Был год Бегемота, месяц Дикобраза, день Жабы. Горячее солнце шедшего на убыль лета клонилось к закату над унылыми и обильными нивами Ланкмара. Трудившиеся на бескрайних полях крестьяне подняли от земли перепачканные лица и отметили, что пора приниматься за подсобные работы на фермах. Пасшийся на стерне скот начал понемногу тянуться к дому. Потные купцы и лавочники решили подождать еще чуть-чуть, прежде чем предаться прелестям ванны. Воры и астрологи беспокойно заворочались во сне, чувствуя приближение вечера, а значит, и работы.

У южной границы страны Ланкмар, в сутках езды от деревушки Сорив, там, где пашни уступали место буйным кленовым и дубовым лесам, по узкой пыльной дороге лениво ехали два всадника. Они были совершенно не похожи друг на друга. Более дородный был одет в тунику из небеленого полотна, туго перепоясанную широким кожаным поясом. От солнца его голову защищал полотняный клобук. На боку у него болтался длинный меч с золоченым навершием в форме граната. На правом плече висел колчан со стрелами, из седельной сумки торчал мощный тисовый лук со спущенной тетивой. По сильным удлиненным мускулам, белой коже, медно-рыжим волосам, зеленым глазам и, прежде всего, по приятному, но диковатому крупному лицу в нем можно было признать уроженца страны более холодной, суровой и варварской, нежели Ланкмар.

Если весь облик здоровяка напоминал о девственной природе, то вид его менее рослого спутника, а он был значительно ниже, наводил на мысль о городе. Его смуглое лицо невольно напоминало лицо шута: пронзительные черные глаза, вздернутый нос, пальцы фокусника, у рта – иронические складки. Ладная жилистая фигура свидетельствовала о том, что ее обладатель весьма опытен в уличных потасовках и кабацких драках. Он был с головы до ног одет в мягкий редкотканый серый шелк. Тонкий меч, покоившийся в ножнах из мышиных шкурок, на конце чуть-чуть загибался. У пояса висела праща и мешочек со снарядами для нее.

Несмотря на столь многочисленные различия, было очевидно, что всадники – добрые друзья, что их объединяют узы тонкого взаимопонимания, сплетенные из грусти, чувства юмора и многих других нитей. Коротышка ехал верхом на серой в яблоках кобыле, верзила – на гнедом мерине.

Они приближались к месту, где подъем узкой дороги заканчивался и она, после небольшого поворота, сбегала в следующую долину. С обеих сторон дорогу обступали стены зеленой листвы. Жара была довольно сильной, но не чрезмерной. Она наводила на мысль о дремлющих на укромных полянах сатирах и кентаврах.

Внезапно серая кобыла, которая шла чуть впереди, заржала. Натянув поводья, коротышка быстро и встревоженно оглядел лес по обе стороны дороги. Послышался тихий скрип, словно дерево терлось о дерево.

Не сговариваясь, всадники пригнулись и, мгновенно съехав с седел набок, вцепились в подпруги. И тут же, словно прелюдия к какому-то лесному концерту, мелодично зазвенели спущенные тетивы, и несколько стрел сердито прожужжали там, где секунду назад были тела всадников. А еще через секунду кобыла и мерин, обогнув поворот, уже неслись как ветер, вздымая копытами клубы пыли.

Позади послышались возбужденные возгласы: началась погоня. В засаде оказалось человек семь-восемь приземистых, крепко сбитых головорезов, одетых в кольчуги и железные шишаки. Не успели кобыла и мерин оторваться от них на полет камня, как те уже неслись следом; возглавлял их человек на вороной лошади, за ним летел чернобородый всадник.

Однако преследуемые не теряли времени зря. Привстав в стременах, великан выхватил из сумки тисовый лук. Уперев его в стремя левой рукой, правой он накинул петлю тетивы на место. Затем его левая рука сжала лук посередине, а правая потянулась за спину, к колчану. Продолжая управлять лошадью с помощью коленей, он привстал еще выше, обернулся и выпустил назад стрелу с оперением из орлиных перьев. Тем временем его приятель вложил в пращу небольшой свинцовый шарик, раскрутил ее над головой, так что она пронзительно зажужжала, и выпустил снаряд.

Стрела и шарик поразили свои цели одновременно. Стрела пронзила плечо первого из всадников, а шарик, угодив второму прямо по шишаку, выбил его из седла. Задние лошади налетели на пятящихся передних, и погоня остановилась. Вызвавшая это замешательство парочка друзей тоже остановилась у следующего поворота дороги и оглянулась назад.

– Клянусь Дикобразом, – мерзко ухмыльнувшись, проговорил коротышка, – что теперь они хорошенько подумают, прежде чем снова станут играть в засаду.

– Неуклюжие полудурки, – отозвался великан. – Неужто они никогда не научатся стрелять на скаку? Говорю тебе, Серый Мышелов: только варвары умеют как следует воевать верхом.

– Если не считать меня да еще кое-кого, – отозвался его приятель, носивший кошачье прозвище Серый Мышелов. – Гляди-ка, Фафхрд, эти мошенники уходят и забирают с собою раненых, а один ускакал уже далеко вперед. Ха! Неплохо я залепил чернобородому по кумполу! Болтается на своей кляче, словно куль соломы. Знай он, кто мы такие, так лихо в погоню он не помчался бы.

В этом хвастовстве была и доля истины. Имена Серого Мышелова и северянина Фафхрда были довольно известны в окрестностях Ланкмара, да и в самом высокомерном Ланкмаре. Их пристрастие к необычайным приключениям, таинственные исчезновения и возвращения, а также своеобразное чувство юмора ставили в тупик многих.

Фафхрд ловко спустил с лука тетиву и повернулся.

– Должно быть, это и есть долина, которую мы ищем, – заявил он. – Смотри, вон два двугорбых холма, все, как там сказано. Давай-ка прочтем еще раз, чтобы проверить.

Серый Мышелов сунул руку в свой объемистый кожаный мешок и извлек оттуда лист толстого пергамента, причудливо позеленевшего от времени. Три края листа были сильно обтрепаны, четвертый край свидетельствовал о том, что лист этот совсем недавно вырезала откуда-то чья-то твердая рука. Он был испещрен замысловатыми ланкмарскими иероглифами, написанными чернильной жидкостью каракатицы. Однако Мышелов начал читать не их, а несколько выцветших строчек, написанных на полях крошечными буквами:

«Пусть короли набивают свои сокровищницы до потолка, пусть сундуки купца ломятся от накопленных денег, и пусть глупцы завидуют им. Мое сокровище намного ценнее всего, чем они владеют. Это бриллиант величиною с человеческий череп. Двенадцать рубинов размером с кошачий череп. Семнадцать изумрудов величиною с череп крота. А также множество кристаллов хрусталя и слитков желтой меди. Пусть правители расхаживают с головы до ног в драгоценностях, пусть королевы увешивают себя самоцветами, и пусть глупцы восхищаются ими. Мое сокровище будет долговечнее, чем все их драгоценности. Я построил для него надежное хранилище в далеком южном лесу, где, словно спящие верблюды, горбятся два холма, в сутках пути от деревни Сорив.

Эта громадная сокровищница с высокой башней достойна быть обиталищем королей, однако ни один король не будет в ней жить. Прямо под замковым камнем главного купола спрятано мое сокровище, вечное, как сверкающие на небесах звезды. Оно переживет меня и мое имя, имя Ургаана Ангарнджийского. В нем моя власть над будущим. Пусть глупцы ищут его. Но они его не получат. Пусть кажется башня моя пустою, и нет рядом будки с пантерой цепною, ни грозного стража под каждой стеною, пусть нет в башне люков с кипящей смолою, ловушек с пружиною нет потайною, не пляшут в ней трупы зловонной гурьбою, не скалится череп улыбкою злою, не брызжет змея ядовитой слюною, – все ж башню я стражей снабдил колдовскою. Пусть мудрый поймет: в башне скрыто такое, что лучше оставить ее в покое».

– Этого типа, похоже, заклинило на черепах, – пробормотал Мышелов. – Должно быть, он был гробовщиком или некромантом.

– А может, архитектором, – задумчиво добавил Фафхрд. – В давние времена храмы украшались резными изображениями человеческих и звериных черепов.

– Может быть, – согласился Мышелов. – Во всяком случае начертание букв и чернила достаточно древние. Надпись сделана по крайней мере во времена Столетней войны с Востоком, это пять человеческих поколений.

Мышелов был крупным специалистом в подделывании как почерков, так и предметов искусства. Он знал, что говорит.

Довольные, что цель их поисков уже близка, друзья принялись рассматривать долину через просвет в листве. Формой она напоминала раскрытый гороховый стручок – неглубокая, длинная и узкая. Друзья стояли в одном из ее концов. По бокам долины возвышались два холма причудливой формы, а вся она была сплошь зеленой от буйной листвы дубов и кленов, если не считать небольшой прогалины посередине. Должно быть, там стоит лачуга какого-нибудь крестьянина, а вокруг расчищено немного места под огороды, подумал Мышелов.

Позади прогалины над верхушками деревьев виднелось что-то квадратное и темное. Мышелов обратил внимание спутника на это пятно, но они так и не смогли решить, действительно ли это упомянутая в документе башня или просто странная тень, а может, и вовсе гигантский ствол высохшего и лишенного ветвей дуба. Было слишком уж далеко.

– Прошло уже достаточно времени, – сказал после паузы Фафхрд, – чтобы один из этих поганцев сумел подкрасться к нам по лесу снова. Скоро вечер.

Друзья шепнули что-то своим лошадям и не спеша тронулись в путь. Они старались не упустить из виду похожее на башню темное пятно, однако едва дорога пошла под гору, как оно тут же скрылось за верхушками деревьев. Теперь, чтобы увидеть его снова, нужно было подъехать к нему совсем близко.

Мышелов чувствовал, как его понемногу охватывает легкое возбуждение. Скоро они выяснят, есть там какие-то сокровища или нет. Бриллиант величиною с человеческий череп… рубины… изумруды… Он наслаждался предвкушением, ему хотелось продлить эту последнюю и неторопливую стадию их поисков. А недавняя засада послужила лишь острой приправой к приключению.

