Виктор Глебов
Мемуары охотника на крупного зверя
Меня зовут Денис Николаевич Росляков. Возможно, вам знакомо это имя – по крайней мере, если вы увлекаетесь охотой. Вы могли читать такие мои сочинения, как «Охота на африканских буйволов» и «Записки траппера». Говорят, публика неплохо приняла их.
Отец мой, граф Росляков, значительно приумножил унаследованное состояние, получив железнодорожные концессии, а также вкладывая средства в сталелитейную промышленность. Он был человеком более прогрессивным, чем идейные прогрессисты того времени, и, возможно, поэтому ему сопутствовал успех. Я и мой старший брат рано потеряли мать. Она умерла, когда мне исполнилось семь лет, от чахотки – как и многие другие. Отец, которого мы видели лишь изредка, нанял нам свиту воспитателей и гувернеров, от которых было много шума и мало пользы. Никто из них не вызывал у меня привязанности – полагаю, из-за того, что я слишком тосковал по матушке и никакой немец или француз не мог ее заменить.
С детства я привык убегать в лес и там наблюдать за жизнью животных. Я чурался общества людей независимо от их возраста и социального положения. Куда больший интерес представляли для меня птицы, рыбы и прочая живность. Должно быть, я рос мизантропом.
Единственный, кого я выделял среди своего окружения, – Парамошка, кривой от рождения, тощий как жердь мужик, служивший в имении отца лесничим. Именно он научил меня ставить силки и вообще заниматься трапперством. Свои трофеи я относил на кухню, где они поступали в распоряжение повара Игната. Не знаю, что он с ними делал. Судьба попавшихся в мои ловушки животных никогда меня не интересовала.
В конце концов отец купил мне охотничье ружье. Изготовленное фабрикой И.Ф. Петрова с ремингтоновской сверловкой и стволами ленточного дамаска, замком укороченного типа и ореховым ложем пистолетного типа, оно лишь немного уступало размерами взрослому образцу, оставаясь при этом его точной копией.
Я стрелял белок, зайцев и глухарей. Мог часами гулять по лесу, выслеживая или сидя в засаде. Думаю, уже тогда я развил в себе определенную меткость.
К сожалению, мое увлечение охотой не нашло понимания у учителя французского языка, нанятого отцом. Его звали мсье Бюжо, и ему было, наверное, лет тридцать или сорок. Когда тебе четырнадцать, трудно объективно судить о возрасте взрослых. Этот заносчивый француз мнил, будто находится в имении на особом положении, и позволял себе порой драть меня за ухо. Впрочем, это я бы стерпел, но однажды кое-что произошло. Я в очередной раз опоздал на занятие, что по какой-то причине страшно выводило Бюжо из себя. Поэтому, когда я явился на четверть часа позже положенного времени, он подошел ко мне, вопреки обыкновению молча, и секунд десять пристально смотрел мне в глаза – уж не знаю, быть может, ища признаки раскаяния. Затем взял поставленное мною в угол ружье и переломил его ударом об стол. Помню, я был поражен. Хотелось кинуться на Бюжо и придушить там же, в классной комнате. Однако я сдержался. Уроки Парамошки не прошли даром: я умел быть терпеливым.
Француз недолго пробыл у нас после этого случая. Он любил по субботам приложиться к вину, и спустя пару недель, спускаясь по лестнице, оступился и полетел кувырком, попутно сломав себе шею.
Поскольку я уже вышел из детского возраста, отец не стал искать учителю замену и вскоре отправил меня в полк, где и началась моя военная карьера. Я служил ровно, ничем не выделяясь и плохо сходясь с другими офицерами. Полагаю, они находили мой нрав холодным. Им же казалось, что военный должен быть непременно горяч. Когда началась война, большинство из них поплатились за эти представления. Я же остался жив и даже, служа в артиллерии, был представлен к наградам. Едва получив звание майора (за атаку, предпринятую нашими орудиями и обеспечившую прорыв русских войск), я был досадно ранен и отправлен в госпиталь. Пока врачи занимались моим здоровьем, война закончилась. Отец приобрел для меня небольшой дом в Петербурге, куда я и перебрался.
Служба вскоре наскучила мне. Ее однообразие тяготило меня – особенно после опасностей войны. То, что я всегда старался совершать поступки обдуманно, не означает, что я не испытывал острого удовольствия, чувствуя, как смерть проносится мимо. Я все чаще ездил на охоту, предпочитая бить крупного и опасного зверя, в то время как многие мои сослуживцы довольствовались стрельбой по уткам и глухарям да травили лис. Однако я чувствовал, что нуждаюсь в чем-то особенном.
В конце концов, поскольку доктор посоветовал мне сменить на время климат и подлечить рану, полученную во время войны с турками, я взял отпуск и отправился в Индию, надеясь не только поправить здоровье, но и усовершенствовать свои навыки охоты на крупного зверя. При мне были три ружья разного калибра (двуствольный штуцер 500-го калибра для охоты на крупного зверя, стойкого к ранам, винтовка 275-го калибра, чтобы стрелять дичь и мелкий рогатый скот, а также винтовка 450-го калибра, из которой можно уложить леопарда, но которую не так тяжело носить, как штуцер, – это становится важно при длительных переходах или если охота затягивается на несколько дней), запас патронов с бездымным порохом, немного личных вещей и крупная сумма денег, которой, по моим расчетам, должно было хватить на полгода – именно столько я намеревался провести в Индии, выслеживая и убивая тигров и леопардов. Мне хотелось привезти домой богатые трофеи и испытать себя. Разумеется, у меня имелся опыт охоты, в том числе на кабанов и медведей, но я был уверен, что отстрел крупных хищников подарит мне совершенно новые ощущения.
