Часть 1
Ладлоу
1
Старик смотрел, как пес смотрит на него, следит за руками, насаживающими на крючок коричневого пластмассового червя, целиком, до ярко-оранжевого кончика. Это был старый пес, лежавший на берегу реки в лужице вечернего света, пробившегося сквозь листву деревьев. Столько времени прошло — а пса по-прежнему интересовал старик и особенно его руки. Словно для пса руки и то, что они умели, являлось главным отличием между ними, а все остальное не имело значения.
Как и пес, старик услышал мальчишек намного раньше, чем увидел, и знал, что кто-то идет, что несколько человек пробираются через лес по узкой каменистой тропинке, ведущей от поляны, на которой старик оставил свой пикап. По этой же тропинке они с псом пришли сюда.
Он слышал, как ноги шаркают по земле и гравию, как хрустят ветки, заглушая пение птиц и шум неторопливой реки.
Уши пса встали торчком и наклонились вперед. Крупная лохматая коричневая голова повернулась на звук, затем обратно к старику. Старик промолчал, и пес со вздохом улегся.
Река всегда была щедрой после того, как сходил лед, но сейчас, в конце июня, это было даже слишком легко: он простоял на берегу не дольше тридцати-сорока минут, а две из трех разрешенных по закону рыбин уже лежали в холодильнике, безголовые и выпотрошенные, причем каждая тянула на четыре фунта.
Река здесь была широкой и глубокой. Старику оставалось только выбрать камень, или пень, или, как сегодня, ствол упавшего дерева — любое укрытие, где мог прятаться черный окунь, — закинуть наживку и дать ей опуститься на дно. Затем старик дергал леску так, чтобы на дне, в мутной коричневой воде, червяк дергался, извивался и снова ложился на дно. Сегодня хватало трех или четырех рывков — потом старик чувствовал подергивание, означавшее, что рыба заинтересовалась приманкой. Старик нацеливал удилище на рыбу, чтобы леска провисла и рыба начала поедать пластмассового червя, которого старик смочил слюной. Затем медленно выбирал леску, а решив, что она достаточно натянулась, резко вскидывал удилище над головой, высвобождая крючок из червя и вгоняя в рыбий рот.
Окунь желал оказать яростное сопротивление, но старик ему не позволял. По крайней мере, насколько это было возможно, пока он вытаскивал рыбу на берег.
Речь шла о рыбине на тарелке и двух рыбинах в морозильнике, ни о чем больше. Любовь к кровавым забавам угасла в нем где-то между свадьбой его дочери Элис и смертью Мэри. И не вернулась.
Однако он любил хорошее, плотное белое мясо рыбы — и псу оно тоже нравилось. Хотя пес был готов сожрать что угодно, так говорила Мэри. И за годы, прошедшие после ее смерти, старик убедился, что в этом, как и во многих других вещах, о которых его жена высказывала свое мнение, она оказалась права.
Он увидел, как пес вновь поднял голову, нюхая воздух покрытым шрамами черным носом.
Старик тоже это почувствовал, причем раньше пса. Пес был уже не тот, что прежде. Глядя на него, старик по-прежнему видел внутри щенка, точно так же как видел внутри себя мальчишку. Но теперь пес двигался намного медленнее — возможно, это начинался артрит, — и его глаза стали мутнеть.
Хотя ему еще хватало задора гоняться за черной дворняжкой Эммы Сиддонс всякий раз, когда у собаки была течка. Старик застукал его за этим занятием на той неделе, в поле за домом, и с улыбкой смотрел, как пес несется сквозь золотарник, тревожа пчел, словно по-прежнему молод и полон сил.
И все-таки старик первым почувствовал запах.
Ружейного масла.
Слабый, доносящийся с наветренной стороны, с тропы.
Запах любителя, подумал старик. Любой хороший охотник скрыл бы его намного лучше. От этого запаха дичь разбежится на мили вокруг. Даже если эти люди не топали бы по тропе, словно стадо козлов.
Старик быстро вскинул удочку так, что она немного отклонилась от вертикали, затем с силой опустил ее почти горизонтально и дал леске со свистом развернуться и улететь над водой к тому притопленному дереву, у которого он поймал первого, более крупного окуня. Только на этот раз он дал крючку перелететь за поваленный ствол, где, как он знал, было глубже. Старик подождал, пока крючок опустится на дно, и дернул леску.