Мышелов ехал и вспоминал о том, как ему удалось вырезать заинтересовавшую его страницу из древней книги по архитектуре, которая находилась в библиотеке алчного и властного лорда Раннарша. О том, как он отыскал и расспросил полушутя нескольких мелких торговцев с юга, как нашел одного, который недавно проезжал через деревушку Сорив. О том, как тот рассказал ему о каменном строении в лесу к югу от Сорива, которое крестьяне называют домом Ангарнджи и считают, что он давным-давно заброшен. Торговец сам видел высокую башню, торчащую над верхушками деревьев. Мышелов вспомнил хитрое морщинистое лицо торговца и усмехнулся. Всплывшее затем у него перед глазами желтовато-бледное, дышавшее жадностью лицо лорда Раннарша навело Мышелова на новую мысль.

– Фафхрд, – обратился он к приятелю, – как ты думаешь, кто эти головорезы, с которыми мы только что столкнулись?

Насмешливо и презрительно северянин проворчал:

– Оголодавшие разбойники из тех, что нападают в лесу на толстомясых купцов. Мелкой руки убийцы на подножном корму. Деревенщина.

– А между тем все они были хорошо вооружены, причем одинаково – как будто находятся на службе у какого-нибудь богатея. И еще меня тревожит тот тип, что сразу ускакал. Может, он спешил сообщить о неудаче своему хозяину?

– Что ты имеешь в виду?

Мышелов помолчал, потом заговорил снова:

– Я подумал, что лорд Раннарш человек богатый и алчный, у которого при одной мысли о драгоценностях слюнки текут. И еще я подумал, что он, быть может, когда-то прочел эти написанные красными чернилами выцветшие строчки и переписал их, а кража оригинала лишь подогрела его интерес.

Северянин покачал головой:

– Сомневаюсь. Ты, похоже, перемудрил. Но если все обстоит так, как ты сказал, и он наш соперник в поиске этих сокровищ, тогда я бы на его месте был крайне осторожен и выбрал бы слуг, которые умеют драться верхом.

Друзья ехали так медленно, что кобыла и мерин почти не поднимали пыли. Нападения сзади они не боялись. Их могла застать врасплох хорошо устроенная засада, но уж никак не человек, движущийся пешком или на коне. Узкая дорога все петляла и петляла. Порой они задевали лицом за листву, иногда им приходилось уклоняться от какой-нибудь вылезшей прямо на дорогу ветки. Внизу, в долине, запахи позднего лета стали ощутимее. К ним примешивались ароматы лесных кустов и ягод. Тени постепенно становились длиннее.

– Девять шансов из десяти, – сонно пробормотал Мышелов, – что сокровищницу Ургаана Ангарнджийского ограбили несколько сот лет назад, и воры давно уже превратились в прах.

– Может быть и так, – не стал возражать Фафхрд. – В отличие от людей, рубинам и изумрудам в могилах не лежится.

Такую возможность они обсуждали уже не первый раз, и теперь она их не тревожила и не раздражала, а скорее вносила в их поиски приятную грусть по утраченной надежде. Друзья с наслаждением вдыхали живительный воздух и не сердились на лошадей, когда те принимались пощипывать листья. Над их головами пронзительно прокричала сойка, в лесу засвистал дрозд; их резкие голоса нарушили мерное гудение насекомых. Приближалась ночь. Солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев. И тут чуткое ухо Фафхрда уловило далекое мычание коровы.

Еще несколько поворотов, и друзья оказались на поляне, которую углядели сверху. Как они и предполагали, здесь оказалось жилище крестьянина – аккуратный домик из посеревших от непогоды бревен и с низко свисающей крышей, стоящий посреди акра пашни. По одну его сторону был небольшой участок, на котором росли бобы, по другую – поленница дров чуть ли не выше самого домика. У входа стоял жилистый старик, чье обветренное лицо цветом могло соперничать с его домотканой туникой. По-видимому, он только что услышал стук подков и обернулся.

– Добрый вечер, отец, – поздоровался Мышелов. – Хороший денек для путешествий, и домик у тебя тоже хороший.

Немного поразмыслив над сказанным, крестьянин утвердительно кивнул.

– А мы – два усталых путешественника, – продолжал Мышелов.

Крестьянин опять важно кивнул.

– Ты позволишь нам переночевать у тебя за пару серебряных монет?

Крестьянин потер подбородок и поднял вверх три пальца.

– Ладно, получишь три монеты, – согласился Мышелов, спрыгивая с лошади.

Фафхрд тоже спешился.

Выдав крестьянину монету для закрепления сделки, Мышелов как бы ненароком осведомился:

– Говорят, тут у вас неподалеку есть старое заброшенное место, которое называют домом Ангарнджи?

Крестьянин кивнул.

– И что оно собой представляет?

Крестьянин пожал плечами.

– Не знаешь?

Крестьянин отрицательно покачал головой.

– Но ты хоть видел его когда-нибудь? – В голосе Мышелова звучало удивление, которое он даже и не пытался скрыть.

Снова отрицательный жест.

– Но, отец, туда ведь всего несколько минут ходьбы, верно?

Крестьянин спокойно кивнул, словно удивляться тут было нечему.

Тут в разговор вмешался мускулистый парень, вышедший из-за дома, чтобы заняться лошадьми путников:

– Башню видно с той стороны дома. Могу показать.

Тут старик решил продемонстрировать, что он не лишен начисто дара речи, и проговорил сухим, равнодушным тоном:

– Пожалуйста. Смотрите на нее, сколько вам угодно.

С этими словами он вошел в дом. Через открытую дверь Фафхрд и Мышелов успели заметить любопытное личико ребенка, старуху, что-то мешавшую в горшке, и еще одного человека, который, ссутулившись, сидел в кресле перед небольшим очагом.

Через просвет между деревьями верхняя часть башни была хорошо видна. Последние лучи солнца окрасили ее в темно-красный цвет. На глаз до нее было несколько полетов стрелы. Пока друзья рассматривали башню, солнце закатилось, и она превратилась просто в прямоугольный кусок черного камня.

– Она очень старая, – нерешительно проговорил парень. – Я подходил к ней. А отец – тот даже не удосужился хоть раз посмотреть.

– А внутри ты был? – осведомился Мышелов.

Парень поскреб в затылке:

– Не-а. Это ж просто старая развалина. На что она мне?

– Сумерки обещают быть довольно долгими, – заметил Фафхрд; башня, словно магнит, притягивала взгляд его больших зеленых глаз. – Мы успели бы взглянуть на нее поближе.

– Я могу показать дорогу, – предложил парень, – да только мне надо прежде наносить воды.

– Не нужно, мы сами, – ответил Фафхрд. – Ужин скоро?

– Когда взойдут первые звезды.

Оставив на парня лошадей, друзья углубились в лес. Сразу стало гораздо темнее, как будто сумерки уже кончились. Лес оказался несколько гуще, чем они предполагали. Друзьям пришлось обходить заросли дикого винограда и терновника. Над головой то появлялись, то снова исчезали лоскуты бледного неба.

Мышелов позволил Фафхрду идти первым, поскольку его самого начали одолевать всякие странные мысли насчет крестьян. Его воображение никак не могло смириться с тем, что они, поколение за поколением, равнодушно жили своей многотрудной жизнью всего в нескольких шагах от места, которое могло оказаться богатейшей сокровищницей на земле. Это было невероятно. Как могут люди спать рядом с драгоценностями и не мечтать о них? Похоже, они вообще никогда не мечтают.

Словом, двигаясь через лес, Мышелов внезапно и ясно осознал кое-что – и среди прочего, что Фафхрд как-то не слишком торопится; это казалось странным, поскольку варвар обычно чувствовал себя в лесу как дома.

Но наконец за деревьями показалась более плотная тень, и вскоре друзья уже стояли на краю небольшой, усеянной валунами поляны, большую часть которой занимала неуклюжая постройка, так волновавшая их умы. И сразу, даже прежде, чем Мышелов успел подробно рассмотреть башню, в голове у него, один за другим, замелькали вроде бы мелкие, но неприятные вопросы. Не совершили ли они ошибку, оставив лошадей у этих странных крестьян? А вдруг напавшие на них бандиты выследили их и здесь? И не опасно ли входить в заброшенные дома в день Жабы? Может, нужно было взять с собой короткое копье – на случай, если им повстречается леопард? И как знать, возможно козодой, что прокричал где-то слева, предвещает беду?

Сокровищница Ургаана Ангарнджийского выглядела весьма необычно. Главенствовал над нею громадный, немного сплюснутый свод, покоившийся на стенах, образующих восьмигранник. Спереди к ним примыкали два ризалита с куполами поменьше. Между ними темнела высокая прямоугольная дверь. Сама башня как бы росла из задней части главного купола, но не посередине, а несколько сбоку. Стоя в сгущавшихся сумерках, Мышелов лихорадочно пытался сообразить, в чем же заключается необычность здания, и в конце концов решил, что виною всему – его крайняя простота. Никаких колонн, выступающих карнизов или фризов – никаких архитектурных излишеств, ни украшенных черепами, ни без таковых. Если не считать двери да несколько небольших окошек, прорезанных в самых неожиданных местах, дом Ангарнджи представлял собой махину из плотно сбитых темно-серых камней.

Но Фафхрд уже направился вверх по ступенькам, ведущим к двери, и Мышелову ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, хотя на самом деле хотелось получше осмотреться вокруг. Он шел неохотно, и каждый шаг давался ему все с бóльшим трудом. Его прежнее чувство приятного предвкушения исчезло, словно он вдруг провалился в зыбучий песок. Ему показалось, что черный дверной проем раззявился, как громадный беззубый рот. Внезапно Мышелов вздрогнул, увидев, что один зуб во рту все же есть – торчащий из пола кусок чего-то призрачно-белого. Фафхрд наклонился к озадачившему Мышелова предмету.

– Интересно, чей это череп? – безмятежно осведомился северянин.

