Записанные слова отца Амвросия, Старца Оптинской пустыни
(Рассказ четвертый г-жи N. N. в рукописи)

1879 года августа 20. – При первой моей встрече с Старцем Отцом Амвросием он приветствовал меня словами: «А! Воскресшая, иди, иди!» Потом рассказал притчу о жасмине, как один у них монах умел с ним обходиться. В ноябре он его совершенно обрезает и ставит в темном месте. Зато потом растение покрывается обильно листьями и цветами. Так и с человеком бывает: нужно прежде постоять в темноте и холоде, а потом уж будет и плода много. Вечером Батюшка призвал меня к себе и приказал мне написать исповедь мою, начиная с шестилетнего возраста. Не могу передать, как меня это смутило, и само объяснение для меня было ужасно неприятно, навело какую-то тяжесть и раздражение.

Августа 23. – Сего дня, слава Господу, исповедовалась у любвеобильного о. Амвросия. Тягота сошла, так стало хорошо и отрадно. Он велел мне пост по средам и пятницам соблюдать. Объяснил прекрасно, в чем состоит пост. На мои слова – не все ли равно Богу, какая пища, он ответил: «Не пища имеет значение, а заповедь, Адам изгнан из рая не за объедение, а за вкушение только запрещенного. Почему и теперь в четверг или вторник можно есть что хочешь, и не наказываемся за это, а за среду и пятницу наказываемся, потому что не покоряемся заповеди. Особенно же важно тут то, что чрез послушание вырабатывается покорность. Путь твой, – сказал мне Старец, – странствие. Странница! любишь Господа? А Он что делал? Странствовал. Ну, и ты тоже за Ним странствуй». Когда же я ему сказала о моих малых средствах к жизни, он прибавил: «Ну на странствие достанет. Такою жизнью вырабатывается смирение – будешь равно с уважением относиться ко всем – и высшим, и низшим». На мое же замечание, что при странствии очень трудно держать пост – ведь не везде готовят постное и это стесняет хозяев, он сказал: «Попроси, чтоб тебе сварили кашицы, и довольно, а если не захотят, то не оставайся там, чтобы не нарушить заповеди Божией».

Августа 25. – Когда я сказала Батюшке о моих бедных родных, которым помогаю и которые привыкли уже от меня ждать и получать, он сказал: «А если у тебя нечего дать, то так и скажи – нет у меня». На мое же замечание, что хотелось бы иметь побольше, чтобы могла раздавать, он воскликнул: «А гордость-то! Она тут и была. Знаешь, как богатому трудно войти в царство небесное». Когда я прочла ему свою исповедь с шестилетнего возраста, он хотя и любвеобильно разрешил, однако заметил, что «нужно за грехи понести наказание здесь на земле». К этому прибавил: «Многие говорят – зачем наказание? Господь милостив и разбойника покаявшегося простил, и тотчас ввел с Собою в рай. Святые же толкуют иначе: разбойник нес уже наказание прежде, вися на кресте, да и потом ему перебили колени. Значит, смерть была мучительная. Вот он и понес наказание за свои грехи. Так и тебе в наказание накладываю епитимию по двенадцать поклонов в день, на целый год, за всю твою прошлую жизнь, чтоб там, в будущей жизни, уж больше тебя не наказывали». На счет Е., когда сказала, что мне хотелось бы ее воспитывать самой, ответил: «И не думай – не надо; люби ее, влияй на нее хорошо, и только». Рассказал про одну монахиню, у которой остались сироты. Она и взяла их воспитывать и так привязалась к ним, что меньше стала заботиться о своем спасении. «Любить надо, – говорил Старец, – а привязываться страстно не надо. Заповедь повелевает чтить родителей и даже награду назначает за это. Но если ты, говорит Тот же Господь, любишь отца, или матерь, или кого-либо больше Меня, то не достоин быть Моим учеником. Значит, только пристрастие не позволяется, а не любовь».

1880 года, мая 20. – Приехала я одна в другой раз в Оптину Пустынь и на другой день 21 пошла в скит к Батюшке о. Амвросию. Увидев меня, он воскликнул: «А! Из Франции; ну как там идут дела?» «Плохо», – ответила я. Потом вызвал меня к себе в келью и на мою жалобу о жизни велел запирать комнату. Между прочим сказал: «У тебя много снисхождения, а мало терпения. Ничего, все пройдет».