Добравшись до Индии, я поселился в регионе Гархвал, арендовав небольшой дом у местного фермера-француза. Сам он некогда приехал сюда, имея при себе только ружья, немного денег, справочник Джеймса Ролэнда Ворда «Рекордные трофеи крупных зверей» и страстное желание охотиться на медведей, тигров, леопардов, кабанов и слонов. Спустя пару лет он сколотил небольшое состояние на торговле шкурами, бивнями и так называемыми плавающими костями (последние оправляют в золото и носят в качестве украшений), но не уехал, а остался, продолжая время от времени охотиться и ведя фермерское хозяйство. Надо заметить, что многие европейцы и англичане поступают именно так.
Первую неделю в Индии мне пришлось провести в поисках человека, который смог бы стать моим спутником. Необходимо было, чтобы он умел читать следы зверей и хорошо знал местность, а также обладал немалой отвагой, ибо жители Индии живут в постоянном страхе перед джунглями, которые, по их глубоким убеждениям, населены всевозможными злыми духами.
Мне повезло, ибо тот, кого я нанял, вскоре стал моим верным спутником. Звали его Амрит, что означает «бессмертный». На вид ему можно было дать лет двадцать пять или тридцать. Амрит не успел обзавестись семьей, что делало его довольно свободным в передвижениях: он мог подолгу отсутствовать в деревне, не причиняя никому неудобства. Мы поладили с ним сразу – в основном потому, что я немного говорил по-английски, хотя, как быстро убедился, произношение мое оставляло в первое время желать лучшего, ведь учился я по книгам, почти не слыша живой речи жителей Британии.
Около месяца я провел, выслеживая тигров и леопардов, но похвастаться большим количеством трофеев не мог, ибо животные эти умны и на людей по собственному почину никогда не нападают – за исключением тех, кому пришлось из-за старости или ранения стать людоедом. Иногда причиной тому становятся иглы дикобраза, глубоко вонзающиеся в мышцы зверя и загибающиеся при столкновении с костями почти под прямым углом, что делает их извлечение невозможным. Тигры отгрызают торчащие части, но рана воспаляется и причиняет хищнику ужасную боль. Впрочем, леопарды никогда не страдают от атаки дикобразов, поскольку охотятся иначе. Другой причиной (помимо старости) того, что зверь превращается в людоеда, становятся неудачные выстрелы недобросовестных охотников, которые отказываются от преследования раненого хищника, позволяя ему уйти в джунгли.
Индусы не убивают тигров и леопардов. Если хищник не является людоедом, он не представляет для них опасности. Можно спокойно заночевать в джунглях, не опасаясь нападения, – если, конечно, не известно, что поблизости обитает людоед. Последних индийцы также не стремятся убить, поскольку боятся. Обычно тахсилдар (старейшина) деревни, подвергшейся террору хищника-людоеда, просит уездного комиссара или напрямую кого-нибудь из охотников (большая часть из них – европейцы) выследить и убить тигра или леопарда.
Спустя три месяца после моего прибытия в Гархвал я уже считался осторожным и удачливым охотником, поскольку сумел добыть несколько шкур, и ко мне пришел тахсилдар Паури, умоляя уничтожить объявившегося в соседней деревне тигра-людоеда, уже убившего и унесшего в джунгли двух жителей – юношу и женщину. Конечно, он наверняка предпочел бы обратиться к другому охотнику, более опытному, но по стечению обстоятельств на тот момент я оказался единственным, кто мог выполнить его просьбу. Тахсилдар просил меня также отыскать хотя бы останки похищенных тигром людей, чтобы родственники несчастных могли похоронить их. Дело в том, что индусы предают умерших сожжению и следуют своим обычаям неукоснительно, стараясь всегда исполнить свой долг перед соплеменниками.
Я никогда прежде не выслеживал тигров-людоедов и понимал, что подвергнусь большой опасности, преследуя зверя, пристрастившегося к человеческому мясу. Тем не менее мне казалось, что уничтожить его будет особенным приключением – не говоря уж о необходимости избавить жителей деревни от нападений хищника. Впрочем, не кривя душой, могу сказать, что это последнее мало заботило меня. Я охотился ради острых ощущений, а не ради чьего-то блага. Не знаю, может ли что-либо сравниться с тем особенным чувством, которое испытывает человек, идущий «челноком» по следу опасного и сильного зверя, зная, что тот, несмотря на все принимаемые предосторожности, способен обнаружить его приближение заранее и поджидать, выбирая момент для нападения.
В общем, судьба преподнесла мне возможность добыть необычный трофей, и я решил воспользоваться случаем. Быстро собравшись, я нанял пятерых носильщиков из числа местных и пригласил Амрита сопровождать меня. Он согласился без колебаний, хотя понимал: охотиться на тигра-людоеда – смертельно опасная забава, поскольку нас хищник будет воспринимать как добычу.
Я приобрел двух молодых буйволов, чтобы использовать их в качестве приманки, и утром мы отправились под предводительством крестьянина, выделенного нам тахсилдаром Паури, в деревню Бехор-Гай, где безобразничал тигр-людоед. Дорога заняла почти весь день, и на место мы прибыли только к десяти вечера, когда уже стемнело, так что пришлось даже зажечь факелы.
К нашему удивлению, нас никто не встретил. Если точнее, деревня казалась пустой: на улицах не было ни единой живой души, а из домов не доносились голоса жителей. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь треском горящей смолы на наших факелах да звуками джунглей, в которых пробуждались ночные звери.
Наш провожатый высказал предположение, что люди попрятались с наступлением темноты, опасаясь, что тигр войдет в деревню, привлеченный возможностью поохотиться. В Индии подобные случаи не редки. Однако вскоре, заглянув в несколько хижин, мы убедились, что жители покинули свои дома и скрылись, бросив вещи без присмотра. Скот они, правда, оставили, и несчастные животные стали добычей каких-то хищников: в загонах мы обнаружили немногочисленные окровавленные останки. Вероятно, их наличием объяснялся крайне неприятный запах разложения, витавший над деревней.
Что могло заставить крестьян столь спешно покинуть Бехор-Гай, я не представлял. Едва ли страх перед тигром, поскольку они, конечно, знали, что к ним будет вызван охотник. Амрит возмутился, что нам не оказали достойной встречи, и предложил немедленно вернуться к Паури. Однако было уже поздно, а путешествовать в темноте, когда поблизости бродит хищник-людоед, – самое настоящее безрассудство. Кроме того, я не собирался отказываться от намерения застрелить тигра.
