Пещера оказалась скругленной, около двенадцати футов в поперечье; стены — высокие, пятнадцать футов или даже больше. В ее центре лежал широкий бассейн со стоячей водой, серой, мутной на вид. Водица стекала с потолка и падала в него, рождая ровное, резкое эхо.

Пол был усеян костями.

Их были сотни. Многие — потрескавшиеся и сломанные.

Их было так много, что с ходу и не определишь, что кому принадлежало. Сваленные кучами — и лежавшие как попало. Я видел рыбьи головы, выскобленных крабов и моллюсков, тонкие изящные черепа птиц. Были тут и чьи-то большие… не собачьи ли? Может быть. Я вспомнил тот давний день, когда с Рафферти глядел на выносимые из дома туши. Собачьи, вполне возможно.

А может, и от какой-то дичи покрупнее.

— Что думаешь? — шепотом спросил Стивен.

— Не знаю.

Мы осторожно ступили в пещеру. Возможность встать прямо воодушевляла. Стайка синих трупных мух поднялась нам навстречу, пришлось разгонять руками.

Я наклонился к полу. Подобрал одну из больших костей, всю в отметинах от зубов. Кто-то пытался ее разгрызть и вылакать костный мозг. Я сдавил ее в кулаке, без труда ломая — такая она была старая и хрупкая. Накатило облегчение; вполне возможно, перед нами — останки с тех времен, когда Бен и Мэри еще не покинули дом. Кладбище для их домашних животных.

Минуту-другую мы побродили вокруг. Мухи наглели, садясь куда попало. Я искал следы крови. Справа от нас у стены располагалось нечто странное — башня из сложенных палок и прутьев, замотанная в старое, изъеденное молью шотландское одеяло, на которое там и сям налипли водоросли. Эта конструкция явно не сама по себе возникла, кто-то над ней поработал.

Стив таращился на развалы костей.

— Вот эту узнаю, — произнес он. — Это была кошка.

— Откуда тебе знать?

— Я проходил биологию в колледже. Тут и птицы есть — думаю, чайки.

— А собаки есть? — уточнил я. Под ногами хрустели мелкие косточки.

— Возможно, но у них черепа довольно специфические. Челюсти. Тут таких я не вижу. — Стив разворошил холмик костей у кромки воды. Те посыпались с таким звуком, какой обычно ожидаешь от деталек детского конструктора. У меня по коже мороз пошел. — Вот, думаю, собачья. Бедренная, скорее всего.

— Ну а человеческих, надеюсь, нет?

В луче моего фонарика его лицо сделалось пепельно-серым.

— Нет, Дэн.

— Может, Бен или Мэри…

— Никаких людей, и слава Богу.

У пещерной лужи я заметил тонкий и прерывистый кровавый след. Свежий. Такой мог остаться, если раненого тащили волоком. Мухи садились на него; когда я взмахнул рукой, чтобы отогнать их, одна вдруг села мне прямо на щеку и будто укусила — по крайней мере, я почувствовал острый укол в кожу. Я сталкивался со слепнями, но с кусачими трупными мухами — впервые; от неожиданности я чуть не выронил фонарик. Свет дико заметался по мокрому серому потолку, и на короткий миг пещера погрузилась в темноту.

Не хватало еще его разбить. Я испытал нешуточный мандраж.

Пора было взять себя в руки. Всерьез. Я навел луч на стены, высматривая, какое направление указывают кровавые разводы. Так нашлась еще одна пробоина в стене — сестра-близняшка той, через какую мы сюда пробрались.

Стивен тоже стал отбиваться от странных здешних мух. Они пикировали на нас обоих, как крошечные пилоты-камикадзе. Я хлопнул по одной и почувствовал, как тушка насекомого размазалась по моему лбу. Так и подмывало дико замахать руками, отшвырнуть вилы и унестись отсюда со всех ног. Но это уже паникерство. Оно и убить может.

— Идем дальше, Стив. Туда.

Сразу за проемом тоннель вымахал до размеров горняцкой шахты. Хорошо было вновь заполучить возможность встать прямо, ну или хотя бы немного сутуло. Куда лучше, чем ползать. Еще радовала возможность идти бок о бок, чувствовать, что ты не одинок в этом каменном чреве. Даже шаг как-то заспорился. Углубляясь в протяженный пустой коридор, впереди мы видели лишь скалы — целые их ряды, выступы и острия, насколько хватало глаз. Лично меня открывшийся вид изумлял — наверное, коридор давным-давно возник из трещины в монолитной стене запруды, которую сила воды расширила и размыла до нынешних размеров. Сразу интересно стало, сколько еще таких мест вдоль побережья — даже более просторных, глубже залегающих… чем черт не шутит. Если наловчиться переживать холодные зимы, накапливать воду и кормиться тем, что дает тебе море, здесь вполне можно было и жить.

