Два воина, высокий и низкорослый, миновали Болотную заставу Ланкмара и двинулись на восток по Насыпной дороге. Свежая кожа и гибкие упругие тела выдавали в них юнцов, однако на лицах спутников была написана чисто мужская горечь и железная решимость.

Сонные охранники в вороненых кирасах не стали приставать к ним с расспросами. Только сумасшедшие да недоумки по своей воле покидают величайший город Невона, тем более пешком и на заре. К тому же эти двое выглядели весьма устрашающе.

Небесный свод стал уже бледно-розовым, словно шапка пены на хрустальном кубке, наполненном, на радость богам, искрометным красным вином, и это сияние, продвигаясь к западу, гасило звезды одну за другой. Но не успело солнце окрасить горизонт в алый цвет, как с севера на Внутреннее море налетела черная буря и покатилась в сторону суши. Стало почти так же темно, как ночью, и только молнии пронзали небо да гром потрясал своим железным щитом. Штормовой ветер нес с моря запах соли, который смешивался с гнилостной вонью болот. Ураган гнул до земли лезвия морской травы и потом бросался в объятия корявых ветвей терновника и ястребиных деревьев. Нагнанная им болотная вода поднялась на целый ярд с северной стороны узкого, извилистого и сверху плоского гребня Насыпной дороги. Вскоре полил проливной дождь.

Воины продолжали идти, не проронив ни слова, лишь расправили плечи и обратили к северу лица, словно приветствуя очистительные ожоги шторма, которые позволяли им хоть немного отвлечься от мучительной боли, терзавшей их мысли и сердца.

– Эй, Фафхрд! – проскрежетал чей-то низкий голос сквозь грохот грома, завывание ветра и стук дождя.

Высокий воин резко повернул голову к югу:

– Эгей, Серый Мышелов!

Низкорослый воин последовал примеру своего спутника.

Подле южного откоса дороги на пяти тонких столбиках стояла довольно большая хижина округлой формы. По всей видимости, столбики эти были довольно длинные, поскольку дорога в этом месте проходила высоко над уровнем воды, а между тем низ полукруглой двери хижины приходился как раз вровень с головой рослого воина.

Ничего странного во всем этом не было, кроме одного: всем на свете известно, что среди отравленных испарений Великой Соленой топи могут жить лишь гигантские черви, ядовитые угри, водяные кобры, бледные длинноногие болотные крысы и тому подобная нечисть.

Яркая голубая молния на мгновение осветила фигуру в капюшоне, скрючившуюся в низком дверном проеме. Каждая складочка ее облачения вырисовывалась четко, словно на рассматриваемой с близкого расстояния гравюре.

Однако даже при свете молнии внутри капюшона не было видно ничего, кроме плотной черноты.

Снова загрохотал гром.

Вслед за ним из капюшона раздался скрипучий голос, хрипло и без тени юмора чеканивший следующие строки, в результате чего пустячный стишок прозвучал как зловещее и роковое заклинание:

Когда отзвучали уже три четверти этой печальной песенки, воины обнаружили, что хоть и продолжают мерно вышагивать по дороге, но тем не менее с хижиной еще даже не поравнялись. Получалось, что она тоже шла на своих столбиках, а вернее, ногах. Сообразив это, друзья сразу разглядели, как тонкие деревянные ножки хижины машут туда-сюда, сгибаясь в коленях.

Когда скрипучий голос проговорил последнее громкое «назад!», Фафхрд остановился.

Остановился и Мышелов.

И хижина тоже.

Оба воина, повернувшись к ней, уставились прямо в низкую дверь.

И немедленно совсем рядом с ними ударила чудовищной величины молния, сопровождаемая оглушительным громовым раскатом. Воинов тряхануло, проняло до самых костей, хижину с ее обитателем стало видно лучше, чем днем, и все равно внутри капюшона ничего не было.

Но если б капюшон был просто пуст, то можно было бы разглядеть хотя бы складки у него внутри. Но нет, все тот же черный овал, непроницаемый даже для вспышки молнии.

Не обращая внимания ни на это чудо, ни на удар грома, Фафхрд, стараясь перекричать бурю, завопил прямо в дверь, и собственный голос показался ему очень тихим, потому что он уже почти оглох от грома:

– Эй ты, колдун, чародей, ведьмак или кто ты там есть, слушай! Никогда в жизни не войду я больше в этот проклятый город, отнявший у меня мою единственную любовь, несравненную и неповторимую Влану, которую я буду оплакивать всегда и вина за страшную смерть которой пребудет во мне навек. Цех Воров убил ее за то, что она была воровка-одиночка, и мы расправились с ее убийцами, хотя ничего от этого и не выиграли.

