– Ну для чего мне знать имя черепа? Случая поболтать с ним у меня все равно не будет, – громко заявил толстомясый вор. – Меня интересуют только рубины, которые у него вместо глаз.

– И все же тут написано, что его имя – Омфал, – авторитетно и спокойно отозвался вор с черной бородой.

– Дай-ка я посмотрю, – вмешалась наглая рыжая девица, выглядывая у него из-за плеча.

Она была вынуждена держаться нагло: с незапамятных времен женщин в Дом Вора не пускали. Все трое принялись вместе разбирать затейливые иероглифы:

«Предмет: череп Омфал магистра воровских дел Омфала с глазами из крупных рубинов, а также пара рук, усеянных драгоценными камнями. История предмета: череп Омфал был похищен у Цеха Воров жрецами Вотишаля и укрыт в крипте их проклятого богами храма.

Инструкции: череп Омфал при первой же возможности должен быть возвращен и с надлежащими почестями помещен в Усыпальницу Воров.

Трудности: замок, на который запирается дверь крипты, считается недоступным даже для самого умелого взломщика.

Предупреждение: по слухам, в крипте находится сторожевой зверь невероятной свирепости».

– Эти каракули дьявольски трудно читать, – нахмурилась рыжая девица.

– Ничего удивительного, они написаны несколько столетий назад, – заметил чернобородый.

Толстый вор заявил:

– Никогда не слышал ни о какой Усыпальнице Воров, если, конечно, речь не идет о свалке, печах для сжигания мусора или о Внутреннем море.

– Времена и обычаи меняются, – принялся философствовать чернобородый вор. – Вслед за поклонением идет период более реалистического отношения к жизни.

– Но почему его называют череп Омфал? – выразил недоумение толстяк. – Почему не череп Омфала?

Чернобородый только пожал плечами.

– Где ты раздобыл этот пергамент? – поинтересовалась рыжая.

– У нас в кладовке, в потайном отделении полуразвалившегося сундука, – ответил тот.

– Клянусь богами, которых нет, – продолжая рассматривать пергамент, умехнулся толстяк, – очень уж суеверным был Цех Воров в давние времена. Подумать только – тратить драгоценные камни для украшения какого-то черепа. Вот попадись магистр Омфал нам в руки, уж мы воздадим ему должные почести – вытащим рубиновые глаза и обратим их в денежки!

– Вот-вот, – согласился чернобородый вор. – Об этом-то я и хотел поговорить с тобой, Фиссиф, – как нам раздобыть Омфал.

– Да, магистр Кровас, но вы же сами знаете, что тут есть известные трудности, – сразу испугался толстый вор. – Даже сегодня, по прошествии веков, люди содрогаются, когда упоминают о крипте Вотишаля с ее замком и чудовищем. В Цехе Воров никто…

– В Цехе Воров никто, это верно, – перебил чернобородый. – Однако, – тут он заговорил заметно тише, – вне Цеха есть люди, которые могут это сделать. Ты слышал, что в Ланкмар недавно вернулся один жулик и взломщик, известный под прозвищем Серый Мышелов? И с ним высоченный варвар по имени Фафхрд, которого иногда называют также Умерщвитель Чудовищ? Как тебе известно, нам нужно свести с ними обоими кое-какие счеты. Они прикончили нашего чародея Христомило. Эта парочка обычно работает только вдвоем, однако если бы ты попытался обратиться к ним с заманчивым предложением…

– Но, магистр, – прервал дородный вор, – в этом случае они запросят самое малое две трети барыша.

– Вот именно! – подтвердил чернобородый с ледяным сарказмом. Рыжая девица поняла, что он имеет в виду, и громко рассмеялась. – Вот именно! Потому-то я и выбрал для этого дела тебя, пройдоху из пройдох.

После описанной выше встречи прошли десять оставшихся дней месяца Змеи, затем первые пятнадцать дней месяца Совы. И пятнадцатый день превратился в ночь. Темной пеленой холодный туман окутал древние камни города Ланкмара, главного города всей ланкмарской земли. Этой ночью туман появился раньше обычного и растекся по лабиринту улочек и переулков. И с каждой минутой он становился все гуще.

На одной из улиц, которая была у́же и безлюднее многих других и называлась Грошовой, из широкого дверного проема большого и неуклюжего каменного здания струился желтый свет факелов. Эта единственная на улице открытая дверь выглядела несколько зловеще, поскольку все остальные двери были плотно заперты, преграждая путь мраку и сырости. Ночью по Грошовой улице люди старались не ходить, и причины для этого были – дом пользовался дурной славой. Люди говорили, что это притон, где ланкмарские воры строят новые козни, болтают и сводят личные счеты, штаб-квартира, из которой Кровас, по слухам, великий магистр Цеха Воров, отдает свои распоряжения, – словом, это был дом могущественного ланкмарского Цеха Воров.

Но сейчас по улице торопливо шел человек, то и дело опасливо оглядываясь через плечо. Он был дороден и слегка прихрамывал, словно только что после долгого и трудного пути слез с лошади. В руках он держал потускневшую от времени медную шкатулку, в которую вполне могла поместиться человеческая голова. Остановившись у открытой двери, он сказал пароль – на первый взгляд в пустоту, поскольку длинный коридор перед ним был пуст. Однако голос, раздавшийся откуда-то сверху, проговорил:

– Проходи, Фиссиф. Кровас ждет тебя в своей комнате.

Толстяк ответил:

– Они идут за мной следом – ты знаешь, о ком я говорю.

И голос отозвался:

– Мы готовы их встретить.

Толстяк торопливо пошел по коридору.

Затем в течение довольно долгого времени все вокруг было тихо, и только густел липкий туман. Но вот в конце улицы раздался условный свист. Он повторился уже ближе к дому, а потом и за открытой дверью.

И вскоре оттуда, где раздался первый свист, послышались приближающиеся шаги. Казалось, что идет только один человек, однако на освещенной дорожке у двери рядом с первым показался мягко ступавший коротышка – невысокого роста человек в серой, плотно прилегающей одежде – тунике, куртке, шапочке из мышиных шкурок и плаще.

Его внушительной комплекции спутник был медноволос и внешностью напоминал варвара из далеких Стылых пустошей. Туника на нем была ярко-коричневая, плащ – зеленый. Он явно был неравнодушен к изделиям из кожи – из нее были сделаны ремешки на его запястьях и голове, сапоги и широкий, туго затянутый пояс. От тумана кожа намокла, а украшавшие ее медные детали запотели. Когда спутники вошли в прямоугольник света перед дверью, широкий лоб гиганта прорезали морщины, а зеленые глаза озабоченно забегали из стороны в сторону. Положив руку на плечо маленького человечка, он зашептал:

– Не нравится мне все это, Серый Мышелов!

– Ха! Сам знаешь, этот дом всегда так выглядит, – резко отозвался Серый Мышелов, кривя губы в ухмылке и сверкая темными глазами. – Нарочно, чтобы пугать людей. Пошли, Фафхрд! Не позволим же мы этому ублюдку и проходимцу Фиссифу уйти, после того как он надул нас.

– Это все понятно, горностай ты мой сердитый, – ответил варвар, тяня Мышелова назад. – И мысль о том, что Фиссиф может улизнуть, мне крайне неприятна. Но совать голову в ловушку мне нравится еще меньше. Не забудь, они подавали друг другу знаки условным свистом.

– Ха! Они всегда свистят. Им нравится всякая таинственность. Знаю я этих воров, Фафхрд. Прекрасно знаю. И тебе самому уже дважды удавалось сбежать из Дома Вора. Пошли!

– Но весь Дом Вора я не знаю, – продолжал возражать Фафхрд. – Некоторая опасность все же есть.

– Некоторая! Да они сами не знают как следует свой Дом Вора! Это же лабиринт неизведанного, лабиринт забытой истории. Пошли же!

– Подожди… Он пробуждает во мне недобрые воспоминания, связанные с моею утраченной навек Вланой.

– А у меня – с Иврианой! Что ж, поэтому мы должны позволить им одержать верх?

Гигант пожал плечами и шагнул вперед.

– Впрочем, если хорошенько все взвесить, – шепнул Мышелов, – в том, что ты сказал, что-то есть.

С этими словами он вытащил из-за пояса кинжал.

Продемонстрировав белозубую улыбку, Фафхрд медленно вытащил из хорошо смазанных ножен длинный меч с массивным навершием.

– Никудышное оружие, когда приходится драться в помещении, – шепотом по-дружески заметил Мышелов.

Теперь уже осторожно, плотно вжимаясь в стены, друзья приблизились с двух сторон к двери. Держа меч в опущенной руке острием вверх, Фафхрд вошел в дверь, готовый нанести удар в любом направлении. Мышелов был чуть впереди. Краем глаза Фафхрд заметил, как нечто змееподобное падает сверху прямо Мышелову на голову, и мгновенно вскинул меч. Змея на лету качнулась в его сторону, и он поймал ее свободной рукой. Это была удавка. Фафхрд резко и сильно рванул, и человек, державший другой конец, вывалился из ниши над дверью. На какой-то миг он словно повис в воздухе: смуглокожий головорез с длинными черными волосами и в засаленной тунике из красной кожи, расшитой золотом. Занеся над ним меч, Фафхрд вдруг увидел, что Мышелов с кинжалом в руке бросился на него самого. У северянина мелькнула мысль, что его друг спятил. Но рука Мышелова с зажатым в ней кинжалом пролетела на волосок от Фафхрда, и какой-то другой клинок зазвенел у него за спиной.