Загнав буйволов в большую крытую хижину, мы с Амритом устроились на ночлег в соседней, а пятеро носильщиков заняли отдельный дом. Поскольку ночью было очень жарко и душно, Амрит выкопал поблизости куст колючки и врыл его на пороге. Таким образом мы были избавлены от необходимости закрывать дверь и в то же время защищены от нападения хищников.
Съев легкий ужин и выпив для укрепления сил молока, запас которого я предусмотрительно взял с собой, мы легли отдыхать. Правительственные правила запрещают охоту в ночное время, поскольку в темноте можно попасть в человека, перепутав его с животным. Но даже если бы данного ограничения не существовало, я не стал бы ждать тигра: во-первых, без достаточного освещения можно самому стать добычей людоеда, а во-вторых, едва ли тигр явится в деревню впотьмах, зная, что может спокойно напасть на одного из ее жителей днем, когда крестьяне вынуждены выходить и рвать листья для скота (я подумал, что едва ли зверь успел заметить, что деревня покинута, ведь обычно сытый хищник уходит довольно далеко, чтобы спокойно сожрать добычу).
Утром я намеревался привязать в окрестностях деревни одного из буйволов и устроить над ним засидку, или, как называют это местные, махан – небольшую площадку в ветвях дерева, откуда можно вести стрельбу. Вообще я не люблю охотиться с засидки, потому что при стрельбе сверху легко промахнуться: пуля часто дает перелет. Но иного выхода у меня не было, ведь жители покинули деревню и некому было указать мне места, где нападал тигр. Таким образом, я был лишен возможности выследить его. Чтобы застрелить людоеда, оставалось лишь дожидаться, когда он польстится на буйвола. Это, конечно, было не совсем то, на что я рассчитывал, отправляясь в Бехор-Гай, но другого способа встретиться с тигром не существовало.
Ночь прошла спокойно. Лишь один раз я проснулся, встревоженный странными звуками. Они доносились с окраины деревни и не походили на рычание тигра, но, несомненно, издавались живым существом. Разбудив Амрита, я попросил его прислушаться и сказать, какой обитатель джунглей приблизился к Бехор-Гай, но мой сопровождающий не сумел ответить. На высказанное мной предположение, что это гималайский медведь, он лишь покачал головой. Мне показалось, что Амрит, хорошо знавший голоса животных, был удивлен и потому обеспокоен. Мы снова легли и проспали до рассвета.
Позавтракав, я подозвал Амрита и отправился с ним в направлении, откуда ночью доносились странные звуки. Пришлось искать не менее получаса, прежде чем следопыт обнаружил место, где была примята трава, а на карпале имелись глубокие следы широко расставленных когтей. Поскольку я знал, что красными и сладкими плодами этого дерева любят лакомиться медведи, то решил, что Амрит ошибся и ночью вокруг деревни бродил именно этот хищник. Должно быть, провожатый угадал мои мысли, потому что взялся доказывать, будто медведь не мог оставить эти следы. Он указывал на слишком большое расстояние между когтями и на то, что животное не пыталось забраться по стволу дерева, чтобы полакомиться плодами, которые остались нетронутыми – как и нижние ветки.
Так или иначе, надо было устраивать ловушку для тигра, и мы вернулись к хижинам, где оставили буйволов. Я взял одного из них и отвел на небольшое расстояние от Бехор-Гай, где и привязал к дереву. Сам же при помощи носильщиков устроил на стоявшем поодаль баньяне засидку из досок и веревок. Индусы вернулись в деревню ждать меня. Амрит отправился с ними: он был не нужен при охоте с махана, ведь мне требовалось лишь произвести меткий выстрел, когда тигр подойдет к буйволу. Со мной была фляга, наполненная водой, и немного сушеных фруктов, так что я приготовился ждать, сколько потребуется. Ветерок относил мой запах прочь от приманки, и хищник не мог меня учуять. Я надеялся, что направление ветра не переменится.
Охоту с засидки (ее еще называют у нас лабазом) я нахожу не только неспортивной, но и невыносимо скучной. Мне не хватает терпения, а от неподвижности тело начинает ныть уже спустя пару часов, а то и раньше. Но спуститься и размяться нельзя, поскольку всегда остается вероятность, что тигр уже подобрался к приманке и залег в зарослях неподалеку, выжидая и наблюдая. Эти осторожные животные всегда проводят разведку местности, прежде чем напасть.
Я сидел на дереве больше двух часов, когда услышал донесшийся из деревни крик. Явно человеческий. Никто, кроме Амрита и пятерых носильщиков, там кричать не мог. Поколебавшись, я решил спуститься и выяснить, в чем дело: вдруг тигр напал на моих спутников, вместо того чтобы атаковать привязанного буйвола? Мне понадобилось минут десять, чтобы добраться до Бехор-Гай. Я прибежал бы быстрее, но нужно было внимательно смотреть по сторонам, чтобы не стать жертвой хищника-людоеда. Амрита и остальных индусов я обнаружил в хижине. Они заперлись и впустили меня, только когда убедились, что это действительно я.
Все шестеро были смертельно напуганы. Оказалось, что один из них, несмотря на мой запрет разгуливать по деревне, отправился на окраину Бехор-Гай, где заприметил накануне храм. Он хотел помолиться о счастливой охоте для меня и удачном возвращении для всего нашего маленького отряда. Намерение, безусловно, похвальное, хоть я и предпочел бы, чтобы мои спутники следовали указаниям неукоснительно. Амрит взялся переводить рассказ своего соплеменника, и вот что я узнал: когда юноша добрался до храма, то обнаружил, что двери заперты. Это показалось ему странным, тем более что снаружи не было никакого замка. Решив выяснить, в чем дело, он вскарабкался по стене и заглянул в одно из окошек. Тут рассказчика затрясло, а остальные индусы, уже слышавшие его историю до моего прихода, разволновались. Послышались возгласы. Понадобилось несколько минут, чтобы привести их в чувство и носильщик мог продолжить говорить.