– И моей ноги никогда больше не будет в Ланкмаре, – трубным голосом гневно подхватил стоявший рядом Серый Мышелов, – в этой отвратительной столице, лишившей меня моей возлюбленной Иврианы и, так же как и Фафхрда, придавившей меня гнетом печали и стыда, терпеть который я осужден навек, даже после смерти. – Подхваченный шквалом, у самого уха Мышелова пролетел соляной паук размером с блюдо и, дрыгая толстыми, трупного оттенка ногами, скрылся за хижиной, но низкорослый воин, ничуть не испугавшись, продолжал: – Знай же, исчадие черноты, сумеречный призрак, что мы умерщвили гнусного колдуна, погубившего наших возлюбленных, прикончили его двух ручных грызунов и задали хорошую трепку его нанимателям в Доме Вора. Но месть бесплодна. Она не может оживить умерших. Ни на йоту не способна она смягчить горе и загладить вину, которые навек поселились в наших сердцах.

– Воистину не способна, – громогласно поддержал Фафхрд, – потому что, когда наши возлюбленные погибали, мы были пьяны, и нет этому прощения. Мы отобрали кое-какие драгоценные камни у воров Цеха, но потеряли два несравненных и бесценных сокровища. И мы никогда не вернемся в Ланкмар!

Рядом с хижиной вспыхнула молния, грохнул гром. Буря продвигалась к суше, на юг от дороги.

Наполненный чернотой капюшон чуть сдвинулся назад и несколько раз качнулся из стороны в сторону. Сквозь канонаду удалявшейся грозы оглушенные Фафхрд и Мышелов расслышали хриплый голос:

И хижина тоже двинулась к суше. Отвернувшись от друзей, она припустила почти бегом, проворно, как таракан, перебирая ножками, и вскоре скрылась в зарослях терновника и ястребиных деревьев.

Так завершилась первая встреча Мышелова и его друга Фафхрда с Шильбой Безглазоликим.

В тот же день, ближе к вечеру, два воина, напав из засады на купца, который ехал в Ланкмар, не позаботившись о надлежащей охране, отобрали у него двух лучших из четырех запряженных в повозку лошадей – воровство было второй натурой приятелей – и на этих неуклюжих скакунах поехали через Великую Соленую топь и Зыбучие земли до мрачного большого города Илтхмара, известного своими небезопасными постоялыми дворами, а также бесчисленными статуями, барельефами и другими изображениями крысоподобного божества. Сменив там своих кобыл на верблюдов, они вскоре уже медленно двигались через пустыню на юг, следуя вдоль берега бирюзового Восточного моря. Переправившись через сильно обмелевшую в это время года реку Тилт, они продолжили свой путь по пескам, направляясь в Восточные земли, где ни один из них раньше не бывал. Желая хоть немного отвлечься от горестных дум в новых для себя местах, молодые люди намеревались прежде всего посетить Горборикс, цитадель Царя Царей и второй после Ланкмара город по величине, древности и причудливому великолепию.

В течение трех следующих лет, а это были год Левиафана, год Птицы Рух и год Дракона, они изъездили весь Невон вдоль и поперек, тщетно ища забвения своей первой большой любви и первого серьезного греха. Они отважились даже забраться на восток от таинственного Тизилинилита, чьи стройные переливчатые шпили, казалось, только что выкристаллизовались из влажного жемчужного неба, – в земли, о которых ходили легенды не только в Ланкмаре, но даже в Горбориксе. Среди прочих, они побывали и в почти исчезнувшей Ивамаренсийской империи, стране столь развращенной и так далеко вросшей в будущее, что не только все мужчины и крысы в ней были лысыми, но даже у собак и кошек не росла шерсть.

Возвращаясь оттуда северным путем через Великие степи, друзья едва не попали в плен и рабство к безжалостным минголам. В Стылых пустошах, пытаясь отыскать Снежный клан Фафхрда, они узнали, что год назад туда, словно громадная стая леммингов, нахлынули ледовые гномы и, по слухам, перебили весь клан до последнего человека, а значит, погибли и мать Фафхрда Мора, и брошенная им невеста Мара, и его наследник, если, конечно, таковой появился на свет.

