9

Торговля людьми в открытом море

Узнав, что некоторые рыбаки готовы рисковать жизнью, чтобы бежать с рыболовецких судов, я понял, что там происходит что-то ужасное. Что же тогда заставляет экипаж оставаться на судах? Возможно, в рыболовецкой индустрии в обычае похищения людей? Поскольку рыболовная промышленность развита во всем мире, права членов экипажа судов в открытом море отстаивает ряд общественных организаций. Проводя исследования для этой книги, я съездил в Лондон побеседовать с Дэвидом Хэммондом, в то время руководителем организации «Права человека в море» (Human Rights at Sea, HRAS), независимой британской благотворительной организации по защите прав человека в море, и получить информацию об условиях работы на коммерческих рыболовецких судах. Хэммонд, бывший офицер британской морской пехоты и юрист, производит суровое и внушительное впечатление. В работе ему очень помогают квалификация правозащитника международного уровня и обретенный ранее опыт мореплавателя. Кажется, что он может в прямом смысле отбиться от любого, но под внешностью крутого парня скрывается человек, искренне озабоченный правами слабых и выброшенных на обочину.

Основополагающий принцип HRAS состоит в том, что права человека на море ничем не отличаются от прав человека на суше. Являясь ведущей независимой платформой по защите прав человека в море, организация опубликовала ряд резонансных материалов, освещающих нарушения в море, проводит расследования и обеспечивает поддержку рыбаков, в прошлом незаконно удерживавшихся на судах в качестве рабов. Сейчас они работают над многочисленными случаями нарушения прав человека от Фиджи до Ирана, ОАЭ и Центрального Средиземноморья. Подобные нарушения, судя по всему, носят системный характер, но известно о них все еще недостаточно. Подлинного масштаба рабства на море не знает никто.

Хэммонд рассказал мне несколько леденящих душу историй о разных молодых людях, которых держали на морских судах как рабов. Ради их безопасности имен он не называл, но все, о ком идет речь, сейчас пытаются вернуться на родину, а это не так-то просто, ведь у них нет ни денег, ни паспортов.

Одного парня похитили в 17 лет, когда он пытался пополнить в местном магазине счет телефонной карточки. Он рассказывал: «На меня напал какой-то мужчина и заткнул мне рот рукой. Я оказался на лодке. Мои родители до сих пор не знают, где я».

Восемнадцатилетний парень с севера Бангладеш искал работу в Дакке, столице страны. Пожилой мужчина предложил ему работу за 6 долларов в день. Они поехали в небольшой дом где-то в пригороде, где мальчика связали и одурманили. Очнувшись, он обнаружил себя на судне в море. Там его постоянно били.

Третьего мужчину, электрика, банда похитила прямо из дома, где он должен был чинить проводку. Как только он зашел туда, на него напали и усыпили хлороформом. Пришел в себя он только на рыболовецком суденышке в открытом море. Он до сих пор пытается вернуться домой к матери. Он говорит: «С тех пор как меня похитили, у нее нет никого, кто мог бы помочь ей получить медицинскую помощь».

Хэммонд ушел с поста главы HRAS в октябре 2017 года, но продолжает работать в попечительском совете. По его словам, типичное рыболовецкое судно – это настоящий производственный цех, где есть и промышленных размеров лебедки, и раскачивающиеся из стороны в сторону рыболовные крюки, и полчища тараканов и крыс. «Если вы не знаете, что делаете, и куда-то не туда сунете руку, – объясняет он, – то останетесь без руки. Представьте себе: все эти механизмы работают круглые сутки, даже ночью. Это цех, который качается влево-вправо, ныряет вниз и поднимается вверх с пятиметровой амплитудой – все время, непрерывно. Палуба – настоящий каток, залитый кровью и покрытый остатками рыбьих туш. По нему босиком перемещаются сорок человек, а каждые пару минут через борт плещет вода. Такова жизнь на судне».

Однажды моряк потерял из-за несчастного случая четыре пальца. Ему велели переплыть на другую лодку, что он и сделал, держа изувеченную руку над водой.

