«О, Моцарт, Моцарт!»
(укоризненно)
В данном случае волшебным образом совместился игривый нрав Моцарта с его же гениальностью.
Ну не любил он ее. Со всей своей непосредственностью не любил. Похоже, что за самодовольство и высокомерие. Подумаешь, высокомерная – так это для примадонны нормально. Певица была, прямо скажем, из лучших. С огромным вокальным диапазоном.
В общем, Адриана Габриэли, она же Ла Феррарезе, она же в конечном итоге Адриана Феррарезе дель Бене, пела премьерный спектакль моцартовской оперы-буффа «Так поступают все».
У каждой певицы есть свои особенности во время пения. (У певцов тоже, но нас сейчас волнуют именно певицы.) Вспомните, что проделывала руками во время импровизаций Элла Фитцджеральд, вспомните, как бы это поделикатнее выразиться, орлиный взгляд Чечилии Бартоли в наиболее виртуозных местах барочных арий. Вот и у Адрианы Феррарезе была своя особенность – она задирала голову на высоких нотах и опускала подбородок в нижнем регистре.
Партию Фьордилиджи, одной из главных действующих лиц оперы, Моцарт написал специально для Адрианы дель Бене. Изумительная музыка, диапазон больше двух октав, но Моцарт не отказал себе в удовольствии написать арию Фьордилиджи таким образом, что она почти вся состоит из сочетаний переходов от верхнего регистра к нижнему и наоборот. То, что в результате получилась одна из самых сложных арий для сопрано, это половина дела.
Прелесть ситуации состояла в том, что во время исполнения арии дель Бене все время задирала и опускала голову в зависимости от тесситуры и со стороны выглядела как курица, клюющая зерно.
Сколь я понимаю, Моцарт, который дирижировал премьерой, наслаждался результатом.
Я понимаю, что если вы вошли во вкус, то непременно спросите – а как же Николай Андреевич Римский-Корсаков? Уж там ехидства хоть отбавляй – от «Золотого петушка» с царем Додоном, который поет свои мудрые мысли на мотив «Чижика-пыжика», до «Царя Салтана», от «Майской ночи» до «Ночи перед Рождеством».
Вы справедливо зададите вопрос – а где же Модест Петрович Мусоргский? Да тут одна только сцена в корчме из «Бориса Годунова» тянет на премию в номинации «Жизнь как она есть» им. Венедикта Ерофеева.
А вокальный цикл «Раек» – это просто вокально-сатирический памфлет, в котором Мусоргский прикладывает всех окружающих – и «Могучую кучку», и ее оппонентов. Просто сделано это настолько гениально, что никто не обиделся. Как написал в своей рецензии Цезарь Кюи, композитор, критик, член «Могучей кучки»: «…кроме силы и едкости, „Раек“ полон жизни и веселости и вызывает неудержимый хохот».
«Как все знают, смех не поддается фальсификации. Проще выжать слезу, чем улыбку. Это как с лошадью, которую можно привести к водопою, но нельзя заставить пить».
А. Генис. Довлатов и окрестности
Шостакович в этом смысле уникален.
Взять хоть его «Леди Макбет Мценского уезда»… При всем эпическом трагизме этой оперы в ней выписан просто невероятный по своей минималистской выразительности набор великолепных шаржей – двумя-тремя линиями, это все знакомые типажи…
Местный нигилист – там секунд сорок вся роль, но…
Исправник со своей массовкой, которые вместе сидят в участке и тоскливо подвывают как голодные волки. Нет, я понимаю, Салтыков-Щедрин и все такое…
Задрипанный мужичонка! Это же вот то самое чмо как квинтэссенция явления! Мысль и память как у золотой рыбки в сочетании с люмпенским самомнением. Ходячий рефлекс. Концентрированное воплощение ничтожества – «ну просто чудо!» (это из той же оперы, но по другому поводу).
Священник… Ну там же в музыке нарисовано, что он поддатый! Причем не в хлам, а вот ровно настолько, чтобы мысль шла, слегка покачиваясь, по неровной синусоиде.
Ну хорошо, это опера, искусство синкретическое, со словами и сюжетом.
А, скажем, оркестровая пьеса «Кабак»?
В пятиминутной миниатюре – вся гамма чувств, причем последовательно. От острого желания опохмелиться, через благостное состояние временного прояснения сознания в результате принятого, через состояние «а потанцевать?» к позиции «мадам, вы прелестны» и так далее.
Юмор Шостаковича – это весь спектр, от светлой улыбки до трагического сарказма, от музыки к мультфильму «Сказка о Попе и работнике его Балде» до Тринадцатой симфонии, от «Песенки о фонарике» до Скрипичного концерта и «Антиформалистического райка»…
«Мессианство и юмор две вещи несовместные». Я так думаю.
Пожалуй, любая мессианская деятельность заметно вредит ироничному взгляду на мир. А уж самоирония здесь просто исключена. Поэтому вряд ли вы найдете что-либо на этот счет у Листа, Берлиоза или Скрябина. Эстетика иная. Бескомпромиссно серьезная эстетика.
Но самый серьезный персонаж в этой суровой зоне вечного пафоса – Рихард Вагнер. Понятие иронии и, тем более, самоиронии здесь отсутствует как класс. Его место полностью занимает слово «величие». Причем произнесенное самим Вагнером.
Про себя, разумеется.
Но вслух.
Собственно, и музыка его точно такая же – тут можно только внимать и благоговеть.
Я знаю лишь два случая, когда музыка Вагнера позволяет улыбнуться. Во-первых, это пьеса Клода Дебюсси «Кукольный кэк-уок» из его фортепианного цикла «Детский уголок». В этой пьеске Дебюсси парадоксально и, я бы сказал, из чистой вредности совмещает интонации негритянских музыкальных шоу с вполне сознательно использованным аккордом, который является таким же узнаваемым символом вагнеровской музыки, каким стало надкусанное яблоко для корпорации Apple. Он так и называется «тристан-аккорд» и вызывает состояние неопределенного томления и ожидания неприятностей в среднесрочной перспективе. Вы можете его услышать в самом начале увертюры к опере «Тристан и Изольда». Кроме того, он является визитной карточкой фильма Ларса фон Триера «Меланхолия». И в этом контексте более чем органичен. Но у Дебюсси после вагнеровских интонаций появляются аккорды, совершенно целенаправленно и сознательно изображающие смех.
Второй случай – фрагмент из фильма «Золотая лихорадка» Чарлза Спенсера Чаплина, эпизод, где Бродяга достает из кастрюли недоваренный башмак под музыку арии Вольфрама из «Тангейзера» O du mein holder Abendstern в чрезвычайно задумчивом изложении тромбона.
Очень жаль, что Рихарду Вагнеру не довелось услышать свою музыку в кинематографе. Ну ладно, лишнюю пару раз перевернется там, где он есть, ничего ему не сделается.