Мышелов взглянул на череп, на разбросанные вокруг кости, на их обломки. Его тревога стремительно росла, внутри появилось неприятное ощущение, что, когда она достигнет кульминации, что-то произойдет. Как он мог ответить на вопрос Фафхрда? Какою смертью погиб пришедший сюда когда-то человек? Внутри сокровищницы было очень темно. Кажется, в рукописи говорится что-то насчет стражи? Представить трехсотлетнего стражника из плоти и крови было трудновато, однако существуют же на свете вещи бессмертные или почти бессмертные. Мышелов видел, что Фафхрд ни в коей мере не чувствовал предвестий беды и был готов приступить к поискам сокровищ немедленно. Этого следовало избежать любой ценой. Мышелов вспомнил, что северянин терпеть не может змей.

– Камни здесь холодные, сырые, – невинно заметил он. – Самое место для всяких пресмыкающихся.

– Ничего подобного, – сердито огрызнулся Фафхрд. – Готов биться об заклад, что тут нет ни одной змеи. Ведь в записке Ургаана сказано: «Нет грозного стража под каждой стеною» и даже более того: «Не брызжет змея ядовитой слюною».

– Я вовсе не имел в виду, что Ургаан мог оставить здесь сторожевых змей, – пояснил Мышелов, – но заползти сюда какая-нибудь вполне могла. И череп у тебя в руках самый обычный, ведь Ургаан говорит: «Не скалится череп улыбкою злою». Простое вместилище мозгов какого-то путника, имевшего несчастье здесь погибнуть.

– А кто его знает, – разглядывая череп, спокойно проговорил Фафхрд.

– Впрочем, в полной темноте его челюсти вполне могут фосфоресцировать.

Не прошло и минуты, как северянин согласился отложить поиски до рассвета, тем более что сокровищница обнаружена. Череп он аккуратно положил на место.

На обратном пути Мышелов явственно услышал, как внутренний голос шепнул ему: «Очень вовремя. Очень». Ощущение тревоги покинуло его так же внезапно, как пришло, и Мышелов почувствовал себя немного неловко. В результате он запел непристойную балладу собственного сочинения, в которой демоны и прочие сверхъестественные силы высмеивались самым непотребным образом. Фафхрд добродушно подпевал.

Когда друзья добрались до дома, было еще не так темно, как они предполагали. Заглянув к лошадям и убедившись, что о них позаботились, приятели принялись за аппетитную смесь бобов, овсянки и зелени, которую жена крестьянина навалила им в дубовые миски. Запивали все это они молоком из резных, дубовых же кубков. Еда оказалась вполне приличной, домик внутри был чистым и опрятным, несмотря на земляной пол и низкие потолочные балки, под которые Фафхрду все время приходилось подныривать.

Семейство в общей сложности состояло из шести человек – отца, его такой же тощей и высохшей жены, двух сыновей, дочери и все время бормотавшего что-то деда, из-за крайне преклонных лет прикованного к креслу перед очагом. Наибольшее любопытство друзей вызвали двое последних.

Девочка была нескладная, как все подростки, однако в движениях ее голенастых ног и худеньких рук с острыми локтями чувствовалась какая-то дикая жеребячья грация. Она была очень застенчива и, казалось, в любую секунду может выскочить за дверь и кинуться в лес.

Чтобы немного развеселить девочку и завоевать ее доверие, Мышелов принялся показывать фокусы, доставая медяки из ушей изумленного крестьянина и костяные иглы из носа его хихикающей супруги. Он превратил бобы в пуговицы, а те – обратно в бобы, проглотил внушительных размеров вилку, заставил крошечного деревянного человечка отколоть джигу у себя на ладони и вконец смутил кошку, достав у нее изо рта нечто напоминающее мышь.

Старики смотрели во все глаза и улыбались. Маленький мальчуган прямо трясся от восторга. Его сестра тоже внимательно наблюдала за представлением и даже улыбнулась, когда Мышелов преподнес ей добытый из воздуха отличный зеленый платок, однако говорить все еще стеснялась.

Затем Фафхрд проревел несколько матросских песен, чуть не снеся при этом крышу, после чего перешел к еще более соленому репертуару, и старик загукал от удовольствия. Тем временем Мышелов принес из седельной сумки небольшой бурдюк с вином, спрятал его под плащом, а потом волшебным образом наполнил дубовые кубки. Непривычные к столь крепким напиткам крестьяне быстро захмелели, и к тому времени, когда Фафхрд кончил рассказывать ужасающую историю из жизни Крайнего Севера, все уже клевали носом, за исключением девочки и дедули.

Последний посмотрел на веселых искателей приключений – в его по-стариковски водянистых глазах вспыхнул озорной огонек – и пробормотал:

– Вы ребята не промах. Может, и обхитрите зверя.

Но не успели друзья вытянуть из старика хоть какие-нибудь подробности, как взгляд его снова стал пустым, и он захрапел.

Вскоре весь дом уже спал. Фафхрд и Мышелов положили оружие рядом, однако тишину нарушали лишь разнообразные храпы да редкие пощелкивания догорающих углей.

В день Кошки рассвет выдался ясным и свежим. Мышелов сладко, по-кошачьи, потянулся и вдохнул сладкий, напоенный росою воздух. Он чувствовал необычайный прилив радости и готовность действовать. Разве это не его день – день Серого Мышелова, когда ему во всем должна сопутствовать удача?

Его возня разбудила Фафхрда, и они бесшумно выскользнули из домика, стараясь не потревожить крестьян, которые из-за выпитого накануне немного проспали. Друзья освежили лицо и руки росистой травой и навестили лошадей. Затем они пожевали хлеба, запили его холодной колодезной водой, имевшей привкус вина, и стали готовиться к вылазке в башню.

На этот раз они все тщательно продумали. Мышелов запасся молотком и массивным железным ломом – на случай, если придется иметь дело с каменной кладкой, а также проверил, лежат ли в мешке свечи, огниво, клинья, долота и прочие нужные мелочи. Фафхрд позаимствовал из хозяйских инструментов кирку и привесил к поясу свернутую в кольца тонкую прочную веревку. Кроме того, он взял с собой лук со стрелами.

В этот ранний час лес был восхитителен. Над головой у друзей не умолкало птичье пение и щебет; на ветке мелькнул какой-то черный зверек, похожий на белку. Под кустом, усыпанным красными ягодами, суетилась пара бурундуков. То, что вечером казалось тенями, превратилось в прекрасную листву всех оттенков зелени. Приятели не спеша продвигались к цели.

Не успели они углубиться в лес и на полет стрелы, как позади раздался слабый шорох. Он быстро приближался, и вскоре друзья увидели дочь крестьянина. Тяжело дыша, она застыла, одной рукой касаясь ствола дерева, в другой сжимая несколько листочков, готовая убежать при первом же резком движении. Фафхрд и Мышелов стояли совершенно неподвижно, словно перед ними была лань или дриада. Наконец девочка справилась с застенчивостью.

– Вы идете туда? – спросила она, коротко кивнув в направлении сокровищницы. Темно-карие глаза смотрели серьезно.

– Да, туда, – улыбаясь, ответил Фафхрд.

– Не надо. – Девочка быстро покачала головой.

– Но почему, девочка?

Голос Фафхрда звучал нежно и звучно, казался неотъемлемой частью шумов леса. Похоже, он задел какую-то пружинку внутри у его собеседницы, и она почувствовала себя свободнее.

– Потому что я часто наблюдаю за этим домом с опушки, но близко не подхожу. Никогда-никогда. Я говорю себе, что там есть магический круг и я не должна через него переступать. И еще, что внутри дома сидит великан. Странный и страшный великан. – Слова девочки уже лились безудержным потоком. – Он весь серый, как камни, из которых построен дом. Весь серый – и глаза, и волосы, и ногти. И еще у него есть дубинка, большая, как дерево. – Девочка кивнула Фафхрду. – И он ей убивает, всех убивает. Но только если подойдешь близко. Почти каждый день я играю с ним в игру. Делаю вид, что собираюсь переступить через магический круг. А он следит за мной из двери, но так, что мне его не видно, и думает, что я вот-вот переступлю. А я танцую в лесу вокруг дома, и он смотрит на меня через окошки. И я подхожу к кругу все ближе и ближе, все ближе и ближе. Но никогда не переступаю через него. А он страшно сердится и скрежещет зубами, словно камень трется о камень, и весь дом трясется. И тогда я убегаю, далеко-далеко. Но внутрь вы не должны заходить. Ни за что.

Девочка остановилась, словно испугавшись собственной смелости. Глаза ее тревожно устремились на Фафхрда. Казалось, ее тянет к нему. Северянин ответил серьезно, даже без тени насмешки:

– Но ты ведь ни разу не видела серого великана, правда?

– Нет. Он слишком хитрый. Но я говорю себе, что он там, внутри. Я знаю, что он там. Но это ведь не важно, верно? Дедушка тоже знает про него. Когда я была маленькая, мы разговаривали с ним о великане. Дедушка называет его зверем. Но остальные только смеются надо мной, и я молчу.

«Еще один парадокс с этими крестьянами, – внутренне усмехнувшись, подумал Мышелов. – Воображение для них такая редкость, что девочка не колеблясь принимает его за реальность».

– Не беспокойся за нас, девочка. Мы будем следить за твоим серым великаном, – заговорил он, однако голос его прозвучал не столь естественно, как у Фафхрда, а может, просто хуже вписывался в обстановку леса.

– Пожалуйста, не входите внутрь, – еще раз предупредила девочка и стрелой понеслась прочь.

Друзья переглянулись, и на лицах у них заиграли улыбки. Эта неожиданная сказка с непременным великаном-людоедом и очаровательно-наивная рассказчица придали росистому утру новую прелесть. Не проронив ни звука, друзья осторожно зашагали дальше. Оказалось, что они старались двигаться как можно тише не зря: подойдя к поляне на полет брошенного камня, они услышали приглушенные голоса, которые, казалось, о чем-то спорили. Мгновенно спрятав кирку, лом и молоток в кусты, приятели под прикрытием деревьев стали подкрадываться к поляне, всякий раз тщательно выбирая место, куда поставить ногу.