Один похищенный рыбак рассказал Хэммонду, что капитан судна регулярно порол его хвостом ската-хвостокола. Другой вспоминал, как капитан говорил ему: «Я убил того парня, вместо которого взяли тебя. Только попробуй убежать – и тебе несдобровать тоже».

Единственный способ выбраться из рабства – побег, мероприятие сомнительное и рискованное. При попытке побега часто тонут, как тот азиатский рыбак, обнаруженный в Южной Атлантике, а пойманных беглецов зверски избивают, а порой и убивают.

Убежать, пока судно стоит в порту, сложно, потому что за экипажем следят, ловят и регулярно возвращают на борт. Рыбаки, которым удалось убежать, могут обратиться в полицию в отдел похищений, но во многих случаях, даже если рыбаки приводят название и номер лодки, на которой их удерживали, власти бессильны что-либо сделать, поскольку владельцы часто регистрируют несколько судов под одним и тем же номером.

Я решил, что лучше всего смогу узнать об условиях на борту, если съезжу в Камбоджу и познакомлюсь с бывшими узниками лично. Хэммонд рассказал, что в Юго-Восточной Азии действует общественная организация, защищающая работников из Камбоджи от эксплуатации. Сотрудники организации согласились поговорить со мной на двух условиях: я не должен раскрывать ни названия организации, ни имен бывших рабов. Я согласился и тут же назначил дату поездки.

Самолет приземлился в камбоджийском городе Сиемреапе, и я направился в гостиницу. Территория отеля, окруженная пальмовыми деревьями и прудами, оказалась весьма живописной, но было очень душно и жарко. Однако, заселившись, я все-таки решил выйти в город, чтобы увидеть настоящую Камбоджу. На улицах были серьезные пробки: машины и мотоциклы носились туда-сюда по грязным дорогам, по обе стороны от проезжей части стояли крошечные магазинчики, где предлагались товары повседневного спроса – еда, одежда и разная мелочь. Я видел доброту в глазах местных жителей, но было ясно, что долгая история насилия и жестокостей, творившихся в стране, оставила свой неизгладимый отпечаток. История Камбоджи полна ужасов, и самый страшный период пришелся на правление Пол Пота – революционера и политика. Более тридцати лет – с 1963 по 1997 год – он возглавлял движение так называемых красных кхмеров – по сути, Коммунистическую партию, контролировавшую страну. Пол Пот хотел построить аграрное социалистическое общество и делал это максимально жестоко, насильственно переселяя жителей городов страны в сельскую местность, где их заставляли работать в колхозах. Всех, кто был не согласен с курсом правительства, просто убивали. Плохое питание, побои и жуткие условия труда привели к гибели 3 миллионов человек, то есть 40 % населения страны. В конце жизни Пол Пот якобы сказал: «Я отвечал за все и приму любую ответственность, но, товарищ, покажи мне хоть один документ, где говорилось бы, что я лично ответствен за смерти».

Основное наследие Пол Пота – сельское хозяйство, основа камбоджийской экономики: на него приходится 90 % ВВП страны, и главная культура в нем – рис. Помимо того что рис кормит страну, это самая важная статья камбоджийского экспорта. За последние 20 лет Камбоджа, во главе которой ныне стоит Народная партия Камбоджи, сделала ряд шагов по направлению к диверсификации экономики; однако большинство сельских жителей все еще полностью зависит от сельского хозяйства и смежных производств. Средний доход на душу населения составляет всего 1400 долларов в год, и Камбоджа считается одним из худших в мире государств по профсоюзной организации . В то же время страна постоянно страдает от неутолимой потребности других стран в дешевой рабочей силе.