Какое-то время друзья служили у Литквила, полоумного герцога Уул-Хруспа, где инсценировали для него поединки, убийства и тому подобные развлечения. Затем, сев на сархеенмарское торговое судно, они добрались вдоль берега Крайнего моря на юг, в тропический Клеш, и побродили некоторое время в поисках приключений по джунглям, впрочем далеко в них не углубляясь. Потом вновь направились на север, обойдя стороной в высшей степени загадочный Квармалл, это царство теней, и оказались у озер Молльбы, где берет истоки река Хлал, а потом и в городе попрошаек Товилийсе – Серый Мышелов полагал, что родился именно там, но не был в этом уверен, и, когда друзья покидали сей непритязательный городок, уверенности у Мышелова не прибавилось. Затем, перейдя Восточное море на зерновой барже, друзья принялись искать золото в горах Предков, поскольку уже давно продали и продули последние драгоценные камни, похищенные у воров. Не добившись успеха, они снова направили стопы на запад – к Внутреннему морю и Илтхмару.

Чтобы заработать на жизнь, друзья воровали, грабили, выступали в качестве телохранителей, гонцов, курьеров и посредников – поручения они всегда или почти всегда выполняли с неукоснительной точностью, – а также лицедействовали: Мышелов выступал в роли фокусника, жонглера и клоуна, а Фафхрд, имевший способности к языкам и обучавшийся на поющего скальда, – в роли менестреля, исполняя баллады своей суровой родины на многих языках. Ни разу не унизились они до работы поваров, чиновников, плотников, лесорубов или обычных слуг и никогда – повторяем, никогда – не нанимались в солдаты (их служба у Литквила носила более специфический характер).

Они приобрели новые шрамы и новые знания, стали более рассудительными и сострадательными, более циничными и сдержанными, слегка высмеивая и, благодаря выдержке, храня глубоко внутри свои горести; почти никогда в Фафхрде не пробуждался варвар, а в Мышелове – дитя трущоб. Со стороны они выглядели веселыми, беззаботными и спокойными, но печаль и чувство вины не оставляли их ни на миг, призраки Иврианы и Вланы преследовали их во сне и наяву, поэтому друзья очень редко проводили время с девушками, а когда такое случалось, то ощущали скорее неловкость, чем радость. Их дружба стала тверже камня, прочнее стали, остальные же человеческие чувства были мимолетны. Обычным их настроением была грусть, которую они, как правило, скрывали даже друг от друга.

Это случилось в год Дракона, месяц Льва и день Мыши. Друзья отдыхали в прохладной пещере неподалеку от Илтхмара. Полуденное солнце немилосердно припекало выжженную землю и чахлую пожелтевшую траву, но внутри было хорошо. Их лошади, серая кобыла и гнедой мерин, укрылись от солнца у входа в пещеру. Фафхрд в поисках змей наскоро осмотрел пещеру, но ничего опасного не обнаружил. Он не выносил холодных, чешуйчатых южных гадов, которые не шли ни в какое сравнение с теплокровными, покрытыми мехом змеями Стылых пустошей. Пройдя немного по узкому скалистому коридору, который вел вглубь горы, он вскоре вернулся: в проходе стало совершенно темно и отыскать его конец или разглядеть пресмыкающихся было невозможно.

Друзья развернули одеяла и с удобством расположились на них. Сон не шел, поэтому они лениво беседовали. Постепенно беседа приняла вполне серьезное направление. В конце концов Мышелов решил подытожить последние три года:

– Мы прошли весь мир вдоль и поперек, но забвения так и не обрели.

– Не согласен, – возразил Фафхрд. – Но не с последней частью твоего утверждения – призрак терзает меня не меньше твоего, а с первой: мы ведь еще не пересекли Крайнее море и не побывали на громадном континенте, который, согласно легенде, существует на западе.

– По-моему, это не так, – не согласился Мышелов. – То есть насчет призрака ты сказал все верно, и какой смысл искать что-либо в море? Но когда мы добрались до самой восточной точки и стояли на берегу огромного океана, оглушенные его могучим прибоем, мне казалось, что мы находимся на западном побережье Крайнего моря и нас отделяет от Ланкмара лишь вода.

– Какого огромного океана? – осведомился Фафхрд. – Что за могучий прибой? Это же было просто озеро, небольшая лужица с легкой рябью. Я даже видел противоположный берег.