На самом краю поляны стояло с полдюжины коренастых молодцов в черных кольчугах, с луками за спиной и короткими мечами у пояса. В них нетрудно было признать воинов из засады. Двое двинулись в сторону сокровищницы, но их тут же позвали назад. Спор вспыхнул с новой силой.

– Могу поклясться, – неспешно оглядев незнакомцев, зашептал Мышелов, – что вон того рыжего я видел в конюшнях лорда Раннарша. Словом, я угадал. У нас появился соперник.

– Почему они стоят и только показывают на дом? – шепнул Фафхрд. – Может, кто-то из них уже вовсю трудится внутри?

Мышелов покачал головой:

– Вряд ли. Видишь, их ломы, лопаты и прочий инструмент разбросан вокруг? Нет, скорее всего, они ждут кого-то, возможно, главаря. Одни хотят осмотреть дом до его появления, а другие их отговаривают. И я готов поставить собственную голову против кегельного шара, что их главарь – сам Раннарш. Слишком он алчен и подозрителен, чтобы поручить поиск сокровищ своим приспешникам.

– И что нам делать? – шепотом поинтересовался Фафхрд. – Мы не можем проникнуть в дом незаметно, даже если бы это было наилучшим решением. Но оно не из лучших: войдя в дом, мы окажемся в ловушке.

– Меня так и подмывает пустить в дело пращу прямо сейчас и поучить их искусству засады, – угрюмо прищурившись, ответил Мышелов. – Но только в этом случае оставшиеся в живых займут дом и будут сидеть там, пока не подоспеет Раннарш, причем, скорее всего, с подкреплением.

– Мы можем обойти поляну лесом, – немного подумав, проговорил Фафхрд. – Тогда нам удастся незаметно спрятаться за одним из меньших куполов. Таким образом, мы сможем следить за дверью и помешаем им укрыться внутри. А потом я внезапно заговорю с ними и попытаюсь припугнуть, а ты, оставаясь в укрытии, наделаешь шуму, как будто тут с нами еще человек десять.

План показался обоим друзьям вполне приемлемым, и его первую часть они исполнили без запинки. Мышелов присел за малым куполом и разложил вокруг меч, пращу, кинжалы и несколько деревянных палок, приготовившись таким образом поднять шум или вступить в сражение. Затем Фафхрд внезапно вышел вперед, беспечно помахивая луком со стрелой, уже лежавшей на тетиве. Сделал он это настолько непринужденно, что сподвижники Раннарша даже не сразу обратили на него внимание. А когда обратили, то сперва схватились за луки, но тут же передумали, увидев, что этот детина имеет перед ними явное преимущество. Они лишь стояли, бросая на него сердитые, раздраженные взгляды.

– Привет, паршивцы! – начал Фафхрд. – Мы даем вам время только на то, чтобы вы успели испугаться, не больше. Не вздумайте сопротивляться или пробовать скрыться в лесу. Вокруг поляны мои люди. Стоит мне дать знак, и они утыкают вас стрелами.

Тем временем Мышелов принялся артистически изображать тихий разговор нескольких человек, который становился все громче и громче. Мгновенно меняя высоту и тембр своего голоса и заставляя его отражаться эхом то от стены дома, то от леса, он создавал полную иллюзию, что неподалеку расположилась целая группа кровожадных лучников. Грозные возгласы: «Ну что, стреляем?» – «Ты берешь рыжего». – «Целься в живот, это самое верное» – и им подобные раздавались то из одного места, то из другого, и в результате Фафхрду с большим трудом удавалось сдержать смех, глядя на удрученных головорезов, которые лишь испуганно озирались. Но тут всю его веселость как рукой сняло: только присмиревшие разбойники начали медленно отходить, как выпущенная из леса стрела просвистела у него над головой.

– Проклятая ветка! – гортанно воскликнул кто-то, и Мышелов узнал голос лорда Раннарша, который немедленно стал отдавать приказания: – Хватайте их, остолопы! Вас надули! Их только двое! Хватайте же!

Фафхрд проворно повернулся и выстрелил на голос, но не попал. Тогда он нырнул за купол, и они с Мышеловом бросились к лесу.

Шестеро головорезов, мудро рассудив, что атака с мечами наголо была бы проявлением чрезмерного героизма, последовали их примеру, на бегу доставая из-за спины луки. Один из них, не добежав до укрытия, обернулся и натянул тетиву. Это была ошибка. Шарик из пращи Мышелова угодил ему прямо в лоб, лучник рухнул на землю и больше уже не двигался.

После его падения на поляне долгое время слышались лишь крики птиц – порою настоящие, порою сымитированные Фафхрдом и Мышеловом, которые таким манером переговаривались друг с другом. Условия этого смертельного состязания были вполне очевидны. Как только оно началось, никто из его участников не мог осмелиться выйти на поляну, чтобы не стать превосходной мишенью, причем Мышелов был уверен, что ни один из оставшихся в живых пятерых разбойников не укрылся в доме. Кроме того, ни одна из противоборствующих сторон не хотела терять из виду дверь, чтобы не позволить противнику занять выгодное положение на верхушке башни, если внутри, разумеется, имелась хоть какая-то лестница. Поэтому все боевые действия свелись к тому, что и те и другие перемещались у края поляны, часто присаживаясь в подходящем местечке и выжидая, что враг обнаружит себя и в него можно будет выстрелить.

Покружив шагах в двадцати от места, где скрылись вражеские лучники, Фафхрд и Мышелов решили придерживаться выжидательной тактики. Оказалось, что терпением они превосходят своих противников. После десяти минут напряженнейшего ожидания, когда каждый стручок вдруг стал удивительно напоминать наконечник стрелы, Фафхрду удалось прострелить рыжеволосому негодяю горло – как раз в тот миг, когда тот уже натягивал лук, целясь в Мышелова. Теперь у Раннарша осталось четверо подручных. Двое друзей тут же изменили тактику и разделились: Мышелов стал поспешно обходить сокровищницу кругом, а Фафхрд подался глубже в лес, насколько позволяла обстановка.

Люди Раннарша, по-видимому, решили действовать так же, потому что вскоре Мышелов чуть ли не нос к носу столкнулся с бандитом со шрамом на лице, который передвигался тоже совершенно бесшумно. На таком близком расстоянии и лук и праща были бесполезны – если их применять по прямому назначению. Поэтому человек со шрамом, недолго думая, решил ткнуть зазубренной стрелой Мышелову в глаз. Тот уклонился и, перехватив пращу, оглушил противника ее роговой ручкой, так что тот свалился без чувств. Затем он отошел на несколько шагов и, воздав благодарность дню Кошки за то, что врагов оказалось не двое, избрал деревья как более безопасный, хоть и медленный способ передвижения. Держась на средней высоте, он с уверенностью канатоходца побежал по ветвям, прыгая, только когда это было необходимо, и выбирая дорогу таким образом, чтобы иметь несколько путей к отступлению.

Он уже на три четверти обошел таким манером поляну, как вдруг услышал впереди звон мечей. Поспешив на этот звук, он вскоре уже наблюдал сверху за разыгравшейся внизу весьма милой баталией. Прислонясь спиной к толстому дубу, Фафхрд размахивал своим громадным мечом, сдерживая натиск двух подручных Раннарша, мечи у которых были короче. Северянин попал в хороший переплет и понимал это. Он знал древние саги о героях, которые с помощью одного меча могли одолеть четверых противников, а то и больше. Знал он и то, что все это вранье, если противники героя умели сносно владеть оружием.

А люди Раннарша были опытными бойцами. Они нападали осторожно, но зато непрерывно, держа мечи перед собой и широко ими не размахивая. Дыхание уже со свистом вырывалось у них из глотки, но держались они уверенно, зная, что северянин не решится броситься на одного из них, потому что подставит себя в таком случае под удар второго. Они маневрировали, чтобы напасть на него одновременно с двух сторон.

Фафхрду оставалось лишь молниеносно менять позицию и нападать на ближайшего соперника, пока второй не приблизился. Таким образом, ему удавалось удерживать их друг подле друга и отражать атаки быстрыми ложными выпадами и широкими поперечными ударами. На лице у северянина выступил пот, из царапины на левом бедре сочилась кровь. Из оскаленного в жуткой улыбке рта время от времени вырывались грязные ругательства.

Мгновенно оценив ситуацию, Мышелов быстро спустился на нижнюю ветку и застыл, целясь кинжалом в спину одного из противников Фафхрда. Стоял он, однако, очень близко к толстому стволу, из-за которого вдруг мелькнула мозолистая рука, вооруженная коротким мечом. Оказывается, одному из людей Раннарша тоже пришло в голову перемещаться вокруг поляны по деревьям. К счастью для Мышелова, его противник не уперся как следует ногами в ветку, и поэтому его удар был хоть и точен, но недостаточно быстр. Человечку в сером удалось уйти от него, спрыгнув вниз.

И тут он удивил противника незамысловатым акробатическим трюком. До земли он не долетел, понимая, что, стоя на ней, окажется беззащитным перед человеком на дереве. Вместо этого он схватился руками за ветку, на которой за секунду до этого стоял, ловко взлетел на нее снова и схватился с противником врукопашную. Придерживаясь за дерево то одной рукой, то другой, враги пытались пронзить сопернику горло, одновременно нанося удары локтями и коленями, как только для этого представлялась малейшая возможность. При первой же ошибке они уронили и меч и кинжал, причем первый воткнулся в землю точно между двумя разбойниками, которые так удивились, что очередная атака Фафхрда чуть было не достигла цели.

Раскачиваясь почти на самом конце ветки, Мышелов и его противник почти не причиняли друг другу вреда, потому что главной их заботой было сохранить равновесие. В конце концов оба соскользнули с ветки и повисли, вцепившись в нее руками. Тяжело пыхтящий бандит яростно пнул Мышелова, однако тот увернулся и обеими ногами изо всех сил заехал ему под дых. Неудачливый вассал Раннарша рухнул на землю и от встряски окончательно лишился чувств.