В тот же день я встречался с представителем НПО в открытом лобби своего отеля. Дул легкий бриз, задрапированная в сари сотрудница отеля принесла нам чай и еду. Моему собеседнику, которого я буду называть Сэмом, было чуть за тридцать. У него были черные как смоль волосы, держался он спокойно, почти беззаботно, что плохо сочеталось с важностью его работы. Я объяснил Сэму, что очень хочу узнать больше о похищениях людей, и под вращающимися лопастями гостиничных вентиляторов он рассказал, как работает этот бизнес. Похитители охотятся за уязвимыми и ничего не подозревающими людьми, нуждающимися в помощи. Им рассказывают о возможностях трудоустройства дома и за границей, сочиняя пристойно звучащие сказки о работе на стройке, в сельском хозяйстве, секторе недвижимости и других отраслях. Эти медоточивые слова о хорошо оплачиваемом труде предсказуемо прикрывают трагедию. Обычно молодые ребята без необходимых документов переходят камбоджийско-таиландскую границу и оказываются в полной власти похитителей. Жертвы против своей воли попадают на рыболовные суда. Каждый направляется на лодку – при необходимости новобранца привозят силой. Их судьба мало отличается от судьбы галерных рабов в средневековой Венецианской республике. «Никакой платы и изнурительный труд», – объяснил Сэм. Побои каждый день, жизнь в вечном рабстве. Существование их, почти без сна и пищи, ужасно.

Вот типичная судьба камбоджийца, которого заманивают на рыболовное судно. Ему 17 лет – по сути, это мальчишка, никогда не покидавший своей деревни. Похититель рассказывает ему о том, что в Таиланде его ждет прекрасная, хорошо оплачиваемая работа. Парня уверяют, что работа вот-вот ему достанется, но как туда добраться? Он спрашивает похитителя: «А ты не довезешь меня туда?» Тот отвечает: «Да, я могу помочь, но это стоит 500 долларов». У мальчика нет таких денег, так что похититель соглашается, обещая разобраться с этим позже. После чего жертва спрашивает: «Хорошо, а чем я буду заниматься в Таиланде?» Похититель дает какой-то успокаивающий ответ, и молодой человек соглашается. Ему велят явиться в назначенное место в определенное время. Он ждет там, и за ним – и другими – приезжает грузовик. Ему велят спрятаться в кузове, и так начинается долгая поездка. Через несколько часов или даже дней грузовик прибывает в порт. Откинув брезент на кузове, похититель говорит: «Выходи и быстро заходи вот сюда». Жертву запирают в одной из комнат здания, и дела начинают идти все хуже. Мигрант – камбоджиец, а похитители – тайцы. Они говорят на разных языках, так что паренек просто не понимает, что происходит. Он заперт в комнате с несколькими незнакомцами. Пленников, которые пытаются бежать, преследуют, избивают, а иногда и убивают члены банды. Похитители поддерживают тесные отношения с местными властями, которые хватают беглецов и возвращают их тюремщикам. После этого мигрантам говорят, что они отправляются на судно. Они начинают понимать, что это вовсе не стройплощадка, но уже слишком поздно. Лодка выходит в море. Так обращаются и с бирманцами, и с лаосцами, и с камбоджийцами.

Прибыв к месту назначения, трудовые мигранты, не говорящие по-тайски, не понимающие, что происходит, боящиеся побоев или ареста тайскими властями, оказываются практически беспомощными и покорно принимают свою судьбу. Многие из тех, с кем я говорил, признавались, что не знали о том, что их везут работать на рыболовные суда, пока не оказывались на пирсе. Система «поезжай сейчас, плати потом» подразумевает, что похищенным приходится отрабатывать затраты похитителей, довезших их до рыболовного судна. В некоторых случаях с одним и тем же человеком общается несколько похитителей: каждый из них – отдельное звено в цепи доставки мигранта от границы к месту назначения.

Высокий спрос на рабочую силу на рыболовных судах подразумевает, что похитители могут продавать мигрантов капитанам или другим членам экипажа за 10–30 тысяч бат за человека – примерно 600 долларов. Согласно исследованиям, на тайских рыболовных судах не заключают письменных контрактов: все вопросы решаются на основе устных договоренностей между владельцами или капитанами судов с рыбаками. При отсутствии письменного документа рыбаки фактически не могут претендовать ни на какие элементы социального пакета – например страховку. Большинство устных договоренностей состоит в том, что рыбак вынужден оставаться на лодке в течение 18, 24 или 30 месяцев, притом жалованье выплачивается в самом конце этого срока.