Мая 26. – Сего дня Батюшка опять принял меня. Я говорила ему о своем раздражении и осуждении других. «Нужно смиряться, – сказал он, – раздражение и осуждение происходят от гордости». Нарисовал цепочку колечками и указал, что грехи, подобно цепочке, связываются один с другим и происходят один от другого. На мои слова, что хотелось бы пожить в уединении своей самостоятельной жизнью, он ответил: «Когда Лот жил в Содоме, был свят, а когда вышел в уединение, пал. Осуждать не нужно потому уже, что не знаешь чужой души. На себя больше смотри и, читая св. книги, к себе применяй и себя исправляй, а не других. А то будешь и много знать, да будешь, пожалуй, хуже других». Привел поразительный пример: «Разбойник тридцать лет разбойничал и, покаявшись, вошел в рай. А апостол Иуда находился всегда при Господе Учителе и под конец предал Его». Рассказывал еще несколько примеров из жизни людей современных. О каком-то графе Толстом, который был человек очень прямой и правдивый. «Умер он, – говорил Батюшка, – и вот один монах (Досифей) увидел сон: стоит народ и ждет кого-то, и только что показался экипаж, все пали на колена. Монах же не хотел стать, но ему велели, потому что, как говорили, раб Божий проезжает. Он взглянул и увидел, что едет граф Толстой». Еще рассказал об одном помещике, промотавшем три имения: «Под конец жизни он пришел в монастырь и умер так, что дай Бог каждому из нас так умереть. Хотя и расточителен был покойный, но был и необыкновенно добр и прост душою. Вот и осуждай людей! Нужно иметь больше простоты». Даже привел еще в пример Д. В. П-на, который только что был у него, и сказал: «Какая у него простая душа! Значит, и в мире, и везде есть люди Божии». На мои слова, что хотелось бы иметь более средств к жизни, он сказал: «Не в богатстве дело, а в вас самих. Человеку сколько ни давай, не удовлетворишь его». Представил в пример одну богачку, бывшую тут в Оптиной пустыне: «Она была из бедных и вышла замуж за богатого, отец которому отделил при женитьбе большое состояние, а по духовному завещанию оставлял ему еще большую сумму. Жена осталась этим недовольна и стала подстрекать мужа, чтобы он заставил отца отдать ему при жизни завещанное им после смерти его. А ведь прежде ничего не имела. Вот как неутомима жажда приобретения!»

Мая 27. – Слава Господу! Я сегодня опять исповедалась у Батюшки о. Амвросия. Верно он, Батюшка, молился за меня грешную, почему я гораздо более мира душевного ощущала, о чем и сказала ему. Как он однако прозревает внутреннее наше состояние! Начал с того, как он себя теперь чувствует. А затем уже говорил мне: «Ревность у тебя не по разуму, оставь других! Иногда тебе кажется что-либо по наружности только, а душа каждого человека глубока; почему Господь двукратно запретил не только осуждать, но и судить». Я же ответила ему, что Господь же сказал: «Судите не по наружности, а судите судом праведным». Он пояснил эти слова так: «Суд праведный должен относиться к нам самим, а не к другим, и не по наружным деяниям должно себя судить, а по внутреннему состоянию или ощущению». Спросил меня о молитве, что я читаю, и когда узнал, что я больше молюсь своею молитвою, то заметил, что «следует прочитывать и молитвы и акафисты, а иногда и псалмы. Но если есть внутренняя молитва, то следует тогда остановиться и молиться уже духом. Когда же нет такой молитвы, то читать молитвы». Коснувшись во время исповеди непочитания родителей, я должна была сказать о возмущении моем против излишней и даже, как мне казалось, немного фальшивой снисходительности и угодливости моей матери относительно меня, чего я без возмущения не выношу. «Надо судить о человеке, – сказал Старец, – по его характеру. У тебя характер более сильный, а у ней слабый, и она действует по-своему, как может. Ведь и ты сама, обличая других, действуешь неодинаково и фальшивишь, когда слабому говоришь более настойчиво и резко, а более сильному и высокому более мягким тоном». Когда же коснулось об отплате злом за зло, то я заметила, что этого, кажется, во мне нет. «Будто бы? – воскликнул он. – А одним суровым взглядом своим отплатишь иногда так, что не забудут долго его». Он так верно показал мне мою слабую сторону, что я невольно бросилась просить у него прощение. «А о тебе, – продолжал он, – разве все судят праведно? Хвалят иногда, не зная хорошо твоего внутреннего состояния». На это я поспешила заметить, что именно горе мое, что меня больше хвалят, чем стою я. «Пусть хвалят, – сказал он, – ты на это не смотри, не отвечай и не спорь, а только сама сознавай в себе, стоишь ли ты похвалы или нет. Если будешь противоречить, то выйдет лицемерие; ведь тонкое чувство удовольствия от похвалы все-таки есть в тебе, да и те, которым ты будешь противоречить, не поверят тебе; поэтому когда хвалят, не говори ничего, опусти глаза и молчи».