Молодой индус (звали его Ванада) утверждал, что внутри храма полно растерзанных хищником трупов. «Не знаю, сколько там мертвецов, – сказал он. – Думаю, жители Бехор-Гай спрятались там от напавшего на деревню тигра, заперлись и ждали, пока зверь уйдет. Но людоеду удалось забраться внутрь, и они оказались в ловушке».
Мысль Ванады показалась мне нелепой. Хищник хватает одного человека и уносит, чтобы съесть. Он не устраивает резню, как хорек в курятнике.
Оставив двоих юношей сторожить буйвола, я с Амритом и тремя носильщиками отправился на окраину деревни, где располагался храм. Пока мы шли, омерзительный запах, буквально пропитавший деревню, все усиливался. Когда мы добрались до относительно небольшого строения, явно возведенного силами местных жителей, оказалось, что вокруг него с жужжанием вьются тысячи насекомых.
Как и сказал Ванада, дверь была заперта изнутри. Индусы сломали ее, нанося удары крупными камнями. Когда дверь распахнулась, наружу хлынула такая волна смрада, что одного юношу мгновенно вырвало.
Я больше не сомневался в правдивости рассказа молодого индуса. Мне хорошо был знаком запах смерти и разложения. Не думаю, что его можно спутать с каким-либо иным.
Никто из моих спутников не решился войти в храм. Стараясь не дышать, я заглянул туда. Света было мало, но его вполне хватило, чтобы разглядеть сваленные горой останки – по большей части обглоданные кости. Сделав шаг, я едва не наступил на оторванную кисть, у которой не хватало двух пальцев. Борясь с отвращением, я рассматривал эту груду смердящих костей. Некоторые были совсем маленькие – детские. Кто бы ни убил всех этих людей, он постарался съесть все мясо, оставив лишь несколько кусков и часть внутренних органов. Пол храма покрывала корка запекшейся крови, она же виднелась на стенах. Не в силах больше выносить смрад, я вышел на воздух. Индусы встретили меня молчанием. Они были напуганы и держались вместе, словно опасались нападения хищника, устроившего бойню в храме.
Признаться, хоть я и повидал на войне многое, мой желудок готов был взбунтоваться и я едва сдерживался. Мне понадобилось полминуты, чтобы заговорить.
– Здесь не меньше трех десятков человек, – объявил я. – Полагаю, все жители деревни. Видимо, они действительно спрятались и заперлись, но им это не помогло.
Амрит и остальные покивали, не зная, что ответить. Они озирались и дрожали от ужаса и явно больше всего хотели убраться подальше от места резни.
– Останки свалены в центре, – продолжал я. – Кто-то сложил их. Уж, конечно, не тигр. Кроме того, подобное количество мяса не в состоянии пожрать зараз ни один хищник. Думаю, животных было несколько, и в храм они пробрались через окна.
Мне хотелось осмотреть кости более внимательно – изучить следы, оставленные на них зубами и когтями зверя.
– Мы должны сжечь останки, – сказал Амрит спустя минуту.
– Ни в коем случае, – отозвался я. – Сначала их должны увидеть представители власти. Возможно, убийства совершены вовсе не животным.
Индусы переглянулись.
– Тогда это злые духи, – сказал Ванада. – В джунглях полно демонов, охочих до человеческой плоти.
У меня не было никакого желания выслушивать местные суеверия, поэтому я отправил своих спутников к нашим хижинам. Амрит не хотел оставлять меня, опасаясь, что и я стану добычей злых духов, поэтому пришлось послать его отвязать буйвола; я знал, что он достаточно опытен, чтобы не оказаться в лапах тигра, если тот вдруг появится.
Оставшись один, я снова вошел в храм и вынес оттуда несколько начисто обглоданных костей с явно видневшимися отпечатками зубов. Тщательно изучив их, я окончательно пришел к убеждению, что к смертям жителей деревни не был причастен ни тигр, ни леопард. Зверь, уничтоживший их, имел совершенно иное строение челюстей: его треугольные зубы были почти одного размера, а их ряды шли куда ближе друг к другу, чем у кошачьих. Собственно, я бы предположил, что в храме побывал крокодил, если бы это не было совершенно исключено. Сравнив же следы на разных останках, я убедился, что в резне приняли участие по меньшей мере три особи. Мне не было известно животное, обитающее в Индии и способное устроить подобную бойню.
Испытывая радостное возбуждение (а что чувствовали бы вы, узнав о существовании зверя, о котором никогда прежде не слышали?), я отправился к хижинам, где меня должны были дожидаться носильщики. Нам следовало немедленно вернуться в Паури и доложить о происшествии властям. Я рассчитывал, что англичане захотят устроить большую охоту на неведомых хищников, в которой я смогу принять участие.
Однако Амрит встретил меня неожиданной новостью: буйвол, за которым я послал его, оказался убит тигром. Хищник полакомился мясом и, наевшись, ушел. Все это случилось, пока мы ходили к храму. Это заставило меня изменить намерение тотчас же вернуться в Паури. Я был уверен, что зверь вернется к туше, когда проголодается, и потому намеревался забраться с ружьем на махан и подождать его. В конце концов, убитым помочь было уже нельзя, а тигра-людоеда, ради которого было затеяно все дело, я так и не убил. Теперь же мне представлялась такая возможность.
Индусы, которые были убеждены, что мы покидаем пустую деревню, побледнели, узнав о моем желании продолжать охоту. Должен сказать, что заметить бледность на их смуглых лицах совсем не просто, так что вы сами можете судить о степени страха, который они испытывали. Я оставил их в деревне, заверив, что утром мы отправимся в Паури независимо от того, удастся мне подстрелить тигра или нет.
Прежде всего следовало выяснить, с каким зверем я имею дело. Для этого я тщательно осмотрел тушу задранного буйвола и землю вокруг. Следы тигра были крупными, но не слишком глубокими. Это означало, что хищник уже стар и, вероятно, стал людоедом, не имея сил охотиться на оленей и другую привычную пищу. Подушечки его лап стоптались, стали плоскими и оставляли едва различимые отпечатки. Один коготь на передней левой лапе был обломан.