Конечно, теплой жизни тут не жди. Скала держала холод и в августе, так что зимы в пещерах — наверняка сущий ледяной ад. Кто бы ни похитил Кейси — он был толстокожим сукиным сыном, если это место считал своим домом.

Как я уже сказал, какое-то время все шло легко, ибо нужно было двигаться только в одном направлении. Но потом все стало сложнее. Участок тоннеля вдруг разделился надвое — на левое и правое ответвления примерно одинаковых размера и формы.

— Вот дерьмо, — пробормотал Стив.

— То еще.

Мы осмотрели пол на предмет пятен крови. Их не было ни на первом, ни на втором направлении. Что это говорило о судьбе Кейси, понять было нельзя. Может быть, кровотечение остановилось, потому что рана оказалась пустячная. А может, все дело в том, что человек перестает обильно истекать кровью, когда умирает.

Так налево или направо нам пойти?

Я некоторое время думал над выбором.

— Слушай, — сказал я наконец, — кажется, пока мы шли параллельно берегу, так? Может, немного забирали к земле. Я прав?

— Думаю, да.

— Значит, полагаю, надо идти направо. Мне кажется, что местному жителю нужен какой-то проход к пляжу. Не может быть, что дырка в подвале дома Краучей — его единственный вход и выход. Думаю, впереди есть пробоина в дамбе, или что-то наподобие. Место, откуда можно попасть к воде и еде.

— Ага. Давай попробуем.

— Надеюсь только, больше таких поворотов не будет. Как бы не заплутать.

Мухи остались далеко позади, а смрад остался. Но по мере продвижения я чувствовал, что выбрал правильный путь, потому что воздух на этом направлении казался свежей, все сильней пах морем. Коридорчики были короткие, пять футов туда — десять сюда, но меня не покидало чувство, что мы просто движемся наружу, к лицевой стороне скалы. Я был начеку, Стив — тоже, и я, если честно, поражался нам обоим. Нас будто связала туго натянутая жила — странное чувство, как если бы мы делили с ним общую нервную систему, чьи сигналы двигали наши мышцы. Я ведь его едва знал, в самом-то деле. Вернее, только теперь — узнал по-настоящему. Вот почему дружеские связи так легко завязываются на войне, почему безжалостна преданность и зачем нужно ее избегать, если можешь, — урон столь велик, когда эту живую струну рвет снаряд или пуля. Я не беспокоился о Стивене, я волновался о нас с ним как о чем-то целом и неделимом.

Мы добрались до угла, встали и прислушались, направив свет фонариков вниз. Посветили за угол — и я бросился к стене перед собой, с вилами наизготовку. Стив поднял топорище, готовый в любой момент крушить вражеские черепа.

Я думаю, мы позаимствовали этот прием из полицейских боевиков. Главное правило наблюдения: ты видишь кого-то — значит, этот кто-то может видеть тебя. У всех людей голова, вместе с глазами, находится примерно на одной и той же оси. Смещение этой оси дает преимущество над находящимся за углом противником.

Так или этак, прием казался эффективным. Мы провернули его четырежды, и каждый раз все было чисто. Я весь подобрался в надежде вновь ощутить угрозу в непосредственной близости — как тогда уловил присутствие затаившегося ужасного врага вне поля зрения. Кто-то страшный и большой открыл охоту на людей в этих подземельях, но на этот раз я был готов. При мне — и подмога, и оружие. Я жажду встретить любую опасность лицом к лицу.

Ага. Двадцать раз жажду.

Я ударился плечом в пятую по счету стену, будучи уверен, что уж теперь-то к цели мы как никогда близки.

Все, что высвечивал нам луч — еще один проход. Где было пусто и тихо.

Коридор представлялся коротким. Длина — шесть-семь размашистых шагов от силы. Мы преодолели его наполовину и замерли — в душе не ведаю, почему, но, опять же, синхронно. Обменялись знающими взглядами.

Сердце пустилось вскачь. Помню, как Стив слегка улыбнулся мне. Тот же изгиб губ, что и тогда, когда он был милым и ироничным, только на этот раз все было по-другому — он будто привечал меня и сразу же вместе с тем прощался.

Иначе и не скажешь.

Меж этих полярностей пролегла вся жизнь, все время для нас обоих.

Я направил фонарь на землю. На стенах выплясывали сарабанду тени. Под их сень я и шагнул — пропуская луч электрического света вперед себя.

Тогда-то я и увидел Кейси и что с ней стало.