Мая 30. – На слова одной монахини, что ей нужно ехать, а то матушка игуменья будет сердиться, Батюшка сказал: «Бога и своей совести нужно бояться, а не матушки игуменьи. Страх Божий есть начало очищения совести». Заговорив со мною о моих малых средствах, советовал переменить процентные бумаги и жить капиталом. Когда же я возразила – надолго ли хватит такой маленький капитал? – Старец сказал: «А жизнь твоя разве долга? То-то и есть, – прибавил он. – И на жизнь в монастыре хватит, хоть в общежительном». Услыхав намек на монастырскую жизнь, у меня сердце замерло. Никогда не собиралась я в монастырь, всегда чувствовала какое-то отвращение от монастырской жизни. Сделав мне какое-то возражение, он заметил: «Надо же этим кончить – будет тебе биться в мире». «Какие же могу я, при своей слабости, нести монастырские подвиги?» – спросила я. «Главный подвиг в смирении заключается; телесных же подвигов, при слабости твоей, не будут налагать на тебя», – отвечал он. Но я все-таки заметила, что при жизни матери я никак не могу этого сделать.

Июня 2. – Вышед в хибарку, Батюшка посидел с нами и рассказывал разные притчи. Между прочим сравнивал узкий путь к Царствию Небесному так: взял свою палку и показал, как на ней нельзя поставить двух ног рядом, а одну за другой только, и так лепиться и идти не раздумывая, да не расспрашивая у других о посторонних вещах. Вообще поражение мое, в отношении монастырской жизни, тем более было для меня еще сильно, что пред этим я молила Господа и Царицу Небесную, чтоб Они открыли мне чрез Батюшку Свою небесную волю и что я приму то, что он скажет. Но и после всего этого никак не могу смириться с монастырем.

Июня 3. – Сегодня Батюшка принял меня и встретил словами: «Ну что, как надумалась?» Я рассказала ему, как меня это ужасно поразило и какое имею отвращение к монастырю, а он все-таки настаивал, что мне нет другого места для жительства и что давно бы следовало мне быть в монастыре. В мире же меня руководит одно тщеславие. Даже доступ мой в высшее общество попущен был мне промыслительно для того только, чтоб показать мне всю суету и пустоту его. Относительно же форм и обрядов монастырских – они потому уж хороши, что обуздывают нашу непокорную природу и заставляют отрекаться от нашей воли. Велел обратиться с молитвой к Божией Матери и просить, чтоб Она Сама указала мне путь, какой избрать мне. Почему я и предалась совершенно в Ее святую волю.

Июня 4. – Все утро сегодня враг сильно нападал на меня, возмущая даже против Батюшки, так что под конец я пала пред иконой Божией Матери и слезно молила Ее защитить меня от врага Своим заступлением и указать мне путь, какой мне избрать. Пошла в скит, чтоб только получить общее благословение от Батюшки, но была очень поражена внезапным его вызовом меня к себе. Я так и думала, что верно он будет меня распекать, но он так милостиво стал ободрять меня, говоря, чтоб я все обдумала прежде; что он меня не непременно посылает в монастырь и что монашескую жизнь избирают для большего только совершенства, если кто пожелает. На мое же сознание, что и против него даже возмущаюсь, он сказал: «Это искушение от врага». Говорил еще, что всякому, по его усмотрению, свой путь. Одна душа простая, ничего худого не видит, а другая напротив, все подмечает и видит. Про мать мою сказал: «Зачем мечтать о том, чего нет? Передай ей мое благословение и скажи, что терпением скорбей будет спасена». На мои слова, что стало жалко оставлять всех в мире, заметил: «Погоди, как приедешь домой да станут рвать на куски, и сама рада будешь убежать из него. Читай, когда можешь, молитвы, а когда не можешь, то и пропусти – молись, как молилась прежде». При прощании опять сказал, чтоб я пообстоятельнее подумала о жизни в монастыре, что он меня не торопит, а что для совершенства нужно там быть.