Сидя на махане, я приготовился к долгому ожиданию. Надо заметить, что охота с дерева – это не праздное времяпрепровождение. Необходимо постоянно вглядываться в джунгли и быть готовым в любое мгновение взять зверя на прицел. При мне были тяжелый штуцер 500-го калибра и патроны с бездымным порохом. Из такого оружия можно уложить крупного хищника с одного удачного выстрела. Я предпочитаю целиться под глаз, но такая возможность есть не всегда. Тогда я обычно посылаю пулю в грудь или горло.
Спустя час я обратил внимание, что поблизости практически не видно и не слышно птиц, замбаров, каркеров, кабанов и читалов – обычных обитателей джунглей, которых можно встретить довольно часто. Мне вспомнилось, что и утром я почти не слышал звуков, издаваемых животными. Местность словно опустела. Можно было подумать, что животные покинули ее. Виной тому не мог быть тигр-людоед. Значит, дело в неведомых тварях, напавших на жителей Бехор-Гай.
Я стал размышлять, почему крестьяне укрылись в храме, бросив свои хижины. Когда днем или ночью появились некие хищники, так напугавшие все население деревни, люди должны были спрятаться в домах. Вот если бы животные предприняли увенчавшиеся успехом попытки разрушить хижины… Но, находясь в Бехор-Гай, я не заметил признаков подобного поведения зверей. Значит, крестьяне собрались в храме по какой-то другой причине. Вероятнее всего, на молитву. Либо хищники застали их там днем и люди заперлись, либо они отправились туда вечером попросить богов избавить их от напасти (звери могли появиться в деревне с наступлением сумерек и затем уйти), но оказались в ловушке, когда животные вернулись. Полагаю, выяснить правду уже не удастся – эту тайну джунгли будут хранить вечно.
Так я размышлял, поджидая тигра.
Он появился только к семи часам. Это был огромный зверь, по оттенку шкуры которого сразу можно было сказать, что тигр прожил достаточно долго. Полагаю, хищник некоторое время находился в зарослях, прежде чем показаться. Осматривая тушу буйвола, я не прикасался ни к чему, чтобы не оставить свой запах, который мог бы насторожить зверя.
Двигаться следовало крайне осторожно. Кажется, в ветвях баньяна не было птиц, которые могли бы вспорхнуть и выдать мое присутствие, но и неловкого жеста порой достаточно, чтобы тигр заметил охотника и скрылся. Особенно если у животного имеется опыт (например, когда в него уже стреляли из ветвей). Такой старый зверь, как тот, что был передо мной, вполне мог подвергаться подобной атаке и запомнить, откуда ждать опасности.
Это был во всех отношениях прекрасный, очень крупный экземпляр, который занял бы почетное место в моей коллекции трофеев. Я нисколько не пожалел, что остался и встретился с ним. Пусть застрелить его с засидки и казалось мне не слишком спортивным, шкура этого людоеда стоила потраченного времени.
Как только тигр появился, я начал плавно поднимать ружье. Дождавшись, когда он повернется, открыв грудь, я нажал на спусковой крючок. Пуля вошла хищнику в грудь и сразила наповал. Дело было сделано. Я не испытал особого удовлетворения – разве что оттого, что выполнил просьбу тахсилдара. Впрочем, смерть тигра уже не могла спасти жителей Бехор-Гай. Судьба настигла их в образе иного, более страшного существа.
Спустившись с дерева, я подошел к поверженному животному и рассмотрел его. Мне было интересно, почему он стал людоедом. Вскоре стало ясно, что, помимо старости, имелась и другая причина: в плече тигра засела пуля и рана не заживала, причиняя хищнику боль и не давая охотиться на резвых оленей.
Прежде чем снимать шкуру, я измерил тигра. Для этого пришлось растянуть его по земле и воткнуть колышки у морды и конца хвоста. Я всегда пользуюсь этим способом, именуемым англичанами «между колышками», поскольку считаю его более точным, чем так называемый «по кривой», когда замер производят по спине зверя – от носа до кончика хвоста. Тигр оказался длиной десять футов и пять дюймов.
Покончив с этим, я аккуратно снял шкуру и, скатав ее, отправился в деревню. Мокрая шкура такого крупного зверя весит немало, так что я был рад, что хищника удалось прикончить недалеко от Бехор-Гай.
Добравшись до наших хижин, я обнаружил, что все вещи и второй буйвол на месте, а вот носильщиков и след простыл. Был только Амрит, совершенно расстроенный. Он сообщил, что носильщики решили вернуться в Паури не дожидаясь темноты. Они ушли почти сразу после того, как я занял позицию на дереве, а следопыт не решился прийти и сообщить мне об этом, опасаясь выдать мое присутствие тигру в случае, если тот окажется неподалеку. Впрочем, думаю, что Амрит просто побоялся покинуть хижину, разделяя суеверия своих соплеменников и не меньше них допуская существование злых духов, устроивших резню в храме.
– Я умолял этих трусов остаться и дождаться вас, – сказал Амрит сокрушенно. – Но они и слушать не желали. Словно обезумели от страха. Всё твердили, что в храме были злые духи-людоеды.
Я видел, как разочарован мой верный спутник. Он очень гордился дружбой со мной и полагал, что пользуется авторитетом у своих соплеменников. Последние события развеяли его заблуждения словно дым.
Отправиться вслед за сбежавшими носильщиками мы не могли: было уже слишком поздно. Поэтому я занялся выделкой шкуры. Процесс этот требует опыта и твердой руки. Стоит недоскоблить в одном месте, и оставшееся мясо начнет гнить, в результате чего появится дыра и трофей будет испорчен. С другой стороны, если перестараться, можно порезать шкуру. Впрочем, это не так страшно, поскольку разрез можно зашить. Я натер шкуру солью, которую прихватил с собой, отправляясь в путь, и присоединился к Амриту, сидевшему возле костра и готовившему ужин.