Плата вычисляется либо за месяц – обычно от 11 000 до 12 500 бат (350–450 долларов), либо как процент от выручки за общий улов после вычета расходов на питание и медицинскую помощь . Однако часто рыбакам не платят вовсе, используя различные скрытые поборы. Например, выходя в море на долгий срок, рыбаки получают от капитанов задаток на расходы, которые затем вычитаются из общей суммы.

Когда похищенные люди прибывают на лодки, начинаются настоящие ужасы. Жизнь в море кошмарна, работать приходится много, долго и тяжело: 18–20 часов в день, семь дней в неделю. Только когда сети поставлены, а пойманная накануне рыба рассортирована, рыбакам разрешается поесть и поспать. Жилые помещения на рыбацких лодках тесные и переполненные; места хватает лишь для маленького гамака, повешенного на стропила, либо для узкого лежака прямо на полу каюты. На мелких или средних рыбацких судах нет туалетов, только дырка в полу в крошечной комнатке. В долгих переходах нужно экономить пресную воду и пищу, так что гигиена и питание оставляют желать лучшего.

Несколько рыбаков рассказали мне, что во время одного перехода до Индонезии им запрещалось спать в течение трех суток. Опрос семнадцати камбоджийских рыбаков, жертв торговли людьми, которым еще одна общественная организация помогла вернуться из Малайзии, показал, что им отводилось для сна и еды от двух до четырех часов в день. Утомление и небезопасные условия труда на лодках приводили к травмам, а когда рыбаки заболевали или травмировались, дело в лучшем случае ограничивалось болеутоляющими: капитан не собирался прерывать лов ради получения медицинской помощи. Большинство капитанов не позволяли рыбакам делать перерывы, а тех, кто не мог работать, оскорбляли или избивали.

Я был так поглощен разговором, что чуть не вскрикнул от неожиданности, когда вернулась официантка и спросила, не хотим ли мы с Сэмом заказать еще что-нибудь. За два часа я успел сделать множество пометок, но был предел и моей способности усваивать информацию. Мы решили вернуться к разговору позже. На следующее утро Сэм устроил для меня встречу в сельской местности с несколькими людьми. Перед тем как пойти спать, я сидел на третьем этаже отеля с видом на закат. Небо было огненно-красным.

На следующее утро я по-быстрому позавтракал в гостинице. Было семь часов утра, но уже стояла жара, так что пришлось взять с собой несколько бутылок воды. Сэм приехал с коллегой и водителем. Мы отправились на запад по сельской дороге – в те самые места, где стольких камбоджийцев обманом заманили на рыболовные суда. Сэм объяснил: «Камбоджиец всегда хочет заработать немного денег, ему нужно содержать семью: здесь работы очень мало. И он становится легкой жертвой мошенников».

Мы приехали в небольшую деревню и встретились с рыбаками – бывшими рабами. Я старался не сходить с проторенного пути, потому что в земле Камбоджи с прошлых конфликтов осталось много противопехотных мин. По обеим сторонам главной – и довольно грязной – дороги ютились лачуги из наспех сколоченных деревянных планок. Ни электричества, ни водопровода. Перед лачугами с покосившимися крышами, на террасах, занавешенных тканью, сидели женщины с детьми.

Сэм представил меня шести мужчинам, которых некогда удерживали на рыболовецких судах. Один пробыл на таком судне год и восемь месяцев, другой – шесть лет, а третий – почти восемь. Всех регулярно избивали. Я заговорил с одним мужчиной – в белой рубашке и с густыми черными волосами. Хотя ему, вероятно, не было и сорока, выглядел он как человек за пятьдесят. О побоях он говорил спокойным, монотонным голосом, как будто бы излагал свою историю в сотый раз. Он закатал штанину, показав глубокий круглый шрам. «Меня ударили вот сюда», – сказал он, указывая на внутреннюю сторону левого бедра. Это был не простой шрам: на его месте кожа была вырвана с мясом, он был около 8 сантиметров шириной и 5 сантиметров глубиной.