Между тем один из противников Фафхрда прибегнул к уловке, которая вполне могла увенчаться успехом. Когда его сотоварищ стал в очередной раз яростно наступать на Фафхрда, он бросился к торчащему из земли мечу, намереваясь метнуть его в северянина как дротик. Но Фафхрд, чья невероятная выносливость давала ему преимущество в скорости, разгадал маневр и провел блистательную контратаку на первого соперника. Молниеносно сделав ложный выпад в живот, он режущим ударом раскроил ему грудь от глотки до пупа. Затем, крутанувшись, он выбил оба меча из рук второго противника, который лишь изумленно взглянул на него, сел, задыхаясь, на землю и выдавил лишь одно слово: «Пощади!»

И тут Мышелов легко спрыгнул вниз – словно с неба свалился. Фафхрд по инерции занес меч для бокового удара, потом уставился на Мышелова и смотрел на него так долго, что сидящий на земле боец успел трижды глотнуть ртом воздух. Затем северянин начал смеяться, и постепенно судорожное хихиканье превратилось в громовые раскаты хохота. Это был смех, в котором Фафхрд дал выход и яростному безумию битвы, и облегчению оттого, что неминуемая гибель прошла стороной.

– Клянусь Глаггерком и Косом! – ревел Фафхрд. – Клянусь Бегемотом! Клянусь Стылыми пустошами и кишками Красного божества! Ой, не могу! – И снова неистовый хохот огласил лес. – Клянусь Китом-Убийцей, Ледовой Женщиной и ее отродьем!

Но все же постепенно смех его стал стихать. Фафхрд потер ладонью лоб, и лицо его вдруг стало совершенно серьезным. Опустившись на колени перед только что убитым им человеком, он выпрямил ему руки и ноги, закрыл глаза и разрыдался с таким достоинством, что это выглядело бы нелепостью и лицемерием у кого угодно, но только не у варвара.

Реакция же Мышелова была далеко не такой однозначной. С некоторой иронией прислушавшись к себе, он ощутил тревогу; кроме того, его слегка подташнивало. Он понимал Фафхрда, но знал, что сам он прочувствует все до конца далеко не сразу, а пока его ощущения будут приглушенными, вроде как мертвыми. Мышелов с беспокойством оглянулся, опасаясь, что чья-нибудь атака, пусть даже слабая, застанет друга врасплох. Затем пересчитал противников. Да, с шестерыми соратниками Раннарша все ясно. Но где же сам Раннарш? Мышелов запустил руку в мешок, чтобы убедиться, что все его талисманы и амулеты при нем. Губы его быстро зашевелились: он решил прочесть несколько молитв и заговоров. Но праща тем не менее была у него наготове, а глаза зорко смотрели по сторонам.

Из густых зарослей кустарника послышалось тяжелое дыхание – это начал приходить в чувство человек, которого Мышелов столкнул с дерева. Обезоруженный Фафхрдом боец, пепельно-бледный не столько от страха, сколько от усталости, сидя повернулся в сторону леса. Мышелов беспечно взглянул на него и мимоходом отметил, что железный шишак забавно съехал парню на самый нос. Между тем человек в кустах задышал ровнее. Почти одновременно оба поднялись на ноги и заковыляли вглубь чащи.

Мышелов слушал, как они идут, оступаясь и натыкаясь на деревья. Он был уверен, что теперь их опасаться нечего. Эти – не вернутся. И тут лицо его озарилось легкой улыбкой: он услышал, что к уходящим присоединился третий. Это Раннарш, подумал Мышелов, человек с малодушным сердцем, неспособный выстоять в одиночку. Ему не пришло в голову, что третьим мог быть разбойник, которого он оглушил ручкой пращи.

Предпочитая, как правило, доделывать все до конца, Мышелов лениво прошел вслед за ними на два полета стрелы. Потерять их след было невозможно: тут сломанные кусты, там обрывки одежды на колючках терновника. След кратчайшим путем удалялся от поляны. Удовлетворившись увиденным, Мышелов вернулся, прихватив по пути молоток, кирку и лом.

Когда он подошел, Фафхрд перевязывал поцарапанное бедро. Исчерпав весь диапазон чувств, северянин вновь стал самим собой. Покойник, которого он только что так трогательно оплакивал, теперь стал для него просто-напросто пищей для жуков и птиц. Для Мышелова же он продолжал оставаться чем-то пугающим и крайне неприятным.

– Ну что, вернемся к нашим прерванным занятиям? – осведомился Мышелов.

Фафхрд деловито кивнул и поднялся на ноги. Друзья вместе вступили на усеянную камнями поляну и удивились, как мало времени заняла схватка. Солнце, правда, поднялось немного выше, но в воздухе еще пахло утром. Роса до сих пор не высохла. Массивная, безликая сокровищница Ургаана Ангарнджийского выглядела нелепо, но внушительно.

– Дочь крестьянина, сама того не подозревая, дала нам правильные наставления, – с улыбкой заметил Мышелов. – Мы же играли в ее игру – ходили вокруг поляны, не заступая за магический круг, верно?

Сегодня сокровищница не страшила его. Он вспомнил свое вчерашнее смятение, но понять его причины был не в силах. Сама мысль о каком-то страже казалась ему смешной. Присутствию в дверях скелета можно найти тысячу объяснений.

Поэтому теперь Мышелов проскользнул в сокровищницу перед Фафхрдом и разочарованно осмотрелся: никакой мебели, стены такие же голые и лишенные каких бы то ни было украшений, как и снаружи. Просто большая, низкая комната. Двери в боковых стенах вели под меньшие купола, впереди угадывался коридор и лестница в верхнюю часть главного свода.

Мельком взглянув на череп и обломки скелета, Мышелов направился к лестнице.

– Наш документ, – обратился он к Фафхрду, который уже успел его нагнать, – гласит, что сокровище лежит под замковым камнем главного купола. Стало быть, надо искать в комнате или комнатах второго этажа.

– Правильно, – оглядываясь по сторонам, согласился Фафхрд. – Но мне интересно, Мышелов, для чего первоначально служил весь этот дом? Странно, ведь выходит, что человек, построивший здание только для того, чтобы спрятать в нем сокровища, сам же трубит об этом на весь мир. Как ты полагаешь, может, здесь был храм?

Внезапно Мышелов, издав какой-то шипящий звук, отпрянул назад. На нижних ступеньках лестницы лежал еще один скелет, почти целый, только верхняя половина черепа была снесена и белела обломанными краями.

– Хозяева дома крайне стары и неприлично голы, – прошипел Мышелов, сердясь на себя за собственный испуг.

Взбежав по ступеням, он принялся рассматривать страшную находку. Своим острым взглядом он разглядел кое-что, кроме костей: ржавый кинжал, потускневшее золотое кольцо на пальцевой кости, пригоршню роговых пуговиц и тонкий, позеленевший от времени медный цилиндр. Последняя находка заинтересовала его. Он вырвал цилиндр из скрюченных пальцев, и кости с сухим стуком посыпались на ступеньку. Подцепив крышку цилиндра кончиком кинжала, Мышелов вытряхнул из него свернутый в трубочку листок древнего пергамента, осторожно развернул его, и они с Фафхрдом, повернувшись к свету, проникавшему с лестничной площадки, принялись читать написанные красными чернилами убористые строчки.

«Мне принадлежит тайное сокровище. Есть у меня и медь, и хрусталь, и кроваво-красный янтарь. Изумруды и рубины, за которые даже демоны затеяли бы между собой войну, и бриллиант величиною с человеческий череп. Но никто не видел их, кроме меня. Я, Ургаан Ангарнджийский, презираю лесть и зависть глупцов. Для своих драгоценностей построил я в укромном месте достойную сокровищницу. Там, спрятанные под замковым камнем, они могут мирно спать, пока не исчезнут и земля, и небо. В сутках езды от деревни Сорив, в долине с двумя двугорбыми холмами стоит этот дом, увенчанный тремя куполами и башней. Он пуст. Любой глупец может войти в него. Пусть попробует. Мне до него нет дела».

– Кое-какие различия в подробностях есть, – пробормотал Мышелов, – но текст звучит примерно так же, как и в нашем описании.

– Нет, это явно писал какой-то сумасшедший, – нахмурился Фафхрд. – А если нет, то почему же он надежно запрятал свои сокровища, а потом оставил подробные указания, где их найти?

– Мы с тобой думали, что наш документ оставлен на всякий случай или по оплошности, – задумчиво проговорил Мышелов. – Но откуда тогда появился второй?

Погруженный в размышления, он сделал шаг вверх по лестнице и увидел еще один череп, скалящийся из темного угла. На сей раз Мышелов не оторопел, но зато почувствовал себя как муха, которая запуталась в паутине и видит вокруг высосанные до последней капельки качающиеся тела своих товарок. Он затараторил:

– Если бы мы были правы, то не было бы трех, четырех, а может, и дюжины подобных писем. Но, как мы видим, здесь побывали и другие искатели сокровищ, значит и у них были какие-то письменные указания? Пусть Ургаан Ангарнджийский был сумасшедшим, но он намеренно заманивал сюда людей. Очевидно одно: в этом доме скрыта – или была скрыта – какая-то смертельная ловушка. Или какой-то страж, гигантский зверь к примеру. Не исключено, что сами эти камни источают яд. А может, стоит задеть за незаметную пружину, и из прорезей в стенах вылетят смертоносные мечи, а потом спрячутся назад.

– Вряд ли, – возразил Фафхрд. – Эти люди погибли от ударов чудовищной силы. Ребра и позвоночник первого буквально размозжены. Второму снесли полчерепа. А там лежит и третий. Смотри! У него раздроблены кости ног!

Мышелов хотел было что-то ответить, но неожиданно расплылся в улыбке. Он понял, к какому выводу непроизвольно вели умозаключения Фафхрда, и вывод этот был просто смехотворен. Кто может наносить удары чудовищной силы? Кто, если не серый великан, о котором рассказала им крестьянская девчушка? Серый великан, вдвое выше обычного человека, вооруженный громадной каменной дубинкой, великан, место которому лишь в сказках и фантазиях.