Сумерки мы встретили в оранжевых отсветах пламени. В джунглях по-прежнему было неестественно тихо. Мы прислушивались, но до нас не доносились ни крики ночных птиц, ни рычание хищников.
– Они обещали сообщить властям о том, что произошло, – проговорил Амрит, имея в виду своих сбежавших соплеменников. – Ушли налегке, чтобы успеть в Паури до темноты. Вероятно, уже завтра сюда прибудет полицейский отряд.
Меня это мало интересовало. Я думал о зверях, бродивших ночью вокруг деревни и оставивших на дереве следы когтей. Что они предпримут сегодня?
Вокруг становилось все темнее, несмотря на луну, поднявшуюся над деревьями. Джунгли обступали деревню шевелящейся массой, в которой, казалось, таятся невидимые существа. Я понимал, почему индусы населяли леса всевозможными духами. Трудно было не поддаться страху, глядя на эти бескрайние дебри, окружающие человека.
Мы решили оставить костер гореть, а сами заперлись в хижине, несмотря на духоту. Колючий куст уже не казался надежной защитой. Потянулись часы ожидания. О том, чтобы спать, речи не было – мы сидели вооружившись и прислушивались, не донесутся ли снаружи те странные звуки, которые неведомая тварь издавала предыдущей ночью. Я подозревал, что она приходила на разведку и наверняка учуяла, что в деревне кто-то появился. Живой. Возможно, на этот раз она приведет остальных и они предпримут попытку добраться до нас. Я не боялся. Мне казалось, что хижина надежно защищает нас от нападения любых животных. Жители индийских деревень строят дома из толстых стеблей бамбука и тростника, а затем в несколько слоев обмазывают стены глиной, которая, высыхая на солнце, приобретает недюжинную прочность.
Собственно, мы решили бодрствовать, потому что мне хотелось взглянуть на зверей, расправившихся с жителями целой деревни. Хотя подозреваю, что Амрит, несмотря на свою безусловную храбрость, боялся сомкнуть глаза.
Спустя полтора часа снаружи послышались шорохи. Какое-то живое существо бродило вокруг, учуяв нас. Я подошел к маленькому окошку (его размер не составлял в диагонали даже двух пядей) и осторожно выглянул в него. Луна хорошо освещала деревню, но сначала мне не удалось никого увидеть. Справа послышался глухой скрежет: зверь провел когтями по стене нашей хижины. Он заурчал – низко, мурлыкающе, но почти сразу звук стал выше, задребезжал и оборвался. Да, это была та же тварь, что приходила предыдущей ночью. Я ждал, чтобы она показалась. Мне подумалось, что можно даже выстрелить в нее из окна.
Прошло несколько минут, прежде чем в холодном сиянии луны показалась вытянутая морда. За ней из темноты выступили морщинистая шея и мощный загривок. Животное было совершенно лишено волосяного покрова. Его бледную кожу словно покрывал матовый слой пыли. Вдоль хребта тянулись темные пятнышки разного размера. Все тело было мускулистым и поджарым, но его пересекали складки и морщины. Существо передвигалось на коротких лапах с длинными пальцами. Хвост был довольно толст у основания и затем сужался. Судя по движениям, он обладал изрядной гибкостью. Когда это удивительное животное вышло на свет и я смог рассмотреть его целиком, то понял, что вижу нечто вроде рептилии, но лишенной чешуи. Его кожа напоминала человеческую, только была куда более грубой и белесой. Мне даже показалось, что временами она слегка светится. Впечатление зверь производил неприятное. Собственно, его вид отталкивал. В нем было что-то противоестественное. Я поднял штуцер и аккуратно просунул его в окно, стараясь не привлекать внимания существа. Однако мое движение не осталось незамеченным. Тварь мгновенно изогнулась и бросилась на стену, норовя вцепиться зубами в стволы. Я едва успел отдернуть оружие и, потеряв равновесие, упал на спину. Тотчас мощные лапы ударили по глине, покрывавшей хижину. Слышно было, как заскрежетали когти, выдирая куски засохшей массы. Казавшееся надежным строение затряслось. Неведомая тварь обладала огромной силой. Не прошло и десяти секунд, как когти впились в очищенный от глиняной «штукатурки» бамбук. Затрещали разрываемые волокна, шорох и пронзительное рычание зверя слились в ужасающей какофонии.
Вспомнились сложенные в центре храма человеческие останки, следы зубов на костях, раздробленные черепа, запекшаяся кровь, покрывающая пол и стены. На миг мне представилось, как узкие челюсти смыкаются на моих ногах, отхватывая их напрочь, как длинные когти впиваются в живот, располосовывая мышцы подобно кинжалам.
Я поднялся, не сводя глаз с дрожавшей под ударами хищника стены. Было ясно, что, если животное продолжит, скоро оно проделает брешь. Решив этого не дожидаться, я вскинул штуцер, прицелился и выстрелил сквозь стену. Мне говорили, что пуля 500-го калибра останавливает нападающего слона, заставляя его мгновенно сесть, так что я рассчитывал пробить стену хижины.
Судя по воплям, огласившим окрестности, пуля достигла цели. Амрит, ободренный моим успехом, тоже разрядил в стену свою винтовку 450-го калибра. Не знаю, попал он или нет, но бледная тварь оставила хижину в покое и удалилась, протяжно подвывая на разные лады.
Я видел, что моего следопыта слегка трясло, но он улыбался, чувствуя, что мы одержали победу.
– Что это за животное? – спросил он, стуча зубами. – Вы видели его?
– Да. Не знаю, как оно называется.
Я описал Амриту атаковавшее нас существо, надеясь, что он сможет назвать его, но он лишь покачал головой.
– Должно быть, это ракшас, – проговорил он. – Эти демоны умеют принимать разный вид.
Я понял, что от Амрита толку не будет, и решил, что утром выслежу раненое животное и, когда прибудет полицейский отряд, представлю им по крайней мере одного из убийц. Хотя, если считать тигра-людоеда, то двух. Чучело из бледной твари смотрелось бы в моем доме в Петербурге просто потрясающе, и я решил, что должен добыть его светящуюся шкуру любой ценой.