1881 года июня 2. – Сегодня Батюшка о. Амвросий поучительно объяснял слова Спасителя: когда ударят тебя в десную ланиту, подставь другую. Ведь обыкновенным порядком, когда ударяют в лицо, ударяют правою рукою в левую щеку, а не в десную. Но Господь хотел представить десною ланитою оскорбление, унижение, обиду за правое дело, в котором ты не виновата. Подставить же левую – значит: в то время, когда без вины оскорбляют, помяни пред Господом свои грехи, которыми ты оскорбляешь Его, и через это сознание смирись и прими несправедливое поношение, как уже должное».

Июня 3. – Вчера, при коротком моем посещении Батюшки, он спросил меня, отчего я так похудела и изменилась. На мой же ответ, что я тяжело провела зиму, с больною моею любимою племянницею, которая тяжко была больна, он неожиданно поразил меня словами: «Ну, Царство ей Небесное!» Я стала было говорить, что теперь ей лучше и что Царица Небесная ее чудом исцелила чрез икону Иверскую. Но он опять повторил: «Как! Разве и в Царство Небесное не хочешь ее пустить?» Слова его меня ужасно смутили, и скорбь страшная легла на сердце. Неужели, думала я, это предсказание о скорой кончине девочки? Вечером же получила ужасное известие о внезапной кончине другой моей племянницы, Ж. П-ой.

Июня 4. – На другой день я пошла передать Батюшке о полученном мною известии с просьбою отпустить меня домой. Но он наотрез отказал: «Оставайся тут; теперь уж дело кончено и тебе нечего торопиться – ведь не поможешь уж». Когда я рассказала подробно о чудном исцелении Е. от страшной ее болезни, он с укором спросил меня, от чего я не привезла ее к нему. Велел непременно привезти, говорил, что ей нужна исповедь; видно, что она благочестивая девочка, на которую все гадости институтские легли тяжело, и требуют очищения. На мои же слова, когда ее привезти – не весной ли будущего года, ответил: «Ну хоть весной».

Замечательно говорил, как должно принимать неблагодарность людей: «Если делаешь добро, то должно его делать только лишь для Бога. Почему на неблагодарность людей и не должно обращать никакого внимания. Награду ожидай не здесь, а от Господа на небесех, а если ждешь здесь, то напрасно и лишение терпишь». Представил пример, бывший здесь, в Оптине, во время еще отца архимандрита Моисея. Кто-то вложил большой вклад в здешнюю обитель, а по времени, остановившись в гостинице, потерпел невнимание к себе со стороны гостинного монаха. Оскорбившись очень этим, он пожаловался отцу Моисею, прибавив, что его даже как вкладчика не почтили. Отец Моисей ответил ему так: «Если вы сделали вклад ради того, чтобы вас здесь ублажали и чтили, а не ради Господа, то напрасно и беспокоились делать это; ибо чем можем воздать вам мы, бедные и грешные? Делая же для Господа, человек не должен искать благодарности и особенного внимания от тех, кого он ублаготворяет». Этот рассказ для меня был очень поучителен.

Насчет осуждения и замечания чужих грехов и недостатков Батюшка сказал: «Нужно иметь внимание к своей внутренней жизни, так, чтобы не замечать того, что делается вокруг тебя. Тогда осуждать не будешь». Привел также в пример одного царедворца, который жил при царском дворе и окружен был всей мирской суетой, но так был внимателен к своей внутренней жизни, что ничего не замечал вокруг себя. «Так и нам надо жить. Обличать же других не всегда следует». Рассказал при этом эпизод из жизни Оптинских старцев: «Пришел какой-то к ним монах и начал рассказывать такое вранье что он дал одному архиерею взятку в пять тысяч, а другому три тысячи. Старцы же, потупя взор в землю, спокойно молчали, чем выказали свое смирение и пристыдили болтуна. К неправде земной нужно относиться равнодушнее. Ведь Апостол сказал, что мы ожидаем нового неба и новой земли, где правда обитает. Значит, на нашей земле не живет правда, почему и огорчаться очень не надо, когда видишь здесь, на земле, неправду».