Пес вновь поднял голову. Старик увидел их краем глаза, повернулся, чтобы посмотреть, как они спускаются с холма, потом вновь сосредоточился на леске и дернул за нее.
Мальчишки. Лет семнадцать, может, восемнадцать.
Один дробовик на троих, у самого высокого, перекинут через плечо, будто палка или бита, а не огнестрельное оружие.
— Клюет?
Старик обернулся, чтобы посмотреть, кто с ним заговорил. Это был парень с дробовиком, высокий и симпатичный (и, вероятно, об этом знающий), с коротко стриженными волосами (так старика стригли в армии), в джинсах и футболке. «УКРАДЕНО ИЗ БОРДЕЛЯ МЕЙБЛ», — сообщала надпись на футболке. Рядом была изображена пышногрудая дамочка в ковбойской шляпе, стоявшая перед каким-то салуном.
Мальчишка выглядел поджарым и суровым, не то что двое других. На них тоже были джинсы и футболки, одна красная, другая бледно-желтая, с карманами для сигарет, но волосы у этих двоих были русыми и средней длины, а не светлыми и короткими, как у первого. У мальчишки в красной футболке выпирало пузо.
— Две в холодильнике, — сказал старик. — Взгляни, если хочешь.
Мальчишка в желтой футболке — с костлявым телом ребенка, а не мужчины, как у того, с дробовиком, — наклонился и поднял крышку холодильника. Мгновение изучал рыб, сунув руки в карманы джинсов и ссутулив плечи, потом выпрямился.
— Неплохо. Крупные.
Старик ухмыльнулся.
— Иногда здесь попадаются пятифунтовые и даже крупнее. — Он подергал леску. — Но сойдут и эти.
Плотный мальчишка в красной футболке бесцельно пинал кроссовками камни и гравий. В нем чувствовалось что-то неопрятное, как и во всех мальчишках с избыточным весом. Рыба под водой в ярдах от них могла услышать шум на поверхности, и старику захотелось все это прекратить.
— Ваша собака? — спросил парень с дробовиком.
Старик посмотрел на пса и увидел, что тот уставился на парня своим особым взглядом. К старости характер у пса стал скверным, и иногда можно было понять, что он решил невзлюбить кого-то: пес пристально смотрел на этого человека, так, словно не собирался моргать или отводить взгляд, пока человек не докажет, что ему или ей можно полностью доверять.
Проблема заключалась в том, что доверие можно было купить за собачий бисквит.
Старик подумал об этом — и еще о том, как легко пес вызывал у него улыбку.
— Да, он мой. Не волнуйся. Он не укусит.
Некоторые люди странно относились к собакам. Всегда считали, что собака захочет их укусить. Однако на памяти старика чертовски мало собак хоть раз укусили кого-то, если только их не спровоцировали. И даже тогда. Собаки хотели от людей прямо противоположного. Собаки хотели не кусать. Не иметь для этого повода, потому что они сыты, и могут переночевать в тепле, и их никто не мучает, и им позволяют вдоволь спать на солнышке, и бегать, и охотиться на просторе.
— Совсем старый, да? — спросил паренек в красном.
Старик кивнул.
— Мы многое повидали.
Старик подергал леску. Клева не было. Возможно, рыбу спугнул разговор или шорох гравия, который по-прежнему пинал толстый мальчишка.
— Сколько ему лет?
Старик задумался. Мэри подарила ему пса на пятьдесят третий день рождения, и псу тогда было шесть-семь недель от роду. Это было за год до ее смерти. Она умерла в восемьдесят третьем.
— Тринадцать или четырнадцать.
— Совсем старикан.
На это старику было нечего ответить. Но ему не понравился тон мальчишки. Он решил, что мальчишка не любит животных.
Старик начал выбирать леску.
— Что у вас за наживка? — Тощий паренек в желтой футболке смотрел на его коробку для рыболовной снасти.
— Червь.
— Живой?
— Пластмассовый. Решил попробовать. Пока неплохо.
— Мне нравятся «вертушки». Пробовали когда-нибудь?
— Нет. Иногда беру «кроулер», «хула-поппер». Но обычно предпочитаю червя.
— Господи. Хватит болтать, Гарольд, — сказал парень с дробовиком. — Положи свою проклятую удочку, старик.
Старик посмотрел на мальчишек. Парень с дробовиком сделал два шага вперед.
Дробовик был нацелен на старика, на его ремень. Какого черта?
Парень снял дробовик с предохранителя.
Пес зарычал и начал вставать.
— Спокойно, — сказал ему старик. — Спокойно.