Фафхрд улыбнулся Мышелову в ответ. Похоже, они напридумывали черт-те что на пустом месте. Конечно, скелеты наводят на размышления, но разве это не просто останки людей, умерших много-много лет и даже веков назад? Какой страж будет ждать три столетия? Да за такой срок даже демон выйдет из терпения! К тому же демонов не бывает вовсе. И нечего раньше времени перебирать всякие замшелые страхи и ужасы, которые давно превратились в прах. На самом деле, решил Фафхрд, все достаточно просто. Они пришли в заброшенный дом, чтобы выяснить, спрятаны в нем сокровища или нет.

Сойдясь на этом, друзья начали подниматься по лестнице, которая вела в менее освещенную часть дома Ангарнджи. Несмотря на уверенность, они двигались весьма осторожно, пристально вглядываясь в тени, темневшие впереди. И правильно.

Едва они встали на верхнюю ступеньку, как из мрака вылетела стальная молния. Она задела Мышелова по плечу, и он резко обернулся. Тут же раздался звон стали о каменный пол. Охваченный одновременно гневом и страхом, Мышелов пригнулся и бросился в дверь, откуда был брошен клинок, прямо навстречу опасности, от кого бы та ни исходила.

– Ах ты, склизкопузый червяк! Так ты еще кидаешься в темноте кинжалами? – услышал Фафхрд гневный голос Мышелова и тоже бросился в дверь.

У стены, съежившись, стоял лорд Раннарш: его пышный охотничий наряд был растрепан и весь в пыли, черные волнистые волосы откинуты назад, жестокое, но красивое лицо превратилось в бледную маску ненависти и крайнего ужаса. На несколько мгновений это последнее чувство, похоже, взяло верх, но, как ни странно, направлено оно было не на людей, которых он только что пытался убить, а на что-то другое, невидимое.

– О боги! – вскричал он. – Дайте мне выйти отсюда! Сокровище ваше, только выпустите меня, иначе я обречен. Оно играет со мной, как кошка с мышью. Это невыносимо, невыносимо!

– Ах, теперь мы запели по-другому? – рявкнул Мышелов. – Сперва мечем кинжалы, потом в панике умоляем?

– Это все грязные трусливые увертки, – добавил Фафхрд. – Сам спрятался в безопасное местечко, а его вассалы храбро погибли.

– Безопасное? Ты говоришь, безопасное? О боги!

Раннарш уже почти визжал. И тут выражение его искаженного лица немного изменилось. Нет, ужаса в нем было не меньше, если даже не больше. Но сквозь этот ужас проступил стыд – стыд оттого, что он так низко пал в глазах этих двух мошенников. Губы лорда скривились, обнажив стиснутые зубы. Левая рука вытянулась в жесте мольбы.

– О пощадите, пощадите меня! – жалобно воскликнул он, выхватил правой рукой из-за пояса второй кинжал и снизу метнул его в Фафхрда.

Северянин отбил клинок неуловимым движением ладони и решительно заявил:

– Он твой, Мышелов. Убей его.

Это было похоже на сцену, которая разыгрывается, когда кот загоняет мышь в угол. Лорд Раннарш выхватил из золоченых ножен сверкающий меч и кинулся вперед, размахивая им как одержимый. Мышелов чуть отступил, и его тонкий клинок замелькал в контратаке, с виду не слишком решительной, но на самом деле смертоносной. Раннаршу пришлось сдержать свое рвение и остановиться. Меч Мышелова двигался столь стремительно, что, казалось, ткал вокруг противника паутину из стали. Затем Мышелов сделал три выпада подряд. От первого удара его меч согнулся чуть ли не пополам, угодив в спрятанную под одеждой Раннарша кольчугу. Вторым ударом Мышелов пронзил ему живот, третьим – шею. Задыхаясь и давясь кровью, лорд Раннарш рухнул на пол, судорожно вцепился пальцами в горло и испустил дух.

– Бесславный конец, – мрачно заметил Фафхрд, – хотя с ним обошлись по чести, чего он не заслуживал; правда, мечом мерзавец владел неплохо. Мышелов, не нравится мне это убийство, хотя Раннарш, бесспорно, сам во всем виноват.

Вытирая свой меч о бедро поверженного противника, Мышелов догадался, что имел в виду Фафхрд. От победы он ощущал не радость, а лишь холодное, тошнотворное омерзение. Еще миг назад он был вне себя от ярости, но теперь гнев покинул его. Стянув с себя серую куртку, Мышелов осмотрел рану на плече. Из нее еще сочилась кровь, сбегая вниз по руке.

– Лорд Раннарш не был трусом, – медленно проговорил он. – Он убил себя, вернее, дал убить, потому что мы видели его испуг и слышали, как он вопил от страха.

Едва Мышелов произнес эти слова, как невероятный ужас ледяным панцирем сковал сердца обоих друзей. Казалось, страх перешел к ним в наследство от лорда Раннарша. И что-то сверхъестественное было в том, что у друзей не было и тени предчувствия, ни намека на его приближение. Страх не возник, как обычно это бывает, в виде слабых ростков, которые постепенно становились все больше и больше. Он нахлынул внезапно, мгновенно парализовал и ошеломил друзей. Хуже того, для него не было никакой видимой причины. Еще секунду назад друзья равнодушно смотрели на скрюченный труп лорда Раннарша, и вдруг ноги у них подкосились, внутри все похолодело, по спине побежали мурашки, зубы застучали, сердца неистово заколотились, а волосы поднялись дыбом.

Фафхрд чувствовал себя так, словно неожиданно попал в отверстую пасть гигантской змеи. Его разум варвара был потрясен до самых глубин. В голову ему пришли мысли о мрачном боге Косе, скитающемся среди ледяного молчания Стылых пустошей, о тайном могуществе Судьбы и Случая и об их играх, ставка в которых – кровь человека и его разум. Он гнал от себя эти мысли, но леденящий ужас словно выкристаллизовывал их, и они снежными хлопьями заносили его сознание.

Постепенно ему все же удалось справиться с дрожью в ногах и сведенными судорогой мышцами. Он медленно, словно в кошмарном сне, огляделся, внимательно рассматривая каждую подробность окружения. Комната, в которой они находились, имела полукруглую форму и занимала половинку главного купола. Свет в нее проникал через два маленьких окошка, прорезанные высоко в потолке.

Внутренний голос непрерывно твердил: «Не делай резких движений. Осторожно. И главное, не беги. Другие побежали, оттого-то их и настигла столь быстрая смерть. Не спеши. Не спеши».

И тут Фафхрд обратил внимание на лицо Мышелова. На нем был написан точно такой же ужас. Интересно, подумал Фафхрд, сколько это еще продлится, как долго он сумеет держать себя в руках, чтобы не убежать отсюда сломя голову, как долго он сумеет бороться с ощущением, что какая-то громадная невидимая лапа тянется к нему неумолимо, пядь за пядью.

В нижней комнате послышался тихий звук шагов. Размеренных, неторопливых шагов. Вот кто-то прошел по коридору. Вот начал подниматься по лестнице. Вот миновал площадку и теперь двинулся дальше, вверх по ступеням.

Вошедший в комнату человек был высок, худощав, стар и тщедушен. На высокий лоб свисали редкие пряди иссиня-черных волос. Над впалыми щеками торчали высокие скулы, восковая кожа туго обтягивала короткий нос. В глубоко запавших глазах горел огонь фанатизма. Одет он был в простой монашеский балахон без рукавов. На веревке, которой он был перепоясан, висел кошель.

Устремив взор на Фафхрда и Серого Мышелова, человек проговорил замогильным голосом:

– Приветствую вас, жестокие люди.

Затем он с неудовольствием посмотрел на труп Раннарша:

– Здесь снова пролилась кровь. Это скверно.

С этими словами костлявым пальцем левой руки он нарисовал в воздухе причудливый тройной квадрат, священный знак Великого Божества.

– Молчите, – бесстрастно и монотонно продолжал он, – цель ваша мне известна. Вы явились, чтобы взять спрятанные в этом доме сокровища. Многие пытались сделать это. Но их постигла неудача. Постигнет она и вас. А мне никакие сокровища не нужны. Сорок лет я живу на черством хлебе и воде, посвятив свой дух Великому Божеству. – Старик опять начертал замысловатый знак. – Самоцветы и украшения этого мира, равно как драгоценности и безделушки мира демонов, не способны ввести меня во искушение или совратить. А цель моего прихода сюда – уничтожение зла. Я, – тут он прикоснулся рукою к груди, – Арвлан Ангарнджийский, девятый прямой потомок Ургаана Ангарнджийского. Я всегда это знал и сокрушался об этом, ибо Ургаан Ангарнджийский был злой человек. Но лишь две недели назад, в день Паука, я обнаружил в древних документах, что Ургаан построил этот дом, дабы он вечно служил ловушкой для неблагоразумных и дерзких. Он оставил здесь стража, и страж этот до сих пор на посту. Хитроумен был мой проклятый предок Ургаан, хитроумен и злобен. Самым искусным архитектором во всем Ланкмаре был Ургаан, человек, умудренный в обработке камня и геометрических науках. Но он насмехался над Великим Божеством. Он стремился войти в сношение со злыми силами. Он совершил сделку с демонами и получил от них неслыханные сокровища. Но они оказались ни к чему. В стремлении к богатству, знаниям и могуществу он утратил способность к радости и даже вожделению. Поэтому он спрятал свои сокровища, однако сделал это таким образом, чтобы они непрестанно несли миру зло, – точно так же как, по его мнению, многие мужчины и одна гордая и высокомерная женщина, жестокая и бездушная, как этот храм, причинили зло ему самому. Моя цель и мое право – уничтожить зло, порожденное Ургааном. Не пытайтесь разубедить меня, иначе проклятие падет на ваши головы. А причинить вред мне не может никто. Великое Божество простерло надо мною свою длань, готовую отвести любую опасность, которая будет угрожать его преданному слуге. Молчите, жестокие люди! Я пришел, чтобы уничтожить сокровища Ургаана Ангарнджийского.

С этими словами изможденный монах размеренной поступью, словно привидение, двинулся вперед и скрылся за узкой дверью, которая вела в переднюю часть главного купола.