Было уже около полудня. Я вновь глотнул воды, покончив с третьей бутылкой за утро. Моя рубашка была уже насквозь мокрой от пота. Настала очередь говорить для следующего моряка. «Весь тот год, что работал на борту, я не получал денег», – говорил он, и чувствовалось, что внутри мужчина весь кипит от гнева. Он постепенно повышал голос. «И когда я попросил заплатить, то мне ответили: “Мы еще не высчитали твое жалованье”». Ему так и не заплатили за весь год в море. И все же его жизнь была не такой чудовищной, как у остальных.

Следующий мужчина, с которым я заговорил, прикрывал рукой глаза от солнца. На голове у него был шрам: как он объяснил, ему прижгли это место трубкой. Откинув волосы со лба, он действительно обнажил 10-сантиметровый горизонтальный шрам на лбу. Из-за этого, по его словам, он плохо видел на ярком солнце. У меня все сжалось внутри от мысли о том, какие еще нарушения мозга могла вызвать такая травма.

Сэм, разговаривая на ломаном английском, переводил одну историю за другой. Опыт этих людей был сходным. Один из них сказал: «Как только мы попали на борт, нас избили и заставили принимать наркотики, чтобы мы могли работать дольше». Человек со шрамом на голове говорил: «Они избивали меня. Я хотел спать, но нас били, чтобы мы ночью бодрствовали. Вы видите мой шрам. Нас заставляли принимать наркотики, чтобы мы не спали, а работали. Если мы не могли работать, в нас стреляли и сбрасывали за борт».

Я спросил коллегу Сэма, действительно ли наркотики так широко распространены. «Это бывает часто, – ответила она. – Фактически входит в условия работы, если можно так говорить. Владельцы лодок хотят извлечь из рабов максимум прибыли, а самый действенный способ заставить непрерывно работать – это, к сожалению, накачать человека наркотиками, такими как амфетамины».

Эта сотрудница НПО побывала на одной из лодок и рассказала: «На судне, где мы были, многие ребята были совсем юными – лет по четырнадцать. Они работают все время, а там очень легко совершить ошибку и сильно порезаться. Иногда можно вообще отрезать себе канатом или леской руку или ногу. Им следовало бы получить медицинскую помощь, но капитаны предпочитают давать наркотики, чтобы они могли работать дольше».

Еще один аспект жизни этих злополучных моряков – проституция, которая процветает на рыбацких судах во время долгого пребывания в открытом море. Суда, чей основной груз – проститутки, носят эвфемистическое прозвище «лодки любви». Сотрудница НПО рассказала: «Когда суда приходят в порт, никто не может выйти оттуда в город. Таким образом, эти парни бывают в море по году, а то и по два, без каких-либо контактов с остальным миром. И раз уж они не могут попасть в порт, то услуги, так сказать, приходят к ним сами. Помимо проституток, это и наркотики, и еда, и алкоголь, и вообще все, что продается и покупается и чего на рыболовецком судне не достать».

Например, в Персидском заливе эта сотрудница наблюдала, как «лодка любви» переходила от судна к судну. «И есть неписаное правило: если капитан согласен, то проституток пускают на борт».

После этой встречи мы поехали поговорить еще с одним молодым человеком и его семьей вглубь страны. Я был уже весь мокрый от пота, так что кондиционер в машине очень пригодился. Мы ехали по узкой дороге, вдоль которой располагались роскошные зеленые рисовые поля. Пальмы тянулись к небу, где клубились ярко-белые облака: удивительно красивый пейзаж, за которым, однако, таились боль и страдание многих людей. Мы подъехали к дому, где вместе с матерью жил интересовавший нас человек. Дом с двумя комнатами стоял на сваях; в жилые помещения вела широкая деревянная лестница.