Оказывается, Мышелов заметил, как в полу за Фафхрдом открылся люк и оттуда выскочил лысый вор с мечом наготове. Отразив направленный в друга удар, Мышелов ногой пнул крышку люка и с удовлетворением увидел, что она прищемила клинок и два пальца левой руки прыгнувшего вниз вора. И клинок, и пальцы сломались, и сдавленный вой из-под пола прозвучал весьма впечатляюще. Насаженный на меч противник Фафхрда был уже мертв.

На улице раздался свист и топот ног.

– Они нас отрезали! – бросил Мышелов. – Теперь только вперед! Доберемся до комнаты Кроваса. Фиссиф должен быть там. За мной!

И он припустил по коридору, потом вверх по лестнице; Фафхрд не отставал. Добравшись до второго этажа, друзья устремились к двери, из которой струился желтоватый свет.

Мышелова озадачило то обстоятельство, что им никто не пытался помешать. Его острый слух не улавливал ни малейших звуков погони. На пороге он так резко остановился, что Фафхрд по инерции налетел на него.

Перед ними была просторная комната с несколькими альковами. Как и во всем здании, пол и стены в ней были выложены гладким темным камнем без каких бы то ни было украшений. Освещалась она четырьмя глиняными светильниками, расставленными как попало на массивном кипарисовом столе. За столом сидел богато одетый чернобородый человек, который, вцепившись пальцами в край стола, с выражением крайнего изумления на лице смотрел на медную шкатулку и разбросанные вокруг нее какие-то мелкие предметы. Но друзья не успели заметить его странную неподвижность и еще более странный цвет лица, поскольку сразу же уставились на рыжеволосую девицу, стоявшую рядом со столом.

Она отпрыгнула в сторону, как перепуганная кошка, и Фафхрд, указывая на предмет, зажатый у нее под мышкой, воскликнул:

– Смотри, Мышелов, череп! Череп и руки!

А девица и впрямь прижимала к себе коричневатый, очень древний на вид череп, причудливо стянутый золотыми обручами; в его глазницах сверкали рубины, а вместо зубов мерцали бриллианты и черные жемчужины. А в побелевших пальцах девица стискивала две аккуратные связки коричневых костей, искрящихся золотыми и красными брызгами. Когда Фафхрд заговорил, она бросилась к самому широкому алькову; ее стройные ноги на бегу четко вырисовывались под шелком. Фафхрд и Мышелов кинулись за нею и увидели, что она направляется к неширокой низкой двери. Вбежав в альков, девица схватилась свободной рукой за свисавший с потолка шнур и, не останавливаясь, а только слегка присев, дернула за него. И сразу толстая портьера из тяжелого бархата скрыла ее от преследователей. Мышелов и Фафхрд налетели на портьеру и мгновенно в ней запутались. Первым освободился Мышелов, который прополз под складками бархата. Он увидел сужающуюся полоску слабого света, бросился туда и схватился за каменную глыбу, которая медленно вдвигалась в дверной проем, но тут же с проклятием отдернул руку и принялся слизывать кровь с исцарапанных пальцев. С легким скрежетом каменная панель встала на место.

Фафхрд распрямился, все еще держа на плечах тяжелый бархат, словно это был просторный плащ. В свете, который проникал в альков из комнаты, была видна лишь гладкая каменная стена. Мышелов попытался вставить острие кинжала в чуть заметную щель, но быстро отказался от своего намерения.

– Тьфу, дьявол! Знаю я эти двери! Они открываются или с той стороны, или на расстоянии, с помощью специальных рычагов. Словом, она смылась и унесла череп с собой.

Продолжая посасывать пальцы, которые чуть было не оказались раздавленными, Мышелов суеверно подумал: а вдруг сломанные крышкой люка пальцы вора – это дурной знак?

– Мы совсем забыли о Кровасе, – внезапно сказал Фафхрд, приподняв штору и оглянувшись.

Но чернобородый человек не обращал на суматоху ни малейшего внимания. Медленно приблизившись к нему, друзья увидели, что его лицо из смуглого сделалось фиолетовым, а глаза были выпучены не от изумления, а оттого, что он был задушен. Приподняв его умащенную, аккуратно расчесанную бороду, Фафхрд увидел у него на горле страшные метины, оставленные, казалось, не пальцами, а скорее когтями. Мышелов тем временем рассматривал разбросанные по столу предметы. Это были преимущественно ювелирные инструменты, их ручки слоновой кости от долгого употребления пожелтели. Между делом он сгреб кое-что из лежавшего на столе.

– Кровас успел вытащить драгоценности из трех пальцев, а также выломать несколько зубов, – заметил он, протягивая Фафхрду ладонь, на которой сверкали три рубина и несколько жемчужин и бриллиантов.

Фафхрд кивнул и, снова приподняв бороду Кроваса, хмуро уставился на отметины, которые уже начали темнеть.

– Интересно, кто эта девица? – заметил Мышелов. – Ворам под страхом смерти запрещено приводить сюда женщин. Но магистр облечен особой властью и, наверное, может рискнуть.

– На этот раз риск оказался слишком велик, – пробормотал Фафхрд.

Наконец Мышелов вспомнил о положении, в котором они оказались. Он рассчитывал выбраться из Дома Вора, взяв Кроваса в плен и пустив в ход кое-какие угрозы. Но брать в плен мертвеца особого смысла не имело. Только они с Фафхрдом начали обсуждать это, как невдалеке послышались голоса и приближающиеся шаги. Без долгих размышлений друзья спрятались в алькове, предварительно прорезав в шторе щелки для глаз.

Кто-то проговорил:

– Да, этим двоим удалось скрыться, дьявол их раздери! Боковая дверь была открыта.

Первым в комнату вошел толстобрюхий, белолицый и явно напуганный вор. Серый Мышелов и Фафхрд сразу же узнали в нем Фиссифа. Довольно грубо подталкивая его в спину, за ним шел долговязый, без всякого выражения на лице тип с могучими руками и крупными ладонями. Мышелов знал и его: это был Слевьяс-Молчун, недавно назначенный первым заместителем Кроваса. За ними в комнату вошли еще около дюжины воров и встали у стен. Все они были ветераны, густо покрытые шрамами, оспинами и щеголявшие многими другими увечьями, включая по вытекшему глазу, закрытому черной повязкой у двоих из них. Держались все настороженно и чувствовали себя явно не в своей тарелке, сжимая в руках кинжалы и короткие мечи и пристально глядя на задушенного.

– Значит, Кровас и впрямь мертв, – проговорил Слевьяс, выталкивая Фиссифа на середину комнаты. – По крайней мере в этом ты нас не обманул.

– Мертвее не бывает, – отозвался один из воров, подошедший к столу. – Теперь у нас будет хороший магистр. Хватит с нас чернобородого и его рыжей девки.

– Заткни пасть, крыса, или я вобью зубы тебе в глотку! – ледяным тоном бросил Слевьяс.

– Но ты же теперь наш магистр! – удивленно воскликнул вор.

– Да, теперь я ваш магистр, ваш хозяин, и вот вам мой первый совет: не надо порочить умершего вора – это если не дерзость, то, во всяком случае, пустая трата времени. А теперь, Фиссиф, скажи: где украшенный самоцветами череп? Всем нам известно, что он один ценнее всего, что можно накопить за целый год воровства, а Цеху нужно золото. Так что без глупостей!

Осторожно прильнувши к щелке, Мышелов усмехнулся, увидев страх на заплывшем жиром лице Фиссифа.

– Череп, о магистр? – переспросил он похоронным дрожащим голосом. – Как где? Улетел назад в могилу, из которой мы его похитили. Раз уж эти костлявые пальцы сумели задушить Кроваса – а это я видел собственными глазами, – то почему бы черепу не уметь летать?

Слевьяс отвесил Фиссифу увесистую пощечину:

– Лжешь, толстобрюхий трус! Я сейчас расскажу тебе, что произошло. Ты вступил в сговор с этими негодяями Фафхрдом и Серым Мышеловом. Ты решил, что никому и в голову не придет подозревать тебя в чем-то, поскольку ты, согласно указаниям, оставил их с носом. Но на самом деле ты замыслил двойное мошенничество. Ты помог им избежать подстроенной нами ловушки, позволил этим мерзавцам убить Кроваса и обеспечил им бегство, подняв панику своей сказочкой о мертвых пальцах, которые якобы задушили Кроваса. Рано ты решил, что тебе удастся выйти сухим из воды.

– Но, магистр, – взмолился Фиссиф, – я своими глазами видел, как эти кости вцепились ему в глотку. Они разозлились на него, потому что он начал отковыривать драгоценные камни, которые были у них вместо ногтей, и…

Очередная пощечина превратила его речь в неразборчивый писк.

– Дурацкая выдумка, – ощерился сухопарый вор. – Как могли эти кости держаться вместе?

– Они были связаны медной проволочкой, – кротко пояснил Фиссиф.