Июня 7. – Батюшка вышел и сидел в хибарке. Поздравил всех нас с праздником всех Святых и к этому сказал: «Все они были, как и мы, грешные люди, но покаялись и, принявшись за дело спасения, не оглядывались назад, как жена Лотова». На мое же замечание «а мы-то все смотрим назад, сказал» «За то и подгоняют нас розгами и бичом: т. е. скорбями да неприятностями, чтоб не оглядывались». Рассуждая о моей теперешней жизни, сказал: «Живи, пока уж так, как живешь, только почаще запирай свою комнату».

Июня 9. – Сегодня Батюшка на исповеди говорил мне: «Положи себе за правило не говорить ничего ни матери, ни сестре, когда бываешь возмущена их несправедливостью. Отойди и, что бы мать ни говорила, молчи, возьми Евангелие и читай, хоть ничего не понимая в эту минуту. Положи делать все только для Господа и делай сколько можешь по силам. Возмущаешься же ты больше от того, что делаешь не по силам – много берешь на себя да и не справишься. Сил-то мало, а хочешь делать много, почему и приходишь в раздражение, что будто бы не ценят твоих трудов и жертв. А делай по силам ради Господа да и не огорчайся, когда люди не оценивают. Помни, что ты ведь не ради их делала, а ради Бога, и награды жди от Господа, а не от людей».

Июня 10. – Сегодня, слава Господу, сподобилась приобщиться Св. Таин. Завтра еду, и вечером довольно уже поздно Батюшка вызвал меня поговорить на прощание с ним. Он был ужасно утомлен и лежал навзничь, когда вошла я. На мой вопрос, зачем он так себя утомляет, ответил: «Что же делать? Все жилы и нервы мои так натянуты! Да к тому же еще лихорадочное ощущение, с болью в желудке, чувствую, а нельзя же оставить народ – сама видишь, сколько его! Да это все бы ничего, но меня огорчает то, что еще ропщут все-таки на меня. Ведь кажется, сами уж видят, в каком я положении». Я невольно заметила ему, что многие беспокоят его пустяками и что вообще он более занят внешними делами. Даже, сказала я, и те личности, которые постоянно уже при нем находятся, как при св. Старце, мало, по-моему, проникнуты духовною внутреннею жизнью. На вопрос его «Кто они?» я назвала двух. «А ты почему знаешь?» – спросил он. Да ведь чувствуется это, – отвечала я, – в одной больше суетности, а зависть-то общая; так что мы хоть и грешные, но скорее душу положим за других, чем они». – «А у них, может, есть такое тайное добро, которое выкупает все другие в них недостатки, – ответил он мне, – и которого ты не видишь. В тебе же много способности к жертве, но Господь сказал: Милости хощу, а не жертвы. А милости-то у тебя и мало, почему и судишь всех без снисхождения, смотришь только на дурную сторону человека, и не вглядываешься в хорошую, свои же жертвы видишь и превозносишься ими». На мои же слова, как хотелось бы мне пожить поближе к нему, Старец так метко и вместе с тем любвеобильно направил укор прямо в сердце мне словами: «Нет, уж лучше подальше, а то станешь судить и Старца, что не так делает, как кажется тебе». Вчера же на исповеди, принося покаяние в осуждении ближних, стала я просить у него прощения, что и на него иногда сетую. Он тоже так снисходительно с любовью и кротко ответил: «Ну, я прощаю, Бог с тобой!» Эти мне два замечания насквозь всю душу пронзили и заставили вполне понять, на каком гибельном пути стою я. Всегдашнее замечание только лишь дурных сторон человека означает погибель души. Опытом познала я теперь, что оно довело меня до постоянного раздражения на людей за их недостатки и что занята я была собою как непонятою жертвой. Значит, кому же служу я? Уж, конечно, никак не Богу. Подумать нужно глубоко об этом.

Июня 11. – Сегодня утром было последнее мое прощание с Батюшкой, и обличение им меня было еще сильнее прежнего. Я так рада и благодарю Господа за это. Обличал меня и в лицемерии. Заповедал мне следовать милости и истине, т. е. милость оказывать другим, а истины требовать от себя, т. е. чтобы в себе судить все поистине и правде, а других по милости. «Ведь ты лицемерка, – сказал он мне, – и лицемерие у тебя самое тонкое, так же как и самолюбие. Ведь ты так ловко все узнаешь, так ловко заставляешь других высказываться и разоблачаться пред тобою, тогда как сама о себе ни гу-гу, никак не обличая своего затаенного. Простоты ведь тоже у тебя мало. Оставь других, а займись следить за собой. За другого ведь ты не отвечаешь, а только за себя». Говорил, что нужно серьезно начать работать над собою. Велел мне читать и проходить главы Св. Евангелия от Матфея 5, 6, 7 и 8. На мои же слова, что я ближе была прежде к Господу, чем теперь, он ответил: «Знаешь, когда луч солнца проникает в комнату, то какая бездна пыли и паутины видна! Тогда как прежде, когда не было луча, воздух в комнате казался чистым».