Впрочем, ждать утра мне не пришлось. Не прошло и получаса, как животное вернулось, и не одно. Правда, на этот раз хищники принялись выламывать стену хижины, где мы оставили буйвола. Несчастное животное проснулось и издавало жалобные и испуганные крики, пока жуткие твари пытались до него добраться. К сожалению, я не мог стрелять по ним из окошка, а выходить наружу было бы безумием: в темноте, не зная ни повадок, ни нрава животных, я был бы почти наверняка обречен.
Хищникам удалось разломать бамбуковую стену, и они ворвались к буйволу. Минут сорок мы слушали, как звери пировали. Амрит вздрагивал чуть ли не при каждом хрусте костей – должно быть, представлял, как эти твари доберутся и до нас. Я же надеялся, что звери насытятся и уйдут. Ну, или что один из них – тот, которого я ранил, – в ближайшее время издохнет. Но мои расчеты не оправдались.
Покончив с буйволом, хищники взялись за нашу хижину. Похоже, они не могли успокоиться, пока поблизости находилось что-то живое. Ими руководила жажда убийства.
Вдвоем они действовали настолько ретиво, что буквально спустя несколько минут в стене появилось отверстие. Мы с Амритом выстрелили в них не менее дюжины раз, и порой вопли тварей возвещали о том, что пули достигали цели, но, казалось, ничто не могло остановить этих зверей в желании отведать человечины. Признаюсь, наступил момент, когда я решил, что мы обречены. Мне уже мерещились челюсти, обхватывающие и сжимающие мою голову так, что кости лопаются, а мозг выплескивается наружу. Меньше всего я хотел стать добычей бледных тварей. Конечно, случается, что охотник бывает убит зверем, которого скрадывает, особенно если по неопытности идет прямо по оставленному хищником следу, вместо того чтобы обходить с подветренной стороны. Но одно дело погибнуть от когтей и зубов благородного хищника – тигра, льва или леопарда, и совсем другое – оказаться в желудке мерзких ящерообразных чудищ.
Амрит бормотал про неуязвимость духов, но продолжал стрелять. Я же полагал, что черепа и грудины нападавших существ имеют слишком толстые кости даже для пуль 450-го и 500-го калибра, выпущенных практически в упор. Это открытие было поразительным, но я не имел возможности в должной мере оценить его научное значение, поскольку одна из тварей ринулась внутрь хижины. Я выстрелил по ней, целясь в глаз, но она с жутким воплем протянула лапу и схватила Амрита за ногу. Когти впились в икру и со скрежетом царапнули кость. Мой следопыт дико закричал и выронил винтовку. Я быстро перезарядил штуцер, но прицелиться не успел: бледный хищник, извиваясь, целиком вполз в хижину и набросился на Амрита, мигом подмяв его под себя. Длинные клинообразные челюсти сомкнулись на лице индуса, захрустели кости, и во все стороны брызнула кровь.
В проломе показалась голова другого зверя. Увидев меня, он широко разинул пасть и заверещал. Недолго думая, я вскинул винтовку и выстрелил из обоих стволов сразу. Пули вошли в мягкое нёбо и попали в мозг. Хищник свалился замертво. Я кинулся вперед, перепрыгнул через терзавшую Амрита тварь и, протиснувшись в дыру, помчался по деревне.
Позади раздался дребезжащий крик. Обернувшись, я увидел, как существо с окровавленной мордой выползает из хижины и устремляется за мной. Оно бежало, переваливаясь на коротких лапах подобно крокодилу, но гораздо быстрее. Хвост его при этом извивался, как у выброшенной на берег рыбы.
У меня были при себе патроны, но я не мог ни зарядить штуцер на ходу, ни остановиться, чтобы сделать это. Я свернул наугад. Тварь не отставала. Она была полна решимости прикончить меня. Мы промчались по нескольким «улицам» Бехор-Гай, и я увидел впереди храм. Ноги сами понесли меня к нему, хотя было ясно: если жуткие хищники сумели недавно попасть туда, что помешает преследовавшему меня зверю сделать это снова? Тем не менее я ворвался в храм и захлопнул за собой дверь. Перекладину, на которую заперлись некогда несчастные, мои спутники сломали, поэтому мне не оставалось ничего, кроме как просунуть в пазы штуцер и надеяться, что он выдержит атаку чудовища. Отступив от двери, я поначалу не сводил с нее глаз, но затем сообразил, что упускаю из виду главное: окошки, проделанные в верхней части храма, были слишком малы, чтобы в них могли протиснуться бледные хищники, а дверь была ими не тронута. Значит, имелся иной способ проникнуть внутрь. Я попытался осмотреться, чтобы отыскать его, но было слишком темно. Можно было различить только темную груду смердящих останков, сложенных в центре храма. Даже странно, что запах разложения не привлек животных-падальщиков. Вероятно, их отпугивало присутствие бледнокожих тварей.
Снаружи существо с разбегу ударилось в дверь, но не стало продолжать биться в нее. Должно быть, оно помнило, что это бесполезно, и решило, не тратя времени, воспользоваться ходом, которым проникло сюда раньше.
Я был уверен, что оно ушло, и потому осторожно вытащил штуцер из пазов и зарядил оба ствола. Мне оставалось только прислушиваться и надеяться, что очередной выстрел остановит чудовище.
Не знаю, сколько я ждал. Может быть, четверть часа, а может быть, лишь несколько секунд. В такие моменты ощущение времени совершенно пропадает. Я осознавал, что балансирую на грани жизни и смерти. Это не было похоже на напряженное чувство, которое испытываешь, скрадывая зверя. При обычной охоте шансы у человека и хищника практически равны, но тогда, в храме, я был скорее обреченной жертвой, которой оставалось жить ровно столько, сколько понадобится чудовищу, чтобы до нее добраться.