– Вот как? И, задушив Кроваса, руки взяли череп и унесли его с собой? – предположил другой вор.

Кое-кто захихикал. Взглядом велев всем замолчать, Слевьяс указал большим пальцем на Фиссифа.

– Взять его, – приказал он.

Два вора подскочили к толстяку и заломили ему руки за спину. Тот не сопротивлялся.

– Мы поступим по-честному, – заявил Слевьяс, усаживаясь прямо на стол. – Воровской суд. Все по правилам. На рассмотрение воровского суда присяжных выносится следующее дело. Фиссифу, вору первого разряда, было поручено обчистить священную гробницу в храме Вотишаля и забрать оттуда один череп и две руки. В связи с возникшими сложностями Фиссифу было приказано объединиться для этой цели с двумя посторонними специалистами, а именно варваром с севера Фафхрдом и печально известным Серым Мышеловом.

Стоя за портьерой, Мышелов изобразил учтивый церемонный поклон и снова прилип глазом к прорези.

– После похищения Фиссиф должен был украсть добычу у этих двоих, и как можно раньше, дабы помешать им сделать то же самое.

Мышелову показалось, что Фафхрд тихо выругался и заскрипел зубами.

– По возможности Фиссиф должен был также умертвить их, – продолжал Слевьяс. – В любом случае он был обязан доставить добычу непосредственно Кровасу. Таково было задание Фиссифу, как изложил его мне сам Кровас. А теперь расскажи свою версию, Фиссиф, но никаких бабушкиных сказок, имей в виду.

– Братья воры, – угрюмо и сурово начал тот. Слова его были встречены ироническими возгласами. Слевьяс небрежно призвал судей к порядку. – Я в точности следовал данным мне инструкциям, – продолжал Фиссиф. – Я разыскал Фафхрда и Серого Мышелова и заинтересовал их этим замыслом. Добычу мы согласились разделить на три части, по трети на каждого.

Недружелюбно разглядывая Фиссифа через щелку в шторе, Фафхрд торжественно кивнул. Затем Фиссиф сделал несколько не слишком лестных замечаний относительно Фафхрда и Мышелова, видимо надеясь тем самым убедить слушателей, что не вступал с ними в сговор. Воры лишь мрачно ухмылялись.

– И когда дело дошло до похищения добычи из храма, – продолжал Фиссиф, постепенно обретая уверенность от звуков собственного голоса, – оказалось, что я действительно немного нуждаюсь в их помощи.

Фафхрд снова потихоньку чертыхнулся. Ему было невмоготу молча слушать такую возмутительную ложь. Однако Мышелова это даже как-то развлекало.

– Для хвастовства сейчас не время, – перебил Слевьяс. – Тебе прекрасно известно, что для того, чтобы взломать большой тройной замок, потребовалось все умение Мышелова, а без северянина тебе бы ни в жизнь не справиться с чудовищем.

Фафхрд немного смягчился. Фиссиф снова присмирел и покорно склонил голову. Воры начали медленно приближаться к нему.

– И вот, – чуть ли не в панике закончил он рассказ, – я забрал добычу, когда они спали, и поспешил в Ланкмар. Убить я их не решился из боязни, что, пока буду расправляться с одним, второй проснется. Добычу я вручил лично Кровасу, который поблагодарил меня и сразу начал выковыривать камни. Вот медная шкатулка, в которой лежали череп и руки. – Он указал на стол. – А насчет того, что случилось потом… – Он умолк, облизал губы, с испугом огляделся вокруг и проговорил тихо, с отчаянием в голосе: – Все произошло так, как я рассказал.

Недоверчиво ворча, воры сгрудились вокруг Фиссифа, но Слевьяс остановил их, властно постучав по столу. Казалось, он что-то обдумывал.

Тут в комнату ворвался еще один вор, поклонился Слевьясу и, задыхаясь, проговорил:

– Муулш, дежуривший на крыше напротив боковой двери, только что сообщил, о магистр, что через нее никто не входил и не выходил, хотя она все время была открыта. Двое чужаков должны быть еще здесь!

Если Слевьяс и удивился этой новости, то виду почти не показал. Окинув вестника долгим взглядом, он медленно, как будто движимый инстинктом, повернул бесстрастное лицо в сторону алькова и уставился маленькими глазками на тяжелую штору. Он уже собрался было отдать какой-то приказ, как вдруг штора надулась, словно от сильного порыва ветра. Потом она подлетела почти до потолка, и два человека ринулись в комнату. Меч высокого медноволосого варвара был направлен на Слевьяса.

С гибкостью, которой было трудно ожидать от его крупного тела, Слевьяс, пригнувшись, бросился на пол, и длинный меч глубоко вонзился в стол, у которого только что стоял новоиспеченный магистр. С пола он увидел, как его подчиненные в замешательстве отпрянули назад, а один покачнулся от удара. Фиссиф, оказавшийся быстрее других, поскольку знал, что его жизнь подвергается двойной опасности, выхватил кинжал из-за пояса и метнул его в Фафхрда. Бросок вышел неудачный – кинжал полетел рукояткой вперед, – но зато точный. Слевьяс видел, как кинжал угодил бросившемуся к двери гиганту прямо в висок и слегка ошеломил его. Слевьяс тут же вскочил на ноги, выхватил меч и крикнул ворам, чтобы они догнали беглецов. Через несколько мгновений комната опустела, и только мертвый Кровас с каким-то издевательским удивлением продолжал смотреть на пустую шкатулку.

Мышелов знал планировку Дома Вора – конечно, хуже, чем свои пять пальцев, но все же неплохо – и теперь бежал впереди Фафхрда по запутанным переходам. Они огибали каменные углы, взбегали вверх или спускались на сколько-то ступенек и вскоре уже не знали толком, на каком этаже находятся. Только сейчас Мышелов обнажил свой тонкий меч Скальпель и пользовался им, чтобы на ходу сшибать свечи и укрепленные на стенах факелы, надеясь тем самым сбить со следа погоню, пересвисты которой резко звучали где-то сзади. Фафхрд дважды споткнулся, но удержал равновесие и не упал.

Два полуодетых ученика воровской школы высунули головы из двери. Шарахнув дверью по их недоуменным физиономиям, Мышелов ринулся вниз по винтовой лестнице. Он хотел попасть еще к одному выходу, который, по его расчетам, охранялся неважно.

– Если придется разделиться, встретимся в «Серебряном угре», – бросил он Фафхрду, имея в виду таверну, в которую они частенько захаживали.

Северянин кивнул. Голова у него кружилась уже меньше, хотя еще болела. Однако, находясь уже где-то внизу, он, не разглядев толком низкую арку, в которую нырнул Мышелов, и треснувшись об нее головой, ощутил звон в ушах, такой же сильный, что и после того, как Фиссиф запустил в него кинжалом. В глазах у него все закружилось и потемнело. Он услышал, как Мышелов сказал: «Теперь сюда! Держись левой стороны!» – и, собрав все силы, чтобы не потерять сознание, вбежал в узкий коридор, на который указывал его приятель. Фафхрд был в полной уверенности, что тот последует за ним.

Однако Мышелов замешкался чуть дольше, чем следовало. Погоня, правда, была еще далеко, но страж, охранявший этот проход, услышал свист и оторвался от мирной игры в кости. Мышелов увильнул от мастерски брошенной удавки, однако недостаточно проворно. Вместо шеи петля сильно сдавила ему ухо, щеку и челюсть, и Мышелов упал. В следующий миг Скальпель рассек веревку, но стражник успел тем временем обнажить меч. В течение нескольких страшных секунд Мышелов сражался лежа на полу, отбивая сверкающий клинок почти у самого носа и рискуя при этом заработать косоглазие. Улучив подходящий момент, он все же вскочил на ноги и обрушил на противника ураганную атаку: Скальпель, казалось, троился и четверился у него в руке и в конце концов заставил стража замолчать, вонзившись сбоку ему в горло.

Задержка оказалась непозволительно долгой. Освободившись от петли, которая чуть не задушила его во время схватки, Мышелов увидел, что под аркой уже показались люди Слевьяса. Он резко повернулся и бросился в главный коридор, уводя погоню от Фафхрда. В голове у него один за другим мелькали планы бегства. Послышались радостные крики – приспешники Слевьяса заметили его, а откуда-то спереди их соратники ответили свистом. Мышелов решил, что лучше всего попытаться выбраться на крышу, и свернул в поперечный коридор. Он надеялся, что Фафхрду уже удалось скрыться, хотя состояние друга и внушало известные опасения. Сам же Серый Мышелов ничуть не сомневался, что сумеет уйти от погони даже в десять раз более многочисленной, чем та, что мчалась сейчас по запутанным переходам Дома Вора. Он понесся громадными скачками, едва касаясь мягкими подошвами истоптанного каменного пола.

