Да, конечно, Вольфганг Амадей Моцарт в той, бытовой, части жизни, если можно так выразиться, был чрезвычайно специфическим персонажем. Возможно, у него был синдром Туретта в относительно легкой форме – об этом говорит вся эта моцартовская гиперактивность, использование слов, назовем их социально-пограничными, мы это видим в его письмах, к тому же маловероятно, что он ограничивал себя в этой сфере лишь письменным способом коммуникации. В общем, вероятнее всего, Милош Форман в «Амадее» имел в виду весь этот комплекс моцартовских поведенческих особенностей.
Вообще-то, здесь в качестве эпиграфа должно было находиться письмо Моцарта своей кузине Марии Анне Текле Моцарт в Аугсбург от 5 ноября 1777 года. Но по лексике и образной сфере оно таково, что автор не взял на себя смелость цитировать его. Пришлось ограничиться Пушкиным в качестве очень мягкой иллюстрации того, чего читатель оказался лишен вследствие опасений автора, что эта книга по случайному недосмотру может попасть в руки культурных людей. И так некоторые письма Моцарта появились в собрании его писем в Европе лишь в 1962 году, а в России в переводе вышли и вовсе в 2006, когда к 250-летию композитора было издано полное собрание его писем. Могу лишь заметить, что представление Моцарта о юморе иной раз своеобразно сочетает натуралистические интересы четырехлетнего ребенка и армейскую стилистику Швейка.
Окружен рабов толпой,
С грозным деспотизма взором,
Афедрон ты жирный свой
Подтираешь коленкором;
Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жесткой одой,
Хоть и морщус я, да тру.
А. С. Пушкин. Ты и я (Александру I)
Что интересно, это никоим образом не относится к его музыке, которая искрится тончайшим и изысканнейшим юмором, доставляющим совершенное наслаждение мягкими и неожиданными парадоксами. Ведь суть юмора и состоит в том, что вместо ожидаемого решения тебе преподносят нечто вполне перпендикулярное.
Как по этому поводу изящно выразился американский композитор Нед Рорем: «Юмор – это способность видеть три стороны одной медали».
Йозеф Лойтгеб был не только выдающимся солистом-валторнистом, известным, помимо родного Зальцбурга, также и в Вене, Париже и Милане. Он был на двадцать четыре года старше Моцарта и дружил с его отцом Леопольдом Моцартом, ну и с маленьким Вольфгангом, разумеется, тоже. Проще говоря, он был таким близким другом семьи, что время от времени при случае во время путешествий по Австрии у него можно было и переночевать вместо гостиницы, а «М-м Лойтгеб повязывала мне сегодня галстучек», как писал жене Моцарт в письме в июне 1791 года.
И вот однажды Йозеф Лойтгеб, который очень любил музыку Моцарта, в очередной раз попросил его написать для него валторновый концерт. Вообще-то один концерт для Лойтгеба Моцарт к тому времени уже написал. Но здесь Лойтгеб его просто умолял. Видимо, это была такая «игра отношений», в рамках которой дядя Йозеф признавал практически неуправляемый экстравертивный характер Моцарта. Так или иначе, Моцарт смягчился, но поставил условие: чтобы все время, пока он, Моцарт, будет писать Концерт, Лойтгеб стоял за печкой на коленях. И Лойтгеб на самом деле ползал за очагом и терпеливо ждал на коленях все то время, что Моцарт писал.
Не знаю, как долго просидел в таком положении дядя Йозеф, за терпение которого ему должны быть благодарны валторнисты XIX, XX и даже XXI веков, но в финале Концерта Вольфганг явно сжалился над ним, поскольку написал третью часть концерта в форме рондо.
Рондо – это музыкальная форма, в которой удачно сочиненная и достаточно яркая музыкальная тема (рефрен) повторяется три, четыре, реже пять раз, а вот между этими повторениями находятся разные тематические фрагменты. Примерно то же самое, что песня, где одинаковые припевы чередуются с разными куплетами. Только там слова, а здесь музыка. Совершенно очевидно, что даже при отсутствии в те времена функции копировать/вставить, четырехкратный, как в этом концерте, повтор рефрена значительно ускоряет процесс сочинения, что очень важно, когда у тебя за печкой стоит на коленях заказчик.
На первой странице Концерта для валторны ми-бемоль мажор № 2 Моцарт оставил автограф. Естественно, в своем стиле.
«Из жалости к Лойтгебу, ослу, волу и дураку. Вена, 27 мая 1783 года».
Всего Вольфганг Амадей Моцарт написал для Йозефа Лойтгеба четыре Концерта для валторны, рондо для валторны с оркестром и квинтет для солирующей валторны и струнных.
Но это был Моцарт-человек, а Моцарт-гений – совсем другое явление.
Там есть, конечно, точки соприкосновения, кто бы спорил. Но это совершенно разные уровни бытия. Как у Баха, который считал свою деятельность посвященной Богу, и, судя по всему, так оно и было. Но в бытовой жизни это был другой человек, который писал музыку для рекламы («Кофейная кантата»), сквалыжил с работодателями из-за лишнего талера или бочонка пива, неустанно делал детей и, между прочим, достиг неплохих результатов – их у него было двадцать штук. И все эти Карлы Филиппы Эммануилы, Вильгельмы Фридеманы, Иоганны Кристофы Фридрихи, Иоганны Христианы и даже Готфрид Генрих, который «страдал легкой степенью слабоумия, хотя хорошо играл на клавире», и прочие Бахи успешно появлялись вполне естественным путем в перерывах между написанием кантат.
Так вот, что касается Моцарта не как человека, а как гения. У него просто россыпь музыкальных тем, идей, и оперных, и чисто инструментальных, от восторга перед которыми… Ну прямо как у Вороны в басне Крылова. Вы помните, там у нее в зобу дыханье сперло, причем по очень незначительному поводу в сравнении с нашим.
Ладно, я уж не говорю о финальном рондо из Концерта для гобоя, написанном примерно по той же модели, что и уже известный вам Концерт для валторны.
Но чудесный эпизод Das klinget so herrlich из «Волшебной флейты», написанный для колокольчиков, вызывает чуть ли не слезы умиления, а сцена Папагено, в которой он связан обетом молчания, но пытается что-то изложить доступным ему способом, вполне могла бы послужить украшением оперы-буффа «Муму», если бы Моцарт жил чуть позже или Тургенев, Герасим и Муму чуть раньше.
«Музыкальная шутка» KV 522 – деревенский праздник на лужайке для струнного оркестра и двух валторн. Поскольку музыка – это вид искусства, разворачивающийся во времени, то она в данном случае чрезвычайно натуралистично иллюстрирует в динамике процесс того, как действующие лица, они же исполнители, на деревенском празднике постепенно, но неуклонно накачиваются то ли пивом, то ли шнапсом, что в данном случае несущественно. И заканчивается это вполне предсказуемыми отклонениями от некоторых представлений о прекрасном, которые (отклонения) выписаны Моцартом в партитуре вплоть до степени полной документальности.
По крайней мере, если из уст очевидца вам будет нагляднее, то выглядело это так: «…Ну, типа набуха́лись чуваки. Мы однажды этот шедевр в БЗК (Большой зал консерватории) ваяли, так в этом месте какая-то расфуфыренная ценительница прекрасного с первого ряда громко так фыркнула „как им не стыдно!“) Дальше играть было сложно – ржали».