Наконец я услышал его. Существо пробиралось под полом. Должно быть, там имелся лаз или твари сами прорыли ход, пытаясь добраться до укрывшихся в храме людей.
Я определил на слух место, откуда должен был выползти зверь, и стоял, держа оружие наготове. У меня было только два выстрела. Если тварь останется жива, то непременно убьет меня и мои останки присоединятся к возвышавшейся над полом куче. Вероятность же того, что пули остановят зверя, казалась ничтожной. Я был готов умереть, хотя всей душой желал, чтобы этого не случилось.
Бледная голова показалась в темноте. Она не светилась, но была хорошо различима. Существо вылезало из отверстия в полу, которое я не заметил днем. Я хотел было стрелять, но передумал. Меня словно осенило. Вместо того чтобы спустить крючок, я сделал три быстрых шага навстречу хищнику и буквально вонзил оба ствола штуцера ему в приоткрытую пасть. Тварь сомкнула челюсти, зубы заскрежетали по стали. Одно движение – и оружие было бы вырвано у меня из рук, но я спустил оба курка одновременно, не дожидаясь этого.
Чудовище дернулось и замерло. Оно было мертво. Похоже, попасть в нёбо – единственный верный способ разделаться с подобными хищниками.
Помню, что сел на пол, покрытый коркой запекшейся крови. У меня не было сил. Только теперь я почувствовал, что сердце норовит выпрыгнуть из груди и бьется о ребра, как полутораметровый махсир в сетях рыболова. Мой взгляд упал на треугольную голову, лежавшую на полу в двух шагах от меня. Черный блестящий глаз, казалось, уставился на меня в ожидании. Я протянул руку и не без труда выдернул винтовку из пасти. На пол, сочась между зубами, полилась кровь.
Я осмотрел штуцер. Он не был поврежден, и я на всякий случай зарядил его. Когда я вставил второй патрон, тело убитой твари дернулось, а затем почти мгновенно скрылось в норе. Похоже, какое-то животное вытащило ее, чтобы употребить в пищу. Возможно, это было такое же чудовище, ведь кто знает, сколько водится их в джунглях Индии.
Исчезновение трупа заставило меня просидеть до утра, держа лаз на мушке: раз из него убрали тело, он свободен и через него в храм может забраться бледнокожий собрат тварей, напавших на нас с Амритом. Мне было жаль, что я потерял столь хорошего следопыта: он мог бы принести мне еще много пользы.
Утром я покинул храм и дожидался полицейского отряда в одной из пустующих хижин. Чудовища, очевидно, были ночными хищниками, так что я не опасался их появления.
К восьми часам прибыли представители закона во главе с офицером по фамилии Уилкинс. Он был англичанином. Я рассказал ему обо всем. Полицейские осмотрели храм, обыскали деревню и округу, но не нашли тел убитых мною тварей. Похоже, они были унесены другими чудищами. Один из полицейских, индус, заявил, что на жителей Бехор-Гай и нас с Амритом напали ракшасы. Уилкинс строго отчитал его за суеверия и велел искать дальше. Индус подчинился, однако было заметно, что он остался при своем мнении и явно полагал, будто отыскать следы злых духов невозможно.
– Я не знаю, что это за животные, – сказал я англичанину, – но они явно превосходят во всех отношениях всех известных хищников Индии.
Уилкинс еще долго расспрашивал меня. Ему было трудно поверить в лысых гигантских ящеров, но останки говорили красноречивее моих слов: ни тигр, ни леопард не сумели бы устроить такой бойни. Англичанин знал повадки местных зверей не хуже меня и был поражен увиденным.
Полицейские собрали останки Амрита (всего пару изгрызенных костей) и отвезли в Паури, где соплеменники следопыта предали их огню. Остальные кости были вынесены из храма и сожжены на берегу реки, как того требовал обычай.
Уилкинс в конце концов пришел к выводу, что на деревню напали неизвестные науке животные. Мне было жаль, что не удалось добыть трофей и сделать хотя бы одно чучело бледнокожего чудища. За оставшееся время, проведенное в Индии, мне не довелось ни встретить представителя данного вида, ни услышать о нем. Пришлось довольствоваться чучелом тигра-людоеда, которое я увез в Россию. Оно еще долго напоминало мне о той ночи, когда я едва не стал пищей неведомых тварей.
Незадолго перед тем, как я начал писать эти мемуары, мне пришло в голову освежить в памяти события прошлого, и с этой целью я взялся разобрать архив, включающий письма, заметки и газетные вырезки того периода, когда я жил в Индии. На глаза мне попалось нераспечатанное письмо, подписанное офицером Уилкинсом. Оно пришло спустя четыре месяца после моего возвращения в Россию. По какой-то причине я не вскрыл его – вероятно, просто забыл разобрать в тот день почту, как со мной нередко случалось. Или отложил на потом и… Ну, все знают, как это бывает. В общем, я распечатал конверт и пробежал глазами аккуратные строчки, выведенные рукой англичанина. К короткой записке прилагалась газетная вырезка, в которой с жаром рассказывалось о научном открытии, ставшем в академических кругах сенсацией. Зоологическая экспедиция профессора Найтвика обнаружила в джунглях Индии останки двух рептилий доселе неизвестного вида. Особи эти, достигая в длину тринадцати с лишним футов, имели гладкую светлую кожу, как ни странно неплохо сохранившуюся, а также обладали удивительно крепкими костями. В черепах ученые нашли глубоко засевшие крупнокалиберные пули, которые и стали, несомненно, причиной гибели животных. Профессор Найтвик с уверенностью причислил открытый вид к семейству варанов. Названный в честь дочери англичанина Varanus veronica, данный вид отныне является самым крупным из известных человечеству, обогнав так называемых драконов острова Комодо, чья длина составляет не более десяти футов.
Я поместил эту вырезку из The News of India в рамку и повесил в зале охотничьих трофеев рядом с чучелом тигра-людоеда. Вот и сегодня, прежде чем написать эти последние строки, я глядел на нее, вспоминая времена, когда мне и в голову не приходило предаваться мыслям о прошлом и тем более – поверять их бумаге.