Фафхрд, уже неизвестно сколько времени двигавшийся в кромешной тьме, наконец остановился, наткнувшись на что-то вроде стола, и попытался сообразить, каким образом он так позорно заблудился. Но голова его пульсировала от боли, эпизоды бегства перепутались и не были связаны друг с другом. Он помнил, как растянулся на какой-то лестнице, как толкнул резную каменную стену и она вдруг бесшумно подалась вперед, отчего он буквально ввалился в образовавшийся проем. В какой-то момент его охватил дикий приступ дурноты, в другой – он явно потерял сознание, потому что теперь в памяти у него всплыло, как он лежит, потом становится на четвереньки и пробирается между какими-то бочонками и тюками с полусгнившей одеждой. Кроме того, он по меньшей мере еще один раз ударился головой, потому что теперь нащупал в своих спутанных потных волосах целых три шишки. Главным ощущением Фафхрда в этот миг была мрачная и стойкая злоба на окружающие его бесконечные камни. Его примитивное воображение уже готово было обвинить их в том, что они сознательно оказывают ему сопротивление и преграждают путь, куда бы он ни повернул. Фафхрд понимал, что почему-то перепутал такие простые указания Мышелова. Какой стороны велел ему держаться человечек в сером? И где он сам? Наверняка попал в какую-нибудь ужасную передрягу.

Не будь воздух таким сухим и горячим, Фафхрд соображал бы много лучше. А так концы с концами не сходились. У него было впечатление, что он почти все время спускался в какой-то глубокий подвал. Однако тогда здесь должно бы быть холодно и сыро, а было сухо и тепло. Фафхрд провел ладонью по деревянной поверхности, на которой сидел, и почувствовал под пальцами мягкую пыль. Пыль, кромешная тьма и полная тишина вроде указывали на то, что эта часть дома давно не посещается. Фафхрду припомнилась каменная крипта, из которой они с Мышеловом и Фиссифом похитили украшенный драгоценностями череп. Надышавшись поднявшейся пылью, северянин чихнул и двинулся дальше. Вскоре рука его уткнулась в стену. Фафхрд попытался вспомнить, с какой стороны он подошел к столу, но не смог, и тогда решил идти наугад. Двигался он медленно, нащупывая дорогу то ногой, то рукой.

Эта осторожность и спасла его. Один из камней чуть подался под ступней Фафхрда, и он мгновенно отдернул ее. Послышался скрежет, затем лязг и два глухих удара. Воздух перед ним слегка колыхнулся. Фафхрд подождал немного, потом принялся осторожно шарить перед собой. На уровне плеча его рука наткнулась на полосу ржавого металла. Осторожно проведя вдоль нее ладонью, северянин обнаружил, что она начинается из трещины в стене и заканчивается острием в нескольких дюймах от противоположной стенки. Вскоре Фафхрд нащупал немного ниже еще одно такое же лезвие. Теперь он догадался, что глухой стук издали – противовесы: когда он нажал ногой на камень, они автоматически вытолкнули клинки из трещины. Еще один шаг вперед, и он оказался бы насаженным на мечи. Северянин потянулся за своим мечом и, обнаружив, что в ножнах его нет, взял ножны и обломал ими оба лезвия у самой стены. Затем повернулся и медленно прошел назад к пыльному столу.

Однако, неторопливо двигаясь вдоль стены позади стола, он снова оказался в коридоре с мечами. Фафхрд потряс головой и злобно выругался: зажечь огонь ему было нечем. Что же получается? Выходит, он попал сюда через тот же самый коридор и по чистому везению не наступил на смертоносный камень? Это было единственным разумным объяснением. Ворча, Фафхрд снова стал медленно и осторожно продвигаться по злополучному коридору, касаясь руками сразу обеих стен, чтобы не пропустить поперечный проход. Немного спустя ему пришло в голову, что в комнату со столом он мог ввалиться через какой-нибудь коридор, расположенный выше уровня пола, однако он продолжал упрямо идти вперед, решив вторично не возвращаться.

Вскоре, в очередной раз со всей осторожностью опустив на пол ногу, Фафхрд ощутил под ней пустоту, которая оказалась всего лишь началом ведущей вниз лестницы. Тут северянин окончательно отказался от попыток вспомнить, как он сюда попал. Пройдя ступенек двадцать, он уловил идущий снизу сухой запах плесени. Еще двадцать ступенек, и у него возникли ассоциации с запахом, стоящим в некоторых древних гробницах, в которых он бывал, странствуя по пустынным Восточным землям. Запах этот казался чуть пряным, но только мертвенно-пряным. Фафхрду вдруг сделалось жарко. Он вытащил из-за пояса длинный кинжал и бесшумно, осторожно двинулся дальше.

На пятьдесят третьей ступеньке лестница закончилась, а стены словно раздвинулись в стороны. По общему ощущению Фафхрд решил, что находится в довольно просторном помещении. Он осторожно прошел немного вперед, ступая по толстому слою пыли. Внезапно у него над головой послышалось сухое хлопанье крыльев и легкое бренчание. Дважды что-то маленькое и твердое коснулось его щеки. Фафхрд вспомнил о кишащих летучими мышами пещерах, в которых он бывал прежде, но эти слабые звуки чем-то отличались от тех, что издавали летучие мыши. Волосы на его затылке встали дыбом. Он изо всех сил вглядывался во тьму, однако не видел ничего, кроме бессмысленных цветных точек и узоров, какие бывают всегда, когда закроешь глаза.

Опять что-то твердое задело его по лицу, но на сей раз Фафхрд был к этому готов. Он молниеносно вскинул руки и чуть было не выпустил то, что схватили его пальцы, – нечто сухое и почти невесомое, маленький скелетик, хрустнувший у него в руках. Его большой и указательный пальцы сомкнулись на крошечном черепе какого-то зверька.

Почти сразу Фафхрд отверг мысль о том, что в этой большой, напоминавшей гробницу комнате летают скелеты летучих мышей. Скорее всего, это существо давно скончалось, вися где-то под потолком, а когда он вошел, движением воздуха его сорвало с места. Однако тихого бренчания он больше не слышал.

Зато вскоре он начал различать другие звуки – едва уловимое попискивание, почти неразличимое для человеческого уха. Было ли оно на самом деле или ему только померещилось, Фафхрд не знал, но его вдруг охватила паника, и он сам не заметил, как заорал:

– Скажите же что-нибудь! Что вы там все пищите и повизгиваете! Где вы?

Его слова отразились далеким эхом, и теперь он знал уже наверняка, что находится в очень большом помещении. Затем наступила тишина, не было слышно ни единого звука. А ударов через двадцать бешено стучавшего сердца Фафхрда тишина нарушилась, причем весьма неприятным образом.

Где-то впереди тоненький и скучный голосок пропищал:

– Братья мои, это северянин, длинноволосый и неотесанный варвар из Стылых пустошей.

Другой голосок откуда-то сбоку ответил:

– В свое время в порту мы часто встречали людей из их племени. Помнится, накачивали их до потери сознания, а потом высыпа́ли золотой песок у них из кошелей. Мы были тогда великие воры, непревзойденные по ловкости и хитрости.

Третий голосок ответил:

– Смотрите-ка, братья, он потерял свой меч и держит в руке раздавленную летучую мышь.

Фафхрд хотел было крикнуть, что все это чушь и фиглярство, но слова замерли у него на губах, поскольку его вдруг охватило невероятное удивление: откуда эти существа знают, как он выглядит и что у него в руке, ведь вокруг темно, хоть глаз выколи? Он прекрасно знал, что в такой кромешной тьме ничего не видят даже кошки и совы. В сердце его начал вползать ужас.

– Но череп летучей мыши – это не человеческий череп, – продолжал, кажется, первый голосок. – Этот северянин – один из тех, кто забрал череп нашего брата из храма Вотишаля. Однако сюда он почему-то его не принес.

– Долгие века украшенный драгоценностями череп нашего брата чах в одиночестве в проклятом храме Вотишаля, – подал голос четвертый. – А теперь эти люди там, наверху, похитили его и вовсе не желают возвращать нам. Они предпочитают вырвать его сверкающие глаза и обменять их на грязные монеты. Они все ничтожества, безбожные и алчные воры. Они забыли нас, своих древних братьев, и зло насквозь пропитало их.

Голоса казались мертвыми и страшно далекими, словно их издавала сама пустота. Они звучали бесстрастно, но вместе с тем удивительно печально и даже грозно – не то слабые, безнадежные вздохи, не то чуть слышный леденящий смех. Фафхрд непроизвольно сжал кулаки, и от хрупкого скелетика остались одни мелкие косточки, которые он с отвращением отбросил в сторону. Ему очень хотелось собраться с духом и шагнуть вперед, но он не мог.

– Не дело, чтобы нашего брата постигла столь постыдная участь, – снова раздался первый голосок, в котором чувствовалось едва заметное превосходство. – Слушай, северянин, что мы тебе скажем, и слушай внимательно.

– Смотрите, братья, – вмешался второй, – северянин напуган, он утирает губы своей широкой ладонью и покусывает костяшки пальцев от неуверенности и страха.

Фафхрд задрожал, услышав столь точное описание своих унизительных действий. В душе зашевелились, казалось, давно забытые страхи. Он вспомнил свои первые мысли о смерти, вспомнил, как еще мальчиком он в первый раз присутствовал на жутком похоронном обряде в Стылых пустошах и тихо молился вместе с другими Косу и безымянному богу рока. Внезапно ему показалось, что он начинает что-то различать в окружающей его тьме. Конечно, это могло быть просто причудливое сочетание каких-то тусклых огоньков, но он видел на уровне своего лица множество мерцающих точек, которые размещались попарно, на расстоянии примерно в палец одна от другой. Одни были темно-красными, другие зелеными, а кое-какие – светло-голубыми, как сапфиры. Фафхрду живо припомнились рубиновые глаза черепа, похищенного в храме Вотишаля, который, по утверждению Фиссифа, задушил своими костлявыми руками магистра Кроваса. Точки постепенно сближались и как будто очень медленно начали двигаться в его сторону.