Он вытянул руку. Пес подчинится жесту, даже если все инстинкты будут против. Пес сел. Теперь он рычал так тихо, что можно было не услышать, если не знать, что слушать. Сейчас он больше всего на свете хотел кинуться в драку, невзирая на возраст и артрит.
— Лучше ему успокоиться, — сказал парень. — А теперь положи проклятую удочку.
Надо его вразумить, подумал старик. Сохранить здравый смысл, даже если в его поступках нет ничего здравого.
— Если положу, рыба может уйти, — сказал он. — А если там крупная рыбина? Сегодня хороший клев.
Парень посмотрел на него как на сумасшедшего, затем с улыбкой покачал головой.
— Точно. Вот дерьмо. Ладно, вытаскивай. А потом положишь.
Старик подчинился. Он видел, что парень явно получает удовольствие, целясь в него из ружья. Не стоит провоцировать мальчишку.
— Давай сюда бумажник, — сказал мальчишка.
Старик покачал головой.
— Бумажник в моем пикапе. В бардачке. Вы прошли его по пути сюда. Зеленый «шеви», он стоит на поляне.
— Вранье, — заявил толстый мальчишка в красной футболке.
— Это правда. Я никогда не беру его с собой. Здесь нет толку от наличных, а если мне понадобится освободить зацепившуюся леску или зайти в воду, чтобы вытащить окуня, бумажник наверняка промокнет. Или я должен не забыть убрать его в коробку для снастей. В половине случаев я забываю. И потому держу его запертым в бардачке. В нем двадцать или тридцать долларов, и я не стану говорить: «Забирайте на здоровье», — но и с дробовиком спорить не стану. Забирайте.
Старик медленно полез в карман.
— Вам понадобятся ключи, — сказал он.
— Как насчет его снастей? — спросил парень с дробовиком у самого младшего мальчишки, того, которого назвал Гарольдом.
— Старье. Пара неплохих мушек. Но ничего… я имею в виду, ничего стоящего.
Это не было справедливой оценкой, если паренек хоть что-то смыслил в рыбалке, а старику показалось, что он смыслил. Все мушки были ручной работы, хорошая коллекция. Их можно было продать за приличную сумму. Если мальчик это понял, он промолчал.
Интересно, почему.
— Старик, в бумажнике есть кредитки?
— Я ими не пользуюсь.
Парень усмехнулся, покачал головой, сделал еще шаг вперед, и старик увидел, что в руках у него «Браунинг ауто-5» двенадцатого калибра, новенький и дорогой. Он чувствовал запах масла, сильный, как запах нового автомобиля, когда вытаскивал ключи и протягивал парню. Тот продолжал смеяться, но в его смехе не было веселья, только растущая злоба.
Словно смех вел парня к чему-то.
Старик увидел, что на его лице слишком много морщин для мальчишки его возраста и что его ремень сделан из очень хорошей кожи, а джинсы скорее дизайнерские, но уж точно не «ливайсы», и что на других мальчишках такие же джинсы.
Они не нуждались в деньгах. Они просто хотели их получить.
Что ж, они их получат.
Старик очень надеялся, что это все, чего они хотят.
— Вот, — сказал он, протягивая ключи. — Самый маленький — от бардачка. Бумажник лежит внутри.
Забирайте их и проваливайте, подумал он.
Парень качал головой, продолжая ухмыляться.
— У тебя есть старый пикап, и бумажник с двадцатью баксами, и снасти, которые ни хрена не стоят. Есть пара рыбин и чертова собака. Что же у вас есть, мистер?
Старик не ответил. Что на это можно было ответить? Мальчишке не требовался ответ.
— У тебя ни черта нет.
Всегда была вероятность, что мальчишка не выстрелит, если кинуться на него и попробовать отобрать дробовик, но старик сомневался, что эта вероятность велика. В голосе парня слышался холод, который сразу не понравился старику, однако теперь этот холод обратился в лед. Старик покосился на толстого мальчишку и не увидел никакой помощи в его глупой, льстивой ухмылке. Покосился на мальчишку в желтом — и понял, что тот утратил дар речи от страха. И от него помощи тоже не будет.
Хотя страх мог объяснить ложь насчет снастей.
Старик слышал плеск воды за спиной и шелест ветра в ветвях.
Он вновь протянул ключи.
Подождал. Никто не шелохнулся.
Парень собирался с духом. Чтобы сделать что-то или не сделать? Старик не знал.