Под домом было открытое пространство. Сбоку на треножнике над костром висел большой котел. Рядом к колышку была привязана свинья, которая, завидев меня, угрожающе захрюкала. Взад-вперед с кудахтаньем носились куры.

Здесь, под домом, мать и сын рассказали мне свою историю. Сын сказал, что уехал из деревни в 19 лет – как он думал, работать на стройке. Вместо этого он оказался рабом на рыболовецком судне. В течение первых нескольких дней в море его почти непрерывно рвало – частично из-за того, что он был непривычен к морю, частично – из-за шока. Несмотря на это, его заставляли беспрерывно работать. Иногда, по его словам, он и другие рыбаки продолжали вытягивать сети даже ночью, а уже через несколько часов, с восходом солнца, их снова заставляли работать. Еда была скудной – чаще всего это были остатки той же рыбы, их с трудом хватало, чтобы не умереть с голоду. Если он работал недостаточно быстро, капитан тут же его наказывал. На борту его избили трижды, и каждый раз сильнее, чем предыдущий. «Когда я думал о доме, о матери, о семье, я всегда плакал. Я плакал горько».

Мать вспоминала о том, как сказалось на ней внезапное исчезновение сына. «Мой сын исчез и не сказал, куда подался, – сказала она. – Я предполагала, что он уехал в Таиланд. Его не было семь лет. Я уже решила, что он умер». Я спросил, как она справлялась с утратой. Она с мукой ответила: «Когда я думала, что он умер, мне хотелось умереть вместе с ним. Но я не могла: у меня слишком много детей, о них надо заботиться». По ее глазам я видел, что при необходимости эта женщина готова была бы отдать собственную жизнь, лишь бы защитить сына, – и стал еще больше восхищаться ею.

Молодой человек признался, что почти все время думал о побеге, но возможностей никак не предоставлялось. К счастью, по каким-то ему самому непонятным причинам мучители наконец решили его отпустить. Несмотря на все, что пришлось ему перенести, судьба этого парня оказалась все-таки более счастливой, чем у остальных. Он выжил и смог поведать свою историю. Вернувшись домой после семи лет в море, он обучается на веломеханика, а у большинства камбоджийцев нет и этой возможности. «Обычно, – сказал мне Сэм, – они трудятся разнорабочими, возят тележки, работают на стройке или на плантациях. Мне их очень жаль. Поверить не могу, что в море все еще фактически существует рабство. Большинство камбоджийцев и понятия об этом не имеют».

Другой сотрудник НПО говорил мне: «Если ты – бедный крестьянин и потерял таким образом год или три своей жизни, да еще и залез в долги, то у тебя возникают проблемы на всю жизнь». Поэтому я не удивился, когда мужчина рассказал, что на работе он ввязался в несколько драк. Учитывая, через что он прошел, я подозревал, что у него развился посттравматический синдром, хотя сам он уверял, что делает успехи – медленные, но постоянные.

Мы сели в машину и поехали обратно в отель. В последние дни в Камбодже я не переставал думать о том, сколько пришлось вынести этим людям. В особенности мне не давала покоя история одного мужчины, который сказал, что его сыновей все еще удерживают на борту. Он говорил, еле сдерживаясь, все повышая голос. «В моей семье в море выходили четыре человека. И спастись удалось только мне и одному из моих сыновей. Двое остальных все еще числятся пропавшими. И я не знаю, где они». В последний раз он видел своих сыновей более двух лет назад.

Я уезжал из Камбоджи опечаленный, пораженный тем, что рабство все еще существует. Но мои знакомые в Greenpeace подтверждали все, что я услышал. Джон Осевар, директор Greenpeace по океаническим кампаниям, сообщил, что сотрудники его организации беседовали с десятками бывших рабов.

Сейчас, когда запасы промысловой рыбы резко уменьшились, получать доходы от коммерческого лова все сложнее, и это влечет за собой большие траты. В результате ищутся любые способы сокращения расходов. К сожалению, в первую очередь это урезание заработной платы работникам и экономия на их питании и пресной воде. Иногда им не платят вообще ничего.