– Северянин, – продолжал первый голосок, – знай, что мы – бывшие магистры ланкмарского Цеха Воров и нам непременно нужен утраченный мозг, то есть череп нашего брата Омфала. Ты должен принести его нам, прежде чем полуночные звезды вновь засверкают на небе. В противном случае ты будешь найден и лишен жизни.

Пары разноцветных огоньков все приближались, и теперь Фафхрду почудилось, что он слышит сухое шарканье ног, ступающих по пыли. Он вспомнил о фиолетовых отметинах на шее Кроваса.

– Ты обязательно должен принести череп, – повторил второй голос.

– Завтра, до полуночи, – вставил третий. – Все драгоценные камни должны быть на месте, не вздумай утаить хоть один.

– Брат наш Омфал должен вернуться.

– Если ты нас обманешь, – прошептал первый голос, – мы сами придем за черепом – и за тобою тоже.

И тут они словно окружили Фафхрда, выкрикивая: «Омфал! Омфал!» – своими гнусными голосами, которые, однако, не стали ни на йоту громче или ближе. Фафхрд судорожно вытянул вперед руки, и они коснулись чего-то твердого, гладкого и сухого. Словно испуганный конь, северянин встрепенулся, со всех ног бросился назад, больно ударился ногой о первую ступеньку и понесся вверх огромными скачками, спотыкаясь и обдирая локти о шершавые стены.

Толстый вор Фиссиф безутешно бродил по большому низкому подвалу, слабо освещенному и заваленному пустыми бочонками, ворохами истрепанной одежды и прочей дрянью. Он жевал орех, слегка дурманящий сок которого окрасил его губы в голубой цвет и стекал по дряблому подбородку; через равные промежутки времени Фиссиф тяжело вздыхал от жалости к самому себе. Он понимал, что его перспективы в Цехе Воров весьма и весьма сомнительны – даже несмотря на то, что Слевьяс даровал ему отсрочку в исполнении приговора. Вспомнив тусклый взгляд глаз Слевьяса, он вздрогнул. Ему было тошно в одиночестве сидеть в подвале, но это все же лучше, чем выдерживать презрительные и грозные взоры братьев воров.

Шарканье ног по каменному полу заставило его проглотить очередной унылый вздох, вместе с ним жвачку и спрятаться за стол. Из мрака показалось потрясающее видение. Фиссиф сразу узнал в видении северянина, Фафхрда, – но в каком же плачевном виде он был! Лицо бледное и перепачканное, одежда и волосы растерзаны и покрыты слоем сероватой пыли. Двигался он, как сбитый с толку или глубоко погруженный в мысли человек. Сообразив, что ему представилась редкая возможность, Фиссиф схватил лежавший неподалеку увесистый груз для оттяжки гобеленов и стал подкрадываться к задумавшемуся Фафхрду.

А тот уже почти убедил себя в том, что странные голоса, от которых он убежал, – лишь плод его воображения, растревоженного жаром и головной болью. В конце концов, рассуждал он, после удара по голове человек часто видит разноцветные круги и слышит звон в ушах; должно быть, он совсем одурел, раз с такой легкостью заблудился в потемках, – ведь обратную дорогу он нашел без всяких усилий. Теперь нужно собраться как следует, чтобы вырваться из этого заплесневелого притона. Хватит мечтать. Дом полон воров, которые его ищут, и он может натолкнуться на одного из них за любым поворотом.

Едва Фафхрд, тряхнув головой, начал бдительно осматриваться по сторонам, как на его прочный череп обрушился четвертый удар за эту ночь. Он оказался посильнее предыдущих.

На сообщение, что Фафхрд схвачен, Слевьяс отреагировал не совсем так, как ожидал Фиссиф. Он не расплылся в улыбке и даже не поднял голову от блюда с холодным мясом, стоявшего перед ним. Он просто сделал еще глоточек бледно-желтого вина и продолжал есть.

– Что с черепом? – осведомился он, проглотив один кусок и принимаясь за следующий.

Фиссиф объяснил, что, по его мнению, северянин либо спрятал его, либо потерял где-то внизу, в подвалах. Тщательные поиски прояснят этот вопрос.

– А может, его унес Серый Мышелов… – добавил он.

– Ты убил северянина? – помолчав, поинтересовался Слевьяс.

– Не совсем, – гордо ответил Фиссиф. – Но я хорошенько встряхнул ему мозги.

Фиссиф ожидал благодарности или хотя бы дружелюбного кивка, однако вместо этого был вознагражден холодным оценивающим взглядом, смысл которого понять было непросто. Слевьяс тщательно прожевал большой кусок мяса, проглотил его и неторопливо запил вином. Все это время он пристально смотрел на Фиссифа.

Наконец он сказал:

– Если бы ты его убил, тебя сию же секунду подвергли бы пытке. Запомни, толстопузый: я тебе не верю. Слишком многое указывает на то, что ты их сообщник. Если бы ты был с ними в сговоре, то мог бы убить Фафхрда, чтобы твое предательство осталось в тайне. Кто знает, быть может, ты и попытался убить его. К счастью для тебя, его череп оказался слишком прочным.

Бесстрастный тон, которым все это было сказано, отбил у Фиссифа охоту возражать. Слевьяс допил вино, откинулся на спинку кресла и сделал знак подмастерьям убрать со стола.

– Северянин уже оклемался? – коротко спросил он.

Фиссиф кивнул и добавил:

– Похоже, его лихорадит. Пытается вырваться и все время бормочет. Что-то вроде: «Завтра в полночь». Он повторил это трижды. Остальное он говорил на каком-то непонятном языке.

В комнату вошел сухопарый вор с ушами, как у крысы.

– Магистр, – раболепно поклонившись, объявил он, – мы отыскали Серого Мышелова. Он сидит в таверне «Серебряный угорь». За ним наблюдают несколько человек. Схватить его или лучше убить?

– Череп у него с собой? Или, скажем, подходящая по размерам коробка?

– Нет, магистр, – скорбно ответил вор, склоняясь еще ниже.

Несколько мгновений Слевьяс сидел, погруженный в раздумья, потом велел подмастерью принести пергамент и чернильную жидкость каракатицы. Написав несколько строк, он коротко осведомился у Фиссифа:

– Какие слова бормотал северянин?

– «Завтра в полночь», магистр, – ответил Фиссиф, тоже не без раболепия.

– Годится, – сказал Слевьяс, тонко улыбнувшись с понятной одному ему иронией.

Его перо снова забегало по жесткому пергаменту.

Прислонившись спиной к стене, Серый Мышелов сидел в «Серебряном угре» за столом, залитым вином и покрытым разводами от донышек кружек, и нервно катал между пальцами один из рубинов, взятых им у мертвого Кроваса. В его небольшом кубке с вином, приправленным горькими травами, оставалась еще добрая половина. Мышелов то беспокойно осматривал полупустую комнату, то бросал взгляд на прорезанные высоко в стене четыре маленьких оконца, через которые внутрь тянуло холодным туманом. Несколько мгновений он пристально рассматривал толстого хозяина таверны в кожаном фартуке, уныло похрапывающего на табурете подле нескольких ступенек, ведших на улицу. Потом послушал вполуха бессвязное сонное бормотание двух солдат, сидевших у противоположной стены: вцепившись в объемистые кружки и чуть не упираясь друг в друга лбами, они в приступе хмельной откровенности толковали о разных древних военных хитростях и знаменитых походах.

Куда подевался Фафхрд? Верзила не должен был так опаздывать, да и с приходом Мышелова в «Серебряный угорь» свечи сгорели уже на полдюйма. Мышелов уже не веселился, припоминая наиболее опасные эпизоды своего бегства из Дома Вора: как он ринулся вверх по лестнице, как прыгал с крыши на крышу, как выиграл короткую схватку среди дымовых труб. Неужто ему придется снова отправляться в этот притон, где теперь полно ножей и открытых глаз, чтобы выручать своего товарища? Он прищелкнул пальцами, и зажатый между ними камень, высоко взлетев к прокопченному потолку, описал красную дугу, а Мышелов, словно ящерица муху, схватил его другой рукой. После этого он снова подозрительно уставился на расплывшуюся тушу трактирщика, спавшего с открытым ртом.

И тут краем глаза Мышелов увидел, что из туманного окошка к нему стремительно летит маленький стальной посланец. Он инстинктивно отскочил, но в этом не было нужды. Кинжал вонзился в стол в локте от Мышелова с другой стороны. Несколько долгих мгновений Мышелов стоял, готовый отпрыгнуть снова. Глухой стук воткнувшегося в стол кинжала не разбудил трактирщика и не потревожил солдат, один из которых тоже уже храпел. Протянув левую руку к кинжалу, Мышелов вытащил его из стола. Продолжая поглядывать на окна, он снял насаженную на клинок пергаментную трубочку и в несколько приемов прочитал корявые ланкмарские иероглифы. Послание гласило:

«Если завтра до полуночи ты не принесешь украшенный драгоценностями череп в комнату, которая принадлежала Кровасу, а теперь принадлежит Слевьясу, мы начнем убивать северянина».