Фафхрд смотрел ему вслед своими широко раскрытыми зеленоватыми глазами, не испытывая ни малейшего желания пойти за ним или хоть как-то вмешаться. Ужас не оставил его, но принял несколько иное направление, Фафхрд по-прежнему ощущал страшную опасность, но, казалось, теперь она угрожает не лично ему.

Тем временем в голову Мышелову пришла забавная мысль. Ему показалось, что только что он видел не почтенного старца святой жизни, а смутное отражение умершего столетия назад Ургаана Ангарнджийского. Несомненно, Ургаан имел такой же высокий лоб, отличался такой же затаенной гордостью и повелительными манерами. И эти пряди по-юношески черных волос, которые так плохо сочетались с изможденным лицом старца, тоже казались деталью портрета, всплывшего из прошлого. Портрета туманного и искаженного временем, однако сохранившего в себе кое-что от силы и индивидуальности оригинала.

Друзья услышали, как монах прошел по соседней комнате. Потом на дюжину ударов сердца наступила мертвая тишина. Затем пол у них под ногами слегка задрожал, как будто началось землетрясение или к дому подошел какой-то великан. В соседней комнате послышался прерывистый крик, оборвавшийся после сильнейшего удара, от которого друзья даже пошатнулись. И вновь наступила мертвая тишина.

Фафхрд и Мышелов в полнейшем изумлении переглянулись: их поразило не столько услышанное, сколько то обстоятельство, что сразу после удара весь их ужас как рукой сняло. Выхватив мечи, они бросились в соседнюю комнату.

Она представляла собой точную копию той, в которой они только что находились, только здесь в куполе было прорезано не два окошка, а три, одно у самого пола. И дверь в ней была лишь одна – та, через которую они вошли, а кроме нее, лишь плотно подогнанные друг к другу камни – пол, стены и полукруглый потолок.

У центральной стены, разделявшей купол на две половинки, лежало тело монаха. Только вот слово «лежало» тут было не совсем уместно. Его левое плечо и грудь были превращены буквально в кашу. Мертвец плавал в луже крови.

Фафхрд и Мышелов принялись лихорадочно искать взглядом еще кого-нибудь, кто, кроме них самих и убитого, находился бы в комнате, – но тщетно: никого, даже мельчайшей мошки не было видно в облаке пыли, висевшей в узких солнечных лучах, проникавших через окна. Напрасно их разгулявшееся воображение пыталось нарисовать существо, нанесшее столь сокрушительный удар и скрывшееся через одно из крошечных окошек. Быть может, гигантская змея с головой из гранита?..

Рядом с покойником из стены чуть выдавался камень фута два в поперечнике. Древнеланкмарскими иероглифами на нем было ясно выгравировано: «Здесь лежит сокровище Ургаана Ангарнджийского».

Увидев этот камень, двое искателей приключений словно получили пощечину. В них вновь всколыхнулись их упрямство и безрассудная решимость. Рядом лежит размозженный труп старика? Ну и что? У них есть мечи! Они получили доказательство, что в сокровищнице таится какой-то безжалостный страж? Ну и что? Они могут за себя постоять! Убежать и оставить нетронутым этот камень со столь оскорбительно вызывающей надписью? Ну нет! Лучше они попадут прямиком в невонский ад – Кос и Бегемот тому свидетелями!

Фафхрд побежал за киркой и другими инструментами, брошенными на лестнице, когда лорд Раннарш в первый раз метнул кинжал. Мышелов тем временем принялся внимательно осматривать выступающий камень. Вокруг него виднелись довольно широкие щели, заполненные каким-то темным смолистым составом. Постучав по камню навершием меча, Мышелов услышал глухой звук. Он прикинул, что в этом месте стена имеет толщину футов шесть – вполне достаточно, чтобы устроить в ней тайник. Мышелов для пробы стал простукивать стену по обеим сторонам от камня, но глухой звук довольно скоро пропадал. Очевидно, полость была не такой уж большой. Он обратил внимание, что швы между другими камнями были совсем тонкие, без каких-либо следов раствора. Он даже не был уверен, что они настоящие, – может, просто канавки, выдолбленные в гладком камне. Но все же это казалось маловероятным. Мышелов слышал, что Фафхрд вернулся, однако продолжал осмотр.

Мышелов чувствовал себя странно. Непреклонная решимость добраться до сокровищ заглушала все другие чувства. Необъяснимое и столь внезапное исчезновение страха парализовало какую-то часть его рассудка, словно для того, чтобы не давать волю мыслям, пока он не увидит содержимого тайника с сокровищами. Он старался занять ум конкретными подробностями, но никаких выводов не делал.

Спокойствие создало иллюзию безопасности, по крайней мере кратковременной. Опыт смутно подсказывал ему, что страж, кем бы он ни был, который раздавил монаха и играл в кошки-мышки с Раннаршем и с ними самими, не нанесет удар, предварительно не вселив ужас в свои жертвы.

Фафхрд ощущал примерно то же самое, только был настроен еще решительнее и хотел разгадать загадку камня с надписью во что бы то ни стало.

С помощью долота и молотка приятели набросились на широкие пазы, обрамляющие камень. Темное смолистое вещество извлекалось довольно легко – сперва твердыми кусками, потом слегка тягучими полосками. Когда они углубились на палец, Фафхрд вставил в трещину лом и чуть сдвинул камень с места. Это позволило Мышелову проковырять трещину с одной стороны поглубже. Затем Фафхрд сдвинул камень в другую сторону. Так они и трудились – то сдвигая камень ломом, то углубляя щель.

Работая, друзья старались сосредоточиться на каждой малейшей детали, гоня от себя призрак человека, умершего более двух веков назад. Человека с высоким лбом, запавшими щеками и коротким носом – если, конечно, погибший был типичным представителем рода Ангарнджи. Человека, добывшего несметные богатства, спрятавшего их от людей и не искавшего в них славы или выгоды. Того, кто заявил, что презирает завистливых глупцов, но тем не менее написал вызывающе убористые красные строчки, чтобы сообщить глупцам о сокровище и пробудить в них зависть. Того, кто, казалось, тянулся к ним из пропыленных веков, словно паук из потустороннего мира, ткущий паутину, чтобы поймать муху.

А между тем, как сказал монах, он был искусным архитектором. Был ли способен этот архитектор создать каменный автомат в два человеческих роста? Автомат из серого камня с громадной дубинкой? Мог ли он создать для него потайное укрытие, из которого тот выходил бы, убивал и возвращался назад? Нет, все это ребячество, нечего об этом и думать! Нужно сосредоточиться на работе. Посмотреть, что лежит за камнем с надписью. А раздумья оставить на потом.

Камень все лучше и лучше поддавался давлению лома. Скоро его можно будет зацепить как следует и вытащить из стены.

Между тем у Мышелова начало появляться новое чувство, и это был не страх, а чисто физическое отвращение. Воздух, которым он дышал, начал казаться ему густым и мерзким. Ему стала противна липкая смесь, извлекаемая из трещин и теперь напоминавшая чисто воображаемые вещества, такие как драконий навоз или застывшая рвота бегемота. Он старался не прикасаться к ней пальцами и отшвыривал ногой падавшие на пол кусочки. Отвратительное, тошнотворное ощущение стало невыносимым.

Мышелов пытался ему сопротивляться, но с таким же успехом он мог бы пытаться подавить приступ морской болезни, на которую, кстати сказать, новое ощущение было чем-то похоже. У него появилась неприятная дурнота. Рот был полон слюны. На лбу выступили капельки пота, предшественника тошноты. Фафхрд, похоже, ничего не испытывал, и Мышелову не хотелось говорить ему о своих ощущениях – они были нелепы и неуместны, тем более что не сопровождались страхом или испугом. В конце концов те же чувства стал вызывать в нем и камень, наполняя его, казалось, беспричинным, но тем не менее нестерпимым отвращением. Больше он вынести не мог. С извиняющимся видом слегка кивнув Фафхрду, Мышелов подошел к низкому окну глотнуть свежего воздуха.

Это мало чему помогло. Мышелов высунул голову из окошка и глубоко вдохнул. Из-за невероятной дурноты его разум воспринимал все отстраненно, окружающее казалось ему очень далеким. Поэтому, когда Мышелов увидел стоящую посреди поляны крестьянскую девочку, до него далеко не сразу дошло, насколько это важно. А когда он осознал это, дурнота частично прошла, во всяком случае он сумел подавить ее и с растущим любопытством стал смотреть на девочку.

Лицо ее было белым, кулачки сжаты, руки висели вдоль тела. Даже с такого расстояния Мышелов смог различить ужас и вместе с тем решимость, с которыми она уставилась на дверь сокровищницы. Она явно заставляла себя приблизиться к ней, делая один судорожный шажок за другим, словно ей всякий раз приходилось собираться с духом. Внезапно Мышелов испугался, но не за себя, а за девчушку. Она явно испытывала невыразимый ужас и все же шла, бросая вызов ее «непонятному страшному серому великану», – и все это ради него и Фафхрда. Любой ценой, подумал Мышелов, ей нужно помешать приблизиться к сокровищнице. Нельзя, чтобы девочка еще хоть миг испытывала столь сильный страх.

От невероятной дурноты голова у Мышелова работала неважно, но он знал, что должен сделать. На трясущихся ногах он бросился к лестнице, махнув Фафхрду рукой. Покидая комнату, он случайно поднял взгляд и отметил, что с потолком происходит нечто необычное. Но что это такое, понял далеко не сразу.

Фафхрд не обращал внимания ни на перемещения Мышелова, ни тем более на его жесты. Камень постепенно поддавался его усилиям. Чуть раньше Фафхрд тоже почувствовал легкую дурноту, но, по-видимому, благодаря его сосредоточенности она ему особенно не докучала. А теперь все свое внимание он сконцентрировал на камне. Непрестанно работая ломом, он уже вытащил его из стены на ширину ладони. Потом, сжав камень своими мощными руками, он принялся раскачивать его из стороны в сторону и одновременно тянуть на себя. Темное липкое вещество держало крепко, однако с каждым рывком камень немного подавался.

