддерживает. Врет и не краснеет. Они сомкнули ряды, Эв. Плотно.
— Пит Дауст с ними заодно?
— Да.
— Я думал, родителям удастся его убедить.
— Маккормак работает быстро. Не удивлюсь, если в ход пошли деньги. Отец Дауста сидит без работы, знаешь ли.
Ладлоу чувствовал на себе взгляд женщины. Она ни на секунду не отрывала от него глаз. На протяжении всего разговора она ни разу не посмотрела на Сэма. Он также ощущал за спиной молчаливое присутствие Билла, стоявшего так тихо, что ни одна половица не скрипнула под его ногами. Ладлоу не нравилось быть центром внимания. Сочувственное или нет, оно разжигало его гнев, словно порывы ветра. Он хотел вышвырнуть их всех из своего магазина и начать крушить все вокруг. То, что крушить он будет свою собственность, не имело значения.
— Но, думаю, быть может, нам удастся кардинально изменить ситуацию, — сказал Сэм. — По крайней мере, стоит попытаться.
— Каким образом?
— При помощи мисс Доннел.
— Прошлой зимой в Лагранже был случай, — сказала та. — У одного мужчины был трейлер прямо за границей города. Трейлер стоял на земле, принадлежавшей его брату, хотя сам принадлежал этому мужчине. Который также владел домом в черте города. Очевидно, мужчина не был в трейлере на протяжении трех недель, когда выдались сильные морозы. Он сидел в доме. Кто-то, скорее всего — его брат, анонимно позвонил в общество защиты животных и пожаловался на жестокое обращение с животными. Шериф направил к трейлеру людей. Они обнаружили двух собак, едва живых, на цепи во дворе. У одной не было ни еды, ни пищи. Поилка другой превратилась в ледяную глыбу. Рядом с крыльцом они обнаружили мертвого гуся с веревкой на шее, а у сарая — мертвого кролика в ошейнике с цепочкой. Оба насквозь промерзли. Внутри они нашли шесть умиравших от голода кошек, трех умиравших от голода собак и одного мертвого попугая в клетке в спальне. Повсюду были моча и экскременты. На диване, на кровати, в раковине. Повсюду.
Ладлоу наблюдал за ней. Отметил отрывистую речь, беспокойно движущиеся руки, широко распахнутые карие глаза, почти не мигавшие, смотревшие прямо на него уверенно и деловито.
— Поначалу мужчина утверждал, что приезжал каждые несколько дней, чтобы накормить животных. Потом утверждал, что это должен был делать его брат. Его адвокат заявил, что у офиса шерифа нет доказательств, что они должны доказать владение. И что те животные в тот момент не находились во владении этого мужчины, потому что он жил в другом месте, а следовательно, не нес за них ответственности. Земля находилась во владении его брата. А значит, ответственность за животных нес он.
— Но животные принадлежали мужчине. Не его брату.
— Именно.
— И что произошло?
— Полагаю, окружному прокурору не захотелось вмешиваться в семейную ссору из-за нескольких заморенных голодом животных. Они решили снять обвинения. Но тут вмешались газеты, а потом и местная телевизионная станция. Вот о чем мы говорим, мистер Ладлоу. Пресса и общественное мнение заставили прокуратуру возбудить дело. Когда оно попало в новости, у них не осталось выбора.
— И?
Она вздохнула.
— И его оправдали. Судья встал на сторону защиты. Сказал, что животные не находились во владении мужчины, а значит, он не нес за них ответственности.
— Готов спорить, его брату обвинений тоже не предъявили.
— Не предъявили.
— Так в чьем владении они находились?
— Ни в чьем, я полагаю. По крайней мере, в глазах закона.
— Послушай, Эв, — вмешался Сэм. — В тот раз плохому парню удалось выйти сухим из воды. Но это не означает, что сейчас произойдет то же самое. По крайней мере, у нас есть шанс затащить их в суд. Кэрри — чертовски хороший репортер. Вот почему я ее позвал.
— Хочешь сказать, что желаешь поведать об этом на телевидении?