И снова ночной туман вполз в Ланкмар. Все звуки стали приглушенными, вокруг горящих факелов появились дымные ореолы. Хотя полночь приближалась, город еще не спал: по улицам спешили домой лавочники и ремесленники, пьяницы радовались первому кубку, только что сошедшие на берег матросы строили глазки барышням у прилавков.

На улице, параллельной той, на которой стоял Дом Вора, и носившей название улицы Торговцев Шелком, толпа понемногу редела. Купцы уже закрывали свои лавки. Время от времени они обменивались шумными приветствиями, достойными деловых соперников, и задавали друг другу заковыристые вопросы относительно состояния дел. Некоторые с любопытством поглядывали на узкое каменное здание, над которым темной махиной нависал Дом Вора и из удлиненных верхних окон которого лился теплый свет. В этом доме жила со своею челядью и наемной охраной некая Ивлис, красивая рыжеволосая девица, иногда танцевавшая для сюзерена и пользующаяся всеобщим уважением, но вовсе не поэтому, а потому, что в городе поговаривали, будто она – любовница магистра Цеха Воров, которому торговцы шелком платили положенную дань. Однако в этот день пронесся слух, что прежний магистр умер и его место уже занял другой. Вот торговцы шелком и предполагали: не вышла ли Ивлис из фавора и не заперлась ли от страха у себя дома.

На улице появилась крошечная старушонка и медленно заковыляла от дома к дому, ощупывая кривой клюкой выбоины между склизкими булыжниками. Поскольку одета она была в черный плащ с капюшоном и почти сливалась с темным туманом, один из купцов чуть было не налетел на нее в потемках. Он помог ей обойти зловонную лужу и сочувственно заулыбался, когда она дрожащим голосом принялась сетовать на состояние улиц и на многочисленные опасности, подстерегающие старую женщину. Распрощавшись с купцом, она двинулась дальше, глуповато приговаривая: «Ну, пошли дальше, осталось уже немного, совсем немного. Но осторожно. Хрупки старые косточки, ой хрупки!»

Какой-то неотесанный подмастерье красильщика, проходя мимо, грубо толкнул старушку и, даже не взглянув, упала она или нет, пошел дальше. Но не успел он сделать и двух шагов, как получил прицельный и увесистый пинок пониже спины. Подмастерье неуклюже обернулся, но увидел лишь сгорбленную фигурку, которая семенила прочь, неуверенно постукивая палочкой по мостовой. С выпученными глазами и отвисшей челюстью подмастерье попятился, в замешательстве и не без суеверного изумления скребя в затылке. Позже, этим же вечером, он отдал половину жалованья своей престарелой матушке.

А старушка, остановившись у дома Ивлис, несколько раз глянула на освещенные окна, словно пребывая в сомнении и не доверяя слабому зрению, затем с трудом вскарабкалась по ступенькам к двери и тихонько поскреблась в нее клюкой. Подождав немного, она постучалась снова и крикнула капризным фальцетом:

– Впустите меня! Впустите же! Я принесла весть от богов обитательнице этого дома. Эй, вы там, впустите меня!

В конце концов в двери отворилось окошечко, и грубый низкий голос отозвался:

– Ступай своей дорогой, старая ведьма. Сегодня сюда не пускают.

Но старушка, не обращая на эти слова никакого внимания, упрямо твердила:

– Впустите меня, слышите? Я предсказываю будущее. На улице холодно, моя старая глотка вконец простыла от этого тумана. Впустите меня. Сегодня в полдень ко мне прилетела летучая мышь и поведала о том, что ждет обитательницу этого дома. Мои старые глаза видят тени еще не свершившегося. Впустите меня, слышите?

В окне над дверью показалась стройная женская фигурка и через несколько мгновений исчезла.

Перебранка между старушкой и стражником продолжалась. Внезапно с верхней площадки лестницы раздался мягкий хрипловатый голос:

– Можешь впустить вещунью в дом. Она ведь одна, да? Я поговорю с ней.

Дверь отворилась, хотя и не слишком широко, и фигурка в черном плаще проковыляла внутрь. Дверь была немедленно закрыта и заперта на засов.

Серый Мышелов оглядел стоявших в полумраке передней трех телохранителей – дюжих лбов, каждый из которых был вооружен двумя короткими мечами. Они явно не принадлежали к Цеху Воров и чувствовали себя не в своей тарелке. Держась за левый бок и не забывая изображать астматическое дыхание с присвистом, Мышелов с глупой косой ухмылкой поблагодарил стража, открывшего ему дверь.

Тот с плохо скрываемым отвращением отошел. Мышелов и впрямь представлял собою премерзкое зрелище: лицо его было покрыто удачно подобранной смесью жира с пеплом, усеяно чудовищными восковыми бородавками, а из-под капюшона свисали серые космы волос с напяленного на макушку высушенного скальпа настоящей ведьмы – так, по крайней мере, утверждал Лаавьян, торговец париками.

Мышелов начал медленно подниматься по лестнице, тяжело опираясь на клюку и через каждые несколько ступенек останавливаясь, чтобы перевести дух. Ему было нелегко двигаться таким черепашьим шагом – ведь полночь приближалась. Но три его попытки проникнуть в этот хорошо охраняемый дом уже провалились, и он знал, что любой, даже самый незначительный промах может его выдать. Не успел он добраться до середины лестницы, как снова послышался хрипловатый голос, отдавший какое-то распоряжение, и к Мышелову, неслышно ступая босыми ногами, сбежала темноволосая служанка в черной шелковой тунике.

– Ты очень добра к старухе, – просипел он, похлопывая по гладкой ручке, подхватившей его под локоть.

Вдвоем дело пошло немного быстрее. Мысли Мышелова сосредоточились на украшенном драгоценностями черепе. Он буквально маячил у него перед глазами: светло-коричневый овал в полумраке лестницы. Череп был ключом к Дому Вора и спасению Фафхрда. Маловероятно, что Слевьяс отпустит северянина, получив череп. Но, добыв его, Мышелов сможет поторговаться. А без черепа ему придется брать штурмом логово Слевьяса, где каждый вор уже ждет не дождется его. Прошлой ночью обстоятельства и удача оказались на его стороне. Но вряд ли это повторится. Размышляя таким образом, Мышелов не забывал ворчать и сетовать на высоту лестницы и негнущиеся старые ноги.

Служанка ввела его в комнату, устланную толстыми коврами и увешанную шелковыми гобеленами. С потолка на толстых бронзовых цепях свисала незажженная большая медная лампа, покрытая затейливыми узорами. Комната была наполнена мягким светом и нежным ароматом – это горели бледно-зеленые свечи на низких столиках, расставленные среди склянок с духами, пузатых баночек с благовонными притираниями и тому подобным.

Посреди комнаты стояла рыжеволосая девица, унесшая череп из Дома Вора. На ней было белое шелковое платье, в ярко-рыжих волосах, собранных в высокую прическу, торчали булавки с золотыми головками. Рассмотрев как следует ее лицо, Мышелов обратил внимание на жесткое выражение желто-зеленых глаз и плотно сжатые челюсти, как-то не сочетавшиеся с мягкими полными губами и кремовой кожей. В позе девицы угадывалась напряженность.

– Ты предсказываешь будущее, ведьма? – Вопрос прозвучал почти как приказ.

– По руке и волосам, – ответил Мышелов, придав своему фальцету жутковатое звучание. – По ладони, сердцу и глазам. – Он проковылял поближе. – Да-да, крошечные существа разговаривают со мною и рассказывают всякие секреты.

С этими словами он внезапно выхватил из-под плаща маленького черного котенка и сунул его под нос девице. Та от неожиданности попятилась и вскрикнула, однако этот маневр еще прочнее утвердил ее в уверенности, что перед нею самая настоящая колдунья.

Ивлис отпустила служанку, и Мышелов поспешил воспользоваться созданным впечатлением, пока у девицы не прошел страх. Он заговорил о судьбе и роке, о знаках и предзнаменованиях, о деньгах, любви и путешествиях по воде. Он играл на суевериях, которые, как ему было известно, бытуют в среде ланкмарских танцовщиц. На девицу сильно подействовали его слова о «темном чернобородом человеке, который недавно умер или находится на пороге смерти», хотя имени Кроваса он не упоминал, опасаясь вызвать подозрение. Перед Ивлис сплеталась хитроумная паутина из фактов, догадок и впечатляющих общих мест.

Девица вся предалась болезненному очарованию, которым веяло от запретного будущего, она наклонилась к Мышелову, сплела тонкие пальцы и прикусила нижнюю губу, дыхание участилось. Ее торопливые вопросы касались в основном «жестокого, бесстрастного, рослого мужчины», в котором Мышелов узнал Слевьяса, а также того, следует ли ей уехать из Ланкмара.

Мышелов продолжал безостановочно говорить, делал время от времени паузы лишь затем, чтобы для пущего правдоподобия откашляться, перевести дыхание или фыркнуть. Временами ему казалось, что он и в самом деле колдун и его пророчества – грязная, нечестивая правда.

