Понятия не имею.
Я не понимаю, каким образом последовательность из двух тонов подряд дает один эмоциональный результат восприятия, а из тона и полутона – совершенно иной (это я про мажор и минор, если что).
Вообще говоря, способов сборки звукоряда с помощью комбинаций полутонов, тонов и даже полутора тонов – великое множество. Что-то вроде игры в тетрис или лего. Главное, чтобы все это вписалось в октаву. Конструкция, получившаяся в результате этой сборки, фактически и называется ладом. И вот эта комбинаторика, «игра в кубики», приводит к большому количеству ладов. Помимо известных и всеми любимых мажора и минора, существуют и другие лады. Такие, скажем, как лидийский, миксолидийский, фригийский, дорийский и так далее. Впрочем, вы об этом вскоре узнаете практически из первых уст. Удивительно то, что разные комбинации «кубиков» приводят не только к разным эмоциональным состояниям, но также оказывают воздействие и на мышечные и даже поведенческие функции.
Вспомните, к примеру, «Камаринскую». Про себя, но не спеша и с настроением. Что там происходит с сигналами нервной системы, поступающими к мышцам рук и ног? Ну, к плечам – это само собой. Отрефлексировали?
А теперь «Адажио» Альбинони. Что, мышцы на лбу расслабились? Опустились уголки губ?
Вот-вот, проанализируйте реакцию вашей психосоматики и найдите десять отличий.
Отсюда и музыкальные лады были поименованы от народов, например, лидийский или фригийский лад. От того, что нравится данному народу, таким словом музыкальный лад и называется, ибо народу доставляет удовольствие та музыка, которая подобна его нраву.
Боэций. Основы музыки
Лучше всех об этом знали, как всегда, древние греки. Почему они так трепетно относились к ладовой организации звукоряда, в наши дни понять непросто, но об использовании различных ладов рассказывали совершенно душераздирающие истории, которые убедительно аргументируют их воздействие на неокрепший человеческий рассудок (а человеческий рассудок некрепок по определению).
Вот, к примеру, что рассказывает Боэций.
«Один молодой человек обнаружил свою подружку запертой в доме соперника и, разбушевавшись, хотел поджечь дом. А в это время Пифагор по своему обыкновению наблюдал за ходом звезд. Он сообразил, что юноша возбужден звуками фригийской мелодии и, несмотря на многочисленные увещевания друзей, не желает отступиться от своего преступного замысла. Тогда Пифагор велел поменять мелодию на спондеическую и таким образом привел душу буяна в тишайшее состояние».
О цене ошибки в использовании лада рассказывает римский ритор Марк Фабий Квинтилиан (35–96). Во время священного обряда флейтист ошибся ладом (как это возможно, ума не приложу), «в результате чего человек, совершавший обряд, сошел с ума и бросился с обрыва», а флейтист был обвинен в непредумышленном убийстве.
В те времена далекие, теперь почти былинные, представления о демократии несколько отличались от современных, это правда. Но даже на том прогрессивно-рабовладельческом фоне Платон выглядел отморозком. Он всегда точно знал, как надо и как правильно. А когда кто-то точно знает, как правильно для себя и особенно для других – это как минимум настораживает, а в норме – должно пугать.
Его трактат «Государство» – первый в ряду знаменитых утопий, таких как «Утопия» Томаса Мора или «Город Солнца» Кампанеллы, каждая из которых в наши дни вызывает содрогание после того, как в ХХ веке кое-что из рекомендованного великими мыслителями удалось реализовать.
В музыкознании Платон тоже знал толк и формулировал основы музыкальной теории следующим образом.
Что касается ладов – ионийский и лидийский – это для пьяниц. Миксолидийский «непригоден даже для женщин». Вот дорийский и фригийский – да, это для мужественных и свободных людей. (Это у него в работе «Государство». Потому что прописано должно быть все.)
«– А какие же лады свойственны причитаниям? Скажи мне („Назови, нет, я жду“) – ты ведь сведущ в музыке.
– Смешанный лидийский, строгий лидийский и некоторые другие в том же роде.
– Значит, их надо изъять, – сказал я».
(Оттуда же).
И все же очень похоже, что эмоциональную реакцию на лады формируют те же механизмы, которые формируют появление речи у ребенка. В первые месяцы жизни ребенок способен издавать весь спектр звуков, которые чисто технически позволяет анатомическое устройство организма. А приблизительно к десяти месяцам пропадает чувствительность к фонемам, несвойственным «родной речи». И он уже никогда не сможет издавать щелкающие звуки без акцента, как настоящий бушмен, и всю жизнь будет путать «р» и «л», если родился в японской семье.
Так что, сдается мне, что европейца, воспитанного и вскормленного Верди и Брамсом, фригийским ладом не возбудишь, а спондеическим мелосом не успокоишь. Скорее, сильно озадачишь.
А вы думали, так было всегда?
Как оно так получилось, я не знаю, но очевидный и наблюдаемый факт состоит в том, что музыкальное мышление людей, живущих в начале XXI века, по-прежнему существует в ладовых категориях веков XVIII и XIX. Как иначе объяснить, что практически вся условно «популярная» музыка кино, эстрадная, танцевальная, музыка государственно-патриотическая, тюремно-блатная, сиротская и т. д. – все это написано в парадигме и в рамках музыкальных законов, языка и логики, естественных для периода XVIII–XIX веков, то есть в мажоре и миноре? Подтверждением этого тезиса может служить музыкально-социальный феномен караоке – совершенно невозможно себе представить ситуацию, при которой, скажем, фигурант дела о драке в кафе «Ветерок» пел бы под минус арию Орфея из одноименной оперы Монтеверди или «Смерть поэта» на стихи Рильке из Четырнадцатой симфонии Шостаковича.
А вот «Хабанеру», «Сердце красавицы» и «Мурку» да под хорошую закуску – вполне. По крайней мере, такие фонограммы для караоке существуют.
В целом выходит, что мажор с минором, которые мы считаем явлением чуть ли не равноценным самой музыке, это не более чем феномен XVIII и XIX веков, эпохи, в которой мы по каким-то причинам застряли. Каким именно местом застряли, однозначно сказать не могу. Уши не в счет, это периферия. Про мозги сложно что-то сказать однозначно, ибо в соответствии с теоремой Геделя о неполноте невозможно описать систему, находясь внутри нее. Так что про мозги – вопрос к более высокой инстанции.
«Привычка свыше нам дана» – звучит убедительно, но есть один феномен, который озадачивает, не предлагая ответа.