— Я хочу, чтобы вы поведали об этом, мистер Ладлоу. Хочу привезти съемочную группу на место происшествия и взять у вас интервью прямо там, у Миллерс-бенд. Не называя имен. В настоящий момент всякое имя могут счесть клеветой. Только вы и ваша история. Что сделали мальчики и что отказывается сделать окружной прокурор. Я хочу, чтобы люди пришли в ярость! — И добавила: — Прошу прощения.
Теперь Ладлоу понимал, откуда взялась отрывистая речь. Когда она говорила медленно, у нее была отличная дикция, но характер временами прорывался наружу, словно трубы над струнным квартетом.
— Вы не из этих мест, мисс Доннел?
— Я из Нью-Йорка.
— Я так и подумал.
— Я чужак? Вы это хотите сказать?
— Вовсе нет.
— Значит, вы согласны?
— Выступить по телевидению? Сказать по правде, не уверен, что у меня хорошо получится.
— Вы справитесь. Я буду вам помогать. Мы будем репетировать, пока вы не почувствуете себя уверенно. Я вас не брошу. Обещаю.
Ладлоу задумался. У него даже не было работающего телевизора.
— У вас часом нет собаки, мисс Доннел?
— Кошки, — ответила она. — Три штуки.
— Кошки.
— Три штуки.
Он кивнул.
— Ладно. Я согласен.
10
Два вечера спустя он смотрел на самого себя в шестичасовых новостях, по телевизору, который Кэрри Доннел одолжила для него на телестанции.
Ладлоу увидел, как неловкий, ворчливый старик в мятой рубашке и джинсах, единственной изящной частью которого были руки, показывает сперва на реку, а потом на тропу, пока камера обходит его кругом, и услышал, как старик рассказывает про мальчишек и собаку, отвечает на вопрос Кэрри Доннел о том, как жена, Мэри, подарила ему этого пса на день рождения. «Она умерла?» — спросила журналистка, и старик на экране кивнул. «И Рэд теперь тоже мертв», — сказала журналистка, и старик снова кивнул.
Ладлоу подумал, что выглядит на экране немного растерянным, хотя было видно, что он разгневан, и это его удивило. Гнев особенно чувствовался, когда он рассказывал о решении прокурора не возбуждать дело против мальчика. Ладлоу полагал, что хорошо скрывает свой гнев, но камера не лгала, и теперь гнев, очевидно, всегда крывшийся внутри, оказался на виду.
В конце репортажа Кэрри Доннел встала перед камерой и сказала, что в масштабах государства, когда речь шла о жестоком обращении или убийстве животных, средний размер назначаемого нарушителям штрафа составлял всего 32 % от максимально возможного, а срок тюремного заключения — всего 14 %. Большинство нарушителей даже не представали перед судом. Она процитировала слова Ганди о том, что величие и уровень духовного развития нации можно определить по тому, как эта нация обращается с животными.
В округе Йорк, добавила она, эти параметры также можно определить по правосудию, которого смогут добиться Эвери Аллан Ладлоу и его пес Рэд.
Эту речь они сняли после того, как он уехал. Ладлоу тронули слова журналистки, сквозившая в них уважительная, мягкая агрессия. Он решил как-то отблагодарить ее, но сразу не придумал, как именно.
Телефонная трубка лежала рядом с аппаратом. Он снял ее на случай, если кто-то решит позвонить ему во время трансляции, но теперь она словно упрекала его — и одновременно призывала. Он так и не позвонил дочери. Теперь про Рэда знала половина страны. Пора бы узнать и ей. На самом деле ей давно было пора об этом сообщить, но сперва он хотел заправиться едой и пивом.
Прикончив стейк с яичницей и второе пиво и вымыв посуду, он нашел номер в старой телефонной книжке Мэри. Номер был записан ее аккуратным мелким почерком. Он набрал номер, потом пальцем нажал отбой, не зная, что сказать, потом снова медленно набрал номер. После двух гудков услышал ее голос.
— Привет, Элли, — сказал он.
— Папа?
— Я прервал ваш ужин?