Однако на первом плане были все же мысли о черепе и Фафхрде – Мышелов не забывал, что полночь приближается. Он успел узнать об Ивлис многое и в первую очередь то, что она ненавидит Слевьяса даже сильнее, чем боится. Однако заполучить самые нужные сведения никак не удавалось.

И тут Мышелов заметил нечто, придавшее ему новые силы. За спиной у Ивлис, в просвете между шелковыми драпировками, виднелся кусок стены, и Мышелов обратил внимание, что один из камней облицовки вроде немного сдвинут с места. Внезапно его осенило: по размеру, форме и отделке этот камень – точное подобие другого, находящегося в комнате Кроваса. Стало быть, здесь, радостно подумал Мышелов, и заканчивается потайной ход, которым сбежала Ивлис. Он решил, что воспользуется им, чтобы проникнуть в Дом Вора – хоть с черепом, хоть без оного.

Не желая тратить больше времени, Мышелов решил ускорить события. Оборвав речь на полуслове, он прищемил котенку хвост, чтобы тот мяукнул, затем несколько раз повел носом, сделал ужасное лицо и заявил:

– Кости! Чую кости мертвеца!

Ивлис затаила дыхание и быстро взглянула на большую незажженную лампу, свисавшую с потолка. Мышелов понял, что его трюк удался.

Однако то ли он чем-то выдал свое удовлетворение, то ли Ивлис сама догадалась, что невольно попалась в ловушку: она пристально посмотрела на него, ее суеверного возбуждения как не бывало, а глаза снова сделались жесткими.

– Ты – мужчина! – внезапно бросила она. – Тебя подослал Слевьяс!

С этими словами Ивлис выдернула из волос длиннющую булавку и, метя ею в глаз Мышелову, бросилась на него. Он левой рукой схватил ее за кисть, а правой зажал рот. Схватка оказалась краткой и практически бесшумной благодаря толстому ковру, по которому катались соперники. Тщательно связав девицу длинными лоскутами шелковых драпировок и вставив ей в рот кляп, Мышелов притворил дверь на лестницу и открыл каменную панель, за которой, как он и ожидал, оказался узкий проход. Ивлис в неописуемой злобе сверкала глазами, тщетно пытаясь освободиться. Но пускаться в объяснения Мышелову было некогда. Подоткнув свои нелепые одежды, он подпрыгнул и схватился за верхний край лампы. Цепи выдержали. Мышелов подтянулся и заглянул внутрь лампы. В ней лежали светло-коричневый, усеянный самоцветами череп и косточки с драгоценными камнями на концах.

Верхняя чаша хрустальных водяных часов была уже почти пуста. Фафхрд флегматично наблюдал за сверкающими каплями, которые, наливаясь, падали в нижнюю чашу. Он сидел на полу спиной к стене. Его ноги были обмотаны веревкой от коленей до щиколоток, руки связаны за спиной с такой же излишней тщательностью, так что все тело у него онемело. С обеих сторон северянина сторожили сидевшие на корточках вооруженные воры.

Когда верхняя чаша часов опустеет, наступит полночь.

Время от времени он бросал взгляд на темные, смутно различимые лица, окружавшие стол, на котором стояли часы и были разбросаны замысловатые инструменты для пыток. Это были лица аристократов Цеха Воров, людей с лукавыми глазами и впалыми щеками, которые соперничали друг с другом в богатстве и замусоленности своих нарядов. Мерцающий свет факелов выхватывал из темноты грязновато-красные и лиловые пятна, потускневшее серебро и позолоту. Однако за этими бесстрастными масками Фафхрд ощущал неуверенность. Только Слевьяс, сидевший в кресле покойного Кроваса, казался действительно спокойным и владеющим собой. Небрежным тоном он расспрашивал какого-то мелкого воришку, униженно стоявшего перед ним на коленях.

– Неужто ты и в самом деле такой трус, каким пытаешься казаться? – осведомился он. – Ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты испугался пустого подвала?

– Магистр, я не трус, – с мольбой в голосе ответил вор. – Я прошел по следам, которые оставил в пыли северянин, по узкому коридору и спустился по старой, давно забытой лестнице. Но никто не может слышать без ужаса эти странные, тонкие голоса, этот перестук костей. У меня перехватило дыхание от сухого воздуха, порыв ветра загасил мой факел. Они начали хихикать мне в лицо. Магистр, я скорее попытаюсь украсть драгоценный камень, бдительно охраняемый коброй, если ты прикажешь. Но снова спускаться в эту тьму я не в силах.

Фафхрд увидел, как сжались губы Слевьяса, и уже готов был услышать приговор, вынесенный несчастному воришке, но тут зашумела сидевшая вокруг стола знать.

– Быть может, в этом что-то и есть, – проговорил один. – В конце концов, кто знает, что может быть в этих подвалах, которые случайно обнаружил северянин?

– До прошлой ночи мы и не ведали об их существовании, – поддержал другой. – В девственной вековой пыли могут таиться странные вещи.

– Прошлой ночью, – добавил третий, – мы лишь посмеялись над рассказом Фиссифа.

Однако на шее у Кроваса были следы не то когтей, не то костей.

Казалось, из подвала далеко внизу поднимаются миазмы ужаса. Голоса аристократов звучали угрюмо. Рядовые воры, стоявшие у стен с факелами и оружием, были явно охвачены суеверным страхом. И опять Слевьяс заколебался, хотя в отличие от остальных он казался скорее смущенным, чем испуганным. В наступившем молчании гулко звенели падающие капли. Фафхрд решил половить немного рыбку в мутной воде.

– Я могу поведать вам о том, что обнаружил в подвале, – низким голосом проговорил он. – Но сначала скажите: где вы хороните своих покойников?

Сидевшие в комнате уставились на него оценивающими взглядами. Это были первые слова варвара после того, как он пришел в чувство. Его вопрос остался без ответа, но говорить ему разрешили. Даже Слевьяс, который, вертя в руках тиски для расплющивания больших пальцев, нахмурился при словах Фафхрда, не возражал. А послушать Фафхрда стоило. Речь его звучала глухо, напоминая о севере и Стылых пустошах, со свойственными скальдам драматическими акцентами. Он подробно рассказал о том, как побывал в глубоких темных подвалах. Конечно, он кое-что приукрасил для пущего эффекта, отчего все приключение приобрело оттенок мрачной эпопеи. Рядовые воры, непривычные к такой манере изложения, смотрели на него открыв рот. Люди вокруг стола сидели совершенно неподвижно. Чтобы выиграть время, Фафхрд старался рассказывать как можно дольше.

Во время пауз стука капель в водяных часах уже не было слышно. Но зато чуткий слух Фафхрда уловил скрежет, словно терся камень о камень. Его слушатели, похоже, этого не заметили, но Фафхрд понял, что это открывается каменная панель в алькове, все еще закрытом черными шторами.

Его рассказ как раз достиг апогея.

– Там, в этих забытых подвалах, – тоном ниже зазвучал его голос, – обитают живые скелеты древних ланкмарских воров. Давным-давно лежат они там, источая ненависть за то, что вы о них забыли. Украшенный драгоценностями череп принадлежал их брату Омфалу. Разве Кровас не говорил вам, что план его похищения был передан из туманного прошлого? Омфал должен был вернуться к своим братьям. Вместо этого Кровас осквернил его, выломав несколько драгоценных камней. Из-за этого оскорбления кости, которые когда-то были руками, приобрели сверхъестественную силу и умертвили его. Где сейчас череп, мне неизвестно. Но если он еще не возвращен на место, те, что внизу, явятся за ним этой же ночью. И тогда уж пощады не ждите.

И тут слова застряли у Фафхрда в горле. Его решающий довод, который, по мысли Фафхрда, должен был привести его к освобождению, так и остался невысказанным. Дело в том, что перед черной шторой алькова прямо в воздухе повис череп Омфал, сверкая своими самоцветными глазами, причем свет в них был явно не только отраженный. Воры проследили за взглядом Фафхрда, и тишину прорезал сип втягиваемого в легкие воздуха – это был вздох страха, страха столь всеобъемлющего и цепенящего, что паника стихла, так и не успев разразиться. Он был сродни страху, который они испытывали к своему магистру, только усиленный во много раз.

И затем из черепа раздался высокий жалобный голос:

– Не двигайтесь, о нынешние малодушные воры! Трепещите и молчите! С вами говорит ваш древний магистр. Смотрите на меня, перед вами Омфал!

Эффект получился поразительный. Большинство воров съежились, скрипя зубами и сжимая пальцы в кулаки, чтобы унять дрожь. Однако на лбу у Фафхрда от облегчения выступил пот: он узнал Мышелова. Жирное лицо Фиссифа выражало оторопь вперемешку со страхом.

– Прежде всего, – продолжал голос из черепа, – в назидание вам я задушу северянина. Разрежьте ему путы и подведите ко мне. И поскорее, а не то я и мои братья убьем вас всех!

Дрожащими руками стражи Фафхрда перерезали веревки у него на руках и ногах. Он напряг свои могучие мышцы, чтобы побыстрее разогнать кровь по онемевшим членам. Стражи подняли его на ноги и толкнули в сторону черепа, так что северянин чуть не упал.