Насчет же того, как мне трудно быть без хорошего общества людей, более образованного, к которому я привыкла с малолетства, он сказал, что оно, т. е. так называемое хорошее общество, сделано было доступным тебе для того, чтоб ты познала всю суету его, а ты не так поняла, почему и гонишься за ним. Но все-таки, прибавил он, если б ты оставалась, как прочие, без него, то еще бы хуже было. «У тебя была бы такая зависть к людям и ропот, что и Боже сохрани!» Обличал серьезно, но любовь его так и проникала во всяком его слове. Видно, что она нисколько не умаляется от обличения грешника. Говорил еще, что Господь принес не мир земле, а меч, разделяя и отделяя в человеке дурное от хорошего. Так Батюшка нынешний раз проник глубоко в сокровенные тайники души моей, что просто удивил. Непостижимая, однако, прозорливость у Старца! Помоги ему и сохрани его Господь.

1882 года мая 24. – Вечером часов в 7 приехали мы с Е. в Оптину пустынь и очень были рады найти хорошенький, чистый номер в деревянной гостинице близ М. И. К…ой, которая во все время нашего там пребывания была к нам очень добра и много этим облегчала мою заботу здесь о Е. Батюшку о. Амвросия увидали мы на другой день и получили его благословение. Он встретил нас словами: «А! Мудреные приехали». Обласкал Е. Он выходил в хибарку и, пока переодевался, дал Е. держать свой костыль. Потом принял нас отдельно и занялся с Е. тоже отдельно. Батюшка произвел на нее очень хорошее впечатление, чему я была очень рада. И вообще, жизнь в Оптиной ей очень понравилась, и ехать скоро назад она не хотела.

Вчера 7 июня только могла поговорить подробно с Батюшкой о своих делах. Велел мне предаться совершенно воле Божией и ждать только от Него помощи, которую Он, когда нужно будет, и пошлет, как Ему угодно, а не по-человечески, почему велел продать билет выигрышный, говоря, что это – надежда человеческая, а не Божия. Также относительно квартиры велел ждать, пока откроется вакансия там, где я ожидаю; впрочем, не стеснил, если можно будет, переехать и на другую, более удобную. Советовал мне жить капиталом, если очень недостает на жизнь из процентов, лишь бы не стеснять себя и не брать ничего сверх сил. Все неприятное, по его словам, у меня происходит от того, что беру не по силам. Привел слова из Св. Писания, что «Господь велит давать благодушно столько, сколько можешь, и этот дар приемлет; а если хочешь иметь совершенство, то тогда отдай все да и ходи с рукой, прося милостыню, и не огорчайся уже тем, что не имеешь ничего и люди неблагодарны. Смиряйся больше духом – смирение и дела заменяет. Терпи все невзгоды и предавайся Господу». Насчет Е. велел не заботиться очень, а предоставить ее попечению Божией Матери, Которая если взялась за нее, то и управит. Насчет проявления ее болезней – считал это указанием ей на неусердное и рассеянное повеленного ей чтения акафиста и молитвы к Божией Матери. «Наставляй ее и направляй, – говорил он, – очень не тревожься и не заботься, а только напомни ей всякий раз, когда ей хуже будет, что верно она читала рассеянно и невнимательно». Вообще, велел мне больше искать мира и спокойствия сердечного. Аферами положительно запретил заниматься: «К чему это? – говорил Старец. – Чтоб еще больше найти себе забот и уж окончательно лишиться мира душевного! Положись на Господа, и Он подаст, и поможет там, где и не ожидаешь». Насчет же моего замечания о трате на прожитие капитала, что я его оставляю Е., он сказал: «Ну если что останется, то и ее будет». На замечание одной знакомой, при первой нашей встрече с Батюшкой, что Е. еще в первый раз делает такое дальнее путешествие и что я ее привезла в телеге на почтовых, Батюшка ответил: «Что же? Лучше начать телегой, потом повозкой, а кончить каретой, чем наоборот – начать каретой, а окончить телегой».