– В таком случае это был мираж, друг мой, ты изнывал от тоски – такой тоски, когда весь Невон кажется лишь мыльным пузырем, который лопается от легкого прикосновения.

– Возможно, – согласился Фафхрд. – О, как я устал от этой жизни!

В темноте позади них послышалось легкое покашливание, как будто кто-то прочищал горло. Друзья застыли, и только волосы зашевелились у них на голове; звук раздался совсем рядом и явно исходил не от животного, а какого-то разумного существа, которое, казалось, хотело ненавязчиво привлечь к себе внимание.

Друзья разом обернулись и посмотрели в сторону черневшего позади них скального прохода. Через несколько мгновений каждому из них показалось, что он различает в темноте семь крошечных зеленоватых огоньков: словно светляки, они медленно плавали в воздухе, но, в отличие от этих насекомых, свет их не мерцал и казался более рассеянным, словно каждый светляк был одет в плащ из нескольких слоев кисеи.

И тут между тусклыми огоньками зазвучал голос – елейный, старческий, но несколько язвительный, похожий на дрожащий звук флейты:

– О мои сыновья, оставляя в стороне вопрос о гипотетическом Западном континенте, рассматривать который не входит в мои намерения, я хочу заметить, что есть в Невоне еще одно место, где вы не искали забвения после жестокой гибели своих возлюбленных.

– И что же это за место? – после долгой паузы, тихо и чуть заикаясь, спросил Мышелов.

– Город Ланкмар, сыновья мои. А кто я такой – если не считать того, что я ваш духовный отец, – это уже частности.

– Мы поклялись страшной клятвой никогда больше не возвращаться в Ланкмар, – помолчав, проворчал Фафхрд, но негромко, покорно и словно в чем-то оправдываясь.

– Клятвы следует держать лишь до тех пор, пока цель их не будет достигнута, – отозвался голосок-флейта. – Любой зарок в конце концов берется назад, от любого установленного для себя правила человек в конце концов отказывается. В противном случае подчинение законам начинает ограничивать развитие, дисциплина превращается в оковы, целостность – в путы и зло. В смысле знаний вы взяли от мира все, что могли. Вы закончили школу, объехав громадную часть Невона. Теперь вам остается лишь продолжить обучение в Ланкмаре, этом университете цивилизованной жизни.

Семь огоньков немного потускнели и приблизились друг к другу, словно удаляясь по коридору.

– Нет, мы не вернемся в Ланкмар, – в один голос ответили Фафхрд и Серый Мышелов.

Семь огоньков померкли окончательно. Так тихо, что друзья едва расслышали, однако все же расслышали, они в этом не сомневались, голосок-флейта спросил:

– Боитесь?

Затем они услышали скрежет камня о камень, едва различимый, но вместе с тем почему-то внушительный.

Так закончилась первая встреча Фафхрда и его друга с Нингоблем Семиоким.

Через дюжину ударов сердца Серый Мышелов выхватил свой тонкий, в полторы руки величиной, меч Скальпель, которым он привык с хирургической точностью отворять людям кровь, и устремился вслед за его посверкивающим кончиком в скальный проход. Ступал он неторопливо, но решительно. Фафхрд двинулся следом, но не без колебаний и еще более осторожно, держа свой Серый Прутик почти у самой земли и, несмотря на его увесистость, легко поводя им из стороны в сторону. Семь лениво покачивающихся огоньков очень напоминали ему головы громадных кобр, изготовившихся к прыжку. Он решил, что пещерные кобры, если таковые существуют, могут фосфоресцировать точно так же, как глубоководные угри.

Они продвинулись вглубь прохода немного дальше, чем сумел Фафхрд в первый раз, – благодаря медленному шагу глаза их лучше приспосабливались к полутьме, – когда кончик Скальпеля вдруг тонко взвизгнул, упершись в скалу. Молча выждав, пока их глаза еще лучше освоятся с полумраком, друзья убедились, не прибегая к помощи меча, что коридор тут и кончается; в гладкой стене не было ни одной дыры, в которую могла бы проскользнуть говорящая змея, не говоря уж о существах, действительно наделенных даром речи. Мышелов в нескольких местах нажал на каменную стену, а Фафхрд раз и другой бросился на нее всем телом, но она даже не шелохнулась, как и подобает скале в недрах горы. На обратном пути друзья осматривались с удвоенным вниманием, пытаясь обнаружить какой-нибудь боковой ход, пусть даже самый узкий, колодец или отверстие в потолке, но не нашли ничего подобного.