— Нет. Мы с Диком собирались поужинать не дома. Я как раз одевалась. У правительственного центра открылся новый рыбный ресторан. Как у тебя дела?
— Все хорошо.
— Я хотела тебе позвонить.
— Я тоже. Как дела у Дика?
— В порядке. Слишком много работает, как обычно. Каждое Четвертое июля он сходит с ума. На нем парад, концерты в Шелл, фейерверки на той стороне реки и фейерверки в парке Каммонс. И все это, знаешь ли, сверхурочно.
— Я так и думал, что он занят.
— Такова жизнь в городской администрации. Ничего нового.
— А как ты, Элли?
— Я бросила работу в Ветеранском госпитале. Мы… Я хотела сказать тебе, папа… мы пытаемся завести ребенка.
— Правда?
— Уже четыре месяца. Пока безуспешно. Возможно, нам придется сдать некоторые анализы, когда работа Дика позволит. Я не знаю.
— Это будет здорово, Элли. Я имею в виду ребенок. Твоя мама…
— Знаю. Она была бы счастлива.
— Да.
— Папа, у тебя действительно все в порядке?
— Рэд умер, — сказал он.
— О боже. Когда?
— В воскресенье.
— О боже.
Мгновение оба молчали, тишина протянулась от Муди-Пойнт до Бостона, словно между ними ничего не было.
— Ты любил старого пса, — сказала она. — Что слу…
Он не хотел говорить.
— Он был чертовски хорошим псом, — сказал он.
— Заведи другого, отец. Обязательно заведи. Знаю, может, тебе кажется, что прошло слишком мало времени, но…
— Мне уже говорили. Я об этом думаю.
— Мне кажется, это отличная идея. Тебе не следует жить одному. А пока ты мог бы навестить нас. Мы будем очень рады.
— У вас нет места, Элли. И Дику нужно работать. Я буду мешать.
— Нет, не будешь.
— Конечно, буду. И тебе это прекрасно известно. Не волнуйся, у меня все хорошо.
— Как поживает дедушка?
— Твой дедушка — настоящий феникс. Всякий раз, когда тело снова его подводит, он возвращается еще злее, чем был. Больницы и дома престарелых убивают людей вполовину моложе. Но только не его.
Она рассмеялась. Потом умолкла.
— Послушай, папа, ты не…
Он знал, что она скажет. Хотя и надеялся, что на этот раз обойдется.
Но его надежды не оправдались.
— Ты ведь не говорил с Билли?
— Нет.
— И не станешь, правда? Хотя тебе совсем одиноко.
— Кто сказал, что мне одиноко?
— Папа, я думаю, для тебя это вредно. Билли…
Окно за его спиной взорвалось.
Он рухнул с кресла на пол, повинуясь инстинктам, а над головой и рядом с ним пронеслись осколки стекла. Он почувствовал, как они впиваются в голые руки, лицо и шею, услышал в телефонной трубке, которую теперь сжимал, как дубинку, крик дочери, тихий и далекий, услышал, как она зовет: «Папа! Папа!» — когда камень прокатился по полу и остановился перед ним. Увидел белый листок бумаги, прикрепленный к камню четырьмя резинками.
Он поднялся на ноги, твердя в телефон: «Все в порядке, детка, со мной все в порядке, все хорошо», — подошел к окну и услышал, как взвизгнули колеса автомобиля, вздымая пыль, темного седана с выключенными габаритными огнями и фарами, который пронесся по Стиррап-айрон-роуд в сторону главной дороги.
В его ладонь вонзился дюймовый треугольный осколок стекла. Ладлоу слышал, как кровь капает на половицы.
— Подожди минутку, — сказал он в трубку и услышал ее напуганный голос, задававший вопросы. — Подожди, — повторил он. — Все в порядке. Я сейчас вернусь.
Он пошел в кухню, слушая, как трещит и хрустит под ногами стекло, вымыл руку в раковине и аккуратно вытащил осколок из ладони. Бросил его в раковину, снова промыл руку, взял стопку бумажных полотенец и прижал к ране, чтобы остановить кровь.