Внезапно черная штора заколыхалась: за ней началась какая-то возня. Раздался пронзительный, почти звериный крик ярости. Соскользнув с черного бархата, череп Омфал покатился по комнате; воры с визгом отскакивали у него с пути, словно боялись, что он станет цапать их за лодыжки отравленными зубами. Из отверстия в самом низу черепа вылетела свеча и погасла. Штора сдвинулась к стене, и в комнату вкатились две сцепившиеся фигуры. На какой-то миг Фафхрду показалось, что он сходит с ума, когда он увидел столь неожиданное зрелище: схватку между старой ведьмой в черной юбке, подоткнутой так, что были видны крепкие ляжки, и рыжеволосой девицей с кинжалом в руке. Но тут капюшон и парик слетели у ведьмы с головы, и Фафхрд под слоем жира и золы узнал лицо Мышелова. Мимо северянина пронесся Фиссиф, сжимая в руке кинжал. Но Фафхрд наконец пришел в себя и, схватив его за плечо, швырнул о стену, после чего выхватил меч из вялых пальцев ближайшего вора и пошатываясь ринулся вперед, преодолевая боль в онемевших мускулах.

Между тем Ивлис, обнаружив, что она находится среди воров, внезапно оставила попытки продырявить Мышелова. Фафхрд и Мышелов бросились к спасительному алькову, но их чуть не сбили с ног выскочившие из прохода телохранители Ивлис, подоспевшие хозяйке на помощь. Они первым делом налетели на Фафхрда с Мышеловом, поскольку те находились ближе остальных, и погнали их через всю комнату, попутно колотя воров своими короткими мечами.

Это вторжение еще сильнее озадачило воров, однако позволило им чуть-чуть опомниться от сверхъестественного страха. Слевьяс, уловив суть происходящего, велел кучке соратников преградить доступ в альков и принялся поднимать в них боевой дух, тузя плашмя своим мечом. Начался всеобщий хаос и столпотворение. Звенели и скрежетали мечи. Сверкали кинжалы. Головы гудели, обливаясь кровью. Многие пользовались факелами в качестве дубинок, те падали на пол, и уже поверженные бойцы вскрикивали от ожогов. В суматохе порой вор схватывался с вором, сидевшие за столом аристократы сформировали отряд самообороны. Слевьяс собрал небольшую штурмовую группу и бросил ее на Фафхрда. Мышелов поставил Слевьясу подножку, но тот, крутанувшсь на коленях, ткнул мечом в его черный плащ, чуть было не пронзив своего невысокого соперника. Фафхрд вполне удачно отбивался стулом, потом опрокинул стол и разбил при этом водяные часы.

Постепенно Слевьясу удалось хоть как-то организовать своих приспешников. Он понимал, что в этой сумятице они теряют преимущество, поэтому собрал их вместе и разделил на две группы, одну из которых поставил в алькове, наконец-то окончательно лишившемся штор, а другую к двери. Фафхрд и Мышелов скрючились за перевернутым столом в противоположном углу комнаты, пользуясь его толстой столешницей как щитом. Мышелов несколько удивился, когда увидел, что рядом с ним сидит на корточках Ивлис.

– Я видела, как ты пытался убить Слевьяса, – угрюмо шепнула она. – В любом случае нам следует действовать заодно.

Рядом с Ивлис находился один из ее телохранителей. Два других лежали мертвые или без сознания где-то среди дюжины распростертых воров и упавших факелов, своим жутковатым мерцанием освещавших снизу всю сцену. Раненые воры стонали и отползали в коридор; кое-кого туда оттаскивали их товарищи. Слевьяс крикнул, чтобы принесли еще факелов и сети.

– Придется прорываться, – шепнул Фафхрд сквозь стиснутые зубы, с помощью которых он затягивал повязку на глубокой ране, зиявшей на его руке.

Внезапно он поднял голову и принюхался. Несмотря на всеобщее замешательство и слабый сладковатый аромат крови, он учуял запах, от которого его тело покрылось мурашками, – запах чуждый и вместе с тем знакомый: слабый, горячий, сухой и пыльный запах. На мгновение воры умолкли, и Фафхрду почудилось, что он слышит далекие шаги, стук костлявых ног.

И вдруг какой-то вор воскликнул:

– Магистр! Магистр! Череп движется! Он щелкает зубами!

Послышался топот расступившихся людей, затем проклятие Слевьяса. Выглянув из-за столешницы, Мышелов увидел, как Слевьяс пнул сверкающий самоцветами череп к середине комнаты.

– Идиоты! – закричал он своим съежившимся от ужаса приспешникам. – Вы что, все еще верите в это вранье, в эти бабушкины сказки? Неужто вы думаете, что кости умеют ходить? Ваш хозяин я, и никто другой! И пусть все мертвые воры будут прокляты навечно!

С этими словами он со свистом выхватил из ножен меч. Череп Омфал разлетелся, как яичная скорлупа. Воры взвыли от ужаса. В комнате стало темнее, словно она наполнилась пылью.

– За мной! – заорал Слевьяс. – Смерть чужакам!

Но воры снова попятились и стали похожи в полумраке на смутные тени. Фафхрд, чувствуя, что нельзя упускать такой случай, и стараясь совладать с собственным страхом, бросился на Слевьяса. Он надеялся прикончить соперника с третьего удара. Сперва боковым отбить меч Слевьяса, затем ложный выпад в сторону и, наконец, наотмашь в голову.

Но Слевьяс оказался слишком умелым фехтовальщиком, чтобы с ним можно было так просто справиться. Отразив третий удар Фафхрда, так что меч северянина пронесся у него над головой, он сам сделал внезапный выпад, целясь сопернику в горло. Этот выпад наконец окончательно вернул к жизни гибкие мышцы Фафхрда: клинок Слевьяса, правда, оцарапал ему шею, но зато, парируя выпад, северянин ударил по мечу противника у самой рукояти, так что кисть магистра мгновенно онемела. Теперь Фафхрд знал, что победа за ним: Слевьяс отступал под его безжалостным и стремительным натиском. Северянин не заметил, что в комнате делалось все темнее. Он не удивлялся, почему призывы Слевьяса о помощи остались без ответа, почему воры столпились в алькове и почему раненые ползли из коридора обратно в комнату. Он заставил Слевьяса отступить к самой двери, и тот стал четко виден на фоне освещенного проема. Когда магистр был уже в дверном проеме, Фафхрд одним ударом выбил у него клинок и приставил острие своего меча ему к горлу.

– Сдавайся! – завопил Фафхрд.

И только тогда он обнаружил, что ноздри ему щиплет от густой пыли, комната погружена в полнейшее молчание, а из коридора дует горячий ветер и слышатся шаги скелетов, бренчащих костями о камни. Он увидел, как Слевьяс оглянулся и на лице у него отразился смертельный ужас. Внезапно сильно потемнело, словно в комнату кто-то вдунул черный дым. Но Фафхрд все же успел заметить, как костлявые пальцы вцепились Слевьясу в глотку, а когда Мышелов уже тянул приятеля назад, северянин увидел в дверях толпу скелетов с глазами, сверкающими рубиновыми, изумрудными и сапфировыми огоньками. И тут наступила кромешная тьма, в которой слышались крики воров, старавшихся как можно скорее проникнуть из алькова в узкий проход. А поверх этих криков верещали тонкие голоса, похожие на голоса летучих мышей, стужи и вечности. Фафхрду удалось расслышать один из возгласов:

– Убийца Омфала, тебе мстят его братья!

Фафхрд почувствовал, что Мышелов снова тащит его, на этот раз к двери в коридор. Когда он окончательно пришел в себя, то обнаружил, что они бегут по опустевшему Дому Вора – он сам, Мышелов, Ивлис и ее теперь единственный телохранитель.

Служанка Ивлис, услышав приближающийся шум, в ужасе забаррикадировала выход в потайной коридор, съежилась рядом на ковре и, дрожа от непреодолимого страха, не в силах убежать, внимала приглушенным воплям и звенящим стонам, в которых слышалась жутковатая триумфальная нотка. Маленький черный котенок выгибал спину со вздыбившейся шерстью, фыркал и шипел. Через какое-то время все стихло.

Впоследствии многие жители Ланкмара обратили внимание, что воров в городе стало меньше. Кроме того, поползли слухи, что Цех Воров проводит каждое полнолуние странные обряды, спускаясь в подвалы и поклоняясь каким-то древним божествам. Поговаривали даже, что воры отдавали этим божествам, кто бы они там ни были, одну треть своей добычи.

Но Фафхрд, бражничая с Мышеловом, Ивлис и еще одной девицей из Товилийса в верхней комнатке «Серебряного угря», жаловался на несправедливость судьбы:

– Столько неприятностей, и все напрасно! Похоже, боги держат на нас зуб.

Улыбнувшись, Мышелов сунул руку в кошель и выложил на стол три рубина.

– Ногти Омфала, – коротко пояснил он.

– Как ты осмелился их взять? – удивилась Ивлис. – Разве ты не боишься коричневых полуночных скелетов?

Она пожала плечами и озабоченно уставилась на Мышелова.

Он выдержал ее взгляд и ответил, чувствуя в душе упрек со стороны призрака Иврианы:

– Я предпочитаю розовенькие скелеты, причем отнюдь не голые.