«Рабство в море имеет обширную географию, – сказал Осевар. – Оно существует не только в Таиланде. Схожие проблемы есть и на тайваньских судах. При этом жертвы могут быть любой национальности, но чаще всего они происходят из Мьянмы, Камбоджи, Филиппин или Индонезии. Рабство существует и на некоторых испанских судах, работающих в Южной Атлантике, и даже на американских. Мы не можем уклоняться от ответственности. Как ни странно, в наши дни в рабстве живет больше людей, чем когда-либо в истории человечества. И рабство на море существовало всегда. Но частично его современное воплощение связано с экологическими вопросами».

Сотрудники Greenpeace опросили десятки бывших рабов и помогли им вернуться к нормальной жизни, но их свидетельства все еще оставляют гнетущее впечатление. «Мы встречали людей, которых бросали в морозильные камеры и держали там, пока они не отмораживали себе пальцы, – говорил Осевар. – Мы говорили с теми, кто работал бок о бок с людьми, которых избивали до смерти и выбрасывали в океан на корм акулам. И это происходит не только на судах. Мы разговаривали с людьми, которые пережили подобное и на перерабатывающих заводах. В Таиланде это большая проблема, особенно на заводах по переработке креветок: одна женщина пыталась оттуда убежать, но ее поймали и буквально за волосы притащили обратно».

Я спросил Осевара, пытались ли рабы бежать с рыболовецких судов. «Возможности попросту нет, – ответил он. – Особенно если капитан или его помощники… действительно ужасны. Людей избивают. Их не кормят. Их заставляют каждый день работать по 18 часов. У них нет места, чтобы нормально поспать. Некоторым приходилось питаться наживкой для рыб, чтобы просто выжить. Иногда их буквально приковывают к леерам и перепродают с одного судна на другое».

Больше всего в этих беседах шокировало то, что многие рыбаки были свидетелями убийств на борту. «Допустим, вы разговариваете с кем-то из своих коллег и спрашиваете: “Ты когда-нибудь видел убийство?” Нет, конечно, никто не видел. Но эти люди собственными глазами наблюдали убийства довольно часто».

Я вспомнил свои встречи в Камбодже. Один из бывших рыбаков говорил мне, что хотел покинуть лодку, но не мог: «Я оставался на борту. Я боялся куда-то убегать. Я видел, как они убивали людей, которые пытались покинуть лодку. Я видел плавающие в море трупы».

Я спросил, зачем капитану убивать собственных матросов. «Они хотели постоять за себя – и тут начинается насилие, – объяснил Осевар. – Убийства предназначены для того, чтобы держать членов экипажа – да что уж там, попросту рабов – в повиновении, чтобы проучить остальных. Если ты будешь жаловаться, открывать рот, давать отпор, вот что с тобою случится».

Связь между рабством и акулами прямая: это деньги. Хотя во многих странах купля и продажа акульих плавников запрещена, ненасытный черный рынок сбыта существует по-прежнему. Матросам на судах почти ничего не платят – примерно 150–250 долларов в месяц, этого не хватает на жизнь. На судне же моряки руководствуются негласным – а иногда и гласным – принципом: плавники можно продать, а прибыль поделить между собой.

Осевар вспомнил рыбака, с которым разговаривал на Филиппинах. Тот говорил, что в его контракте предусматривалась возможность продавать акульи плавники, и это позволяло ему выручать до сотни долларов в месяц дополнительно. После вычета расходов оказывалось, что плавники были фактически единственным источником его заработка. Отчаявшиеся люди отрезают плавники у миллионов акул, чтобы добыть себе пропитание. Рабы каждый день совершают омерзительные поступки – заживо лишают акул плавников и убивают их. В результате океан теряет едва ли не самых важных хищников, а люди – лучшие годы жизни в обмен на пару сотен баксов в кармане и коллекцию шрамов на теле.