Ты можешь здесь умереть, подумал он. Ты к этому готов?
Ответа на этот вопрос у него тоже не нашлось.
— Как его зовут? — спросил парень.
— Кого?
— Пса. Как его зовут?
Для старика пес в основном был просто псом. Он прибегал на свист и повиновался рукам старика — хлопку, или взмаху, или щелчку пальцев. Наверное, у старика уже много месяцев не было повода называть пса по имени. Но они с Мэри дали имя щенку, простое, за его окрас.
— Рэд, — сказал он.
Парень без улыбки смотрел на него, кивая, словно обдумывал эту информацию, и на мгновение холодная злоба в его глазах дрогнула в свете лучей, отразившихся от воды.
— Это хорошо, — тихо сказал он. — Очень хорошо. Рэд.
Парень глубоко вдохнул, выдохнул и вроде бы успокоился, и старик подумал, что, возможно, бушевавший внутри у мальчика ураган пошел на убыль, хотя и не мог понять, какое отношение к этому имеет имя пса, а потом парень крутанулся, и пес начал вставать, намного медленнее, чем всего лишь год назад, когда был на год моложе, почувствовав что-то за пределами останавливающей руки старика или его власти над событиями, а парень шагнул к нему, и выстрел из дробовика разрушил покой реки, и леса, и солнечного июньского дня — и покой прежней жизни старика. Не было ни визга, ни вопля, потому что макушка головы пса исчезла — исчезли быстрые карие глаза и поцарапанный кошками нос, все это обрушилось на кусты внезапным дождем знакомой плоти, превратив облик пса в воспоминание.
Старик потрясенно замер.
Почему? подумал он. Господи, почему?
Ноги пса подергивались.
— Рэд! — крикнул парень и рассмеялся. — Рэд!
Дробовик уже вновь смотрел на старика. Парень был шустрым.
Об этом следовало помнить.
— Теперь с его именем не поспоришь! — сказал парень и снова рассмеялся.
Смех был глупым и безжизненным, полным кровавого безумия. Так смеялись во время войны солдаты, глухие к зову сердца и души.
Старик молчал.
Он посмотрел на гильзу от патрона, лежавшую на земле, потом вновь перевел взгляд на наставленный на него дробовик.
— В следующий раз не забудь захватить побольше наличных, старик. И, быть может, избежишь подобного.
Он оглянулся на двух других мальчишек и сказал:
— Пошли отсюда.
Судя по виду, тем явно не терпелось унести ноги.
Тощий мальчишка побелел, и даже толстый нахмурился. Парень с дробовиком не обратил на это внимания.
— Нам не нужны твои чертовы ключи, старик, — заявил он. — Не хочется возиться ради двадцати баксов. Так что сегодня твой счастливый день. Только не вздумай нас преследовать. Не испытывай удачу.
Старик кивнул.
— Дробовик по-прежнему у тебя.
— Именно. Дробовик по-прежнему у меня.
Парень посмотрел на пса и снова принялся смеяться.
— Вот дерьмо! А имечко-то оказалось верным! — крикнул он.
Мгновение спустя толстый мальчика тоже засмеялся, качая головой, словно его приятель сошел с ума. Наконец усмехнулся даже паренек в желтом, хотя его смех дрожал и казался вымученным.
Это твоя вторая ошибка за сегодня, сынок, подумал старик. Первой было прийти сюда вместе с ними.
Он слышал их улюлюканье и смех, доносившиеся из-за холма, даже когда сами они скрылись из виду.
Убедившись, что они не вернутся, он наклонился, подобрал гильзу и спрятал в карман.
Затем подошел к псу.
Старик долго смотрел на него и думал. Потом снял рубашку, положил на изувеченную голову пса, поднял ее и укутал. Провел рукой по спине и теплым бокам. Рука, за которой пес всегда следил с таким вниманием и любопытством, стала красной.
Мальчишка посмеялся над этим.
Пес был подарком от Мэри на его пятьдесят третий день рождения.
Он был хорошим псом. Чертовски хорошим. Его тело еще не остыло.
Старик поднялся, закрыл и запер коробку для рыболовных снастей, собрал удочку и вместе с холодильником отнес туда, где лежал пес. Обвязал рукава рубашки вокруг шеи пса, чтобы не капала кровь, поднял пса и подхватил одной рукой. В другую взял удочку, холодильник и коробку для снастей и зашагал по тропе.
Пес стал очень тяжелым.