Потом вернулся к телефону, чтобы солгать дочери.
— Господи, папа, что это было?
— У нас тут небольшие неприятности. Какие-то детишки повадились по ночам бросать камни в окна. И только что разбили мое. Со мной все в порядке. Немного поцарапал руку, и нужно было обработать рану. Ничего серьезного. Но, судя по всему, мне придется пропылесосить гостиную. Пора заканчивать разговор. Желаю хорошего ужина, и не тревожься обо мне. Это просто шалость. Просто дети. Вот и все.
— Ничего себе шалость! Господи!
— Тут я с тобой согласен.
— У тебя точно все хорошо?
— Точно.
Когда ему наконец удалось успокоить ее и заставить повесить трубку, он посмотрел на свою руку и увидел, что комок бумажных полотенец насквозь пропитался кровью. Придется принять более серьезные меры. В аптечке он отыскал марлевые салфетки, йод и пластырь. Его трясло. Он очистил и перевязал рану, потом вернулся в гостиную. Проникавший в окно холодный ветер раздувал занавески, и они тянулись к нему. Он наклонился, чтобы поднять камень.
Сняв резинки и развернув бумагу, он увидел, что камень был размером с бейсбольный мяч. Судя по всему, его вытащили из ручья или реки, он был чистым и гладким, но морем от него не пахло. Он разгладил бумагу и перевернул. На лист были наклеены вырезанные из журнала слова и буквы.
ТЫ ОТЛИЧНО СМОТРЕЛСЯ ПО ТЕЛИКУ СТАРЫЙ ХРЕН
В ПЕРВЫЙ И ПАСЛЕДНИЙ РАЗ
ХА ХА
Он обратил внимание на ошибку и задумался, намеренная она или нет. Задумался, являлись ли слова в первый и паследний раз угрозой. Положил бумагу на кухонный стол, придавил камнем и занялся разбитым окном.
11
— Я скажу вам, что значит эта записка, — заявила Кэрри.
Она приехала из Портленда, и они встретились за ужином в ресторане Арни Грона. Платила телестанция, и Кэрри хотела сводить его в более дорогое заведение, но Ладлоу чувствовал себя здесь как дома.
— Она означает, что, по мнению телестанции, история кончилась вчерашним сюжетом. И тот, кто бросил камень, прекрасно об этом знал.
Она вонзила нож в свой стейк-портерхаус, словно тот был живым существом.
— Хотите сказать, продолжения не будет? Никакого?
Она подалась вперед, пристально глядя на него. С того момента как они уселись за стол, он видел, что она сердится — и, подобно ему, не может этого скрыть.
— Сегодня я хотела съездить к Маккормакам, — сказала она. — Это было бы вполне логично и совершенно нормально — услышать историю с точки зрения Дэнни или хотя бы записать на камеру его или отцовское «без комментариев». Снять, как они захлопывают дверь перед нашим носом и все такое. Я уже собрала съемочную группу, и мы готовились выезжать, но тут входит старший редактор с таким видом, будто кто-то только что сказал ему, что он весь день расхаживал с застрявшим в зубах шпинатом. Он говорит: ему жаль — и ему действительно жаль, Эв, я это вижу, — но мы поедем освещать какой-то пожар в многоквартирном здании. Чертов пожар. В этом пожаре даже никто не погиб, Эв. Никто даже не получил серьезных травм. Понимаете, к чему я клоню?
— Ему велели не соваться.
— Именно так, черт побери. И это приличный парень. Он одна из причин, по которым я до сих пор работаю на этой игрушечной станции. Ему было ужасно неловко. Он понимал, что мы прекрасно понимаем, что происходит.
— Кто мог это сделать? Заставить его не вмешиваться?
Она пожала плечами.
— Очевидно, кто-то из владельцев станции. Может, ему самому пришло это в голову, а может, надавил спонсор. Достаточно крупный спонсор. Я не знаю, кто закрутил гайки. Но тут явно замешаны какие-то связи.
— Редактор вам не сказал?