Убедившись, что их лошади продолжают мирно пощипывать жухлую травку у входа в пещеру, друзья вновь растянулись на одеялах, и Фафхрд внезапно заявил:

– Это мы слышали эхо.

– Откуда возьмется эхо без голоса? – раздраженно поинтересовался Мышелов. – Это все равно что хвост без кошки. Живой хвост.

– Маленькая снежная змея очень напоминает оживший хвост белой домашней кошки, – невозмутимо ответил Фафхрд. – И она тоже кричит тонким дрожащим голосом.

– Ты хочешь сказать?..

– Разумеется, нет. Так же как, по-моему, и ты, я полагаю, что в скале есть дверь, пригнанная так плотно, что мы не смогли отыскать ни одной щели. Мы же слышали, как она закрывалась. А значит, он, или она, или оно воспользовалось ею.

– Тогда к чему эта болтовня насчет эха и снежных змей?

– Следует рассмотреть все возможности.

– Он или она – и так далее – назвала нас сыновьями, – задумчиво проговорил Мышелов.

– Некоторые считают змею самым мудрым и древним созданием, даже отцом всего сущего, – рассудительно заметил Фафхрд.

– Опять ты о пресмыкающихся! Ну ладно, ясно только одно: слушаться советов змеи, не говоря уже о семи змеях, – чистой воды безумие.

– И тем не менее он – считай, что остальные местоимения я тоже сказал, – был в чем-то прав. За исключением этого непонятного Западного континента, мы объездили весь Невон вдоль и поперек. Что же остается, если не Ланкмар?

– Пропади ты пропадом со своими местоимениями! Мы поклялись туда не возвращаться – или ты забыл, Фафхрд?

– Не забыл, но я умираю от скуки. А сколько раз я клялся больше не пить вина!

– Но Ланкмар меня задушит! Его дым, ночной смог, крысы, грязь!

– Сейчас, Мышелов, мне плевать, жив я или умер и где, и когда, и как.

– А, в ход уже пошли глаголы и союзы! Слушай, тебе надо выпить!

– Мы ищем полного забвения. Говорят, чтобы утихомирить призрака, нужно отправиться на место его смерти.

– Вот-вот, и он станет являться к тебе еще чаще.

– Чаще, чем сейчас, уже невозможно.

– Какой стыд! Позволить змее спросить, не боимся ли мы!

– А может, так оно и есть?

Спор продолжался недолго и закончился – это нетрудно было предвидеть – тем, что Фафхрд и Мышелов, минуя Илтхмар, доскакали до каменистого берега, который заканчивался причудливо истертым невысоким обрывом. Там они прождали сутки, пока из вод, соединяющих Восточное и Внутреннее моря, взволновав их, не показались Зыбучие земли. Друзья быстро, но осторожно пересекли их кремнистую дымящуюся – стоял жаркий солнечный день – поверхность и снова поехали по Насыпной дороге, но на сей раз в сторону Ланкмара.

На севере, над Внутренним морем, и на юге, над Великой Соленой топью, бушевали далекие грозы, когда Фафхрд и Серый Мышелов приближались к этому чудовищному городу и перед ними начали вырисовываться из громадной шапки смога его башни, шпили, храмы и высокие зубчатые стены, чуть освещаемые лучами заходящего солнца, которое из-за дыма и тумана превратилось в тусклый серебряный диск.

В какой-то момент Мышелову и Фафхрду почудилось, что среди ястребиных деревьев они видят закругленный сверху и плоский снизу предмет на длинных невидимых ногах и слышат хриплый голос: «Говорил я вам! Говорил! Говорил!» – но волшебная хижина Шильбы и его голос, если это были и впрямь они, оставались вдалеке, как и обе грозы.

Вот так Фафхрд и Серый Мышелов, вопреки данной клятве, снова очутились в городе, который презирали и по которому тосковали. Забвения они там не нашли, призраки Иврианы и Вланы не успокоились, однако, поскольку какое-то время все же прошло, уже меньше докучали обоим героям. Их ненависть к Цеху Воров не разгорелась с новой силой, а скорее поутихла. В любом случае Ланкмар показался им не хуже других мест Невона и значительно интереснее, чем большинство из них. Поэтому, осев там на какое-то время, они снова сделали его штаб-квартирой своих похождений.