Борясь с головокружением, Мышелов бросился вниз по лестнице. На бегу задел ногой кости скелета, и они отлетели к стене. Что же все-таки он заметил на потолке? Похоже, это имеет какое-то значение. Но он должен увести девочку с поляны. Ей нельзя подходить ближе. Нельзя входить в дом.

Фафхрд уже начал ощущать вес камня и понял, что дело движется к концу. Камень был страшно тяжелый – примерно в фут толщиной. Два осторожных движения довершили дело. Камень начал падать. Фафхрд проворно отскочил назад, и камень с грохотом рухнул на пол. Пустота за ним засверкала всеми цветами радуги. Фафхрд нетерпеливо сунул голову в отверстие.

Мышелов, пошатываясь, шел к входной двери. Он вспомнил: на потолке была кровавая полоса. И как раз над трупом монаха. Но почему? Старика ведь размозжило об пол, разве не так? Неужели кровь после удара брызнула на потолок? Но почему тогда полоса, а не капли? Не важно. Главное, девочка. Он должен добраться до девочки. Обязан. Вот она, уже почти у входа. Он ее уже видит. Мышелов почувствовал, что каменный пол чуть дрожит у него под ногами. Но это, должно быть, головокружение, что ж еще?

Фафхрд тоже ощутил, что пол подрагивает. Но все, что он мог бы по этому поводу подумать, растворилось в изумлении перед увиденным. Тайник почти вровень с краями был заполнен тяжелой металлического вида жидкостью, напоминавшей ртуть, но только совершенно черной. А на поверхности жидкости покоились самые удивительные драгоценные камни, о каких Фафхрд мог только мечтать.

В центре лежал громадный бриллиант, сверкавший множеством граней причудливой формы. Его как бы опоясывали две неправильные окружности; внутренняя была выложена из двенадцати десятигранных рубинов, внешняя – из семнадцати изумрудов, каждый в форме неправильного восьмигранника. Между ними были беспорядочно разбросаны тонкие и хрупкие на вид брусочки хрусталя, янтаря, зеленоватого турмалина и желтой меди. Все они не плавали в металлической жидкости, а скорее лежали на ней, выдавливая своим весом углубления на гладкой поверхности – одни круглые, другие продолговатые. Брусочки слабо мерцали, а камни искрились светом, который Фафхрду почему-то показался похожим на отраженный свет звезд.

Переведя взгляд на тяжелую жидкость, вспучившуюся между драгоценностями, Фафхрд увидел искаженные отражения знакомых звезд и созвездий, которые, если бы не яркое солнце, были бы видны сейчас на небе. Его охватило трепетное изумление, и он снова взглянул на драгоценности. В их замысловатом расположении явно скрывался какой-то важный смысл, какие-то неведомые символы, выражающие ослепительную истину. Более того, казалось, что в них происходит внутреннее движение, что-то вроде неторопливого мыслительного процесса. С виду это напоминало картину, какую видишь, когда ночью закроешь глаза, – не абсолютный мрак, а множество разноцветных движущихся точек. Чувствуя, что он совершает святотатство и вторгается в самую сердцевину мыслящего мозга, Фафхрд схватил правой рукой бриллиант величиною с человеческий череп.

Мышелов чуть ли не на ощупь отыскал дверь и вышел из дома.

Теперь никаких сомнений не оставалось. Плотно пригнанные камни дрожали. А кровавая полоса – это или потолок упал на старика и раздавил его, или пол подскочил вверх. Но совсем недалеко стоит девочка, ее широко раскрытые от ужаса глаза прикованы к нему, она хочет что-то крикнуть, но не может. Он должен утащить ее с поляны.

Но почему ему кажется, будто теперь страшная опасность нависла и над ним самим? Будто над его головой что-то угрожающе застыло? Еле двигаясь вниз по широким ступеням, Мышелов оглянулся через плечо наверх. Башня. Башня! Она явно падала. Падала прямо на него через купол. Однако на ней нет ни единой трещины! Она не сломалась! Башня просто наклонялась!

Фафхрд отдернул руку, сжимая необычно ограненный камень, такой тяжелый, что он чуть его не уронил. И сразу поверхность металлической жидкости с отраженными в ней звездами заволновалась. По ней пошла быстрая рябь. Несомненно, теперь уже трясется весь дом. Другие камни засновали по поверхности жидкости, словно жуки-плавунцы в пруду. Брусочки стали вращаться, касаясь концом то одного камня, то другого, словно те были магнитами, а сами бруски – железными стрелками. Теперь вся поверхность жидкости волновалась и дергалась, напоминая поврежденный мозг, который сошел с ума из-за отсутствия главной управляющей всем доли.

Несколько мучительных мгновений Мышелов оторопело смотрел на похожую на дубинку верхушку башни, которая всей тяжестью надвигалась на него. Затем он нагнулся, бросился к девочке и, схватив ее в охапку, покатился вместе с нею по поляне. И тут, всего в длине меча от них, верхушка башни ухнула о землю с такой силой, что Мышелов с девочкой подлетели вверх. Затем башня выпрямилась, оставив в земле глубокую яму.

Фафхрд наконец оторвал взгляд от тайника с беспорядочно снующими в нем драгоценностями, который притягивал своей невыразимой, но чуждой красотой. Его правая рука горела. Бриллиант был раскаленный. Но нет, оказывается, он был невероятно холодный. А комната стремительно меняла форму – Кос тому свидетель! Потолок начал выпучиваться в сторону пола. Фафхрд бросился к двери, но тут же остановился как вкопанный. Словно каменная пасть, дверь медленно закрылась. Фафхрд повернулся и сделал несколько шагов к низкому окошку по трясущемуся полу. Окошко мгновенно захлопнулось, как будто приведенное в движение мышцей-сжимателем. Фафхрд попытался выбросить бриллиант, но тот словно прилип к ладони, причиняя страшную боль. Резким движением кисти Фафхрд все же скинул его. Он упал на пол и покатился, сверкая, словно ожившая звезда.

Мышелов с девочкой были уже у края поляны. Башня нанесла еще два сокрушительных удара, но они пришлись уже довольно далеко, словно бил какой-то полоумный слепец. Мышелов и девочка уже были вне ее досягаемости. Лежа на боку, Мышелов наблюдал за домом, который выгибал спину, будто дикий зверь, а башня, нанося удар за ударом, оставляла в земле ямы глубиной с добрую могилу. Вот она врезалась в кучу камней, и ее верхушка обломилась, однако зазубренный конец продолжал в бессмысленной ярости крушить валуны. Мышелов почувствовал непреодолимое желание выхватить кинжал и вонзить его себе в сердце. Человек, увидевший такое, должен умереть.

Фафхрду удавалось не сойти с ума только потому, что каждый миг перед ним вставала новая угроза; к тому же он все время твердил себе: «Я знаю, знаю. Дом – это зверь, а драгоценности – его мозг. Теперь этот мозг сошел с ума. Я это знаю, знаю». Стены, пол и потолок вздымались и оседали, но их движения не были направлены конкретно на Фафхрда. Грохот почти оглушил его. Он качался на каменных волнах, уклонялся от неожиданно появляющихся вздутий, но это не были полновесные удары, им не хватало скорости и точности, с какою башня в первый раз попыталась прибить Мышелова. Труп монаха, словно ожив, нелепо прыгал по комнате.

Казалось, только гигантский бриллиант знает о присутствии Фафхрда. Демонстрируя сообразительность и капризность, он яростно налетал на северянина, порою поднимаясь до уровня его головы. Сам того не желая, он оставил Фафхрду дверь как последнюю надежду. А та то судорожно распахивалась, то снова захлопывалась. Улучив очередной момент, когда она начала открываться, Фафхрд бросился вперед и протиснулся наружу. Бриллиант не отставал, колотя его по ногам. На пути у Фафхрда оказался труп Раннарша. Он перескочил через него, поскользнулся, пытаясь удержаться на ногах, накренился вбок, но споткнулся и покатился вниз по трясущейся лестнице, на которой плясали высохшие кости. Зверь явно вот-вот умрет, дом обрушится и раздавит его. Бриллиант вновь подпрыгнул, метя северянину в голову, но промазал и, на всей скорости врезавшись в стену, рассыпался радужной пылью.

И сразу же дом стало колотить все быстрее и быстрее. Пронесшись по разламывающемуся полу, Фафхрд в последний миг выскользнул из смертоносных объятий широкой двери, бросился через поляну – пробежав футов в двенадцати от места, где башня раскрошила кучу валунов, – и перепрыгнул через обе ямы. Лицо его было неподвижным и белым, взгляд остекленел. Словно бык, налетел он на одно дерево, потом на другое и, врезавшись в третье, рухнул на землю.

Дом прекратил беспорядочно дергаться и теперь колыхался, как громадный кусок темного желе. Внезапно он как бы поднялся на дыбы, словно бегемот в смертной агонии. Оба ризалита с куполами, будто две лапы, тяжело опустились на землю в дюжине футов от дома. Башня конвульсивно взметнулась вверх. Главный купол резко скукожился, словно огромное легкое, на миг застыл и, с грохотом обрушившись вниз, превратился в груду каменных обломков. Вздрогнула земля. Лес отозвался эхом. Поток воздуха хлестнул по ветвям и листьям, и все успокоилось. Только из разломов в камне медленно сочилась смолистая черная жидкость да тут и там вспыхивали облачка пыли, в которую превратились драгоценные камни.

У южной границы страны Ланкмар по узкой пыльной дороге ехали в сторону деревушки Сорив два всадника. Вид у них был весьма плачевный. На руках и ногах более высокого, сидевшего на гнедом мерине, виднелись кровоподтеки, а бедро и правая ладонь были перевязаны. Низкорослый всадник, ехавший на серой кобыле, тоже был изрядно потрепан.

– Ты знаешь, куда мы направляемся? – нарушил долгое молчание последний. – В город, вот куда. А в городе масса каменных домов, бесчисленное множество каменных башен, каменные мостовые, купола, арки, лестницы. Ха, если я и дальше буду чувствовать себя как сейчас, то не подойду к стенам Ланкмара и на полет стрелы.

– Да что с тобой, малыш? – улыбнулся его рослый спутник. – Никак, ты стал бояться землетрясений?