— Уж поверьте, Эв, я спрашивала. Сегодня я едва не послала работу к черту, и ему об этом прекрасно известно. Но Фил — парень упертый. Если нужно сделать что-то для станции, он это делает, даже если ему самому это не нравится, как, например, сегодняшняя пакость. Если он принял решение прогнуться — а он его принял, — значит, готов принять и наше осуждение. И так тому и быть. Я уверена, что он сражался за этот сюжет так же яростно, как сражалась бы и я сама. Но в этом деле ты иногда бессилен. Поступаешь так, как говорят финансовые боссы, или увольняешься. И точка.
— Я бы не хотел, чтобы вы из-за этого уволились, мисс Доннел.
— Конечно, не хотели бы. И зовите меня Кэрри, бога ради. И я бы не хотела, чтобы Фил уволился. Поэтому не стала создавать ему неприятности. И отправилась на чертов пожар.
Она проткнула очередной кусочек стейка, затем положила вилку на тарелку и допила пиво. Ладлоу уже расправился со своим пивом, поэтому поймал взгляд Глории и заказал еще две порции. Его стейк на кости лежал нетронутый на тарелке.
— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали, — сказал Ладлоу. — За то, что пытались сделать. Не каждый бы стал возиться.
— Я еще не закончила, Эв. Еще нет. Просто я должна отыскать нужный ракурс. Что-то достаточно серьезное, чтобы они не смогли позволить себе это проигнорировать. Я еще не придумала, что именно.
Прибыло пиво, и Ладлоу сделал глоток.
— Сэм Берри сказал, что мы можем подать иск, даже если они откажутся возбуждать дело, — сказал он. — Нанять собственного криминалиста, изъять дробовик и, быть может, добиться своего. Деньги не будут иметь значения, но… полагаю, в действительности будут.
Произнеся это вслух, Ладлоу особенно остро почувствовал свое бессилие. Это так мало значило в сравнении с жизнью пса и злобой мальчика. Тот даже не получит судимость.
Он видел, что она чувствует то же самое.
— Иска недостаточно, — сказала она. — Люди каждый день подают иски друг к другу. Этим никого не удивишь. Это ничего не значит.
Она была права. Это не значило ничего.
Он не добьется правосудия там, где всегда его искал, у закона и обычной порядочности, которую одно человеческое существо проявляло по отношению к другому. Ладлоу подумал о ее словах насчет чего-то, что они не смогут позволить себе игнорировать, и опустил глаза на свою тарелку, на впустую оплаченный стейк, который ему не хотелось есть. Много дней спустя он подумал, что, возможно, именно стейк и прочая еда, лежавшая нетронутой на тарелке, в конечном итоге заставили его сделать то, что он сделал. Такая мелочь.
— Мисс Доннел…
Она с укором посмотрела на него.
— Кэрри. Мне бы хотелось расплатиться и уйти отсюда. Если не возражаете. И еще раз спасибо. Вы были очень добры.
— Конечно, — ответила она.
Он попросил счет, и она расплатилась кредитной картой.
— Почему бы вам не угостить меня на сон грядущий, Эвери? Настоящей выпивкой в настоящем баре. Я бы не отказалась. Может, мы просто посидим и поболтаем. О чем-то другом.
Она доверительно подалась вперед. В ее глазах плясали озорные огоньки.
— Кстати, — сказала она, — думаю, вы нравитесь нашей официантке. Заметили?
— Глории?
Он оглянулся.
В двух столиках от них Глория подавала пиво Сиду и Нэнси Пирс. Она повернулась и улыбнулась Ладлоу.
— Черт, да я ей в деды гожусь, — сказал он.
Кэрри рассмеялась.
— Это слава, Эв. Прошлой ночью вас показали по телевизору. Теперь вы звезда.
— Ну конечно, — ответил он. — А Никсон сидит в Белом доме.
12
Это было простейшее из движений. Когда он открыл ей дверь на парковке бара, она повернулась к нему, положила руки ему на плечи и поцеловала его.
Он бы меньше удивился, если бы она достала пистолет и застрелила его.