Основная проблема состоит в том, что бедные и политически нестабильные страны поставляют своих граждан в качестве винтиков для мировой машины рыболовной индустрии. В Камбодже, Мьянме и других подобных странах люди ищут лучшей жизни. Бедность толкает их в капкан рабства. Отчаянно стремясь заработать хоть какие-то деньги, они становятся браконьерами, отрезающими плавники акулам, что наносит серьезный ущерб природе.

Тунец, люди и акулы – три стороны одного треугольника. Чтобы получить доход, поставщики тунца привлекают рабов для удовлетворения потребности в дешевых продуктах из тунца во всех странах мира, включая США. Поскольку рабам нужно что-то зарабатывать, они отрезают плавники акулам и продают их на черном рынке.

Кто же извлекает из этого выгоду? Американские потребители. Тунец стоит дешево, и немудрено: это продукт бесплатного труда. Но если добавить подлинную цену этого труда – смерть и разрушение, цена тунца сразу подскочит. Можно сказать, что все консервные банки с тунцом залиты кровью. Рыбаки питаются не так хорошо, как американские потребители тунца. Эти молодые ребята страдают от ужасных условий труда; у них крадут их заработок, а иногда избивают до смерти. Крестьяне, которых обманом завлекают на эти суда, много лет не могут сойти на берег. Иногда они возвращаются, так ничего и не заработав: это преступление, к которому нужно относиться серьезно.

Будучи в Камбодже, я спросил Сэма, как чувствуют себя эти люди, вернувшись домой после долгих лет. Сэм ответил, что дома им сложно приспособиться к прежней жизни после того, как они столько времени пробыли в море. Их здоровье подорвано – как физическое, так и психическое.

Еще одна пострадавшая сторона в этом треугольнике – тунец, вылов которого явно избыточен. Армада рыболовецких судов, ведущих охоту на тунца, становится во всем мире все больше, а сами суда – все крупнее. Более крупные суда влекут за собой больше операционных расходов и больше капиталовложений. Чтобы их окупить, надо ловить все больше и больше тунца. Каждый день тысячи судов вылавливают миллионы тонн тунца, истощая запасы этой рыбы в океане.

Но в наибольшем проигрыше оказываются все-таки акулы – жертвы рынка супа из акульих плавников. Это, в свою очередь, ставит под удар всю экосистему океана.

Госдепартамент США публикует ежегодный отчет под названием «Торговля людьми», в котором отражается 150-миллиардный рынок нелегальной торговли людьми в мире. Отчет готовится с помощью НПО, правозащитников и самих жертв нелегальной торговли и описывает тяжелейшие условия жизни рабов в сельскохозяйственной, добывающей, рыболовной и секс-индустрии. В отчете за 2018 год отдельный раздел был посвящен людям, похищенным для работы в рыболовной промышленности. Подпись к фотографии человека в клетке гласила: «Рыбаки из Таиланда и Бирмы содержатся за решеткой в бараке рыболовецкой компании в Бенджине, Индонезия. Узников считали рабами, которые могут сбежать. Они рассказали, что в день получали несколько горстей риса с карри, а места в клетках едва хватало на то, чтобы лечь во весь рост. Потом приходил следующий траулер, и их продавали обратно в море» .

Правительства всего мира знают, что рабство – бич рыболовной промышленности. Тысячи рыболовецких судов почти 24 часа в сутки бороздят океаны, убивая миллионы животных. Эти ржавые, зловонные суденышки кишат крысами, воняют рыбьими внутренностями, а также человеческим потом и фекалиями. Омерзительный запах разложения и смерти следует за этими судами в открытом море. Из-за недостатка сочувствия к людям и животным гибнут миллионы акул и пребывают в рабстве и унижении тысячи людей. То и другое происходит от недостаточного уважения к жизни. Водоворот смерти, в который попадают акулы, неизбежен, потому что общество ни во что не ставит жизни людей, работающих в море. Если вы не уважаете человеческую жизнь, то откуда возьмется уважение к жизни акул?