Старику пришлось дважды останавливаться, чтобы передохнуть, но он не выпускал пса, просто садился на край тропы, клал на землю холодильник и рыболовные снасти и перемещал вес пса таким образом, чтобы тот лежал у него на коленях, обнимая его, вдыхая знакомый запах шерсти и непривычный — крови, пока отдыхал.
Остановившись во второй раз, старик наконец заплакал — от чувства утраты, вспоминая долгое, чудесное прошлое, что они с псом провели вместе, — и ударил кулаком по скудной земле, которая привела их сюда.
Потом он пошел дальше.
2
Старик, которого звали Эвери Аллан Ладлоу, подъехал к дому на холме и подумал, что в одном мальчишка был прав.
У него мало что имелось.
У него был магазин, и дом, и два клочка земли, на которых стояли эти здания, — вот, в сущности, и все.
Дому было больше ста лет, когда они с Мэри купили его в 1970-м вместе с полутора акрами земли за двадцать тысяч долларов. Цена была такой низкой, потому что во время дождя крыша протекала в двенадцати местах, и вода сквозь пол чердака, на котором гнездились десятки летучих мышей, просачивалась в кухню, три маленькие спальни и гостиную на первом этаже, где обитала внушительная популяция мышей. Но старику нравились вручную обтесанные потолочные балки и огромная кухня, построенная в старинном стиле, так, что стоявшая в центре пузатая печь была средоточием жизни в доме. И Мэри тоже это нравилось. За год он починил крышу и потолки, и ни дождь, ни летучие мыши больше не могли проникнуть внутрь. Кот по имени Адам, давно покинувший этот мир, помог разобраться с домовыми мышами.
Полтора акра земли спускались с холма полем золотарника, которое при жизни Мэри было ухоженной лужайкой, к небольшому ручью. Сзади был дровяной сарай и венчавший холм могучий дуб, заросли ежевики, где иногда по ночам старик видел оленей, и непролазная чащоба, принадлежавшая кому-то другому. Соседний участок земли так и не расчистили — и, быть может, никогда не расчистят при жизни старика. Он принадлежал юристу из Нью-Йорка, который купил семь акров земли, чтобы построить летнюю резиденцию, а потом утратил к ней интерес. Налоги были низкими, а земля ценилась. Юрист сохранил ее, но не собирался использовать.
И потому, помимо прочего, Ладлоу владел уединением.
Сейчас он использовал его в качестве стены между собой и своим гневом, когда парковал пикап, поднимал пса на холм и клал рядом с дубом. Затем он пошел в сарай за лопатой и вилами. Вернулся и начал копать.
К закату он вырыл достаточно глубокую яму, чтобы кости остались лежать в земле, а не оказались на поверхности из-за эрозии или какой-то другой собаки, вроде черной дворняжки Эммы Сиддонс, и опустил в нее пса с головой, по-прежнему обмотанной рубашкой. Он никогда не умел говорить речи на похоронах, хотя, быть может, слова облегчили бы тяжесть в его груди. Но он ничего не сказал и начал засыпать пса черной ароматной землей.
Закончив, он вернул лопату и вилы обратно в сарай и понял, что забыл холодильник с рыбой и рыболовные снасти, а потому пошел к пикапу и забрал их, гадая, каково будет есть рыбу, пойманную в тот день, когда застрелили его пса, гадая, что будет при этом испытывать. Он мог выбросить рыбу, но это будет все равно что выбросить часть пса, не говоря уже о том, что это будет расточительство.
В кухне он завернул рыбу в фольгу и убрал в морозилку.
Спрятал рыболовные снасти в чулан.
Лишь покончив с этим и развернувшись, чтобы направиться к печи и подогреть кофе, он внезапно заметил тишину в доме, нарушаемую лишь его шагами, а не привычным топотом собачьих лап, идущих по деревянному полу рядом с ним. Старик остановился посреди комнаты, словно перед невидимой дверью, помедлив лишь мгновение, прежде чем погрузиться в ярость, дрожа, ощупывая пустую гильзу в кармане.
Он достал гильзу и понюхал. Едкий запах пороха.
Старик поставил ее вертикально на кухонную стойку, рядом с раковиной.
Подумал, что если сам мальчишка, а не его отец или кто-то другой купил «Браунинг ауто-5» двенадцатого калибра здесь, в Муди-Пойнт, или где-то в окрестностях, то шансы отыскать его весьма неплохи.
Если в Портленде или даже Кеннебанкпорте, задача усложнится.
